Моя прекрасная леди

Петербург. Осень 1887г. В дортуаре Елизаветинского института, несмотря на все усилия истопника Фрола Александровича, было прохладно. Посмотрев на комнатный термометр, старик тихо выругался, покачал головой и решил добавить в печь дровишек. Его старуха бы за такой холод в квартире со свету сжила, а тут барышни, дети почти, хоть и ученые девушки, алгебру, говорят, изучают! Вон, все до одной, ступни поджали и носы под одеяла попрятали. Хорошо хоть разлюбезная директриса Екатерина Матвеевна всегда разрешает девочкам брать второе одеяло, надевать чепчики и кофты. Но ведь пигалицы, модницы такие, далеко не все хотят спать в грубых кофтах! Взять хотя бы вот, самых старших, Пешкову и ее подругу Миронову! (При мысли об отъявленных проказницах и хохотушках истопник по-отечески разулыбался, барышни были вовсе не чванливыми). Взять, к примеру, Миронову - она та еще голубушка хитрая, лишний раз грубого сукна не наденет, все заморское у нее, вроде и пошито под казенное, но материалы высшего качества. Вон форменная кофта институтская, висит себе на стульчике забытая, ни разу не надетая, и у подруги ее так же. И чепчика барышня не надевает, фыркает все, смеется, товарку свою бабулей называет, а сама наверняка кудри боится помять! А продрогнет же, егоза, под утро, а ему потом перед господином Мироновым ответ держи! Частенько захаживает, шельма! Все над племянницей трясется. Вот уж воистину люди говорят два сапога - пара, родственнички. Фрол, покряхтывая, забил до отказа топку чугунной печи березовыми дровами. Пожалуй, до подъема барышень он пяток градусов в дортуар нагонит… Семнадцатилетняя Анна спала, и сон этот был болезненным, глубоким, нехорошим. Маленькая девочка все силилась проснуться и открыть глаза, но не могла. Страшно болела голова, словно хотела, как перезревшая гиганская тыква, разлететься на маленькие кусочки. Тело ее не слушалось, и каким-то шестым чувством Аня понимала: вечность рядом. Смерть уже протянула к ней свои костлявые руки. Аня же была перед ней совсем беспомощна. — Аня! — громко звал ее голос незнакомца. - Аня! Она не могла ответить. Можно было попробовать бежать, но не никак не получалось. Девочка не могла даже пошевелить руками. Ужасная слабость. Ее, словно куклу, сгребли в охапку. Неведомый голос ее нашел? Или это сама смерть тащит в ад? Вдруг Аня ощутила дыхание злого речного ветра, стремительное падение и охотно затягивавшую ее бездну ледяной воды, в которую ее непослушное тело стремительно, без сопротивления, погрузилось. Это точно ад! Она ушла под воду с головой. Сил ни бороться, ни вдохнуть не было. Какая ужасная смерть... Аня, кажется, даже увидела свои похороны и плачущую, одетую в траур маму. Мама… Вдруг сильные, упрямые, даже жесткие руки выдернули ее на поверхность. Тут же Аню сотряс ужасный, скручивавший, болючий, но спасительный кашель. Воздух. Аня мучительно откашливалась, а в ее легкие начал поступать желанный кислород. — Дыши, Анечка, дыши! — говорил ей отчаянный, но добрый голос спасателя. — Мне ужасно тяжело плыть с тобой. Вроде тоненькая девочка, но тяжелая, как пудовая гиря… Или я руки так о воду отбил. Постарайся шевелить ножками и держаться на воде. Ну же, ты меня всего оцарапала, милая… И хотя ей было очень страшно и барышня не понимала, что происходит, она знала, что этот неведомый и очень добрый человек ни за что ее не отпустит, и вместе они как-нибудь доплывут до берега. Она очень старалась помочь ему, старалась делать, как он говорит — дышать и грести, а еще — не царапать. Где же мама? Как холодно… Аня вскрикнула и резко села в