***
Спустя недели положение не улучшается. Она старается вести себя как обычно, и за столом Кайя даже ей подыгрывает, пусть и в хилейших из манер, но все все равно замечают их скованность, холод, конфликт. Суне не хватает сил признаться даже сотню раз понимающей Асуман. Пару раз она порывается позвонить Сейран, но быстро бросает эту идею. Они отдалились и факт размолвки с Каей её в лучшем случае порадует. Свое неодобрение она не старалась скрыть. Поэтому Суна коптиться в этом одна и каждый раз чувствует, что все больше превращается в сплошной комок нервов. Кайя все также спит на диване. Иногда он все же поворачивается к кровати, где Суна сворачивается в клубок и ей чудится, что он смотрит на неё украдкой. Но трепещущая догадка разбивается быстро. Кайя следит за часами над кроватью и неприкрытым шторами окном. Ей буквально физически холодно. Тошно. Больно.***
Дни тянутся отвратительно долго и тяжело. Она в постоянном стрессе, что ощущается в разы хуже чем тот, в который вводил ее отец. Суну швыряет от тоски и самобичевания до злости и едва ли не истерики. Кусок в горло не лезет буквально, особенно, когда Кайя буквально скалой сидит рядом. Сгорбившись пялится в пустоту. Все скидывают это на усталость от работы в компании, Суна знает, что его обида не прошла. Что ему также больно от предательства и ее постоянное нахождение рядом ни разу не помогает. В ней бывает вспыхивает раздражение на него: если им обоим так тяжело, так почему бы не пойти ей на встречу? Почему бы не забыть эту тупую видеозапись с Абидином, она же ушла, ушла! Не было ничего. Но Кайя думал иначе. Зло смеялся на ее уверения, что это первые раз. Потому что в глубине ее глаз и нервных движениях видел правду. Это не было первым разом. И поэтому он был прав в своем гневе, а она не имела права на него. Молчание буквально убивает, его холод убивает, медленно разъедает изнутри, заставляет снова ожесточиться и стать подозрительной и нервной. Так старательно проделываемая им работа летит к чертям. И это чертовски обидно. — Я хочу объясниться, — начинает Суна поздно вечером, когда они оба улеглись на своих местах. Кайя молчит, усиленно претворяясь спящим, но он никогда не засыпал настолько быстро. — Ничего не было тогда. Я не целовала Абидина. На той записи, что попала в руки Кайе видно, как они сидят на чёртовых ступеньках, как Абидин оборачивает пальто вокруг неё и обнимает одной рукой за плечи. Видно и то, что не противится и ведет с ним беседу в интимном шёпоте. Запись обрывается, когда Абидин подается к ней и почти касается губ в поцелуе. Суна плохо помнит было ли заветное касание или нет, за пеленой слёз и эффектом шока она попросту не концентрировалась на моменте, как должна была. Ведь это был Абидин, знакомый и понятный, готовый подставить плечо, видевший её в самом раздрае. В сегодняшних реалиях он был незначительным и неважным. Сейран, Корханы да даже рушащийся брак занимал ее сознание сильнее. — Не успели? — колко отзывается Кайя с дивана. Ему плевать на детали. Может он думает, что поцелуй все же был, а может для него поводов и без него достаточно. Суна знает, что увидь она подобное сама, ощутила бы фантомную боль в грудине. Но…боже столько этих «но». — Хотя там наверное неудобно было бы. Или такие мелочи неважны в порывах великой любви? — Прекрати немедленно, я бы не стала с ним…спать… — она шипит дворовой кошкой, что испытала тяжесть ботинка на хвосте. Его слова ранят сильнее, чем ожидалось. И каждый раз он сводит все к пошлости. В нём всё это кипит наверное покруче, чем в ней. И его поганый язык. Он всегда лихо поддевал всех в особняке, обычно жертвой, хоть и сомнительной был Ферит, потому что только на него он мог реально обозлиться и высказать это. Теперь же Суна имеет возможность прочувствовать его яд в полной мере. Правда в том, что ее поступки его действительно ранили и злость — не эфемерное раздражение приправленное завистью, а реальная ярость. — А что бы ты стала? Или может просто не там? Или не конкретно в тот раз? К чему ты всё это говоришь сейчас? — он огрызается быстрее, чем она может продолжить, и теряет ту холодную броню, что использует обычно. В кромешной темноте их комнаты она только видит очертания его тела и белизну одеяла. — К тому, что я не спала с Абидином, не целовала его, я не изменяла тебе! — каждое слово выходит раздраженном, пропитанным отчаяньем шёпотом. Ей хочется плакать от всего этого. Психика и нервная система были ни к чёрту всегда, а сейчас эта стена между ней и Каёй буквально заставляла терять рассудок. — Тогда что я видел на том видео? — его казалось не трогали её эмоции и голос с диваны был раздражённым до края. Ложь. Ему всё казалось ложью. Он попросту не верил. Предупредил один раз, они ведь почти преодолели ночь помощи Сейран, но надо было ей так феноменально провалиться и этим же предать Кайю во второй раз. — О чём тебя предупреждала Ифакат? Не с ним ли ты была той ночью? Не с ним ли целовалась в том ебаном закоулке? — Я не была с Абидином той ночью. Не была, — в ней клокочет обида. Глаза заполонили слёзы и она чувствует тяжесть в горле. Её это изматывает слишком сильно, она словно выжита изнутри. — Я не изменяла тебе ни в каких закоулках. И… — Хорошо, — Кайя вдруг копошится в своей стороне и ночник с её комода озаряет комнату желтым светом. — Допустим ничего не было, и ты действительно убежала, преодолев морок…чего? Горя? Потерянности? Ладно, не суть. Но можешь ли ты, смотря мне в глаза, сказать честно, что тот раз был единственным? Что это единственное твоё неосознанное помешательство? Кайя въедается в неё глазами, смотрит загнанно, но все же не позволяет этой собственноручно выстроенной стене рухнуть. Её словно сковывает этим моментом. И правда заключается в том, что нет, это был не единственный момент. Спасение Сейран было первым звоночком, потом они столкнулись в коридоре поместья и Суна не могла, почему-то просто не могла отвести от него глаз, её едва не разбил еще и факт того, что на запястье у Абидина все ещё красовался подаренный ей оберег. Он тогда подошел совсем близко и несмело коснулся ее руки, а она позволила. Стояла столбом секунд тридцать и рванула только услышав собственное имя его глухим голосом совсем рядом с ее ухом. Потом эта чёртова лестница. Она молчит, словно потеряв дар речи. Просто не может солгать ему сейчас, не когда он смотрит так пронзительно. — Кайя… — она тянет его имя с потугой и стыдом. Слова никак не хотят формироваться в предложения. Даже тело кажется налитым свинцом. Когда тишина затягивается, а выражение ее лица приобретает виноватый оттенок, Кайя насмешливо фыркает, не тем добрым образом, когда её острота особенно удавалась, а злым, явно разочарованным. Он смотрит на неё с болью и презрением одновременно. Суна в миг ощущает себя грязной: — О чём тогда мы до сих пор говорим? — Это не так, как ты думаешь, — она едва не бьёт себя по лбу. Наверное самая клишированная фраза в мире вырывается у нее в такой ответственный момент. Кайя кивает и тушит свет, показывая, что не впечатлен выбором слов: — Я никогда не… — Спи, Суна, — он обрывает, — Я понял, ты не трахалась с водителем на лестнице. Тогда вы были в более эмоциональном настроении… — Хватит, это не… — Нет, это ты хватит. Хватит изображать пострадавшую сторону и хватит пытаться оправдаться. Ты яшкалась с ним за моей спиной, а потом смела предъявлять ревностные претензии. Ты же бежишь к нему чуть что. А теперь позволь мне уже, блять, уснуть. Он отворачивается к спинке дивана и этим ставит точку в разговоре. Суна чувствует себя пришибленной каждым словом. Потому что каждое правдиво. Мотивы, детали и сомнения это неважно на фоне голых фактов, что он швыряет в неё. Она крепко сжимает кулаки, впиваясь ногтями в кожу и хочет поколотить его, себя, всех. Потому что ком в горле тяжелеет и ей приходится подавить один единственный всхлип в подушку, прежде чем она кусает костяшки, пытаясь сдержаться.***
