Аллергия на шерсть и её последствия

      Когда Анна Австрийская удостоила Ришелье аудиенции, то ему, не без сожаления, пришлось согласиться, ибо даже кардинал Франции не в праве отказывать самой королеве.       Сожаление это было вызвано отнюдь не опасением навлечь на себя гнев короля, и уж точно не враждой с Анной Австрийской, которой между ними не было уже давно, а прекрасной осведомлённостю обо всём, что королева в порыве чувств имела неосторожность рассказать своим фрейлинам, многие из которых, будучи ярыми патриотками Франции и любительницами лёгких денег, дословно пересказывали Ришелье все пылкие речи своей госпожи.       Из вышесказанного можно было сделать простое умозаключение – кардинал знал Анну Австрийскую так хорошо, будто сам был её фрейленой.        Поэтому, минуя потайные ходы Лувра, он ломал голову вовсе не над причиной столь поспешно назначенной встречи, а над поиском наиболее выгодного её исхода. В связи с этим взгляд его, обычно проницательный, настороженный или грозный, сделался рассеянным, как у всякого человека, утомлённого тяжкими раздумиями.       Чуть не проскочив мимо секретной двери, ведущей в молельню королевы, Ришелье остановился и постучал в неё.       Анна Австрийская не заставила его долго томиться в ожидании – она резко распахнула дверь, чуть не прибив своего гостя, и кардинал, ударившись о низкую притолоку, вошёл в комнату. Святые с икон окинули его осуждающими взглядами. Королева спрятала громкий чих в носовом платке и, позволив Ришелье поцеловать её руку, отошла на некоторое расстояние. А затем, гордо вздёрнув подбородок, начала диалог, больше похожий на допрос:       – Господин кардинал, будте так любезны, ответьте – дорога ли я вам?       Если до этого момента у Ришелье и оставались сомнения на счёт истинных намерений Анны Австрийской, которыми она руководствовалась, назначая эту аудиенцию (даже будучи королевой, она всё же оставалась женщиной, а мотивы решений, принятых женщинами, не редко были непонятны мужчинам), то сейчас они отпали, ибо Анна Австрийская никогда не стала бы начинать обычный разговор с таких серьёзных вопросов.       – Дороже кого бы то ни было, Ваше Величество. – отвечал Ришелье, кланяясь.       Никто не смог бы сказать наверняка, что послужило основной причиной поклона – глубокое почтение к королеве, или желание скрыть кипучую умственную деятельность, конечной целью которой было предугадать все возможные варианты развития событий.       – Кого бы то ни было, говорите... – уничижительно усмехнулась Анна Австрийская, не обременённая грузом ответственности за итог данного разговора.       – Так точно, Ваше Величество. – подтвердил кардинал, нерешительно поднимая взгляд на королеву, которая, напротив, источала уверенность, делавшую её столь страшной в минуты гнева, и столь прекрасной в часы радости.       К следующему вопросу Ришелье был готов, но никак не ожидал, что Анна Австрийская начнёт свою атаку именно с него. В конце концов, между ними были и другие разногласия, зачем же вот так вот в лоб спрашивать:       – Даже ваших кошек?       Не удивительно, что застигнутый врасплох кардинал подавился воздухом и чуть не скончался от удушья. А, так как это, несомненно, было бы бесславной смертью для такого великого человека и невосполнимой потерей для Франции, само Проведение не дало Ришелье отойти в мир иной.       Тем временем королева, ставшая сведетельницой этой, по её мнению, весьма комичной сцены, не отказала себе в удовольствии созерцать страдания кардинала со злорадной улыбкой, свойственной только самым очаровательным и, следовательно, самым жестоким дамам.       Впрочем, Ришелье довольно быстро взял себя в руки и даже нашёл силы утвердительно ответить на поставленный вопрос, но голос его всё равно звучал сипло, а "Ваше Величество", неизменно завершающее любую речь кардинала, обращённую к Анне Австрийской, вырвалось из горла глухим хрипом, напрочь испортив торжественное молчание изящных сводов молельни.       Королева, милостиво пропустив мимо ушей все эти нелепые оплошности, задала следующий вопрос, весь ужас которого дошёл до обескураженного Ришелье спустя долгих две секунды:       – Значит, вы готовы избавиться от своих питомцев ради меня?       