Вторым номером

— Уж не обессудьте, — выпалил чуть запыхавшийся Коротков, присоединившись к ней в этом импровизированном укрытии спустя пару минут, — Ехал бы сам, еще ладно. А с пассажиром, знаете, куча своих нюансов… В первые минуты ливня, так совсем атас, да и ответственность в разы больше. Слечь сейчас с «асфальтовой болезнью», да еще и вас «заразить» уж точно не хотелось бы. — Нашли, в чем объясняться… Наоборот, спасибо вам за сознательность, — отрешенно проговорила Воропаева, оглядываясь по сторонам. Интересно, долго им придется тут проторчать? Рвануть сейчас в сторону метро или, еще того хуже, демонстративно вызвать такси перед Федором, потратившим добрую половину дня на то, чтобы ее выручить, было бы, мягко говоря, неудобно. Спешить-то ей было, в сущности, некуда, но вот мысль о том, что какое-то время им наверняка придется провести в неловком молчании, исчерпав все дежурные темы для разговора, вдохновляла как-то не особенно. — Я за то время, что катаю, вывел для себя три ключевых правила… Хотя, может, с опасениями о неловком молчании она и поторопилась: Федя, похоже, своими воодушевленными рассказами о прелестях и горестях жизни в седле готов был заполнить все предоставленное ему эфирное время. Что ж, слушать она умела. — ... никогда — то есть вообще ни-ко-гда — нельзя позволять себе думать, что на дороге тебя видят. При этом даже не суть важно, где ты едешь: по магистрали в десять полос или по проселочной грунтовке, — всегда стоит исходить из того, что для других участников движения ты невидимка, и вести себя с соответствующей осторожностью. Второй принцип — похожий: езди по любой дороге как по незнакомой. Новички бьются очень редко, чаще всего это те, кто откатали уже несколько сезонов и начинают расслабляться, думая, что изучили привычные для себя маршруты вдоль и поперек. Все, о чем говорил Федя, не было для нее каким-то откровением: подобные установки, пусть и в гораздо меньшей степени, были значимы и для автомобилистов, а стаж вождения у Киры, — для ее возраста, — был довольно-таки существенный. Но почему-то о том, как подобные идеи можно было бы спроецировать и на обыденную жизнь, девушка задумалась лишь сейчас. Ведь действительно, крайне самонадеянно полагать, будто для окружающих людей, даже самых близких, прозрачны и понятны все твои стремления и потребности. Рассчитывать же, что те, кто для тебя важен, не только сумеют самостоятельно распознать и верно истолковать их, но и смогут жить сообразно подобным запросам, было и вовсе смешно. Уметь корректно доносить до кого-то свои желания и нужды… Освоить этот навык было бы совсем не лишним. Тогда, быть может, кто-то и примет решение в пользу того, чтобы с ними считаться. Ну и, конечно, стоило платить людям тем же: на уверенности в том, что ты, как никто другой, понимаешь, что именно чувствует человек рядом с тобой, явно далеко не уедешь… — И еще одна, ничуть не менее важная вещь, — самозабвенно продолжил Коротков, — Смотреть при езде нужно ни в коем случае не под колеса, не на несколько метров перед собой. Внимание твое должно быть там, куда ты хочешь попасть. Только в этом случае можно охватить всё, действительно важное для того, чтобы безопасно добраться до точки назначения. Так, ну это уже было нечто из репертуара Абсолема, сошедшего со страниц «Алисы в стране чудес». Поспорить, однако, было трудно: желая пройти с кем-то отрезок жизни рука об руку, важно осознавать, что вы смотрите в одну сторону. В противном случае мелочи, объединяющие вас в моменте, скорее собьют с толку, нежели помогут создать подспорье для того, чтобы выстроить действительно крепкую связь между двумя людьми. Кира бы, наверное, так и продолжила жонглировать подобными аналогиями, если бы реакция Федора на остановившийся совсем рядом с ними мотоцикл не выдернула ее из раздумий. За рулем спортивного байка сидел, на вид, совсем еще молодой парень, за ним — обнимавшая его девушка. Судя по всему, не слишком опытный райдер в лучших традициях мелодраматического жанра отдал единственный имевшийся у него шлем своей спутнице. — Нет, это ты, конечно, голова, герой… — слегка пренебрежительно ухмыльнулся Федя, — Романтично. Спору нет. Только вот один выскочивший у кого-то из-под колес камушек или дождь, как сейчас, да даже муха, влетевшая тебе в лицо… И все: люди в спецодежде соскребают вас с асфальта. Обоих. Тут, знаешь ли, арифметика предельно проста: один шлем — один человек. Барышня, — вдруг обратился он к остолбеневшей от происходящего пассажирке, — езжайте на метро, право слово, несостоявшийся вечер с дураком — потеря небольшая. Здесь остановка, кстати, запрещена, ну это так, к слову, — всё не унимался Коротков, вновь повернувшись к вышеупомянутому дураку. Какой-то день житейской мудрости от мира мотоспорта, не иначе. В паре с Андреем она ведь, в сущности, действовала не многим лучше этого юнца: поступаясь собственными интересами и принципами, надеялась вытянуть их отношения из обреченности, к которой те скатились. А зря: лучше от этого не становилось ровным счетом никому. — Нет, это хватило же ума… — вернулся Федор к разговору, на деле превратившемуся в его бенефис. — Ох, знали бы вы, Федя, какую пищу для размышлений мне сейчас подкинули этой своей лекцией, — улыбнулась Воропаева. — Я могу продолжить более предметно, если пообещаете, что за фамильярность не разжалуете в полотёры, — он, кажется, совершенно не удивился ее словам. — Сделайте такое одолжение, — заинтригованно усмехнулась Кира, — Даю слово: ваша должность вне опасности. — Уверен, вы об этом не задумывались, но наши с вами ситуации в чем-то похожи. Точнее, зеркальны. — А если поконкретнее..? — слегка опешила девушка. — Сколько угодно: и вы, и я долгое время стремились быть рядом с людьми, для которых не являлись приоритетом. Черт, простите… — осекся парень, отведя взгляд в сторону. — Ладно уж, все нормально. Тоже мне секрет. Но… Насколько я поняла, сейчас у вас с Машей все в порядке, ведь так? — Все хорошо, — робко улыбнулся Федор, — Здесь-то ситуации и отзеркаливаются: Машка, она ведь… Там ситуация была непростая и с родителями, и с сыном. Словом, она бросалась от одного мужчины к другому, стремясь наконец почувствовать почву под ногами и успокоиться. И я долго был вариантом, который она не решалась рассмотреть всерьез. А Андрей Павлович… — Коротков вновь завис в сомнении. — Федь, завязывайте: раз уж начали, говорите. Я сейчас во вполне подходящей кондиции, чтобы воспринять все здраво. — А Андрей Павлович, уже находясь в более чем серьезном статусе, в обществе других женщин едва ли что-то искал, скорее наоборот: убегал от этой серьезности, установившейся в отношениях с вами. — Ну, собственно, в прозорливости вам не откажешь, — задумчиво пожала плечами Кира, — Только вот откуда такая глубокая осведомленность о нас с Андреем, не поделитесь? Коротков аж фыркнул, пытаясь сдержать вырвавшийся смешок. — Кира Юрьевна, я курьер. При мне люди порой такое говорят, совершенно не задумываясь, вы бы знали… Я ведь для многих, в сущности, как предмет интерьера. Только и остается, что наблюдать да делать выводы. Потупив взгляд, Воропаева попыталась вспомнить, не грешила ли подобным сама от случая к случаю. — Федя, простите, если я когда-то позволила себе… — Да все нормально, — отмахнулся парень, — Я это говорил, скорее, в общем. Вам, Кира Юрьевна, у меня как раз есть весомый повод быть благодарным. — За что же? — Вы уж не сердитесь на Машу, но она вкратце передала мне тот ваш разговор… Помните, когда вы всерьез собирались ее уволить за опоздание? Ей еще тогда из-за ссоры с родителями пришлось Егорку привести вместе с собой в офис. Тот день Кира помнила очень даже хорошо. Тропинкина сидела на самом краешке дивана в ее кабинете, сложив руки на коленях, белая как полотно. Оно и понятно: уход из дома, предательство очередного потенциального кавалера, — в такой ситуации мало кто смог бы похвастаться здоровым естественным румянцем. — Маш, сколько можно этих горячечных метаний? Лезть в вашу личную жизнь я не вправе, но ведь это отражается и на работе. — Кира Юрьевна, ну виновата я что ли, если все мужчины… Если со мной так… — А это не мужчины, Маша. Это ошибка. Увы, очень многие женщины именно на таких и тратят свое время. На вашем месте я бы подумала о более серьезных отношениях. «Чужую беду руками разведу», ага… А на своем месте ты не хотела бы собственную жизнь в порядок привести, нет? — Кира Юрьевна, да разве бывают в наше время нормальные настоящие мужчины? — Бывают, Маша. Бывают в наше время нормальные настоящие мужчины, притом некоторые находятся прямо под вашим носом, только вы этого отчего-то предпочитаете не замечать. — Так это вы про Федьку что ли? Кира Юрьевна, ну Боже мой… — Да, Маша, именно про него. И, судя по тому, как Федя отстаивал сегодня ваши интересы, он