Решётка

Серые стены Блэкгейт морально на неё давили, коридор всё сужался, но она продолжала идти. Получасовые прогулки — малая плата за встречи с любимым. Харлин была уверена, что он невиновен. И что, что его посадили? Никто даже не сообщил ей этого, а, значит, и дело-то незначительное. Явно какой-то пустяк. Или ошибка. Или клевета. Поклёп, наговор, наглая ложь. Что угодно, только не правда. И как у них всех только совести хватает сажать честных людей? Видимо, судебная система Готэма слишком прогнила для таких, как они. Конечно, адвокат смог выбить ей право на свидания. Если бы не это, она выбила бы ему парочку коренных. Всё равно тех денег, что в него инвестировано, хватит на полный ремонт челюсти. Даже трёх. Серые стены, с лёгким зеленоватым отливом совсем чуть-чуть отдавали плесенью, немного больше свежей краской, но в основе своей простой подвальной сыростью. Лампы мерцали из последних сил и, казалось, работали на мышечной силе особо тяжко осуждённых, крутивших что-то вроде хомячьих колёс в совсем уж дальних коридорах тюрьмы. Хотя, кто знает. Эти чинуши даже на ремонт не нашли средств, так что забыть о базовых потребностях госучреждений, находящихся у них на попечительстве, вполне в их духе. Конечно, адвокат сможет вызволить его отсюда. А, если нет, то она сама угодит в это чудное место, будьте уверены. Харлин всегда добьётся своего во что бы ни стало. И жизнь снова наладится. Они снова будут вместе. И не каких-то жалких два часа в день, а полноценную жизнь, будьте уверены. Серые стены уже вызывают отвращение. Их запах, мелкие трещины, катышки и непонятно откуда взявшиеся надписи начали въедаться в память. Линия плинтуса, неравномерная и ведущая в никуда, чем-то напоминала их жизнь. Кусок пропал, где-то пробелы, но, если не обращать внимание, то ничего особо страшного. Будь её воля, то вместо тюрьмы, его поместили бы в лечебницу. Там стены белые и более приветливый персонал. Коллеги говорили, что и еда там лучше, да и коммуникации не барахлят. Хотя, что только не скажешь, лишь бы выпендриться. То, что она ушла из профессии, не должно значить для них ровным счётом ничего. Её никто и нигде не держит. Захочет — вернётся, все дипломы и удостоверения лежат в коробке в самом тёмном углу вместе с детскими фотоальбомами и старыми дневниками. Каждый переезд эта коробка заселялась вместе с жильцами. Харлин — птица вольная, крылья себе подрезать не будет. Будь её воля, он был бы уже свободен. Но пока что её воля ничего не значит для белых воротничков. Пока что. Конечно, адвокат — мелкий юристишка, выучивший книжку и способный только на помощь дамам, отчаявшимся и готовым на всё, лишь бы выбить хоть какое-то послабление, при этом, отрицающим логическую связь между преступлением и наказанием. Профессионал средней специальности. Джей никогда бы не стал работать с таким, но отчаянные времена потребовали отчаянных мер. Все ресурсы направлены на поддержание их маленького бизнеса, с отставкой босса, чуть не пустившегося в свободное плавание. Всякие заместители и председатели собирались что-то там предпринимать. Ну, удачи им. Когда Джей выйдет, каждый предоставит отчёт о проделанной работе. Серые стены Блэкгейт не смогут долго его удерживать. Сколько бы времени не прошло, она чётко это знает. Скоро он, абсолютно точно, будет дома. Темница откроется, как по волшебству. Они снова смогут обняться, без железной решётки и наручников, без конвоя и готового выстрелить оружия. Ждать — всего ничего. Силы, вложенные в тягучее ожидание окупятся. И всё будет как раньше. Может, разве что, дата в календаре сменится на несколько месяцев. Мелкая монета, когда на кону стоит их счастье.