Наверное, чуть легче ей становится, когда он на работе в компании. Потому что его нет, и она не чувствует присутствия человека. Она не скована давящей тишиной или неловким сопением ночью. Но тут уже собственные мысли не дают ей продыху, страх не даёт ей продыху. Нервозность становится её новой доминантой. Суна боится, что это конец. Что Кайе скоро надоест её покрывать, что он всем расскажет и ее выставят из дома шавкой. Или, что он попросту разведется с ней и уедет в свою Англию. Что Суна останется одна, действительно одна. Кайя сказал, что брак будет длиться пока она не обретёт безопасность. Пока у неё не будет плана или чего-то в этом роде. Правда в том, что она не знает, что с собой делать и как быть. Ее воспитывали, чтоб быть чьей-то женой. Чтоб управлять хозяйством и создавать уют для мужа, что к ней возвращался бы. Больше ничего. Даже образование и языки лишь бы сделать ее более интересной для мужчины. Более дорогой на рынке невест. Но Суна и тут проваливается с треском. Потому, что Кайя, её наконец-то желанный муж, и смотреть в ее сторону не желает. Пропадает днями на работе или…мысль пулей прошибает тело ледяным страхом и злостью…или в объятьях любовницы. Гнев поднимается в теле словно бурлящее химическое соединение, концентрированное и разрушительное. Кайя мог себе это позволить. Та же Пырыл, что бродила по дому грозовой тучей за Пелин, ела её мужа глазами. В Кайе была манкость, какая-то ненормальная привлекательность, несмотря на неочевидную красоту. Чего ему стоит в месть переспать с кем-то? Ничего ровным счётом. Суна бесится. На Кайю, что не шибко высокоморален в таких вопросах, на себя, что сама же лишила себя права на него, на бесчестных женщин, что могут смотреть на чужих мужей. Этим же вечером, как на зло, она замечает до неприличия откровенные взгляды Пырыл, острее и ярче, чем обычно. А ещё хитрая ухмылка в уголках наверняка накаченных ботоксом губ. Кайя прячет глаза, а когда нет, смотрит остро и напряжённо. Суна сцепает зубы от всей этой картины. Ненависть, злость и ревность, чёрт ее дери, бушуют в теле. Хочется выдрать все куцые волосы этой Пырыл, а желательно выпроводить из особняка, а Кайю попросту на части разорвать. Неужели задерживается он ни разу не на работе, а в комнате Пырыл? А потом приходит к ним, чтоб смыть с себя другую женщину и унижать ее за столом при всех? Когда Кайя снова позволяет себе посмотреть на Пырыл в ответ этим задумчивым, но буквально таранящим взглядом Суна с силой наступает ему на ногу каблуком. Кайя резко подскакивает от неожиданности и теперь возмущённо и непонятливо смотрит на неё. Пырыл коротко хмыкает, чем почти подписывает себе смертный приговор. От того Суна снова наступает на носок ботинка мужа, управляемая лишь желание встряхнуть его. Ну и может задеть, как он задел её. Пусть и только физически. Халис-бей занят беседой с сыном, поэтому их короткая перепалка остаётся незамеченной. — С ума сошла? — цедит Кайя сквозь зубы, и впивается пальцами в колено, той ноги, что давит ему на ступню каблуком. Суна непозволительно остро ощущает это прикосновение, пусть и имея капрон, что разделяет их. Юбка у неё, как на зло, короткая до неприличия. Из того типа, что в лучшие дни заставляли Кайю хитро ухмыляться и жадно оглядывать ее ноги. Теперь это все отвлекает до нельзя. — Ты сошёл, — огрызнуться она может и будучи смущённой прикосновением, — Позоришь меня при всех, переглядываясь с этой…женщиной, — Суна хочет сказать шлюхой, но доказательств маловато пока. Слава Всевышнему. Кайя хмурится, все ещё непомерно злясь и ближе наклоняется к ней. Суна непроизвольно перестает дышать, чувствуя обострёнными нервными окончаниями его дыхание на лице и шее. Его ухмылка жёсткая, а глаза смотрят с яростью. Ей понятно, что сейчас он заставит внутри всё сжаться от обиды. — А что такое? Тебе стало скучно одной? Может позовём твоего водителя и поставим декором у стены? — рукой он сжимает её острое колено и даже часть ляжки. От него пышет злостью и обидой и жест наверняка непроизвольный. Но Суна все равно чувствует ощутимый укол возбуждения, что отдается тугой тяжестью меж бёдер. Совсем близко к его руке. Чёрт. Как на зло вспоминаются его проворные пальцы, что каждый раз вытягивали из неё оргазмы. И вся острота их близости, степень удовольствия, что пробирала до костей. Суна даже чувствует, как напряжение внутри только усиливается и как сокращаются внутренние мышцы. Ощущение заставляет закусить губу. О смазанном слое помады уже не думается. Мозг отказывается подчиняться, отказывается найти достойный ответ, и всё, на что ее хватает это поднять глаза на него. В ней тоже есть злость, хоть и пелена возбуждения несколько притупляет её. Кайя смотрит с неясным ей удивлением и непониманием, но потом что-то почти хищное мелькает в его глазах. Его ладонь сдвигается выше, лезет дальше под юбку и предательски сжимает нежную плоть. Тяга меж бёдер усиливается, вмиг поднимается до предельного уровня. Суна никогда не сможет ответить с чего ее так повело. Сейчас скорей всего такой период цикла, но это все равно слишком. — Что такое, Суна? — елейно интересуется Кайя. Голос у него — сплошной шёпот. Низкий тон, что обычно он использовал, чтоб говорить ей всякие пошлости, заставляет волосы на загривке подняться. — Или это проявление привычки? По старой памяти тебя все ещё заводят прикосновения фиктивного мужа, да? — В голосе столько яда, что захлебнуться можно. Не одна значит коптилась во всём этом. Он вдруг ослабляет хватку и невесомо скользит подушечками пальцев по капрону. Суна почти подставляется под его руку, непроизвольно напрягая мышцы бёдер. Кайя снова припечатывает ладонью ногу и скользит ещё выше, жадно оглаживает и сжимает плоть. Он настолько близко, что кончики пальцев оказываются в считанных сантиметрах от белья. Ее пробивает дрожью предвкушения. Сам он дышит тяжелее, опаляя ухо и шею жаром, — Что случилось? Водитель недорабатывает? Ее словно окатывает ледяной водой. Хочется его ударить, буквально физически покусать, избить, причинить боль. Она дергается сбросить его руку, но Кайя настойчиво, почти грубо прижимает ногу обратно к стулу и словно на зло мнёт плоть, подбирается ещё ближе. Её собственные руки лежат на столе, и Суна чётко знает, что если полезет вниз, то всем станет очевидно, что не всё так чинно за ужином Корханов. Она резко сводит бёдра вместе, крепко зажимая мужскую руку. Почти ругается из-за новоприобретённого давления, усилившейся пульсации. Она действительно сошла с ума. Потому что несмотря на его поганые слова готова была бы позволить ему буквально всё. Но по мере оседания его слов злость в ней превращается в натуральную ярость. Потому что он ее опускает до уровня бесстыжей шлюхи, хотя сам при этом неясно чем занимается с женщинами: — За кого ты меня принимаешь? Что ты говоришь? Иди к чёрту со своими касаниями. Кайя жестко усмехается, такая неестественная и не идущая ему гримаса. Глаза буквально горят желанием и злостью пополам. Так он похож на нее в этот момент: — С удовольствием, только ты сама не отпускаешь мою руку. Суна резко разжимает бёдра и Кайя послушно убирает ладонь, но напоследок щипает, мать его щипает, ляжку, видимо из желания задеть сильнее. Она не позволяет себе поднять лица от своей почти полной тарелке. Кайя кажется тоже бросил свои бесячие гляделки с Пырыл, и лишь иногда коротко поглядывает на неё. Как, наверное, и стоит женатому мужчине. Бедро буквально горит. Его прикосновения чудятся даже после. И несмотря на отвратительные слова, напряжение внутри никуда не ушло, заставляя её бездумно смещаться на стуле в попытках облегчить ощущения. Но сколько не жми бедра вместе, сколько не елозь, легче не становится. И судя, по неровному вздоху Кайи, каждый раз когда она смещается, он об этом знает. Ужин никогда не длился так долго.***
