***
Чем ближе Жан подходил к окраине города, там меньше домов ему встречалось по пути. И вот, когда основная масса построек была уже пройдена, перед глазами резко появился дом, стоящий словно в стороне от остальных. Так, как будто человек, живший в нем, не принадлежал к всеобщему движению жизни, а наблюдал за этим со стороны, как будто для него мир остановился. В глазах Жана, эта отдаленность создавала словно серую тучу прямо над этим местом, окруженным тишиной и пустотой. Встав прямо перед дверью, Жан поднял руку, чтобы постучать, но отметил в голове, что свет не горел. Она же не могла уйти куда-то в такую погоду. Конечно, она могла, и Жан это прекрасно понимал. Жан направился прямиком туда, к злополучному дереву, туда, где был он. Что ей сказать, как себя вести, что вообще делать дальше. Прокручивая эти мысли у себя в голове, он набрел на поляну, в середине которой возвышался огромный дуб. Тот простор и те виды, которые открывались взору теперь, когда стен больше не было, невозможно было передать словами. Огромный простор луга, который теперь не пересекали громады возвышающихся стен. Горизонт, который словно кто-то старательно провел, подводя черту в этом умиротворенном месте. Даже ливень вносил свой шарм во все это, добавляя движения и свежести всему. Серость этого дня словно добавляла величия пейзажу и делала его по-настоящему вдохновляющем, если бы не одно но. Жан чувствовал, как щемит сердце. Всё то прекрасное, что можно было разглядеть вокруг не имело для него никакого значение. Он видел то, что перечеркнуло для него все яркие, немногочисленные воспоминания, которые он мог отыскать в глубине своего сознания. Возможно ли, что вся жизнь до этого была сном или хотя бы то, что он видел сейчас это всего лишь мираж, созданный потоками дождя, а не засушливой пустыней. Нет, это была правда, и Жан с ужасом признавал, что так оно и есть. У корней огромного дерева, был похоронен он, а напротив, на коленях, сидела Микаса. Жан чувствовал, что всё его тело словно парализовало и куда-то пропала вся решимость идти. Но остановиться он уже не мог. Не сейчас. Не в тот момент, когда он осознал свою ошибку. Ему не следовало уезжать, он должен был остаться здесь, с ней. Ты счастлив? Такую свободу ты хотел для нас всех? Как ты мог подумать обо всех кроме неё? Ты убил её, уничтожил. Ты знал, что я не смогу тебя заменить. Если бы в этот момент Жана спросили, как выглядит его ночной кошмар, он бы точно ответил, что наблюдает его здесь и сейчас. Микаса сидела, опустившись на колени, прижимая руки к лицу. По тому, как содрогаются её хрупкие плечи было очевидно, что она плачет. Найдя в себе силы, двинуться вперед, Жан подходит ближе и невольно отмечает явные изменения в девушке. Она выглядела так, словно была другим человеком. Осунувшаяся, изможденная фигура, в которой казалось и вовсе не осталось былой силы. С плеч спадали аспидно-черные волосы, обрамляя ставшее бесцветным, бескровным, усталое лицо. Её руки, дрожа закрывали глаза, а красный шарф на шее больше походил на петлю, в которой Микаса словно полностью утонула за это время. Подойдя совсем близко, Жан опускается рядом с ней на колени. —Микаса, — сам не узнавая свой голос он прошептал её имя, держа уже зонт над её головой. — Жан, — голос звучал очень устало, так, как если бы у его обладателя уже и вовсе не оставалось никаких сил. Говоря его имя, Микаса поднимает темные миндалевидные глаза на Жана и в них читается то отчаяние, которое преследует её все эти три года, — почему ты здесь? — она была так удивлена, увидев его, что на мгновение перестала дышать. Жан опускает руку ей на спину и аккуратно произносит: — Пойдем, пожалуйста, — он убирает прядь её волос за ухо и видя то, как она отшатнулась от него, как от огня, добавляет, — я отведу тебя домой. — Я не могу. — Пожалуйста, Микаса, — в далеке уже слышались бурные раскаты грома, — скоро начнется гроза. — Я не могу уйти, — она снова начинает плакать и Жан, не зная что ему делать, мягко обнимает её одной рукой, после чего, она уже не отдаляется, а подается слегка в сторону, навстречу ему, и повернув голову, сдавленно произносит, — я не могу его оставить, — эти слова, растворившиеся где-то в ткани одежды Жана, словно вбивают огромный кол ему в сердце, — я не могу его оставить. Я не могу бросить его одного. Я не должна так поступать. — Пожалуйста, Микаса, пойдем со мной. Я уверен, что он бы не хотел, чтобы ты была здесь в такую погоду. Дождь продолжал лить всё с новой силой и после нескольких безуспешных попыток уговорить Микасу пойти с ним, Жан встает на ноги и придерживая Микасу за талию, поднимает её, ставя на ноги. Она не сопротивляется, и Жан понимает, что всё то, что она говорила уже стало для неё настолько обыденным, что она действительно физически не могла уйти самостоятельно. — Пойдем домой. Охватив одной рукой её за талию, а второй держа над Микасой зонт, он шел в сторону её дома.***
