Кошмары

Говорят, ведьмы вырывают свои сердца и бросают их на дно чёрных вод, чтобы никто никогда не отыскал… Ричард Блэкуотер, сам того не желая, нарушил этот ритуал. Он прыгнул вслед за ведьмой в неизвестность. Он поймал её сердце у самого дна и впихнул обратно в грудную клетку. Он обрадовался тому, что ведьма могла вновь дышать, ходить, жить. И, что самое страшное, её сердце, вопреки учению, не было чёрным, жестким, гнилым… Оно билось у него в руках и искрилось белым светом, прежде чем было возвращено владелице. Оно было мягким и добрым. Оно было идеальным… Этот повторяющийся сон всегда заканчивался одинаково: он возвращал ведьме её сердце, а в благодарность она похищала его собственное. Мягко целовала в лоб и просила, чтобы он не боялся. Никого. И ничего. Но, увы, кошмары так легко не заканчиваются. На этой фразе тело Эстер Кроу вспыхивало, и с диким криком она обращалась в пепел у его ног. Сжимая в руке горящий факел, он обещал себе в следующий раз обязательно предотвратить подобный исход. Непременно спасти её. Но, увы, все повторялось. Снова и снова… * Иногда кошмары встречаются, переплетаются странными узорами, и становятся явью. Полнолуние — идеальное время для этого. Гекате нравится играть со своими детьми столь извращённым способом. И Эстер, не помня в который раз за эти ночи, проваливается в один и тот же кошмар. Бредет, не разбирая дороги, по пустынным улочкам. Все еще ощущает на коже жар пламени. То, как пылала, подобно факелу, секундами ранее. Помнит искажённое болью лицо Ричарда и, прости, сорвавшееся с его губ и подхваченное ветром. Вместе с её пеплом. Но это — сон. Кошмар. И здесь возможно все. Эстер Кроу восстаёт вновь, подобно фениксу. Оживает для того, чтобы оказаться в новом кошмаре. Что на сей раз, Геката? В помыслах проскальзывает непростительное недовольство. Так опрометчиво сомневаться в воле Богини… Я приму любое твое испытание… Обстановка меняется: перед ней возникает Собор, а по коже Эстер пробегают непрошенные мурашки. Снова он. Недавно обретенный кошмар? Нет… Нет! Собственные мысли кажутся ей слишком громкими. Вызывающими. Они могут привлечь излишнее внимание. Его внимание. Тихо, ведьма, ты можешь навлечь беду на всех нас… Встревоженное шипение фамильяра над левым плечом. Он напуган. Так же, как и она… Ноги сами несут её внутрь Собора — могла бы, убежала не оглядываясь в прямо противоположную сторону. Да хоть в пекло, лишь бы не ощущать… Ноздри забивает аромат ладана и чего-то Горького, удушающе-терпкого. Из её горла вырывается кашель. Надсадный. Отчаянный. Может, Геката будет милостива и она очнется через несколько секунд? Тело тяжело опускается на деревянную скамью. Будто приколачивается к ней. Ощущение, будто паук окутывает её своей паутиной и вот-вот сожрет. В окно светит кроваво-красная луна, бликами отражаясь на её лице. И блики эти так походят на кровавые раны… Замри. Не дыши. Вытерпи. Ногти врезаются в ладони, когда по стенам начинают ползти чёрные тени. Они складываются в мужской силуэт такой знакомый и до странности пугающий. Слуха достигает знакомый смех, заставляющий все тело предательски вздрогнуть и попытаться вскочить со скамьи — на что она рассчитывает? Он — главный монстр этого кошмара Молча смотрит ей в, глаза не говоря абсолютно ничего — убивая молчанием. Звук его шагов гулко разносится под высокими сводами. Начинает играть тревожная музыка, хотя поблизости нет музыкантов. Нужно очнуться. Немедленно! Она зажмуривается, ощущая, как тело вновь подводит, повинуясь чужой нереальной воле делает шаг за шагом, к пауку навстречу… Эстер отворачивается, когда пальцы мужчины касаются её щеки. Обжигают похлеще любого инквизиторского костра. — Ты даришь себя всем, кроме достойных, — задумчивый тихий голос. В нём даже можно уловить оттенок печали… Но почему же ей так хочется плюнуть ему в лицо? Стереть эту фальшивую маску святости… И даже этого она не может — слишком пересохло во рту и саднит горло. За что ты меня так ненавидишь, Геката… — Вина, — не вопрос, и в следующую секунду сухих губ касается прохлада металла, — пей, дитя… Жаль, что взглядом нельзя испепелять… с какой радостью она бы сделала это… но, увы… По горлу скользит терпкая красная жидкость, разливая тепло по оказывается продрогшему телу. Её щеки наливаются румянцем. — Уже лучше, — он приподнимает её подбородок, ставшим уже привычным жестом. Рассматривает, словно оценивая дорогую фарфоровую куклу. Она жаждет, чтобы в руках оказался, кинжал. Острый незаменимый предмет всех ритуалов. О, с какой радостью она вогнала бы его ему в… Эстер! — удивленный возглас фамильяра рядом. То ли осуждающий, то ли восхищенный. — Мы кое-что упустили, — тихий шепот Бартоломью непозволительно близко от её лица. Уж лучше вернуться в кошмар с Ричардом. — танец… Музыка меняется, из тревожной становится откровенно-опасной, бесстыдной. И это так не сочетается с местом, где они находятся. Все это — неправда. Все это — фальшивка. Мужские пальцы до боли вливаются в её талию, мужчина увлекает её за собой, окутывает, влечёт в пропасть… — Говорят, ведьмы вырывают свои сердца и бросают их на дно чёрных вод, чтобы никто никогда не отыскал… Такая знакомая из прошлого кошмара фраза в его исполнении обретает новый смысл. Она — кукла. Бессердечная кукла, которую он сломает и вот-вот швырнет в костёр. И из этого пепла Эстер Кроу уже не восстанет никогда. Голос исчез. Она не может ответить. Совсем ничего. — Все врут, — такой спасительный голос Ричарда раздаётся от распахнутых настежь дверей. Ледяной взгляд отца Бартомелью пронзает Ричарда похлеще любой шпаги. Приказывает немедля убираться из его владений. Но Блэкуотер не слушает. Упрямо идет на встречу своей ведьме, чтобы спасти. Чтобы, вырвать из лап монстра, что прикидывается спасителем. — Эстер, — он протягивает к ней руку. — Ричард, — первое слово, которое ей дано произнести, прежде чем исчезнуть… Прежде чем очнуться и увидеть чёрный небосвод за окнами. Луна исчезла, а вместе с ней ушли и испытания Гекаты. Её непомерная жестокость выраженная этими кошмарами. И её неизмеримая доброта — предупреждения через такие сны — знак благосклонности. Спасибо, Геката… И Ричард. Вновь закрывая глаза она позволяет себе улыбнуться.