Кайя не вернулся в комнату. Время скоро перевалит за полночь, а его нет. Суна беспокойно ворочается в холодной, теперь непомерно большой кровати. Ее съедают тревога с ревностью пополам. Где он ходит? С кем он, что важнее. Мог ли направиться к ободранной Пырыл? И теперь тратить калории ужина с ней? Его телефон остался в комнате, что значит он заходил, пока она была в душе, но ушёл всё же. Суна меряет шагами все пространство их комнаты и чувствует, как прощается с собственными нервными клетками. Где он в такое время? Теперь она понимает, почему Кайя так взбесился, когда ее не было ночью. Такое ожидание, гадание отвратительны. Ей надо убедиться. Просто убедиться, что все не так, как она боится. Что из комнаты Пырыл не будет доноситься стоны. Что ее браку не пришел конец. Суна выходит из спальни в темноту коридора и почти крадется к гостевому крылу. Сквозняк, гуляющий по дому, холодит голые ноги, и она зябко ведёт плечами в тонком халате. Нужно просто убедиться, просто знать наверняка. Просто не застать своего мужа с другой женщиной. И не умереть от инфаркта по дороге до комнаты. Она уже пересекает гостиную и заворачивает в коридор, что ведет в гостевые комнаты, как слышит оклик. — Служебные дома в другой стороне или у вас есть своя точка встречи в доме? — Кайя сидит за обеденным столом в гостиной. И его фигура в темной одежде едва выделяется. Суна прислоняется к косяку, пытаясь унять сердцебиение. Он не с Пырыл. Это еще не конец. Но потом смысл его слов доходит до неё и она вспоминает, что наверное Пырыл сейчас далеко не главная ее проблема. — Я ни с кем не встречаюсь, и уж тем более… — Разумеется, а оделась так ради…кого например? — он издевается, буквально издевается, но не молчит. Их интеракция за столом видимо что-то в нём взбудоражила и теперь он решает удостоит ее словами. Ей тошно оттого, насколько она отчаянная, насколько готова уцепиться даже за эту мелочь. Но и выбора так такового нет. — Ради мужа, например, который пропадает где-то ночами, — Суна подходит ближе к столу и облокачивается бедром на стул. Кайя же сидит на месте Халиса, буквально раскинувшись на стуле. Чуть дальше на столе стоит поднос с двумя пустыми чашками из-под кофе. В темноте она не может разглядеть если ли отпечатки вульгарной помады Пырыл на ободке кружки, что стоит подальше. Суна чувствует, как в венах закипает раздражние. — Ну и жена ночует не всегда, это видимо семейное, — он язвительно цедит каждое слово и снова зло вперивается глазами в неё. На ней та же сорочка и халат, что и в их первую ночь. Сегодня она открыла, что Кайя несмотря на всю обиду ее все ещё хочет и если есть малейший шанс получить его внимание назад, заставить перестать игнорировать, то Суна готова к любым методам. Даже таким грязным. Она складывает руки на груди и подходит ближе. Задней поверхностью бедра облокачивается на стол, прекрасно осознавая, как двусмысленно и призывно такое положение. Теперь свет с окна лучше падает на ее фигуру и у Кайи не остаётся шанса кроме как заметить её одежду. И он замечает, быстро окидывает взглядом ее тело, почти осязаемо останавливается на голых коленях, прежде чем задержаться на шее и наконец посмотреть в глаза: — Что это? — Что? — она косит под дурочку, чем видимо бесит Кайю ещё сильнее. Он нечитаемо смотрит на неё, пристольно и задумчиво, все ещё с оттенками злости. Одна рука сжимается в кулак на колене, и Суне гадает: злость или желание прикоснуться. Кайя в темноте выглядит чарующе привлекательно. Или она просто по нему скучала. В обоих случаях она надеется почувствовать его руки на себе. Кайя на ее непонимание только качает головой и неоднозначным движением указывает на ее тело: — Зачем ты так вырядилась, а? И куд направлялась? Он подозревает её. Что шла на свиданье к Абидину. Что надела этот памятный пеньюар для другого мужчины. Словно не она возбудилась от одно его касания часы назад. Но, конечно, ему проще обижаться и избегать её, считать едва ли не шлюхой и думать, что она регулярно ходит ночами к любовнику. Сам то что тут делает? — Хотела заглянуть к Пырыл, узнать не там ли мой муж проводит ночи, — Кайя на ее злые слова только выгибает бровь и сухо смеётся, натянуто и остро. Совсем не те смешки, что ощущаются теплой патокой внутри. — Есть ли тебе до этого дело? Разве не за водителем надо доглядывать, вокруг него девочка с кухни крутилась как-то…вдруг на одной светлой любви не проживёшь? — Он был жесток, непомерно зол и опять же чёрт возьми обижен. Но что хуже он решил бросить держать это внутри и теперь плевался ядом и обвинениями. Однако Суна понимала другое. Старалась концентрироваться на другом. Кайя хоть чуть-чуть говорил с ней, давал выход эмоциям коптившем его изнутри и она могла быть жалкой и падкой, но прежде всего ей правило отчаянье. — Мне за тобой надо смотреть, это вокруг тебя всякие…крутятся, нет? Как она смотрела на тебя за столом? Едва глазами не ела, — она наклоняется к нему ближе, хотя бы за тем, чтоб лучше видеть эмоции на лице, но таким образов начинает различать ещё и его запах среди прочих. Почти выветрившийся одеколона, что стоит у них на тумбе, его ядрёный гель для душа, именно тот, что у них в ванной, а значит у Пырыл он не мылся, и нечто нечитаемое, но осязаемое. Личный запах присущий каждому человеку. Когда-то она купалась в нём ежедневно, беспардонно влезая в его личное пространство, а теперь она чувствует лишь отголоски, ведь Кайя далеко. Непередаваемо, мучительно далеко. И ближе быть не собирается. Кайя кажется дышит теперь чуть глубже. Суна знает, как ему нравилось зарываться носом в шею, когда он обнимал её, знает, что все душистые крема и масла для тела оказывают на него определенный эффект, поэтому с особым старанием втирает их в кожу в последние дни. — А что такое? Неприятно знать, что я кого-то кроме тебя могу привлекать? Или твоей бешеной ревности и на меня и на водителя хватает? — Чтоб его проклятый язык отсох за такое слова. Чтоб он прикусил его до крови. Суна плюет на приличия и сдержанность. И пихает его в грудь. Он на это только усмехается, так гаденько и презрительно, что злость к нему только усиляется. — Сказать нечего, так в рукопашную, Суна, да? — Мне не приятно знать, что вместо того, чтоб поговорить со мной мой муж шляется неясно где и переглядывается какими-то развязанными девицами… — каждое гневное слово она выплёвывает с чувством, с энергией. Но в Кайе этого больше. Он резко подается вперёд и перехватывает запястье руки, что она использовала, чтоб впиться короткими ногтями в кожу ключицы. Сжимает предупреждением и тянет на себя. — Много ты сама-то с мной говоришь? Сама, где две ночи шлялась? Обжималась с водителями и… — Я ни с кем не обжималась. Я никого не трогала. И нигде не шлялась, — Суна пытается сдержаться, пытается сохранить терпение, но это невозможно, когда он с таким извращенным старанием его испытывает. Голос у неё дрожит, от эмоцый бушующих внутри, от скорых слез и отчаянья. Достучаться да него не выходит при всех ее усилиях. Что ей надо сделать, чтоб он поверил? Чтоб простил? Пойти и убить Абидина? Видит Бог, скоро он ее и до такого доведет. — А за тебя такого сказать не могу. Ты приходишь в комнату только чтоб поспать на этом чёртовом диване уже какой раз, проводя вечера неизвестно где, — она звучит жалко и отчаянно? Как какая-нибудь девка без гордости? Ей уже плевать, — Смотря не на собственную жену, а на каких-то девиц! — Сначала ты плачешься водителю о… — это последняя капля. Свободной рукой она метит залепит ему пощёчину, получается неясный шлепок и оцарапанная ногтем кожа. Вторую руку она вырывает и тут же бьет его в грудь, едва не целится схватить за шею. Выкручивает запястья, когда Кайя ловит ее руки снова. Шипит сквозь зубы и мечтает его поколотить. — Я никому не плакалась, я никого не касалась, я ни с кем не спала и никого не целовала, — с каждым словом вырывается ожесточённей, позволяет всем кипящим эмоциях управлять ей. — Успокойся, успокойся, ты в конец свихнулась, — Кайя наконец прижимает её руки к столу за ней и тяжело дышит, смотря на неё снизу вверх. Лицо его на уровне её груди или живота, но победительницей она себя никак не чувствует. Поза максимально странная, учитывая, что он все ещё сидит, но он ближе чем когда-либо, пусть и злой, как чёрт, — У тебя реально недотрах на рассудок влияет?! Суна замирает, смущенная острыми словами и близостью. Старается не думать, что с его переезда на диван она действительно чувствует нехватку