У входа в дом, видя, как сильно дрожат руки Микасы, Жан берет ключ и открывает дверь. Войдя в дом, он помогает ей снять промокший кардиган. — Тебе нужно согреться, — сейчас он уже видит, что Микаса старается контролировать свои эмоции, хотя получается это у неё не слишком хорошо. В ответ Микаса лишь делает легкий кивок и заходит в свою комнату. Её дом был на удивление очень маленьким. Даже можно было бы сказать слишком маленьким. Крохотная кухня, маленький диванчик и спальня. Не зная, как себя вести, Жан продолжает стоять в прихожей, смотря на свои ноги. Поднять голову и уставиться взглядом в дверь, за которой сейчас была девушка не хватало духа. — Прости, у меня нет ничего для тебя, — через несколько минут, Микаса выходит из комнаты и проходит в сторону кухни, опускаясь на диван. — Ничего страшного, не переживай, — Жан произносит это с мягкой улыбкой. Всё-таки тот факт, что он был под зонтом отчасти спас его от возможности промокнуть. Что же касалось Микасы, когда он пришел к ней, она уже просидела под дождем достаточно долго, чтобы полностью промокнуть. Сейчас она сидела перед ним, опустив голову, словно в чем-то провинившись, а глаза её все еще имели красный от слез оттенок. Жан проходит за ней на кухню и опускается на диван рядом с ней. — Я… — Микаса первой прерывает молчание, и с её глаза снова падает слеза, которую она быстро старается смахнуть, — Я правда стараюсь справиться с этим и продолжать жить, просто… — она снова делает паузу, — просто у меня не получается. Я чувствую такую сильную вину. — Микаса, — произнести её имя снова получается слишком мягко, мягче чем следовало бы, — я вижу, как сильно ты стараешься, но прекрати себя винить. Это не твоя вина. Ты не сделала ничего в чем можно было бы винить тебя. Ты правда не можешь себя винить. — Мне действительно слишком тяжело говорить об этом, — она снова останавливается, а затем поднимает глаза на Жана, — пожалуйста, расскажи мне что-нибудь, — она снова делает глубокий вздох, который больше походит на всхлип, — что-нибудь о ваших поездках с альянсом. Жан помолчал несколько секунд, вглядываясь в её глаза, а затем, словно что-то решив для себя, началсвой длинный рассказ, заканчивая который произнес: — В общем, с Альянсом мы посетили многие страны. Некоторые нас поддержали, некоторые всё ещё относятся с осторожность. Против нас выступали не только Марли, но и ряд других стран. Я надеюсь, мы смогли убедить их, что никакой угрозы мы не представляем. — Это значит, что теперь мы будем жить в мире? — Да, — помедлив Жан продолжил, — Я надеюсь, что это так. Страны согласились на мирное урегулирование и готовы к сотрудничеству с нами. В любом случае, всем потребуется много времени, чтобы оправиться от произошедшего. Мы сделали всё, что от нас зависело в это время и теперь будем двигаться дальше в том же направлении. — Жан, — произнеся его имя, Микаса опустила голову, будто извиняясь, — мне жаль, прости, пожалуйста, что тебе пришлось видеть меня в таком состоянии. Он накрывает своей крупной ладонью её руку, которая спустя время уже вовсе не походила на руку бойца и произносит: — Тебе не за что извиняться, Микаса. Пожалуйста, никогда ни в чем себя не вини, потому что ты не виновата. Понимаешь? Микаса ничего не отвечала, а продолжала молчать, не поднимая взгляда. — Ты была здесь все это время одна? — Отчасти, — Микаса снова делает глубокий вдох и продолжает, — сначала мне было настолько плохо, что я совсем не выходила. Я просто не видела в этом смысла, мне казалось, что моя жизнь закончилась. Но потом, раз в несколько месяцев ко мне стала приезжать Хистория, — Жан действительно был поражен этим, потому что никто не знал об этом, — Каждый раз, когда она приезжала сюда и оставалась на несколько дней, она часто говорила со мной о том, что даже когда кажется, что жизнь закончена нужно искать в себе силы двигаться дальше. Ради тех, кто рядом и тех, кого уже с нами нет. Ещё она всегда приезжала со своей дочкой. Если честно, глядя на неё я первый раз подумала о том, что всё то сделанное нами было не зря. Стихия за окном уж разыгрывалась не на шутку и к бурным раскатам грома добавились яркие вспышки молнии, которые выглядели точно кто-то резко меняет освещение на улице. Жан молча слушал рассказ Микасы. Ему даже не хотелось прерывать её вопросами или спрашивать о подробностях. Он был рад, что она готова рассказать ему то, что может рассказать. Он также не решался убрать свою руку с её, видя, что и она свою не убирает. — Просто иногда, — продолжала Микаса, — я не знаю почему, но у меня появляется чувство, что то, что я здесь — это неправильно. Как будто я не заслуживаю этого. Чувство, как будто я должна быть с ним, должна быть рядом, не должна оставлять его одного, — было видно, что она снова готова заплакать, — я не могу понять почему… Микаса так и смогла продолжить из-за слез, которые предательски появились из её глаз. — Микаса, — Жан проводит рукой по её щеке и убирает слезы, — послушай меня, пожалуйста, ты не должна себя так винить. Ты не должна изводить себя этим. Я не буду говорить тебе, что знаю как тебе больно, потому что это не так, — это действительно была правда и Жан понимал. Никто из них не мог понять, насколько больно было Микасе, — то, что, произошло мы уже не можем изменить. Но, — он делает паузу и медленно берет обе её руки в свои, замечая порезы на её руках, которые свидетельствовали о том, что её слова были правдой. Она действительно не хотела жить. Жан медленно, успокаивающе проводит пальцами по тыльной стороне ладоней, — ты заслуживаешь того, чтобы жить. Ты правда этого заслуживаешь. Он правда не хотел, чтобы ты убивала себя даже мыслями о нем. В тот вечер они ещё долго просидели друг с другом, и Жан ушел только глубокой ночью, пообещав, что вернется к ней завтра.