В тщетных попытках вернуть себе утерянное самообладание, или хотя бы сдержать новый приступ возмущённого кашля, кардинал воззрился на Анну Австрийскую, так бесстыдно ставившую его перед выбором, от которого зависела будущность двенадцати шерстяных комков, преспокойно спавших в кардинальском дворце, за многие километры от Лувра и даже не подозревавших о нависшей над их головами опасности.       Хранить молчание и далее было попросту неприлично, но даже человек не столь мудрый, как Ришелье, догадался бы, что неверный ответ на заданный ранее вопрос куда хуже несоблюдения норм этикета. Поэтому, затянувшуюся паузу вынуждена была прервать королева.       – Намерены ли вы отвечать, господин кардинал? – с нескрываемым раздражением произнесла она.       – К моему величайшему сожалению, я не в силах удовлетворить вашу просьбу. – со скорбным выражением лица сообщил Ришелье, на всякий случай делая шаг назад.       Анна Австрийская побледнела. Потом покраснела. Кардинал сделал ещё один шаг назад, борясь с желанием перекреститься – "всякий случай", которого он, не безосновательно, надо сказать, опасался, настал.       – Ах, вы не в силах! – воскликнула королева таким страшным голосом, что, будь Ришелье дамой – тут же упал бы в обморок. – Видимо, вы соврали, заявив, что цените меня выше этих... Этих чёртовых кошек!        – Но, позвольте, Ваше Величество... – начал кардинал, нервно комкая край сутаны.       Закончить свою мысль ему, конечно же, не дали.       – Нет, не позволю! Опомнитесь, господин кардинал, вы – служитель церкви! В то время как кошки – исчадия ада! Они же с Сатаной якшаются! И теперь вы носите на себе их запах! Я чихаю, если вы находитесь ближе одного метра! Не может так больше продолжаться! Потрудитесь сделать выбор раз и навсегда – либо эти мерзкие твари, либо я!       На последнем предложении Ришелье то ли сошёл с ума от страха, то ли откопал в закоулках своей души суицидальные намерения, но смелость вдруг вернулась к нему, ноги перестали потихоньку отступать в направлении потайной двери и вскоре план "Бегство", сменился планом "Наступление".       – Ваше Величество, чихаете вы лишь по тому, что у вас аллергия на шерсть, которую совершенно несправедливо обвинённые вами в сговоре с Сатаной кошки оставляют на моей сутане! – сказал он, не так громко, как королева, но вполне достаточно, чтобы вызвать её праведный гнев.       Для получения уникальной возможностьи осознать, какую невероятную глупость он совершил, Ришелье потребовалось подождать, пока Анна Австрийская придёт в себя от такой наглости. Учитывая, что на неё ещё никто не осмеливался повысить голос, ждать пришлось долго. У кардинала вся жизнь успела пронестись перед глазами. Потом пронеслись многочисленные грехи, вперемешку с ужасными мыслями о расплате, ждавшей его в аду. Потом, с довольным мурчанием пронеслись кошки, оставляя за собой шерстяной шлейф.       И только когда Ришелье окончательно смирился со своей судьбой, королева наконец сумела облачить своё негодование в слова.       – Да как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне?! Как вы смеете пренебрегать мной в пользу прислужников дьявола?! Вы должны гореть в огне, вы и ваши любимцы!       Услышав коварные планы Анны Австрийской, кардинал понял, что его смирение с судьбой было необдуманным решением и, спасая жизнь (свою и своих питомцев), поспешил к потайной двери. Королева, ещё не настолько ослеплённая яростью уязвлённой женщины, чтобы не заметить попыток Ришелье трусливо бежать с места развития событий, бросилась ему наперерез. Кардинал даже не успел поразиться её проворности, а Анна Австрийская уже стояла перед ним, сражая наповал своим воинственным видом.        Но Ришелье, будучи великим стратегом, нашёл выход даже из этой, казалось бы, безвыходной ситуации. Он кинулся прямиком в покои королевы. Она поспешила было следом, но, видя, что кардинал чуть ли не протаранил дверь, ведущую в роскошные коридоры Лувра, Анна Австрийская остановилась. Выносить их ссоры на всеобщее обозрение – всё равно, что поставить крест на своей репутации. Вдобавок, слухи могут дойти до короля, ревность которого была пострашнее любви Ришелье к кошкам.       – Ну что ж, бегите, господин кардинал, бегите, пока можете! – пригрозила она, злобно чихнув напоследок.       Ришелье с радостью последовал её совету и припустился бежать с новой силой. В его гениальном мозгу, обычно переполненном долгами, планами, клятвами и секретами, сейчас вертелась всего одна, причём далеко не самая умная мысль:       "Своих кошек я не променяю ни на кого. Даже на саму, чёрт её побери, королеву!"