Ма(нь)як

Тяжелые ледяные капли градом сыпались из единственного окошка башни, и пол ее был сплошь залит водой. Брикер постоял у установки, напряженно вглядываясь в мутную серую пелену, наползавшую на маяк с севера, и отправился вниз – похоже, что сезон штормов обосновался в этой части океана всерьез и надолго. Смотритель удобно устроился возле кухонного окна и в который уже раз открыл книгу, намереваясь внимательнее прочесть главу про Маат. Синее перо, стройная женская фигура… отчего же в его видениях богиня справедливости предстала перед ним в виде мужчины? Да еще с таким до боли знакомым голосом… Дмитрий отложил книгу и прижался лбом к стеклу. Шторм, словно безумный бродяга, отплясывал, потрясая своими свинцовыми лохмотьями, и ошметки их разлетались в разные стороны. Брикер вдруг вспомнил слова старика-смотрителя об эсминце, который скоро непременно появится в этой акватории. В прошлый раз корабль ему просто померещился со страху, но ведь где-то должен быть и настоящий. Правда, старик и сам был не меньшим видением. Откуда здесь взяться атомному эсминцу да еще и в такой шторм? Тьма за окнами сгущалась, ветер завывал все сильнее. Вероятно, все же придется закрыть на ночь ставни, чтобы не проснуться по колено в воде. Брикер нехотя нацепил дождевик и в который уже раз вышел на площадку. Его тут же окатило волной: - Плевать на ставни, - зарычал шторм, - иди ко мне! Без тебя мой концерт не состоится! - Ну уж нет, - пробормотал Дмитрий, продвигаясь к окну и пытаясь ухватить мокрые скользкие ставни, - второй раз я на это не куплюсь. - Сегодня в моих чертогах пройдет суд. Без твоего присутствия он просто не имеет смысла! - Давайте все же как-нибудь без меня, - отмахнулся смотритель, хватаясь за перила и направляясь к следующему окну. - Без тебя невозможен ни суд, ни концерт, ни даже я! – взревел шторм. И тут на перилах возникла Женя в обтягивающем желтом платье и с синим пером волосах – точно как с той фотографии, которую Брикер когда-то везде носил с собой. - Тебе придется пойти, Дима, - усмехнулась она, уцепилась за его рукав и потянула к краю. Он ухватился за ставень и уперся пятками в стену, но Женя схватила его, словно он был невесомым надувным манекеном, и с хохотом швырнула в океан. Он попытался было ухватиться за перила, но не успел даже подумать об этом, как ушел под воду, теряя сознание.

* * *

- Итак, слушается дело Николая Секачева, - послышалось откуда-то издалека. Дмитрий открыл глаза и несколько секунд недоуменно озирался по сторонам. На мгновение ему показалось, что давешний балаган с безумными человечками кислотных расцветок снова вернулся. Комната, в которой очутился Брикер, переливалась всеми цветами радуги, и он даже не мог выделить доминирующего оттенка. Кругом мельтешили те самые лилипуты, издавая странные звуки, чем-то схожие с криками чаек. Сам он находился на некотором возвышении, а зала представляла собой подобие бесформенной чаши, замершей над океаном, а из недр ее вздымалась ввысь радуга, скрываясь где-то вдали. Вероятнее всего чаша накрыта была неким куполом, поскольку оставалась недосягаемой для шторма, да и сам шторм воспринимался как что-то происходящее в параллельной реальности или на экране купола. Брикер встал, и сиденье тут же изменило форму и отбежало в сторону, оказавшись одним из лилипутов. Он брезгливо поморщился и подошел к стенке купола, но тут в глаза ему брызнул яркий свет, шторм исчез, а потолок окрасился в те же невероятные цвета, что и стены. Брикер развернулся и в дальнем конце зала увидел прозрачный куб, из которого вверх ногами торчало чье-то туловище. Головы несчастного Дмитрий рассмотреть не мог, поскольку вокруг