постели. Пришедший посмотреть за печкой Фрол, не ожидавший со стороны воспитанниц никаких неожиданностей, вздрогнул и уронил поленья. Отовсюду раздались стоны и оханья. Девочки сердились на шум и никак не хотели просыпаться. Затонск. Зима-весна 1882 года. Дождавшись, когда Прасковья уйдет к себе на ночь, одиннадцатилетняя Аня быстренько выскочила из постели, открыла шкаф и достала свое лучшее платье. Ловко выгнувшись, она быстро надела его. Вдруг Аннушка замерла. Досада! Наряд на ней никак не хотел застегиваться. Талия и грудь раздались на пару дюймов, не меньше! Она сама не заметила, как выросла! Растолстела, наверное! А ведь в прошлом году она ходила в этом платье с мамой на елку к Астафьевым. Аня неверяще оглядела свои руки и ноги. Через три месяца ей исполнится двенадцать. За это время ее тело совершило просто огромный скачок в росте. А вдруг она так и будет расти, и вырастет огромной оглоблей, как та гимназистка из старших классов? Ирина Миролюбова была выше даже долговязого учителя математики! И шире. Как же страшно взрослеть! Придирчиво оглядев гардероб в поисках замены, Аня остановила выбор на аккуратном черном платье с кремовыми рюшами. Оно, пожалуй, все еще впору. У нее и так давно не было ничего нового... А еще дядя масла подливает со своими авантюрами! Словно давние и с полуслова понимающие друг-друга с полуслова подельники, Петр Иванович и Аннушка встретились на первом этаже особняка, в гостиной. - Хорошо выглядишь, дитя мое. И коса такая ровная, аккуратная. Я уж хотел идти заплетать тебя вместо Прасковьи. - Дядя, я давно ухаживаю за собой сама. Мне не пять лет! - Да, ты совсем взрослая стала, а я и не заметил! - согласился дядя. Крадучись, они достали свою верхнюю одежду. Из дальнего крыла раздавалось мерное похрапывание Прасковьи. Петр Иванович проследил, чтобы племянница тщательно оделась и собственноручно зашнуровал ей зимние ботинки. Стараясь не шуметь, заговорщики выскочили во двор. Февраль был в этом году не такой холодный. Чтобы не вызывать подозрений и не тратить лишние деньги, дядя и племянница решили идти до здания дворянского собрания пешком. По пути Аннушка всю дорогу кряду выговаривала непутевому старшему родственнику: - И так дома плохо, ты еще дополнительно расстраиваешь маму. Тебе не стыдно? Знаешь, сколько у нее дел?! Все заботы папы теперь на маме. Банк, закладные, счета, и прочее, о чем мама даже не говорит нам! Кредиторы! Мама уехала в Петербург и оставила меня на тебя, а на деле что? Ты, как дитя малое, на мне! На моем горбу! - На каком горбу? Ты же не рыба-горбуша! - пытался отшутиться дядя, но неудачно. - Не смешно! - рассердилась племянница. - Болеешь третьи сутки, запах такой противный... что самой заболеть можно. Теперь еще и на карточную игру с собой тащишь! Мама говорила никому больше про мои способности не рассказывать и не показывать, чтобы скандала не случилось, а я иду с тобой поперек ее воли, как… как баран на заклание! — Овца, - вздохнул Миронов. — Как овца на заклание, - согласилась Аннушка, - потому что боюсь, что тебя вообще побьют за твое, ничем не подкрепленное хвастовство. Кто вообще тебя за язык тянул?! — Ну что ты говоришь, дитя мое, да, вчера я проигрался, и позавчера, но мне разрешили отыграться и даже без денег пустят в игру, а все потому, что я живоописал... совсем немного... твои выдающиеся таланты. Твоя мама тебя прячет, а я всего лишь хочу немного поправить наше материальное положение. Ты же знаешь, что после пропажи моего дорогого брата уже который год мы все в долгах. — Ты бы очень поправил наше материальное положение, если бы перестал