В диапазоне

Маленькую кухню освещает свет настольной лампы и слабый огонек на плите. В квартире тихо, но слышится шипение чайника. Лера сидит у подоконника, жмется к батарее, прислонив к ледяному окну лоб. Время только шесть, а на улице темень. Снег недавно прошёл, поэтому все освеженно белизной. Черкасова цепляется взглядом за женщину с маленькой девочкой. Они бегают друг за другом, кидаются снегом и, наверное, смеются. А она вспоминает, как с мамой лепила снеговика во дворе дома. Он получился, как казалось шестилетней Лере, очень большим. Ещё потом мама решила сделать косу для снежной бабы. И, кстати сказать, у нее это получилось. Жаль, что всё поменялось. Сегодня мама на ночном дежурстве, а Лера дома. Это уже не первый раз, поэтому она почти не боится засыпать в квартире одна. Но раньше, когда Черкасова была маленькой, мама оставляла ее дома у Тилькиных. Лера помнит, что когда бабушка Миши засыпала, то они устраивали шалаш из двух одеял, с кухни приносили сухари и доставали любимые книги с картинками, обсуждая их всю ночь, а потом засыпали, когда за окном только-только начинало светать... Но вдруг раздался противный звонок телефона, и он вытянул девушку из воспоминаний. Лера пошла в коридор, хмурясь из-за яркого света, который она не выключала даже на ночь. — Алло? — Лера, привет! — На другом конце провода Миша. Он пытается придать уверенности своему голосу, правда вина перед подругой гложет, — извини, что не виделись давно. А Лера только умиляется. Раньше принимала извинения как за должное. Но сейчас уже привыкла, да и тем более знает, что «пацаны не извиняются», а тут передней сам универсамовский распинается. — Миш, ты чего, все хорошо, — она улыбается, но голос пытается сделать строгим. — А, ну... Хорошо. А представляешь, я бабушке утюг купил! У Черкасовой от услышанного аж дыхание сперло. Она знала, как другу хотелось бабушку обрадовать, а тут вот как. — Да ла-а-адно? Правда? Поздравляю!— Лера действительно рада за друга, но тут она вспоминает о главной и единственной причине, почему он не мог сделать этого раньше. — А деньги откуда? Она уже дагадывается откуда и старается унять свой пыл, стуча пальцем по тумбе. Тилькин молчит, чувствуя себя загнанным в клетку. Знает ведь, что никакая отговорка про лотерею не поможет. Девушка вздыхает: — Миш, не надоело людей обкрадывать? Думаешь, деньги только тебе нужны? Лера и сама понимает, что не должна отчитывать его, словно старшая сестра. Но справедливая пионерка так и рвется наружу, готовясь возродить справедливость. Тилькин молчит, но трубку не кладет. — Лер, я так больше не буду, — начинает Миша, хотя сам в своих словах не уверен, — слушай, я вообще хотел другое у тебя спросить. Лера молчит, будто ожидает чего-то. Она сильно надеется, что услышит именно то, о чём думала всё последнее время. — Мы сегодня с пацанами в Дом Культуры на дискач собираемся, не хочешь с нами пойти? Лера устало плюхается на пуфик в прихожей, ругает себя за наивные и глупые мысли, забывая, что нужно ответить на вопрос. —Лер, так ты пойдешь? —Нет! Ой, ну то есть да! Конечно я иду! – она щипает себя за коленку, в наказание за свое безрассудное поведение, — во сколько начало? — Можешь уже собираться, но я за тобой зайду. Начало в семь, правда мы вряд ли успеем, опоздаем минут на десять, но ничего. — Хорошо. До встречи тогда? Лера в ожидании ответа молчит. — До встречи! На кухне начинает свистеть чайник, и девушка скорее бежит его выключить. Видимо, сегодня без чая. Правда, Черкасова была нечастым гостем на таких мероприятиях, поэтому растерялась, глядя на одежду в шкафу. Самым частым её нарядом был сарафан с белым фартуком, но на дискотеку же она так не пойдет? Лера нерешительно достала цветной свитер из недр шкафа, следом джинсовую юбку, теплые колготки. Потом нашла водолазку. Тут она решила, что пойдет в кедах, а значит, нужны гетры. На недавно помытой голове кабардак. Кудряшки лезут в разные стороны, топорщатся. Лера пыхтит, мочит ладони и пытается привести непослушные прядки в более-менее привычный вид. Девушка смотрит на свое отражение и ей, кажется, нравится. Она настолько часто ходит в школьной форме, что новый наряд делает её будто другим человеком.

***

На улице темно и холодно, но Лере было не страшно, ведь она не одна, а с Мишей. Они шли к остановке, когда не так далеко от них послышался топот и разговоры. Ребята обернулись и увидели несколько человек, что шли в их направлении. Вот тут Черкасовой стало не по себе. Она дернула Тилькина за рукав, спрашивая, что им делать: — Ты чего, Лер? Это же наша территория, кто кроме универсамовских тут ходить будет? — он уже хотел окликнуть их, но девушка зашипела на него, мол, вдруг не они это. Миша, закатив глаза, ускорил шаг вслед за подругой. Подъехал автобус, и друзья ринулись к нему. Внутри Леры зарождалась тревога. Она то и дело оглядывалась на подозрительную компанию и обнаружила, что те бегут за ними к остановке. Двери открылись, Лера забежала, а Тилькин окликнул мужчин, маша им рукой. — Да не наши это, — снова начала она, — ну сам подумай, у вас все там пацаны молодые, а это мужики какие-то. Кто из унивресамовких стал бы в шапках таких ходить? На свою радость она сначала заметила в глазах Миши сомнение в его словах, но тут же махнул на нее рукой. У Леры уже начиналась истерика. Всё больше и больше она уверялась в том, что это не "их" люди. И плевать, что территория «Универсама». Она мечется в диапазоне между отчаянием и надеждой. С одной стороны, Лера доверяет Тилькину: в конце концов, он же состоит в группировке, людей своих знает уж точно лучше ее. Но с другой... Она вглядывается в приближающиеся лица, освещенные желтым светом фонарей, но, увы, не находит знакомых черт. Она, находясь пока что в здравом уме, понимала, что может сделать с ними другая группировка, это ей не нравилось. И тут Черкасова не выдержала. С силой дергая Тилькина за рукав, она закричала: — Закрывайте скорее двери! Двери закрылись, автобус начал набирать скорость, а ребята смотрят друг на друга, молчат, отходя от шока. Миша вглядывается в запотевшее окно и, кажется, осознает, что бы сейчас могло произойти. Он оглядывается на Леру. Та без сил плюхается на сиденье, пряча лицо в руках. — Ты меня когда-нибудь с ума сведешь.