Ностальгия

Июнь. 2013 год.       Июньский ветер дышит в лицо теплом и легкой дорожной пылью. Старенький автобус-пазик, дребезжа, двинулся с места, испуская из выхлопной трубы столб черного выхлопа. На старенькой полуразвалившейся деревянной остановке с облупленными зелеными деревянными стенками никого сегодня не было. Никто не собирался уезжать из села, да и попутчиков в это позабытое богом место у меня тоже не было. Небольшая сумка за плечами слегка оттягивает вниз, легкий ветерок норовит выбить непослушные волосы из связки на затылке. На глаза попадается знакомый знак при въезде, покосившийся от времени. Ржавчина еще не успела тронуть его, славно. За ним деревня, любимое место, где проходили самые лучшие дни моего детства.       Поправляя сумку, я иду вперед. Дорожная пыль весело тянется следом, будто бы указывая путь. Но идти до деревеньки недалеко. Ковыль колышется среди пшеницы и полевых трав, в воздухе весело кружат бабочки и мушки. Лето в деревне светлое, чистое, золотое. Июнь ласкает поля теплом и ясной погодой. Пройдя еще немного, слышу кряхтение тракторов. Травяное буйство обрывалось на посевной. Техника хлопочет вовсю, и это хорошо. Помнится, как дядя Ваня брал меня покататься на тракторе. Тогда я порядком испугалась от того, как громко рычит «Беларус» и ходит ходуном кабина. Когда дядя высадил меня, смеялся. что я старалась трактор перекричать. Теперь жалею, что тогда испугалась. Хотелось бы сейчас попробовать прокатиться по полям, посмотреть, как боронят и вспахивают поле.       Мимо проехал грузовик, водитель весело сигналит мне, я машу ему весело рукой. До деревни недалеко, стоит только спуститься с пригорка, а там уже хаты видны. И так происходит Маленькие деревянные домишки, покосившиеся от времени, с дворами и сараями напоминают о былых временах. У многих местных жителей были свои дворы, где жила всякая живность. Но сейчас хозяйства пустовали. Я спускаюсь к Луговой улице. На окраине домов не так много, чтобы увидеть все краски сельской жизни, нужно пройти чуть дальше. Здесь все также слегка пустовато. Люди будто бы живут в степи. Всматриваюсь снова. У кого-то из сельчан все же есть какое-никакое хозяйство: лошади, курочки, овцы. Но больше привлекают скакуны. Вспомнила! Здесь же на луговой жил конюх местный, Леонид Евгеньевич Брагин. Он-то любил своих лошадей, как родных детей. И, судя по всему, он так и не уехал из деревни и продолжает ухаживать за конями. Сам подковывал своих любимцев, узду, упряжки и седла делал. У него были такие усища. Черные, густые, гусарские. Он сам шутил, мол его прадед был отставным поручиком.       А вот дом Левашовых заброшен. Помню, мама рассказывала, как бегала к ним за молоком. Я их тоже застала, правда видела всего пару раз. Помню, как улыбалась милая старушка, как расцветала ее дряхлость при виде маленькой девчонки в платьишке в горошек, э как ее сухие, но такие утонченные руки вкладывали в детские ладошки спелые яблоки. Теперь их дом пустует. Для них век уже закончился, к сожалению.       Чем ближе к центру, тем оживлённее становится на улицах. Кто-то работает на огороде, кто-то из стариков сидит на завалинке, смотрит на прохожих. Кто-то из них здоровается со мной и получает в ответ радостное «Здравствуйте!». Я не знаю, кто это, не помню их лиц, но почему-то они мне кажутся такими родными. Натыкаюсь на небольшой домишко на перекрестке. Помню, там жил Мишка Звонцов, мы играли с ним в детстве. У него брата был мопед с прицепом, на котором он нас катал. Было весело нестись по улицам, скатываться с пригорка и гонять разбредшихся кур. Мишка смеялся и сигналил, я держалась за сидушку, стараясь не упасть, но при этом мне было тоже весело. Интересно, где он сейчас, что с ним стало?       Столько мест знакомых и одновременно новых. Не зря приехала, чувствую. Вот домишко Дементия Анатольевича и Веры Александровны Рукавицыных, ветерана войны. Теперь там живут другие люди, молодые. Домик облагородили, грядки с цветами высадили. Не стало давно тех добрых стариков с грустными, пепельными глазами. Отчего печаль в них? Войну видели, ужас перенесли. Дементий Анатольевич не любил вспоминать военные годы, хотя в селе все знали, что он под Курском немцев бил, через ад прошел. Вера Александровна сюда из голодного Ленинграда сбежала. Болела, помнится, долго. Жалко этих людей, что ни за что, ни про что попали в котел бед и несчастий. Но оба старались радоваться жизни, будто бы и не было ужаса за плечами.       Вот я и на месте. Тот самый дом с застекленной верандой, небольшим двориком и наличниками, стоящий посреди густого яблоневого сада. Бабушкин дом. Столько теплых воспоминаний связано этим домом. Как на зимних каникулах грелась у печки и читала «Два капитана», потом бабушка звала блины есть и чай пить. Ее кот Арсений терся у ног и ритмично мурлыкал. Как летом бегала за курицами, на пастбище с Мишкой ходили, коров бабушкиных гнали, как яблоки и ягоды собирала, как от пчел убегала, пряталась на веранде. Улыбаюсь и вдруг ощущаю: лето, девяносто восьмой, мне восемь лет, весь мир такой солнечный, золотой, беспечный. И на душе становится тепло. На крыльцо выходит бабушка — старушка в цветастой шали, забранными в пучок седыми волосами и добрым морщинистым лицом. Она всплескивает руками и радостно кричит: — Олеся! Внученька! Как же рада видеть тебя!       И мы обнимаем друг к друга. Солнышко пригревает, ветер играет в листве. И я знаю, что это лето будет одним из лучших. Я здесь. Я дома.