играть! - одиннадцатилетняя Аня что есть силы стукнула кулачком дядю по груди. — Ну заслужил, заслужил! - нахмурился дядя, признавая вину. - Ладно, идем, горе мое, - взяла его под руку племянница. - Надеюсь, там люди приличные, и нас отпустят, если ты проиграешь, хотя бы живыми и здоровыми. Может даже покормят... Девочка развела руками для острастки. - Аннет, ты переигрываешь. Тебе бояться нечего... - Кроме позора. - Там люди все благородные и влиятельные. Сосед наш, князь Разумовский, например, известный меценат. Знаешь его? — Нет! - нахмурилась Аня. - Поверю тебе наслово. По мне, так приличные люди вовсе в карты на деньги не играют. — Хорошенького же ты обо мне мнения, племянница, приличные люди... вон оно как! И ты очень похожа на свою маменьку, Марию Тимофеевну. Особенно когда вот так ругаешь меня. — Я похожа на маму и горжусь этим. Мы с ней единомышленницы. Ну вот скажи, к примеру князь твой, у него что, денег мало? — Почему мало, очень даже много, миллионы! — Зачем тогда играет?! — Играют, дитя мое, для удовольствия, чтобы взбодрить… так сказать… застоявшуюся кровь предчувствием скорой удачи. — Где она, удача-то наша? — Будет, обязательно будет. Я слышал, как в Петербурге один полицейский так навострился играть, что сначала проигрывал, а потом как начал выигрывать! Талант. Пальцы, как у пианиста. Штольман. Теперь выигрывает немаленькие суммы! Вот тебе и петербургский сыщик! — Дурак твой сыщик! — сердито рубанула правду-матку настрадавшаяся от дядиных проделок Аня. — И где же мы таких ругательств набрались, барышня? В гимназии?! — В гимназии. Ладно. Что показывать будем? Духов вызывать? Испугаются же. — С духами пока не будем, обождем. Давай лучше ты будешь искать спрятанные вещи, это тебе, Аннет, великолепно удается, а еще тот фокус со спичками покажешь. — Это не фокус! Я правда поджигаю их. Смотрю-смотрю, и спички сами зажигаются. — Вот и продемонстрируешь. А я все поясню как твой антрепренер. В тот вечер юная Аня Миронова произвела фурор. Все без исключения участники карточной игры — от журналиста Рябушинского до городского головы были в восторге от маленькой барышни-"почти волшебницы". Журналист все канючил, умоляя Анну рассказать секреты фокусов, чтобы он научился так же угадывать, но барышня загадочно молчала, делая вид, что усиленно поедает предложенные хозяевами пирожные и запивает сладкое чашкой какао. Не то чтобы она была такая голодная, просто противный Алексей Егорович все никак не хотел отстать. Ну и пирожные были вполне ничего. Дома, в последнее время, они питались достаточно скромно, и уж точно не пирожными из модной кондитерской. В этот же вечер Петр Иванович, неожиданно для себя, с блеском отыгрался, а князь Разумовский решил присмотреться к своим, на первый взгляд малоинтересным, обедневшим и не особо знатным соседям. Он давно слышал про девочку, но отмахивался от дурацких слухов. Теперь же Кирилл Владимирович подумал, что подросшую Анну Викторовну можно с успехом использовать в их деле. Девочка и хорошенькая, и талантливая. Он был уверен, что племянница и дядя продемонстрировали далеко не все "фокусы". Во всяком случае, князь знал о девочке гораздо более любопытные факты... В последние полтора года Марии Тимофеевне стало совсем невыносимо одной тащить все дела. Не хватало Витиного блестящего ума, образованности, сноровки. Прошло 3 года с тех пор, как она в последний раз видела его. Столько же времени семья не получала писем... Супруг пропал без вести, и это было очень страшно. Первое время казалось, что сейчас откроется дверь, приедет курьер со срочной телеграммой, или войдет