продолжали сновать лилипуты, и кроме того обзор загораживали диковинные растения, которые при ближайшем рассмотрении оказались животными. Из кадки слева выглядывала голова оленя, вросшая в землю самыми настоящими корнями, а из рогов его, как из ветвей, пробивались зеленые листья. Цветы моргали своими сердцевинами и разевали пасти. Бутоны лопались и расползались по зале крошечными букашками, чем-то походившими на божьих коровок… Брикер попытался подойти ближе, расталкивая снующие вокруг галлюцинации всех мастей. Над прозрачным кубом завис какой-то бесформенный агрегат все тех же кислотных расцветок. Он пульсировал, и от него отходили странные ломаные кривые красноватого оттенка, сливающиеся внизу в массу, по виду более всего напоминающую груду алых лепестков, перевязанных темной колючей проволокой. Эта масса постепенно переходила в некое подобие конвейера, на котором, словно на экране, мелькали фигуры безумных очертаний. В конце его фигуры волшебным образом материализовывались и сходили с экрана, превращаясь в тех самых лилипутов и растительных животных. Брикер потер лоб и вдруг буквально рядом с собой увидел Женю – в том же желтом платье и с синим пером, вот только перо это оказалось крошечной птичкой, обустроившейся в волосах Жени и вместо хвоста имеющей одно единственное шикарное перо. Она не замечала его или только делала вид, не сводя взгляда с мужчины, сидевшего на трехногом табурете. Голова того со всех сторон была обложена одинаковыми масками, крепившимися не только на лице, но и на затылке и по обоим вискам, отчего вид у мужчины был поистине жуткий. И только по шляпе и темному неброскому костюму Брикер узнал в нем Маата. - Что здесь происходит? – закричал Дмитрий, расталкивая последних лилипутов, отделявших его от Маата с Женей. – Кто этот человек? – и он ткнул пальцем в сторону куба с конвейером. Наверное, под маской мелькнула усталая улыбка, по крайней мере, в глазах Маата отразилось некое ее подобие. - Тебя пригласили сюда в качестве судьи. А это – здание суда, где тебе предстоит вынести приговор для заключенного в кубе. Я выступлю в роли обвинителя. - А адвокат у него будет? И в чем его вообще обвиняют? - Адвоката здесь нет и быть не может, иначе он бы тут не оказался. Есть лишь воплощение справедливости, впрочем, с ней ты уже знаком, - и он кивнул в сторону Жени. - Я не позволяю ему заходить слишком далеко в своих обвинениях, иначе дай ему волю – и не будет ни одного оправдательного приговора, - пояснила Женя. - Так ведь судья же не он… - но этот комментарий Дмитрия остался без ответа. Неведомый голос, исходивший откуда-то из недр установки, зависшей над кубом с беспомощно торчавшими из него обнаженными ногами, повторил: - Итак, слушается дело Николая Секачева. - Знакомое имя, - прошептал Дмитрий, напрягая память. – Где-то я уже его слышал. Постойте, ведь именно так зовут пилота, который привозит мне вещи и продукты на маяк! – возбужденно вскричал вдруг он. – Что он натворил? Но Женя только мило улыбнулась, а Маат даже не повернул головы. - Секачев обвиняется в несовершенстве. Иначе – небезупречности. Возле куба буквально из воздуха возникла вдруг рука, более всего напоминавшая лапу ящера. Один из когтей ее выглядел в точности как пишущее перо. Лапа погрузила коготь в пульсирующее нечто над кубом и вслед за тем принялась выводить на стене какие-то непонятные символы на не известном Дмитрию языке. - Слово предоставляется обвинению. Маат картинно и вальяжно поднялся с табурета и проследовал в направлении куба. - Я давал шанс на исправление всем и каждому. И только Николай попал на суд, не получив ни единого шанса измениться. - Да-да, чудовищная