***

— Джей, милый, я пришла! — Она бросилась бы ему на шею, но решётка, судя по предупреждающим табличкам, была под напряжением. Конечно, лёгкий разряд тока был бы крохотным препятствием для Харлин, в то время, когда одного взгляда на него хватает, чтобы по телу прошёлся поток искр. — Надеюсь, ты не сильно скучал? Ребята передают привет, желают тебе скорее покинуть это жуткое место… А мистер как-его-там… Ну вот, снова забыла. В общем, он говорит, что с большинством документов разобрался, уже начинает готовиться к защите. — Ох, Харлин, не тараторь. Голова раскалывается, а с таблетками, сама знаешь, ситуация здесь не самая радужная, — он с надрывом расхохотался, стараясь не дать ей понять, что же таится сейчас у него в мыслях. — Просто посиди рядом, посмотри в мои глаза своими. Как давно я говорил, что они прекрасны? Харлин хотела ответить, что ни разу, но вспомнила, что Джей просил молчать. Что ж, раз ему так хочется… С другой стороны, эти два часа они проведут друг с другом, что ещё им надо для счастья? Серые стены не давят, пока рядом он, запах помещения не так сильно бьёт в нос, а зрачки полностью направлены на созерцание. Иногда глаза говорят больше слов. На первых порах им не разрешали произносить хоть что-то вслух. Только полушёпотом, с сухой и беспристрастной перефразировкой от конвоя. Но лишь зрительного контакта хватало, чтобы передать все чувства, одолевавшие каждого. Тогда Харлин хотелось вопить во всё горло об этой жуткой несправедливости. Где же эта либеральная свобода слова? Где хоть какие-то права? Почему всё так субъективно и слишком зависит от статуса и положения субъекта? Но ради продолжения и без того коротких встреч приходилось сжимать губы, не давая хоть каким-то звукам вылететь за пределы рта. Она продолжала глядеть на него, старалась не смыкать веки, чтобы успевшие скопиться слёзы не потекли по лицу и не нарушили картинку. Одними губами она сказала: — Джей, я тебя люблю. Услышал ли он что-то? Ответил ли? Она уже не видела. Слёзы застлали всё, не оставляя никакого обзора. — Ну, ну, не плачь. Ты же сама сказала, что готовится защита. Харлин, послушай меня, всё будет хорошо. Пока ты желаешь бороться, мы и наша любовь будем жить. Верь мне. Ей ничего не оставалось, как утереть слёзы краем блузы и, прилагая огромную силу, улыбнуться. Всё-таки, это их общая слабость. Каждый не хочет, чтобы другой видел его печаль. — Джей, я вытащу тебя отсюда. Слышишь, вытащу. — Она снова неестественно улыбается, думая о том, что, в принципе, расстояние между элементами решётки достаточное для поцелуя. Но, кто знает этих конвоиров. Может, этот поцелуй станет последним в их жизни. Рисковать не вариант. Надо прийти к мистеру как-его-там и заставить выбить разрешение на комнату для свиданий. За что она вообще ему платит? Два часа в день — слишком мало. Этот лентяй, такое чувство, вообще не работает.

***

Серые стены Блэкгейт начали становиться какими-то родными. У них, Джея, Харлин и стен, начали появляться общие воспоминания. Сколько событий произошло в этих стенах? Долгие месяцы походов Харлин позволили Блэкгейт стать чем-то вроде «их места». Обычно подростки под этим подразумевают что-то сакральное — кафе, где произошло первое свидание, лавочку в парке, ставшую местом первого поцелуя, тот самый укромный закуток возле помещения для хозинвентаря, где никто не ходит, и можно побыть наедине. Но свиданий, произошедших в Блэкгейт не счесть, а разрешения на какой-либо физический контакт удалось добиться от руководства не так давно. И то, позволялось это лишь по особым праздникам. Новогодние объятия навсегда остались в их памяти. Одно небо знает, как же сильно она соскучилась по его прикосновениям. Однако, белому воротничку удалось разжалобить руководство на особое разрешение в день Святого Валентина. Кто бы мог подумать, что этот чёртов меркантильный капиталистический праздник сможет хоть когда-то быть полезным? Джею даже позволили испечь торт. Всё это напоминало дар небес. Харлин была счастлива. Посещение Блэкгейта превратилось в ежедневную рутину, во что-то вроде ежедневной работы. Бизнес всё ещё был на плаву, ребята передавали Джею свои лучшие пожелания, он им благодарности за поддержку, Харлин выступала в роли посредника. Всё это стало похоже на глупую игру, решётка перестала казаться пугающей, конвой безэмоциональным. Стены перестали быть серыми, приобрели цвет, мельчайшие оттенки, так тонко подмечаемые глазом Харлин. Запах начал казаться привычным и, как будто, приобрел особенный оттенок свежести. Но от гнетущей атмосферы было сложно избавиться полностью. Лишь краткие встречи с Джеем были причиной посещения Блэкгейта. Когда мистер как-его-там, наконец, сможет отстоять правильную позицию, они и шагу не ступят в это жуткое место, забыв это всё как страшный сон. Джей день ото дня был одинаковым, словно время перестало быть властным над ним. Обычно, те нечастые счастливцы, коим даровали шанс выбраться из Блэкгейта, говорили, что год в этом месте равен двум. Но Джей оставался прежним, пытался сохранять улыбку при ней, ничего в нём не менялось. Словно и не было оков, решёток и цепей, приговора и его исполнителей.

***

Долгие дни ожидания, целый январь без каких-либо прикосновений и половина февраля. Харлин находилась в предвкушении праздника, ей хотелось вновь поверить в существование Джея, что он материален, не иллюзия, не голограмма. Бывшие коллеги сказали бы, что у неё паранойя и стремление видеть заговоры. Но что поделаешь, если все действительно сговорились против неё и Джея? Почему никто не в силах понять, что он невиновен и вообще не при чём, что бы там ни было в этом жалком сфабрикованном деле? С материалами Харлин ознакомляться не пожелала, оставив это юристам. Но вот Джей. И она. И они вместе, в одной комнате. Одни, не считая камеры. И он её обнимает, и шепчет что-то нежное. А она закрыла глаза, уткнулась носом в его плечо и не может поверить своему счастью. Харлин расплывается в сладкой неге, внутри возникает чувство, что она может вечно тонуть в его объятиях. Как же не хочется его отпускать! И завтра им снова разрешат побыть только вдвоём, они съедят торт, приготовленный Джеем, словно и нет никакого Блэкгейта, как будто они дома. А ребята заранее позаботились и завтра доставят все необходимые продукты. Как же любезно с их стороны. На следующий день ему в камеру доставят килограмм кокаина под видом сахара.