сам Витя, но муж не объявлялся. Впервые ее супруг, блестящий затонский адвокат Виктор Иванович Миронов, уехал на войну пять лет назад, оставив их с семилетней Анечкой в тревоге и неизвестности. На восточном фронте он отлично проявил себя, и после ранения в ногу один из генералов, Драгомиров, приблизил офицера Миронова к себе. Виктора Ивановича освободили от службы в пехоте и доверили тайную канцелярскую работу в главном штабе. Пригодилась и подготовка по линии юриспруденции. После войны Виктор Иванович вернулся в Затонск, но лишь на несколько недель. По прошествии полутора месяцев он с волнением сообщил жене и дочери, что его срочно направляют обратно на Балканы. Позже Виктор Иванович сообщил, что служит в корпусе, который обеспечивает безопасность временного русского управления в Болгарии... Он часто писал, успокаивал жену и брата, что все мирно и спокойно, и обещал при первой же возможности приехать или вызвать жену и дочь к себе в Софию. Мария Тимофеевна жила ожиданием скорого воссоединения семьи. Аннушка подрастала. Однако, прослужив в Болгарии, на Балканах и в самой Турции около года, Виктор Иванович неожиданно пропал. Семья оказалась в бедственном положении. Да, как пропавшему при невыясненных обстоятельствах, но находящемуся на госслужбе чиновнику, Миронову была положена государственная помощь. Осиротевшей семье была назначена пенсия, но пенсия эта была совсем небольшой и не покрывала всех расходов. Первое время Мария Тимофеевна все надеялась, что муж найдется, но шло время и ничего не менялось. Его инфантильный брат Петр, которого и в армию-то не призвали, и с которым они в равных долях владели домом на Царицынской, легкомысленно влез в чудовищные долги. В поисках денег Мария Тимофеевна крутилась как белка в колесе. Она ездила в Петербург, брала займы, подавала все новые прошения о поисках мужа. А еще нужно было платить, все время платить - по закладным, прислуге, на содержание дома, по долгам Петра Ивановича... Огромная доля расходов была на подрастающую дочь Аню — на одежду, гимназию, книги, дополнительные занятия...и докторов. Аня взрослела, она тяжело воспринимала пропажу отца и вдруг, наверное от отчаяния, занялась этим ужасным богомерзким спиритизмом. Кто только надоумил! Вслед за этим вскоре к дочери пришли обмороки, внезапные истерики, испуги, бессоница. Мария Тимофеевна, забыв о гордости, отчаянно искала деньги. Она обращаялась в благотворительные организации, помогавшие вдовам погибших офицеров, к женам бывшего армейского начальства Витеньки… К генералу, отправившего ее мужа в Болгарию. Супруга генерала Гурко оказалась самой милосердной. Она выбила таки в военном ведомстве небольшой дополнительный пенсион для воспитания Анечки. Возвращалась женщина в Затонск почти победительницей. Ну и что, что долги... Ближайшие полгода они протянут без проблем, а потом что-нибудь придумают. Можно выучиться на стенографистку... Главное, они отдадут долги за гимназию и выплатят жалование учителям музыки и рисования. Подъезжая к Царицынской, женщина увидела незнакомый, очень богатый экипаж у подъезда. Сердце тревожно забилось: неужели кредитор какой пожаловал? Или... Витенька?! Со страхом и тайной надеждой Мария Тимофеевна вошла в собственную гостиную. Ее ждала просто пасторальная идиллия. Аня, в новом платье, с большим розовым бантом в тщательно расчесанных волосах, чинно сидела за роялем, наигрывая что-то новое. Петр Иванович с незнакомым респектабельным господином пили чай. В воздухе пахло праздником и радостью, а не алкоголем и неподъемными долгами. Чудо, но незнакомец принес с собой ощущение