несправедливость! – расхохоталась Женя. - Но я прошу суд принять во внимание тот факт, что этот шанс был дан Ивану Сурненкову! – и Маат поднял палец вверх. Брикер нахмурился: и это имя он уже когда-то слышал. Так звали старика смотрителя. Происходящее все больше напоминало погружение в пучину безумия. - И Сурненков пошел на сделку со следствием и стал одним из нас. Поначалу он хотел лишь выяснить, кто мы такие и зачем творим все это, но нельзя окунуться в чан с бензином и не пропахнуть им. Верно, Иван? Маска на затылке Маата вдруг зашевелилась, скорчив невнятную гримасу, и по залу пронесся обреченный стон. - Твой альтер-эго обвиняется в том, что имея в твоем лице шанс на исправление, выбрал путь несовершенства, а потому… - Интересное дело! – перебил Маата Брикер. – Вот эта вот дамочка, которая всю сознательную жизнь таскалась по мужикам, вдруг приняла здесь образ этакой святоши, выносящей приговор другим. Может, для начала сжечь бревна в своих глазах, а, гражданин прокурор? – Брикера трясло от бессильной злобы. Женя снова мило улыбнулась: - Может быть, именно поэтому я и выступаю не в роли судьи и не в роли обвинителя, а всего лишь в скромной роли борца за справедливость в суде? Да и не тебе здесь задавать вопросы вообще-то, - голос ее прозвучал несколько обиженно. - Что случится с Николаем, если я вынесу обвинительный приговор? - Тебе следует дослушать прокурора для начала. - И все-таки? - Здесь существует только высшая мера, других вариантов нет. Его придется казнить. И сделаешь это ты сам. - Хм, но я ведь судья, верно? Значит, вправе вынести любой приговор. И поэтому я оправдываю его. Никто в этом мире несовершенен, и не мне судить этого человека, который сделал мне много хорошего. - Ты уверен, что знаешь подсудимого? – загадочно улыбнулась Женя. Брикер подошел к стеклянному кубу, наклонился, чтобы рассмотреть лицо Николая, и тут же отшатнулся. - Но… как? – в ужасе спросил он, повернувшись к Маату. – Что это значит? Женя подошла к нему и положила руку на плечо, успокоительно погладив его по спине. - Дослушай речь прокурора, и тогда тебе многое станет ясно. Брикер кивнул и отвернулся от куба, не в силах посмотреть в глаза заточенному туда человеку. - Итак, Иван, ты ходатайствовал за свое альтер-эго, и в какой-то степени твоя собственная жизнь не могла не наложить отпечатка на жизнь и Секачева. Как ты понимаешь, без этого просто невозможна ваша совместная работа – каковой она являлась на самом деле. Но имело место и обратное – нежелание развиваться, столь явно демонстрируемое Николаем, отразилось и на тебе, а поэтому, как ты понимаешь, процесс этот затрагивает в известной мере и тебя самого. Равно как и выносимый приговор. Маска на затылке Маата нахмурилась, искривив рот в горькой усмешке, и Брикеру на мгновение показалось, что по пластмассовой щеке скользнула вниз едва заметная слезинка. - Это означает, что если казнят его, погибнешь и ты. Прости, но здесь я бессилен. - С кем ты все время говоришь? Насколько мне известно, так звали моего предшественника на маяке, но он ведь уже умер… - Вот и ответь, Брикер, почему этих двух людей зовут именно так, а не иначе. Почему они носят имена пилота и усопшего старика смотрителя? Не догадываешься? Дмитрий изумленно помотал головой. - Значит, рано еще ему вердикт выносить, - обреченно вздохнула Женя. - Доставай свое перо. Нам пора узнать правду. Женя схватила синюю птичку в своих волосах и осторожно вырвала торчащее из нее перо. Птичка хрипло пискнула, взмыла вверх и опустилась на радугу, тут же слившись с синей полосой в единое целое. Женя поднесла перо к диковинному агрегату над кубом и опустила его на пульсирующую поверхность. Несколько