Тайна волчьего мешочка

      Стоял холодный зимний вечер, и духи вечной мерзлоты, воя от бессилия, кружили вокруг высокой башни, ставшей приютом для темного гения, мэтра Сида Кагэне. И не могли, они проникнуть внутрь кабинета, где хозяин, вместе со своей ассистенткой из расы зверолюдей, занимали место подле камина. Чем сильнее разгоралось пламя очага, тем громче занималась метель, настойчиво барабаня по окнам.       Но мэтру Сиду Кагэне, это не мешало.       Он сидел, вытянув ноги к очагу, и наблюдал за страстным танцем огня. Пламя освещало его задумчивый лик, лик философа, застывший в вечном размышлении о бытии. Подле него, скрестив ноги в позе лотоса, расположилась длинноволосая брюнетка с парой остроконечных ушек, таких же мягких, как и мех её мантильи, накинутой на плечи. Возложив голову, на колено своего покровителя, она, долгое время безмолвствовала, и вдруг спросила:       — О чём вы думаете, мэтр?       Голос её, отдающий хрипотой, заставил Сида вернуться со страны расчетов и вычислений на низменную землю. Он провёл ладонью, по макушке зазнобы, (ушки её, при этом довольно шевельнулись, а хвост заелозил по полу) словно желая показать, что вопрос её не только услышан, но осмыслен, и ответил:       — Вечерами, подобные этому, в чертоги моих дум проникают загадки прошлого.       — О, будь я такой же мудрой, как вы, мэтр, неустанно бы трудилась, чтобы облегчить эти ваши чертоги, пусть и неведомо мне, где они находятся. Я очистила бы их, как чищу золу в камине, навела бы там порядок, как навожу на кухне, и всё бы там сверкало от чистоты. Но, — увы! — я всего лишь глупая ассистентка, и никогда мне не понять, вашего великого гения.       — Несмышлёныши подчас, хранят, куда больший кладезь знаний, чем могут себе представить. — Назидательно ответил Сид. — Например, ты хранишь разгадку одной тайны, ведомую только тебе, и никто, даже самый учёный из всех учёных мужей, не может её разрешить.       — И даже вы?       — И даже я.       — Вы изволите шутить!       — Отнюдь. Скажи мне, Сара, что хранилось в твоём мешочке?       Рефлекторно Сара потянулась к груди, но на ней уже давно не висело мешочка, однако пустота эта, не становилась тягостной. Напротив, она ощущала себя излечившейся, будто рождённой вновь, и преисполняясь этим чувством, оставалась искренне преданной мэтру Кагэне. Ей ни за что не забыть, как три года тому назад, замызганной грязной голодранкой, не имеющей ничего, кроме алого холщового мешочка, туго затянутого пенькой, она явилась к подножью башни. Тогда, она обрела не только новый дом, но и преданного друга, чуждого похотливым порокам людской натуры.       — Так вы помните его, — улыбнулась Сара, и взмахи хвоста выдали её радость. — Вы, столь занятой человек, забывающий эти ваши буквы да цифры, помните о таком неважном пустячке.       — Признаться, этот, как ты сказала, пустячок, очень интересен мне. В чертогах моих дум, он равен громадному шкафу. Да, моя дорогая Сара, есть вещи, куда интереснее формул и уравнений, потому что вещи эти, сложны в своей простоте. Так что же, моя наивная ассистентка, расскажешь, что скрывал твой мешочек?       — Расскажу, любезный мэтр, но вы потрудитесь слушать, и простить меня за простоту речи, ибо знаемо вами, что ни возвышенностью слога, ни красотой метафор, ваша преданная ассистентка никогда не обладала.       Издревле, моё отчее племя, хранит легенду о белой волчице, прародительнице всего хвостатого народа. По поверьям, её зачали великие боги, чтобы охранять покой и даровать процветания первым людям. Много веков, пушистая хранительница гордо несла на себе бремя защитницы; она прогоняла Стужу, пугала Пламя, и ни один дух, ни одной из четырёх стихий, не смел, проникать под сени людских хижин. Сама Смерть сделалась ей заклятым врагом, ибо души умерших, не попадали в тенёта посланцев синигами, а перерождались в хвостатых проводников.       Так продолжалось долгие века. То были времена долгожителей, когда старцы видели своих правнуков в третьем поколении, когда посевы приносили обильные урожаи, и не находилось ни одного страждущего. Человек жил в мире и гармонии с братьями своими меньшими, а добрые духи хранители, всё чаще заселяли людские селения.       