секса, близости и касаний в целом. Не думать не получается. Потому что после сегоднешнего ужина ей пришлось сменить бельё и ополоснуться под прохладной водой, что снять напряжение. Потому что унизительная мастурбация не помогла, а кажется только сделала хуже. Что оргазм от напора воды не шел ни в какое сравнение с теми, что она получала от его пальцев, рта или члена. Что даже сейчас, она особенно остро чувствует, что его лицо не так далеко от груди, а коленом она упирается ему в живот. Рубашка у него опять полурасстегнута на этот бесстыдный манер, а волосы в беспорядке, поразительно похожим на тот, что у него обычно после секса. Суна открывает рот что-то ответить, хоть как-то спасти свое положение и не предстать повернутой на одном девчонкой. Но Кайя звучно усмехается и смотрит натуральным шайтаном, четко даёт знать, что все ее желания перед ним словно на блюдце. Воздух судорожно всасывается лёгкими, когда он отпускает ее запястья и тащит за ногу ближе к центру стола, подталкивая за задницу другой. Суна не сопротивляется ни на мгновение, даже если хотела бы не смогла бы. Потому что это Кайя, его руки снова на ее теле, а глаза так жадно смотрят. Не видя сопротивления он кладет ладонь на колено, совсем как за ужином, но под другим углом. Другая рука сжимает ягодицу и бедро, скользит по пояснице, чтоб пододвинуть к краю стола. — Так я был прав? У тебя недотрах? — ладонь с колена смещается выше, захватывает внутреннюю поверхность бедра и мнёт так жадно и интенсивно, что низ живот мгновенно затапливает знакомым возбуждением, теперь наверное еще более острым, чем за столом. Грудь вздымается чаще, она чувствует нужду свести ноги, потереться бедрами друг о друга. На самом деле она чувствует нужду пересесть ему на колени и потереться о него, но это уже наверное слишком. — Или это эти дни месяца, когда ты не можешь лишний час без члена? Когда трахать тебя надо в пять раз больше, чтоб ты не вела себя, как последняя стерва? А Суна? Кайя подается ближе. Дышит тяжело и поверхностно, сам возбуждаясь от своих слов и мыслей. О том, как она выгибается в его руках и стонет на каждом выдохе. О том, какая он податливая и горячая, о том, как он мог бы разложить ее прям на этом столе и вытрахать все мысли. Ладони сами лезут под ткань халата и задирают сорочку, обнажают эти преступно сексуальные ноги. С такими ногами только ходить по подиумам или закидывать ему на плечи. Для таких ног эти чёртовы микроскопические юбки должны быть запрещены законом, потому что крыше срывает в считанные мгновения. Кайя чувствует, как напряженный член болезненно упирается в шов брюк, как дальше ни разу легче не будет. Ведь Суна только молчит и тяжело дышит, смотря на него этим взглядом с поволокой возбуждения. Так, как не смотрела уже много недель. Она вдруг разрывает зрительный контакт и упирается глазами и его ладони на ее же ляжках. Быстро, почти машинально облизывает губы. Ему хочется повторить это движение. Сожрать её, если уж совсем честно. Но глазами она упорно спускается вниз, мечется от лица к собственным бёдрам. У него первый инстинкт прижать к себе. Но так просто в этот раз не получится. Он все ещё слишком зол на неё. Он все ещё не уверен в ней. Нельзя просто так двинуться после того, как твоя собственная жена сидела под одним пальто со своим бывшим и вела с ним задушевные беседы. Нельзя спокойно переварить, как она не отстранилась как только чужой мужчина приблизился к ее лицу. Что она вообще сидела там, предпочитая кого-угодно ему. А теперь Суна сидит перед ним на столе с разведенными ногами, как гребанный десерт и тяжело дышит смотря на его руки. Теперь она сама страдает от этой ссоры и кажется даже плачет ночами. Его рвет изнутри от всего этого. — Да, — вдруг говорит она сиплым голосом, когда тишина затягивается. Кайя не сразу вспоминает, что говорил секунды назад, но как только осознание ударяет по нему, руки тут же сжимаются на нежной плоти ляжек и с силой скользят выше. — Что «да» ? — Кожа горячая и приятная на ощупь. Суна дрожаще вздыхает, когда ладонями он добивается до таза и задирает её блядский наряд настолько, чтоб видеть бельё. Он знает, что стоит только прикоснуться и его понесет. Что обратно дороги не будет, поэтому он с силой сжимает податливое тело и мысленно считает мгновения до того, как тряхнет ее на чертовом столе Корханов. — Тебе надо ответить, Суна, — у него внутри все сжимается теперь ещё и от страха, потому что следующие вопросы ударят по нутру, — Он не касался тебя вот так? Суна мгновенно распахивает прикрытые глаза и остро на него смотрит, как на предателя. Ее губы отвращено морщатся, а в глазах возникает обида. Натуральная обида, что наверное отражается и у него. Ее оскорблённость этим вопросом что-то сдвигает у него внутри, словно бы плавит. — Иди к черту, Кайя. Никто меня не касался, я никогда даже не думала так о нём, но ты сейчас… — ее злость была обоснована, процеженные сквозь зубы слова тоже. Она не выглядела словно врала. Он думал, что она врала, что покрывала себя и любовника лишь бы выгородиться и не вернуться к отцу. Но сейчас причин врать нет, да? Они не разводятся, она это знает. За эти недели она не покидала из комнаты и даже не глядела на своего водителя, когда они ехали к госпоже Эсме. Она бы не стала так предлагать себя сейчас и оскорбляться от каждого намека. Кайя резко встаёт и притягивает ее лицо к себе. Пальцы держат под челюстью, почти как в их поцелуй у него в спальне. Суна только секундно мешкает, но принимает почти жесткую ласку. Губы у неё горячие и мягкие, хоть и обкусанные до невозможности. Ему плевать на эти мелочи, когда он въедается в них. Буквально въедается в них, мечтая поглотить ее всю. Суна сдавленно стонет ему в рот, такой блядски откровенный звук. Руками цепляется за плечи, за шею. Давит и тянет ближе. Принимая отчаянность, что правит ими сейчас. Язык скользит к ней в рот, сплетается с её, едва не вылизывает. Не ясно, чем они дышат. Кайя вжимается в неё до предела. Грудь, живот, бедра, стонет от трения и давления, от ее жара. Теряет рассудок в считанные минуты от этих нуждающихся звуков, что она издает. Он плохо помнит, как скользил по ее телу ладонями, как сжимал и мял все, к чему мог прикоснуться. Талия, задница, ноги, грудь. Хотелось всего и сразу, хотелось стереть все прикосновения, что были до этого. Потому что это всё его. Это всё его, мать вашу, и больше ничьё. Суна снова стонет, снова блядски стонет, и подставляется под его руки, выгибается, вжимается сама с бесстыжем упорством. Ему мало, чертовски мало. Это ощущается помешательством. До скрежета зубов бесит её халат. Эта дурацкая сорочка, от которой толку никакого. Скрыть тело или согреть? Нет, такие нужны только чтоб ему мозг выносить. Чтоб у него сейчас тормоза рвало. Узел не поддается, попросту не развязывается, а каждая секунда без голой кожи кажется Адом. — Сними, — голос на грани слышимости, на грани понимания. Суна не сразу ориентируется даже, — Сними это… Она судорожно тянется к поясу, раздраженно вздыхая, когда видит затянутый узел. Кайя ей работу не облегчает, возвращается одной рукой ей на ногу и скользит по бедру пока не достигает белья. Суна тут же стонет, громко и несдержанно. Рискует попросту спалить их спонтанный, злой секс на обеденном столе. — Тише, тише — тут же шипит Кайя и захватывает её нижнюю губу, прикусывает сильнее наверное, чем нужно, но тут же старательно зализывает языком. Под пальцами ощущается вязкая влага, слишком обильная для первого прикосновения. Суна дрожит всем телом и тонко всхлипывает, когда он гладит ее через бельё и чуть давит на клитор. Будь больше терпения, он мог бы растянуть эту прелюдию. Будь они в комнате, он бы вытянул из нее всё до последнего стона. Но сейчас не то место и он все еще слишком зол для этого. Она наконец справляется с узлом халата и быстро стаскивает его с себя. Оставшаяся сорочка — просто издевательство. Кайя ведёт пальцами по животу, поднимается к груди. Напрягшиеся соски через шелк — просто вынос мозга. Суна тонко и тихо всхлипывает, когда он перекатывает сосок между