легкости и беззаботности. Аня оживилась, выучила новые ноты, Петр Иванович взбодрился, словно и не было у них больше никаких затруднений. — Ваш сосед, князь Кирилл Владимирович Разумовский! — улыбаясь, представился незнакомец. - Очень приятно, ваша светлость! - улыбнулась в ответ Мария Тимофеевна. С зимы Кирилл Владимирович стал часто бывать у Мироновых, и Мария Тимофеевна, как женщина приличная, быстро усмотрела в этом грубое нарушение этикета. Да, ну и что, что она осталась одна и бедствует. У нее, между прочим, дочь! И Петр Иванович! Брат мужа без нее совсем оскотинится и пропадет. Но Его Сиятельство был так осторожен и предупредителен, что женщина поневоле ослабила оборону и почувствовала к этому человеку особое расположение. Князь был очень добр. Мало-помалу Мария Тимофеевна рассказала его светлости о том, как пропал без вести муж, как впечатлилась и стала чудить дочка Аня. Кирилл Владимирович слушал участливо, а вел себя более, чем сдержанно. Князь настойчиво помогал им выправлять дела, нанял толкового управляющего ценными бумагами. Он также настоял на ремонте особняка, и, играючи, выправил гардероб и Марии Тимофеевне, и Аннушке. Спустя несколько месяцев, ближе к лету, князь вкрадчиво заметил, что мог бы похлопотать о ее разводе с без вести пропавшим супругом. "Так надо." Разумовский напрямую не говорил о свадьбе, но предложение, хоть и невысказанное, явно витало в воздухе. — Я... я не готова, Кирилл Владимирович, предать память мужа. Мой супруг - очень благородный честный человек! - растерялась Мария Тимофеевна. Я обещаю, верну все деньги, что вы на нас потратили. Мой муж... обязательно вернется и все наладится. — Он не вернется, Машенька, - вздохнул князь и уступил, не настаивая. Но через несколько дней Разумовский вдруг опять завел разговор о женитьбе... Так Кирилл Владимирович потихоньку приучил неуступчивую Марию Тимофеевну к мысли о том, что им следует создать семью. В том числе, ради Аннушки! - Ну хорошо, - согласилась, наконец, госпожа Миронова. - Но мы не будем торопиться, прошу Вас! И объявлять пока ничего не будем. - Как вы пожелаете. Мне достаточно лишь вашего согласия, дорогая! - галантно сказал князь. - Не раньше, чем через полгода... И венчание будет очень скромным. - Хорошо. Но у меня встречное предложение! - Какое?! - со страхом спросила Мария Тимофеевна. Откровенно говоря, она опасалась, что Кирилл Владимирович будет настаивать на демонстрации ею своих чувств. — Мы вместе отправимся в большое путешествие по Кавказу. Свозим нашу девочку на воды, вы беспокоитесь о нервах дочери, так вот, воды Кавказа творят чудеса! - просиял князь. — Вы очень добры к Анне! - признала очевидное Мария Тимофеевна. Она заметила, как князь часто любовно поправляет девочке локоны и то и дело дарит ей заколки и бантики. У Кирилла Владимировича не было своих детей, он очень привязался к Анне, не смотря на все ее чудачества. — Ну, а как же иначе? Она - ваша дочь. Узнав о скорой помолвке матери, Аннушка надулась, а потом и вовсе обиделась. Потрясая своей спиритической доской, на которую Мария Тимофеевна смотреть не могла, дочь гневно говорила, что их папа жив, несомненно жив! Спорила Анна довольно яростно. — Да где же тогда Виктор Иванович, дорогая? — растерянно спрашивал ее князь. — Он в плену у турецкого паши! - охотно и очень уверенно поясняла девочка. - Папа сбежит, обязательно сбежит, ему просто нужно время. Ее пламенные речи не возымели успеха. Никто не верил. Даже дядя, и тот сомневался. Чувствуя, что ей не верят, Аня начала озлобляться. Просто до нее нет никому никакого дела! И до их бедного