Наблюдая за этим блаженным миром, Смерть горько рыдала, ибо души умерших приходились ей единственным источником пищи, и лишившись их, она очень долго голодала. Тогда, орошённая проклятыми слезами земля, родила на свет мерзкое существо, мстительного бесхвостого духа.       Бесхвостый дух, живущий для разрушения и во имя разрушения, отправился к людям, и был принят очень радушно, ибо в то время, ещё не существовало подозрительности. Заручившись доверием человека, он принялся чинить смуту, и совсем скоро завладел многими сердцами. По его советам, разжигались воины, и впервые за многие столетия, брат поднялся руку на брата, жена изменила мужу, а сын, зарубил отца. Путник уже не мог рассчитывать на бескорыстный хлеб — всё получило свою цену. И сколько бы добрые духи не призывали к миру, голоса их раздавались слишком слабо (ведь добро всего говорит шёпотом), и никто не слышал их воззваний.       Тогда людскому племени, явилась Волчица, в страшном гневе приказывая прекратить беспорядки. Но никто её не послушал. Человек решил править, пусть и правления это обернулось пожарищем всего мира. Они изгнали свою хранительницу, и наполнив разочарованием сердце, она уходила всё дальше, и нигде не находила приюта.       Так хранительница добралась до хижины отшельника, что презрев всё земное, уединился высоко в горах. Старец тот, рождённый с возвышенной душой, стал верным другом для Волчицы. И когда пришёл час забвения, когда род людской навсегда отринул прежние порядки, она нашла покой под сенью, его хижины, обратившись в прелестный цветок, чья красота, отринутая тысячью, стала достоянием одного.        Но не все хвостатые проводники последовали примеру Волчицы. По поверьям, многие из них вступили в сношения с людьми, такими же благочестивыми, как и отшельник. Симбиозом этих отношений, стали зверолюди. С тех стародавних пор, прежде чем отдать свою невинность, свою жизнь и честь человеку, хвостатый вручает ему черенок, от родовой ветви духа-прородителя, передаваемой из поколения в поколение. Череночек этот принято хранить в мешочке, а мешочек носить на шее, рядом с сердцем. И когда придёт время сеять, опустошить его в месте нового дома, где ты живёшь, и намерен умереть, по примеру великой хранительницы.       Сара кончила рассказ, и весь вид её говорил о крайнем волнении. И находилось из-за чего волноваться, ведь она не только рассказала легенду племени, но и открыла мэтру своё сердце. Теперь, ему станет понятно, почему подоконник гостиной украшает люпин, а хозяйка его, сидит, поджав ушки подле ног, как самая преданная раба.       — Скажи, Сара, по легенде, вид, какого цветка приняла душа Волчицы?       Вопрос этот, заставил Сару стушеваться. Она никогда не задумывалась о такой мелочи, да и вся история, нравилась ей, только из-за романтичного финала. И разделяя долгие часы со своим любимым мэтром, она представляла себя в роли Волчицы, нашедшей прибежище, а его — добрым отшельником, что крайне подходило этой задумчивой скрытой натуре.       — Не знаю, мэтр.       — Но ты посадила люпин. Почему?       — Пращуры садили люпин, бабуля садила люпин, матуля садила люпин...       — И ты посадила люпин. Теперь мне понятно.       — Ах, так вы всё поняли?!       — В этой истории, нет ни единой тайны для меня. — Без тени высокомерия ответил мэтр, приманивая зазнобу, и когда, она снова опустила голову ему на колено, продолжил менторским тоном: — Люпин, есть растение стойкое, и как каждому стойкому растению, ему нестрашны низкие температуры. Люпин, это не просто красивый цветок (действительно, я нахожу его очень приятным взору), но и символ непоколебимости, и стойкости хвостатого племени.       — Вы такой мудрый, мэтр.       —И я рад делить эту мудрость с тобой, как делю кров и пищу. — Излюбленным движением, таким родным для Сары, он потрепал её промеж ушек. — Действительно, люпин красивый цветок. Отныне я хочу видеть, его у себя в комнате, на столе, между чернильницей и стопкой листов. Он будет мне примером стойкости духа, во время бессонных ночей.       — Но, мэтр, непозволительно спорить с вами, однако не правильней ли будет поместить горшочек с люпином в кабинете, где вы проводите большую часть дня?       — В кабинете, — улыбнулся мэтр, что происходило крайне редко, — у меня уже есть один хвостатый пример, и другого мне не надо.