пальцев прям через ткань. Такая красивая, такая открытая в своём удовольствии…её сейчас буквально на сетчатке выжечь охота. Напряженный момент тишины ощущается непередаваемо остро. Дыхание у обоих ни к чёрту, у Суны внутри все горит и требует разрядки. Если он сейчас ничего не сделает, то она попросту взорвется от перенапряжения в теле. Если он сейчас передумает, сможет вырваться из этого морока похоти и вспомнить всё, то утром кому-то придется собирать ее по кускам. Суна плюёт на свою природную скромность и спускает одной рукой обе бретельки сорочки с плеч. Ткань ожидаемо соскальзывает и с одной стороны цепляется за сосок. Она почти не успевает это отследить. Кайю словно спускают с цепи. Руки снова на ее теле, мнут, сжимают, глядят так, что она полном серьезе думает, что хлопнется в обморок от остроты всех ощущений. Губами идет от шее к ключицам. Он даже не столько целует, сколько ведет ртом по коже. Суна снова несдержанно стонет, громче и выше, чем они могут себе позволить, когда Кайя прикусывает переход шеи в плечо. Рубашка, которую она упорно пыталась расстегнуть, наконец сдергивается с его плеч. Кайя стонет ей в грудную клетку, когда она жадно оглаживает горячую кожу и впивается пальцами в плечи. Нам надо быть тише, — думает Суна со смесью азарта и опасения одновременно. Но тут же нарушает установку сама, ведь бесстыдный рот накрывает её грудь. Соски, что в последние дни болезненно терлись о любое белье и одежду, теперь становятся главной эрогенной зоной. Когда он обводит один языком и тянет его губами ей кажется, что она точно сойдет с ума. С высоты и вдребезги. Что ее попросту разорвет от ощущений. Кайя вдруг нетерпеливо подцепает резинку трусов и резво стягивает их, бросая куда-то на пол. Боже, они действительно собираются заняться сексом на столе Корханов. Кайя скользит пальцами по промежности, распределяет влагу, пока между их лицами сантиметры буквально и смотрит так внимательно, что она наверняка краснеет сильнее. Большим пальцем проходится по клитору и…это слишком. Она даже не успевает подавить этот нуждающийся всхлип на вдохе: — Ты должна быть тихой, Суна, — почти насмешка, если при этом он кружит у входа, размазывая обильную влагу. Кайя скользит внутрь одним пальцем, потом вторым и жадно смотрит, как она жмурит глаза и удерживает стон в горле. Ни в какое сравнение с напором воды, — Вот так, молодец, умница, — слова похвалы всегда имели на нее влияние, но теперь мышцы внутри непроизвольно сокращаются и ей снова приходится буквально наступить себе на горло. Кайя усиливает движения, увеличивает частоту, сводит и разводит пальцы, растягивая её, сгибает одному ему известным образом. Быть тихой никогда не было так сложно, особенно, когда Кайя мажет по клитору, словно играя, и жадно следит за ее реакциями. Напряжение усиляется, она непроизвольно сильнее сжимает его бока ногами и дышит загнано, совсем поверхностно, на каждом выдохе сдавленно постанывая. О тишине и возможных свидетелях уже не думается. Ни о чем вообще уже не думается. Оргазм совсем приближается и она жмурит глаза, концентрируясь исключительно на движениях внутри себя, на собственном удовольствии, как Кайя вдруг останавливается и вытаскивает пальцы. — Ты здесь не одна, Суна, — Кайя едва над ней не смеется, пока путается пальцами в механизме ремня. Звон пряжки почти оглушающий для неё. Что-то неважное и повседневное, но сейчас ощущается предвкушением с налетом нетерпеливости. Внутри все пульсирует, горит и сжимается от возбуждения, а клитор требует внимания. Какого черта он возится?! — А кажется будто одна, — срывается лихорадочным полушёпотом, почти с раздражением его медлительности, — Быстрее, Кайя, пожалуйста… Три слова тремя четкими выстрелами решетят его рассудок. — Блять, Суна…с тобой ёбнуться можно, — он наконец справляется с брюками и бельём и подтаскивает ее ближе к краю. Ладонью давит на живот, пока она не ляжет спиной на холодный стол. Суна едва концентрируется на ощущении ладоней на ногах, как Кайя направляет себя внутрь. Входит одним медленным толчком и тут же сдавленно стонет. Растяжка отдаёт легким дискомфортом на периферии сознания, но она наконец получает все то давление и трение, что хотела. Со вторым толчком входит глубже, затрагивает больше нервных окончаний, Суна давится выдохом. Ей мало и много одновременно. Хочется сильнее, больше, она нетерпеливо елозит бёдрами, стараясь насадиться сама. Дальше Кайя абсолютно беспощаден. Толкается в неё в четком и жестком ритме, заставляет судорожно цепляться пальцами за скользкую поверхность стола. Крепко удерживает на месте и двигается правильно и необходимо. С каждым движением бёдер Суна приближается к заветному оргазму, в котором Кайя отказал ей до этого. Сердце стучит с бешеной скоростью, а дыхание снова становится резким и неровным, поверхностным совсем. Этот секс жестче и сильнее, чем обычно, тут не найдешь красивых слов, он ее буквально трахает, не щадит ни разу, и ведет с этого неожиданно сильно. Многообещающее напряжение концентрируется меж бедер, бурлит настолько близко, что кажется уже ощущаешь его жар, на каждом выдохе из горла вырывается стон. Задушенные и откровенные звуки, которых она уже даже не смущается. Какая к чертям разница, когда грядущий оргазм ощущается всем телом? Когда он просто уничтожит её? — Чёрт, Суна, — Кайя задыхается сам. Находит пальцами клитор и выводит неровные круги, не прекращая толчков. Ей хватает считанных секунд. Мышцы внутри отчаянно сокращаются, обхватывая его ещё крепче. Все пульсирует и взрывается вязким жаром, что затапливает сознание. Ее кажется просто вышвыривает за грань. Разрывает на части. Трясет и разносит, как никогда. Суна не знала, что такое возможно для ее тела. Что так кончить можно в целом. Все ощущения обостряются и она сильнее сжимает ноги, непроизвольно выгибаясь, вжимая его в себя сильнее, стараясь удержаться на вершине подольше. Кайя сам кончает через пол дюжины толчков, смазано стонет, громко, с надрывом, и дрожит потным телом. Обессиленно накрывает ее в неловком движении и, не боясь, навиливается. Дыхание у него не к черту тоже, Кайя едва тут сознанием. Никогда еще так остро и сильно не было. Суна едва дышит после такого, накатывает знакомая усталость, а сконцентрироваться на хоть одной четкой мысли не получается, но она все равно тянется к взмокшей спине сама и наслаждается отголосками оргазма, последними спазмами мышц. — Блять… — Кайя неясно матерится ей в ухо через минуты и поднимает корпус, опираясь на ладони. — Я не успел вытащить, — член выскальзывает из нее с предельно громким для тишины звуком и где-то на периферии она думает, остались ли ещё таблетки экстренной контрацепции. — Ничего, — Кайя в это время обессиленно опускается на стул. Суна медленно поднимается за ним лишь через время, когда сердцебиение не кажется клинически опасным, и садится удобнее на поверхности стола, смущенно сводя колени месте. Боже, они действительно занялись сексом на обеденном столе в общей зоне. И каким сексом. Завтра именно тут будет сидеть Халис-бей и читать мораль. Между ног полнейший беспорядок: смесь спермы и смазки размазана по ляжкам и даже вытекает на халат под ней. Боже, какой стыд. Как она завтра будет смотреть всем в глаза? Суна все же переводит взгляд на Кайю и готовится поделиться своим шоком, как видит выражение его лица. Оно задумчиво отсутствующее, непосильно серьезное и…раскол можно буквально видеть. Ей вдруг становится больно и обидно. Она наделась, что все закончится этим, что это значит, что он окончательно простил её, забыл историю с видео. С глаз едва не брызжут слёзы, но Суна героически пихает все внутрь и держится до конца. — Ты…ты трахнул меня на столе, а теперь даже не смотришь? — голос звучит зло и раздраженно. Обида так и хлещет через край. Она думала, что все закончилось. — Суна… — он потерян сам, но пытается всё же что-то ей объяснить. Терпения уже нет. — Не надо брать это на свой счёт, я… — Идешь к черту, Кайя, — Она слазит со стола, быстро оправляя бретели мятой сорочки. Очень старается игнорировать пульсацию