секунд перо лежало неподвижно, затем агрегат всосал его, казавшиеся неподвижными красноватые ломаные кривые, едва заметно зашевелились, обретя синеватый оттенок, лепестки внизу конструкции тоже на мгновение окрасились в ярко-синий цвет, и на экране конвейера возникло изображение средневековой плахи. Оно медленно скользило к краю экрана и, наконец, материализовалось в небольшой пистолет, упавший к ногам Брикера. - Справедливость дала свои рекомендации, - сухо констатировал Маат, - но приговор выносится судьей и не подлежит обжалованию никакой из сторон. - Я должен поговорить с ними обоими, - тихо произнес Дмитрий. – С Иваном и Николаем. Маат указал ему на стеклянный куб и почтительно отошел в сторону. Брикер подошел ближе к кубу, сел на корточки, стараясь не смотреть обвиняемому в лицо, и спросил: - Кто ты такой? Заключенный медленно разлепил веки и уставился невидящим взором на смотрителя: - Следователь особого отдела Петровки. Мы с коллегой криминалистом пытались обезвредить его, - и он попытался кивнуть в сторону Маата, но что-то внутри куба сковывало все его движения, и Николай поморщился от боли и умолк. - Думаешь, он поэтому учинил суд над тобой? - Ваня, вероятно, вступил с ним в сговор, как я теперь догадываюсь. Недаром они сейчас одно целое. Впрочем, и тут Ваня облажался: убьешь меня, погибнет и он. Что, Сурненков, на это ты не рассчитывал, верно? – почти крикнул Николай и снова поморщился. Брикер повернулся к Маату. Тот стоял к кубу спиной, и маска на его затылке носила самое скорбное выражение. - Ты говорить-то хоть можешь? – рассмеялся Секачев. – Или шестерке маньяка не положена такая роскошь? - Коля, неужели ты до сих пор не понимаешь, что произошло? – прохрипела маска и закашлялась. - Ну и что же здесь произошло? – Брикер вплотную подошел к Маату и уставился на говорящую маску на его затылке. - Пожалуй, этот вопрос тебе стоит адресовать самому себе, - и маска мучительно поморщилась. – Спроси себя сам, где ты находишься и почему твоя бывшая жена столь молодо выглядит, хотя по всем подсчетам она уже давно должна бы быть на пенсии? Тебя самого не смущает, что ты находишься не на маяке? - Ваня, меня смущает другое, - подал голос человек в кубе. – Брикер пропал всего три месяца назад, в то время, как по его собственным подсчетам он находится на маяке уже гораздо больше года. - Вот, кажется, и до тебя начинает доходить вся нелепость происходящего, - маска прикрыла глаза. - Всем молчать! – закричал вдруг Брикер и закрыл глаза. – Говорят, ты обвиняешься в небезупречности? – повернулся он к Секачеву. – Значит, аскетизм – это не про тебя, да? Лопаешь все подряд, мозги не развиваешь, жене изменяешь… А сам поди обозлен на нее, если она вдруг изменяет тебе? - Чья бы корова мычала, - пробормотал Секачев. - Молчать, я сказал! Ты всегда был таким логичным, всегда хотел казаться правильным, верно ведь? А на деле оказался пшиком. И чтобы понять это, вовсе не нужно целый год торчать в одиночестве посреди океана, правда? Трех месяцев вдали от людей вполне достаточно. Несовершенная эгоистичная дрянь! Ты приговариваешься к смерти! Женя подняла глаза на Маата. В глазах ее сквозило неподдельное изумление. - Еще никто и никогда… - едва слышно проговорила она. – Еще никогда здесь не звучал обвинительный приговор. - А вот я его вынес! – голос Брикера сорвался на хрип. – Эти пули пробьют стекло? – осведомился он, поднимая с пола пистолет. - Этого не потребуется, - произнес Маат, и в этот миг чаша и покоившийся на ней купол начали менять свои очертания, словно кто-то невидимый циклопических размеров смял зал суда, скомкал до размеров крошечного бумажного шарика и выбросил в океан.