папы тоже! Все забыли о нем! Их обоих мама просто променяла на деньги князя! И дядя туда же, предатель! — Нет, ну это - невозможный ребенок! - возмущенно делилась с князем сокровенным Мария Тимофеевна, узнав, уже в очередной раз, что Анна подралась в гимназии и была в наказание бита линейкой. — Дайте ей время, дорогая! — вздыхал Разумовский. "Анна оказалась более крепким орешком, нежели ее мать..." К лету девочка преподнесла взрослым еще один неприятный сюрприз. В последний день занятий Аннушка решила не идти в гимназию. Она тайно отправилась к куаферу. Кириллу Владимировичу так нравятся ее волосы? Пусть забирает. Девочка села в кресло и велела подстричь роскошные локоны до плеч. - Можно даже короче! - махнула рукой барышня. — Маменька точно ругать не будет, мадемуазель? - расстроенно спросил служащий, смотря на то, как вся эта много лет отращиваемая красота падает на грязный пол салона. — Она только за, очень уж в нашей гимназии злые вши! - храбро соврала Аннушка. Куафер в страхе отпрыгнул подальше, нервно почесал свои ухоженные смоляные кудри и усиленно защелкал ножницами. На Царицынской Прасковья, увидев столь радикальное преображение любимицы, схватилась за сердце, а мама вовсе лишилась чувств. Очнулась Мария Тимофеевна в руках деверя. Насупившаяся Аннушка сидела у окна и ждала неминуемой расправы. Увидев короткую стрижку дочери, Мария Тимофеевна вновь заплакала. Анна виновато покосилась на маму. — Вы должны ее понять, Аннушке сейчас нелегко. Она в растерянности! - шептал Петр Иванович жене брата. - Вышло очень даже миленько. — И поэтому Анна вытворяет Бог знает что? Как же вы с ней похожи, Петр Иванович! На эмоциях вас тоже вечно несет не туда. Отрезать волосы! - взвыла Мария Тимофеевна. Затем она подобралась и усилием воли постаралась успокоиться. - Аннушка, подойди сюда! - сказала мама уже совершенно другим тоном. - Да, мама! - убитым голосом ответила Анна и подчинилась. - Интересно, а какой прием ты ждала?! Ты наказана до начала поездки. Иди в свою комнату и не смей мне более показываться на глаза. Я думала, ты - хорошая дочь, а ты - разбойница, совсем как твой дядя, только в юбке. Как же вы похожи! — Да, похожи, и я горжусь этим! Мы - единомышленники! Я тоже думала, что свадьба - это раз и на всю жизнь, а ты о разводе хлопочешь и даже не веришь мне, что папа жив! Аня вдруг передумала и гневно покосилась на дядю. Да и он хорош! И все хороши! - И твой князь, он только притворяется добрым, а на деле...Ты хоть видела, как его слуги бояться?! — Анна! Ты должна меня понять, три года прошло! Я бьюсь, как рыба об лед, совершенно одна, а ты и твой дядя, я даже не знаю кто из вас младше, оба хороши, дитяти! Аня посмотрела на маму. — Красивое, кстати, платье, его сиятельство купил?! — злобно спросила дочь. Мария Тимофеевна растерялась. Аня перешла все границы, растеряв всю хваленую выдержку и воспитание. Зашедший в дом новоявленный жених деловито осмотрел поле битвы и рыдающих мать и дочь. Пожалуй, сегодня столь благородные дамы в проявлении эмоций превзошли сами себя. — Девочки?! — изумился князь — Аня?! — удивился он еще больше, разглядев короткую стрижку будущей падчерицы. — Я вам торт привез, а тут такой сюрприз. — Да что там, - махнула рукой Анна и сбежала в комнату. - Сами ешьте свой торт! - раздалось тихое, но отчетливое и злорадное с лестницы. "Маленькая ведьма, отчаянная." - подумал Разумовский. Аня, тем временем, поднималась по лестнице и утирала горючие слезы одиночества. Князь же, проводив Анну внимательным взглядом и понимающе улыбнувшись, остался утешать дорогую Марию Тимофеевну.