между бедер и едва держащие ее ноги. Конечности, словно ватные. — Суна, подожди, Суна, — Кайя хватает ее за талию и подтаскивает к себе, но ей уже плевать. Она не какая-нибудь шлюха, чтоб он трахал ее, а потом не смотрел. — Я не имел ввиду… — Ты идешь к чертям… — она раздраженно вырывается из его рук и хватает халат. — И не смей меня трогать или я закачу такой скандал, что весь дом сбежится, — и плевать, что она первая застыдится подобного. Плевать как идиотски звучит. Она готова была умолять его минуты назад. — Не будь дурой, Суна… — она еще и дура, чудесно. Ком в горле становится всё ощутимей и плакать никак нельзя. Не по этой унизительной причине. Кайя что-то ещё говорит ей в след и порывается догнать, но с грохотом спотыкается и сбивает поднос с чашками. Суна к этому времени уже в комнате, потом в ванной. Неприятный ком в горе сглатывается, а слезам так и не дают разрешения перекочевать на щёки. Она быстро споласкивается и меняет пеньюар на закрытую пижаму. Кайи нет в комнате, когда она выходит наружу. Значит убирает беспорядок в гостиной. Пусть ему хватит ума протереть запачканный стол. Заходит он считанными секундами позже и тихо зовет её по имени. Разговаривать нет никакого желания, хотя час назад она бы душу за это продала. Но…не после такого унижения. Он тихо подходит проверить спит ли она и с тихим, разочарованным вздохом идет в ванну сам. Несмотря на нервы и остроту дня, Суна чувствует, как слипаются веки и неожиданно для себя проваливается в сон.***
Утром он, как и обычно по четвергам, выезжает на работу раньше обычного и просыпается Суна в гордом, но опостылелом одиночестве. Она едва показывает нос из комнаты, смущение за завтраком было всеобъемлющим. Ей хотелось провалиться сквозь пол от стыда. Как на зло ее мужа не было и если кто-то все же узнает волшебным образом о ночном столкновении, то отвечать придется исключительно самой. Хотя, как они об этом спросят? Ощущение, что все знают. Что самые короткие взгляды имеют подтекст. В сторону Халис-бея она даже не смотрит. Перед ужином ее берет волнение. Сегодня все троя резко задержались в компании, нечто требовало их личного внимания, поэтому даже вечернюю трапезу перенесли. Но сейчас время было сильно поздним, и она даже видела, как Ферит вихрем проносится к себе. А Кайи нет. Его нет в комнате, нет на веранде и в библиотеке, он не курит и не имеет привычки бродить по улице. Где он в такое время? С кем он? Избегает её? Как на зло в гостиной она не видела Пырыл и сомнения сами предательскими путами оплетают разум. Суна вихрем вылетает из комнаты с одной единственной целью найти Кайю и узнать наверняка. Если только ее догадки подтвердятся…то что? Убьёт обоих? Закатит скандал? Обидится? Разведётся? Что? И вот тут ударяет осознание, что ей идти некуда и, кроме как смириться, сделать она ничего не сможет. А он может этим воспользоваться. Легко же пойти и переспать с какой-нибудь Пырыл или любой другой женщиной. Чисто из злости, зная, что она ничего не сможет сделать. Ее душит всхлип. От осознания бедствия своего положения, от безвыходности и черт её дери обиды. Она снова всё теряет. Все проваливает. У нее теперь нет даже Сейран. И её потеряла. Никого нет теперь. Суна со злости бьет стену изящной ладонью и давит ещё один всхлип. В стороне слышится гнусавый женский смех. Суна мгновенно выпрямляется и стирает выступившие слёзы. Свою боль она кому попало не покажет. Пусть катятся к чёрту. Она почти разворачивается обратно в спальню, как слышит приглушённый голос Кайи. Её буквально триггерит. Словно изнутри выворачивает. Недавняя злость идет с новой силой. Всё обостряется и словно расплывается одновременно. Аккуратные шаги тихим цоканьем отдаются по паркету. Она выходит к нише между гостиной и лестницей. И это действительно Кайя, а рядом Пырыл. Они о чём-то приглушенно говорят. Пырыл мажет сладкой пресладкой улыбочкой и смотрит с откровенным соблазнением. Кайя в чёрных брюках и такой же рубашке. Как ни странно под заправку. Его пиджак перекинут через локоть и да, выглядит он очень элегантно. Пырыл можно было бы понять. Кайя скорее ухмыляется нежели улыбается, тот жёсткий и притворный изгиб губ, каким он одаривает и ее в последние недели. У Суны перед глазами все застилает красная пелена, когда Пырыл, точно шлюха, закидывает руки на шею её все еще мужу. Сердце трескается, когда Кайя с такой же ухмылкой выслушивает эту дрянь. Но на части такой важный орган не разлетается, потому что руки Пырыл он отводит от себя, пусть и с колебанием, а после что-то цедит сквозь зубы. И это, конечно, хорошо. Очень хорошо. Но убить обоих все равно охота. И если эта стерва считает, что может лапать её мужа в коридорах, то она очень глубоко заблуждается. Теперь ее шаги не тихие, Суна несётся сбивающим все и всех ураганом, ясно давая понять, что это будет скандал, а может даже драка. — Какого чёрта я видела? Какого черта ты себе позволяешь? Все таки захотела полноценный фильм? — она попросту убьёт ее сейчас и конец истории. Баста. На лице Пырыл не полноценный страх, но опасение. Смертница отступает назад и смотрит предупреждающе. Она сама ее сейчас предупредит. — Я тебя на части разорву, никакая пластика не поможет. К сожалению, дойти она не успевает. Кайя перехватывает ее в паре шагов, когда ее пальцы почти касаются кривого, и наверняка сделанного стамбульским хирургом, носа. Он оттесняет ее дальше от Пырыл и перехватывает руки за запястья: — Успокойся, Суна. Спокойно, — пусть собаке так говорит. Она же только рвётся вперед, ослепленная гневом, — Да что ты блять делаешь? Успокойся. Пырыл, иди к себе. Пырыл подчиняется. Подчиняется ее мужу, часто ли он ей указывает. В каких контекстах. Он встряхивает её и прижимает к косяку, когда она пытается лягнуть его. Зря, потому что фокус внимания переходит на него полностью. На Кайю, что игнорировал ее неделями и винил в неверности, хотя сам точно также позволял другой женщине обнять себя. Сам в такой же ситуации. И явно не впервой. Она толкает его в грудь, сопротивляется хватке, едва сдерживает желание укусить: — Это ты мне говорил о верности? Это ты меня винишь во всем? А потом почти целуешься в коридоре с ней? Позволяешь ей? Суна повышает голос, как и часто бывает в приступах истерики или гнева. Кайя шипит на неё, что-то говорит про время и тишину. Пусть катится к черту. Она чудом высвобождает руку и залепляет ему пощёчину. Первую реальную для них. Она сама замирает на секунду, когда видит, как в глазах что-то секундно мигает, почти стекленеет, а потом терпению Кайи приходит конец. Он попросту заламывает руку ей за спину и толкает вперед. Это как минимум неприятно, а если считать неудобный угол, так вообще больно. Этим бесит сильнее. Злит до скрежета зубов. Она не просто вырывается, а натурально дерется с ним. Пытается вывернуться и упрямо старается наступить на ноги каблуками. Кайя шипит сквозь зубы, материться как чёрт, но продолжает толкать ее дальше. Ей могло бы быть страшно от его гнева, потому что срывы, его всплески эмоций опасны, она чувствует, что он способен в порыве что-то сделать, пусть и не преднамеренно. Но сейчас ее просто разрывает на части от ярости. Кайя решит сорваться? Чудно, она сейчас тоже сорвется, вот и проверят чья же ударная волна сильнее. Как только они переступают порог их комнаты Суна бездумно лягается и метит локтем ему в живот. На секунду Кайя сгибается пополам от ее как оказалось меткого удара. Вырваться стоит небольшого труда, толкнуть его в плечи ещё меньшего. — Ты точно с ума сошла, — он смотрит на неё соответствующе. Весь такой в грозный в своей злости, думает, что прав. О, она сумасшедшая от ревности. Как хорошо у него всё! — Это, блять, не нормально так бросаться на людей. — Кто бы говорил, — она слишком хорошо помнит, как он едва не сломал шкаф. — Давно сам мебель не колотил? Нашелся праведник. Глаза его сверкают гневом и…виной? Вероятно. Но Суна на секунду тормозит, потому что эту часть они тактично замалчивали и не обсуждали. Еще одна черта перейдена, чудесно. — Успокойся… Успокойся, как же… Она его на части