* * *

Дмитрий медленно разлепил глаза – сознание вернулось к нему. Каким-то чудом волны прибили его к ступеням маяка, и он лежал, от холода не чувствуя собственного тела. Каждая следующая волна была выше предыдущей, и смотритель принялся медленно карабкаться вверх, чтобы его не смыло назад в море. Когда он достиг, наконец, площадки и подобрался к двери, на горизонте мелькнуло темное пятно. - А вот и он, - пробормотал маячник, распахнул дверь и рухнул прямо на пороге кухни – на большее его онемевшие члены уже не были способны. Брикер не помнил, сколько пролежал там, не в силах подняться или хотя бы просто закрыть за собой дверь. Кровь постепенно приводила в себя едва шевелившиеся пальцы, и через некоторое время Брикер все же смог встать, прикрыть дверь и выглянуть в окно: пятно на горизонте увеличилось в размерах и приобрело вполне конкретные очертания. Часы показывали восемь вечера, с минуты на минуту на океан опустится ночь, надо бы пойти и проверить работоспособность установки. Он почувствовал спазмы в желудке и понял, что уже очень давно не ел. Впрочем, какая сейчас была разница. Он сунул за пазуху потрепанную книгу, даже не заглянув в нее, и поднялся в башню. Яркий луч света, рождаемый светооптической установкой, убегал далеко вперед, и на эсминце уже наверняка успели заметить крошечное красное пятнышко на горизонте. Дмитрий поспешно повернул рычаг, и в мгновение свет погас, а океан погрузился во тьму. Подумает ли экипаж эсминца, что им померещился маяк? Или примут красное пятнышко за сигналы с другого корабля? Дмитрий опустился на пол и тихо запел. Его хриплый надтреснутый голос давно потерял былую красоту, но здесь и сейчас не на кого было производить впечатление. Степа бы нахмурился и неодобрительно покачал головой, а Полина – утешительно поцеловала бы его в лоб. Он снова запел. На этот раз громче. Поднявшись во весь рост, он выглянул в единственное окно и с удовлетворением отметил, что эсминцу оставалось всего около получаса пути до маяка. Брикер сбежал вниз и вышел на площадку, захлестываемую волнами. - Ты примешь меня, Маат? – закричал он и снова запел – на этот раз во весь голос, а шторм уносил слова его песни к материку. Когда штурман рассмотрел впереди черную громадину маяка, до него оставалось всего только около ста метров. Перед глазами моментально всплыли образы Титаника. Штурман обреченно втянул голову в плечи и вцепился пальцами в штурвал. Еще через несколько секунд мир вокруг вдруг брызнул яркими осколками, словно разбившийся калейдоскоп, а над океаном взошло новое инфернальное солнце, осветившее небо ядовитыми лиловыми всполохами, на мгновение принявшими форму гриба. Шторм взревел еще сильнее, и спустя несколько мгновений его пучины поглотили все, что осталось от эсминца и маяка. Секунду спустя из морской пены всплыла шляпка давешнего чудовищного гриба – на этот раз опрокинутая, а внутри нее восседал мрачный человек в неброском пиджаке и надвинутой на глаза шляпе. Маски слетели с его лица, и он задумчиво смотрел в сторону горизонта. - Браво! – крикнул он. – Я горжусь тобой, - и Маат бесшумно зааплодировал, а затем поклонился в пустоту и усмехнулся. Ветер сорвал с его головы шляпу, и, упав в волны, она на мгновение обернулась синим пером, прежде чем шторм поглотил ее. - Браво! – подхватил шторм, заскрипевший осипшим голосом старика смотрителя. – Это был твой лучший концерт, Брикер! Маат прикрыл глаза, и в тот же миг грибная шляпка скрылась под водой, увлекая за собой и своего пассажира.