разорвёт. Просто уничтожит. — Зачем?! Чтоб ты мне морали читал в тишине, а потом сам так же зажимался с другими женщинами? — ей наплевать на громкость собственного голоса. Ей выть и кричать хочется от обиды. — Ты точно с ума сошла, — Кайя неверяще качает головой, — Я никого не зажимал, пальцем не трогал… — Как и я! — она гаркает на него так, что он аж вздрагивает. Снова толкает, только не так сильно. Теперь это не выброс эмоций, а скорее способ подкрепить слова. Ему надо это услышать, понять, — Я тоже никого не трогала. Я тоже отстранилась, ушла, — Суна буквально выкрикивает это слово, хриплым голосом, — Но ты меня теперь за последнюю шлюху держишь. Грязью считаешь! Не смотришь, не позволяешь даже объяснить! Что-то в его взгляде меняется. Он на секунду прикрывает глаза и проходится рукой по лицу. Её коробит от того, насколько этот жест ей знаком. — Я не считаю тебя грязью, — серьёзно и тихо, на выдохе. Почти с сожалением. В глазах эмоций больше, чем она может прочесть или понять. Но этого ей уже не хватает. Сожалеть надо было, когда она кожу содрать с себя мечтала, когда в зеркало не смотрела. — Тогда почему так относишься? — наверное это глупый вопрос. А она неправа и несправедлива. Потому что на языке вертится еще один: зачем ты так со мной? Но он имеет хорошие причины. Все причины на самом то деле. И снова внутри все разрывается и кровоточит от их положения. Господи, почему так выходит? Почему у нее все вот так валится с рук? Почему она единственную задачу в жизни вот так с треском проваливает? Почему едва получив эту толику счастья, это шанс, она бездумно его упустила? Столько этих почему… Кайя на секунду прикрывает глаза и она снова вспоминает, что его страдание превосходят её в разы. Он снова видится ей разбитым в крошку человеком, и знание, что это именно она с ним сотворила раздавливает и её. Но его злость никуда не уходит. Первые искренние слова за недели он произносит жёстким тоном, хоть и с эмоциями. — Потому что я не могу понять или принять, Суна. Потому что мне больно, чертовски больно знать, что собственная жена предпочитает тебе своего бывшего… — Я не… — …что твоя жена колеблется. Что ей надо сделать усилие и сконцентрироваться, блять, чтоб выбрать тебя. Держать себя в руках и не замирать, когда чужой мужик трогает её или пытается поцеловать. Суна снова чувствует этот всеобъемлющий стыд от которого ей хочется содрать с себя кожу. Ей хочется заплакать, вернуться назад и даже не выходить из дома в тот вечер. Остаться в комнате и позволить Кайе утешить себя, позволить ему увидеть ее слабой и напуганной. Словно ему это не очевидно. От собственной глупости действительно бывает хочется биться о стену головой, но помочь это сейчас не поможет. — Мне не нужно делать никаких усилий, чтоб выбрать тебя, Кайя. Я не предпочитаю Абидина тебе. Будь так, как ты говоришь, я бы не позволила нам сблизиться, я бы не спала с тобой, не чувствовала бы боль и ревность, когда я вижу тебя рядом с Пырыл. Наша ссора не убивала бы меня изнутри. Кайя сжимает зубы и качает головой с болезненной гримасой. Его тоже коробит от всего этого. И стоят теперь они так похожие в своей боли и обиде, едва ли не подыхающие изнутри. Ей очень хочется опереться на что-то, желательно почувствовать комфорт его рук. Спокойствие, что она черпает из объятий. Как никогда остро вдруг ощущается ее одиночество. Она и не знала, что так привыкла к нему. Что так нуждалась теперь. — Но ты тянешься к нему, доверяешь ему. Теряешься и мечешься, я не могу это принять, Суна, — он сокрушённо качает головой и смотрит пронзительно честно. И она ошибалась: Кайя не не хотел её. Как раз напротив. Он хотел ее всю и настольно сильно, что не готов был делиться ни единой её частью. Она не имела бы возражений, ни единого просто. Потому что принадлежать Кайе не значило быть запертой в клетки из ревности и контроля. Принадлежать ему значило иметь опору за спиной, значило быть защищенной, когда она бы в этом нуждалась. И знал бы он, как отчаянно Суна этого хотела. Действительно хотела сильнее всего остального в своей жизни. Ей нужно было объяснить ему, нужно было доказать себя в первые с момента их брака. — Я не тянусь к нему, Кайя, — она подходит ближе, почти хочет положить руку ему на грудь в знакомом им обоим жесте, но сдерживается. Будет эгоистично черпать силу из его прикосновений сейчас. Тут надо справляться самой. — Я не думаю, что когда либо тянулась к нему по-настоящему. Ты думаешь, что это была великая любовь, которой меня любит попрекать Ферит, но это не так. Абидин был рядом, всегда у Ферита за спиной, а Ферит всегда рядом с Сейран, а значит и со мной. Всегда на периферии, всегда наблюдающий издалека, — Суна вспомнила его глаза через зеркало в машине, как он смотрел в пол стоя у них в гостиной, но периодически поглядывал на неё, — Он был вежливым и хорошо ко мне относился. Этого было достаточно, чтоб я приняла это за любовь. Я ничего о нём не знала, разговоры были слишком редкими. Я никогда даже не целовалась с ним, не то что, то, в чем ты меня подозреваешь, — она грустно усмехается, видя сожаление в глазах Кайи, — На самом то деле и не было ничего толком. Кайя внимательно слушает, внимая каждому слову и концентрируясь на ней одной. Он так отчаянно ее слушал, так отчаянно пытался понять…хотел понять её. — Мне казалось, что это нечто великое и сильное, под стать тому, про что снимают кино или пишут в книгах, но в реальности я просто была слишком забита отцом, слишком одинока. Я готова была принять что угодно за это чувство, что спасло бы меня. Но в Абидине не было никакого спасения, — он почти смеётся, поражаясь, какой наивной она была. Как слепа, глупа и глуха, — Он был большой ложью и разочарованием, розовыми очками, что я с готовностью одела лишь бы скрасить реальность. Но такие очки, Кайя, всегда бьются стеклами внутрь. Чувства к нему отмирали медленно и болезненно. Раз за разом, осколок за осколком. Когда он даже не пытался помочь мне или защитить от отца. Когда отводил взгляд в пол и уходил, оставляя нас наедине для очередного избиения, только чтобы потом слезно клясться, что он сожалеет. Когда он безропотно слушал Ферита в самых абсурдных его приказах и однажды вывихнул мне запястье, когда я дернула его драгоценного господина за полу пальто, — Кайя зло выдохнул на это. Его презрительно поджатые губы говорили сами за себя, — Он переложил на меня вину за несильный брак с Саффетом и отвернулся, когда я нуждалась в поддержке больше всего. Представляешь как больно мне было тогда, как тяжело? Я себя грязью считала, а он только подпитывал это убеждение. Абидин был большой ложью и разочарованием и я сожалею, что когда либо поверила в него. — Мне жаль, Суна, — произносит Кайя через минуту. Она избегает его глаз, наверное потому что пустится в слёзы, — Мы должны были встретиться раньше, я должен был приехать раньше… — Нет, Кайя, все произошло так, как и должно быть. Иначе, я бы не поняла насколько ценно это чувство между нами, насколько ценен ты, — в этот раз она позволяет себе коснуться его. Грудь ощущается непозволительно горячо под ее ладонями. — Ты едва не напоролся на нож за меня когда между нами было лишь пару десятков бесед и один смазанный поцелуй. Ты первый защитил меня от отца, действительно защитил. Ты заботился обо мне и поддерживал, даже когдя я не смела просить об этом. Ты не отвернулся от меня в мои худшие моменты, — она чувствует, как тяжелеет в горле, как эмоции, переполняющие изнутри, рвутся наружу. — Вас глупо даже сравнивать, даже упоминать в одном предложении. То, что я испытываю с тобой…нельзя передать словами, нельзя ни с чем сравнить. Меня потянуло с самого начала, даже, когда твоя одежда казалась верхом неприличия и странности. — Кайя звучно усмехается и наконец не жестко или издевательски. Тот добрый, светлый почти смешок дает ей столько надежды, столько силы, что она продолжает с новым запалом. — И тянуло так сильно, что противостоять я не могла, даже если бы хотела. Резко все до тебя оказалось пустым, серым, дешевым аналогом. Абидин и его взгляды оказались такими пустяковыми и неважными, — стена в его глазах таяла, становилась тоньше и словно бы все более хрупкой, — Ты говоришь, что я доверяю ему. Но лишь когда это касается планов Ферита и нахождения Сейран, потому что по должному приказу он станет гончей и найдет сестру. Но я никогда не доверяла и не смогу доверять ему так, как доверяю тебе. Я доверила тебе свое тело, когда мысли о близости с мужчиной вызывала страх и отвращение. Я доверила тебе свои страхи. Болезненные воспоминания. Никто ведь кроме тебя не знает, что было с Саффетом и какое влияние это оказало на меня. Никому я не могу и не смогу доверить такое. Я доверяю тебе свои мечты, амбиции, свои желания, пусть и не всегда они праведны. — Я знаю, ты сейчас думаешь зачем же я так поступила тогда, не сказала тебе и поехала к Сейран. Я сама не знаю толком. Наверное, я боялась на каком-то уровне. Что снова обожгусь, что снова ошибусь. Боялась показаться слабой и беспомощной, жалкой, — Кайя с шумом втягивает воздух в лёгкие и глаза его напомняются острым сожалением, — То, что у нас есть, эти чувства…они новые для меня, такие отношения новые для меня. Я боюсь и сомневаюсь, путаюсь, пусть и в разы меньше, чем до этого в своей жизни. Но я не предавала тебя. Тогда на лестнице, я была потеряна, напугана последствиями интервью, ты встал на сторону своей мамы, хотя она сказала много лишнего, все сомнения и страхи предательски вылезли наружу и мне нужно было время прийти в себя, переварить все это. Потом появился Абидин, я едва осознавала его присутствие. Он сказал " Я рядом», а я все не могла понять, что мне с того? Что его нахождение рядом принесло мне? Что он принес мне, кроме кучи разочарований? Я не колебалась, как ты думаешь. Я ушла, как только сконцентрировалась на реальности, а не на раздрае внутри, Кайя, ушла до того, как она поцеловал меня, а если бы поцеловал, то я бы оттолкнула. Потому что я не хочу Абидина. Потому что не люблю его. Она боится смотреть ему в глаза, предпочитая концентрироваться на татуировке в вырезе рубашки. Руки скользят к его щекам, гладят сильнее обычного. Она чёртовски скучает по нему. Хочется прижаться ближе, вжаться телом и раствориться полностью в нём. — Я… — она позорно всхлипывает. Это все слишком тяжело, — Я не знаю, как ещё объясниться и доказать себя, правда не знаю, но…я хочу этого больше всех. Прости, что причинила тебе боль, что позволила своим страхам и неуверенностям взять верх. Я не хотела ранить тебя, никогда не хотела и… — воздуха не хватает, ком в горле не позволяет говорить дальше. Она сейчас так уязвима. Так обнажена в своей искренности, буквально до костей. Если он сейчас не поверит, если этого было недостаточно, то она…будет ли она вообще? Когда руки Кайи привлекают ее в знакомом объятье — это ощущается спасением. Это ощущается сами раем. Она громко и облегченно дышит, тут же жмётся в ответ, сильнее и отчаянней, чем когда-либо до этого. Его тепло, его запах, ощущение рук на себе…как она жила без этого? Каким образом могла сносить? Она вмиг чувствует себя лучше, почти на физическом уровне. — Я верю тебе. Я тебе верю, Суна. Мне жаль, что довел тебя до такого, но… — его голос отдается россыпью мурашек под шелком блузки и Суна буквально боится дышать, лишь бы не упустить ни единого слова, ни оттенка голоса, — мне нужно было время, мне нужно было переварить это, осознать и понять. Теперь я понимаю. — он берет ее лицо в свои ладони, большими пальцами касается скул, кажется наслаждается близостью, как и она, — Но…больше ничего подобного, ничего, — она видит предупреждение и она видит буквально мольбу, — Такого не должно повториться. Ты путаешься и ты боишься, но ты не одна во всём этом. И пока я не доказал себя иным, не сомневайся во мне. Нам обоим нужно научиться скидывать влияние травм и неуверенностей. Потому что они нас не оправдывают, — они тебя не оправдывают, слышит Суна между строк. Это действительно последний шанс, что он даёт. Большее преодолеть он, наверное, будет не способен. Суна клянется себе, что и не заставит его. Что он не пожалеет об этом. — Потому что наше прошлое не должно определять будущее, — Суна с несмелой улыбкой повторяет его слова при втором предложении. Кайя понятливо усмехается в ответ и позволяет ей накрыть его губы в поцелуе. Они размазывают её слезы меж ними, пока несмело исследуют друг друга, словно заново. Внутри все трепещет и плавится одновременно. Она безжалостно ерошит короткие кудри, когда притягивает его сильнее к себе. Крепче. Страраясь припечатать и привязать навсегда. И наконец дышит свободно.***
Суна наверное совсем бессердечна и после этот факт ей выплюнет Ферит, но правда в том, что она попросту отчаянна. Что несмотря на всё готова на жертвы и готова к жестокости ради близких людей. Они идет на крайности, впервые в жизни борется по-настоящему, предаёт свои убеждения. И все ради Кайи. Кайю она потерять никак не может. — Чего ты хочешь от меня? — спрашивает Ифакат, когда Суна приходит к ней через пару дней. Они медленно преодолевают это. Кайя теперь спит снова в кровати и она больше ни разу не мерзнет ночами. Но они все ещё далеки от того момента, где закончили. Она не знает, сколько им понадобится времени, сколько времени понадобиться, чтоб Кайя простил ее окончательно, преодолел этот мерзкий эпизод и действительно верил, как когда-то. Это не важно, наверное. Суна сделает все для этого возможное, наизнанку вывернится, но вернет себе его окончательно. Снова полностью и безоглядно. — Я хочу увольнения Абидина, — Слова легко соскальзывают с языка и она только сейчас осознает, что даже без ситуации с Кайёй, это принесло бы ей недюжее облегчение. — Его нахождение здесь плохо влияет на наш с Каёй брак, я не могу рисковать им. Тонкие брови Ифакат взлетают вверх, пока она внимательно всматривается в неё. В глазах загорается азарт и явное довольство. В игре госпожи особняка она сделала правильный выбор: — И даже не пожалеешь его? Оставишь без работы и выкинешь на улицу? Она не морщится, подобное пробегала в голове по дороге сюда. Травяной чай отдаёт кислятиной на языке, но Суна не морщит лица: — Нет, он справится, а я выбираю свой брак. Я не могу размениваться больше. Ифакат вдруг довольно хмыкает. В ее зелёных, буквально дурманящих глазах плещется веселье пополам с оттенком гордости: — Наконец-то ты умнеешь. Молодец. Но Ферит будет проблемой. — У Ферита беременная любовница в доме и жена на другой квартире, а ещё провальный проект. Я уверена, что проблему можно решить. Поэтому я и пришла к вам, — она вздыхает и берет ладонь Ифакат в свою, — Пожалуйста, госпожа Ифакат, это жизненно важно. Она задумчиво на нее смотрит, но кажется понимает. Ее кивок ощущается приговором в твою пользу: — Я посмотрю, что можно сделать. Но обещаний не даю.***
Через почти неделю Ферит врывается штормом в дом. Он в первозданном гневе, в глухой, едва ли не безумной ярости. Он кричит о предательстве, о продажности, о всех тех вещах, что говорил в ночь помолвки. Суна смотрит на него не отрываясь, представляет, что окружена невидимой сферой, так хорошо отражающей все его слова. Она знает, что выбрала правильно. Может неправильно с точки зрения морали или справедливости, но это правильный выбор для неё. И она позволяет себе быть жестокой в таком критическом вопросе. Она разворачивается и направляется к себе в комнату, когда в спину летит короткое и лаконичное слово «шлюха». Справедливое в глазах Ферита, что потерял не просто верного помощника, но и наверное единственного друга. — Тебе мало было предать его с этим парнем…надо было ещё и этим опустить. Тихая Суна, вся такая правильная и порядочная… — его слова глушатся до неясного шума за закрытой дверью. Это больно, слышать такое от Ферита, что однажды виделся ей неразумном братом, но Суна не сожалеет. Потому что впервые делает что-то только для себя. Потому что выбирает правильно, пусть и аморально. Ифакат сделала правильно ставку и Суна действительно готова бороться и идти по головам, но не ради иллюзорной власти в доме, а ради собственного счастья, а значит ради Кайи.