никогда не поступил бы с вами так, как те, с кем вам не раз пришлось обжечься. — Он так… Кира Юрьевна, он так настроен по отношению ко мне… Если мы попробуем и ничего не выйдет, я боюсь, это будет слишком для него болезненно. Я не хочу такого груза, я не… — Вы в любом случае не узнаете, не попробовав, Маш. А боль нам всем суждено испытывать, так или иначе. Только вот, по моему опыту, самые болезненные раны оставляют именно упущенные шансы… Ладно. Ребенка мы уж точно на улице не оставим, решение об увольнении будет пересмотрено. — Спасибо, Кира Юрьевна! — едва не взревела девушка. — Меня не надо благодарить, это Федя. — С тех пор-то у нас с ней и начало все постепенно налаживаться, — мечтательно выдал парень. Господи, а она-то ждановские твердолобость и расхлябанность упорно объясняла для себя чем-то, якобы, свойственным мужчинам «по природе». Ну вот тебе, пожалуйста: лодка самообмана разбилась вдрызг о влюбленного по уши Короткова. Хотя, вообще-то, и самообман был не самым складным. Федор был младше ее на сколько…? Года на три, на четыре? Андрея, выходит, и вовсе лет на семь. Минимум. А вон, уже был готов ринуться в воспитании Егора принимать участие, да и в целом к ситуации относился очень ответственно и трезво… Когда же у них со Ждановым однажды случилась, так скажем, ложная тревога, тот словно голым задом на иголках сиживал, пока она в один день не вернулась из женской консультации с отрицательным вердиктом. Причем в этом вопросе Кира была далека от каких-либо иллюзий: переживать в подобной ситуации, если ребенка в планах на ближайшую перспективу не было, — абсолютно нормально, более чем. Она и сама тогда, надо сказать, получив от врача точный ответ, вздохнула с облегчением. Больше всего во всей этой истории гложило девушку то, что Андрей, с тех пор как услышал о задержке и довольно-таки невнятных результатах сразу нескольких тестов, так ни разу толком и не удосужился спросить, что чувствует она сама по этому поводу… От воспоминаний Воропаеву отвлекла игра отраженных в водной глади всполохов заходящего солнца. Она и не заметила, как дождь перестал. Рядом Федор с упоением вдыхал полной грудью напитанный озоном воздух. — Ну что, поедем? — спросил парень, кивая в сторону припаркованного чуть вдалеке мотоцикла. — А? Да. Да, конечно. Сейчас я только… — где-то на дне сумки настырно запиликал телефон. Вслепую пытаясь нащупать мобильный, Кира сделала несколько шагов в сторону. Неловко подхватив пару свернутых бумаг, чуть не выпавших на тротуар из-за ее суетливых поисков, девушка прижала телефон к уху, отвечая на звонок. — Да, Сань, ты в порядке? — Что, просто так я тебе набрать не могу, выходит? Все нормально. У тебя у самой-то как? — слегка напряженно спросил брат, хотя, может, ей и почудилось… — Да когда ты звонил-то в последний раз просто так, без повода? У меня… В общем-то, ничего, — она наконец совладала с валящимися из рук вещами и, дабы не смущать Федора приватным разговором, отошла еще чуть дальше, — Очень даже ничего. Сань, — вполголоса проговорила Воропаева чуть погодя, — ты знаешь, я думаю, у нас с Андреем всё… На этот раз окончательно, — ее, похоже, немного распирало: обсудить все это можно было и после, лично. — Он или ты? — блекло поинтересовался мужчина. — Формально, скорее, я. Хотя оба, на самом деле. Честно говоря, думала, эту новость ты воспримешь с куда бо́льшим энтузиазмом. — Я отношусь с энтузиазмом ко всему, что делает твою жизнь легче и приятнее, Кир. Если ты довольна своим решением, это всё, что мне нужно знать. Захочешь поговорить, — я только за, но лучше, наверное, не по телефону. — Ладно. Я тогда на днях заеду? Кстати! Теперь, выходит, настала моя очередь быть блюстителем твоих интересов в делах сердечных. Так что давай уже, знакомь меня. — Мы… Скажем так, мы решили, что нам обоим нужно немного времени, чтобы кое-что обдумать. Когда… Если все устаканится, перезнакомитесь. — Саш, ты правда в порядке? — Да. — И почему мне теперь кажется, что я и без того ее знаю? — Без понятия, си́стер. Перекрестись, если хочешь, — выдохнул брат устало, однако без капли желчи в голосе, после чего, не дожидаясь ее ответа, отключился. Сашкин звонок на мгновение пришиб воспрявшую в ней легкость. Впрочем, не он ли все время талдычил ей о том, что отношения неотъемлемой частью счастливой жизни точно не назвать? О том, что, если уж заводить их, то таким образом, чтобы эта связь была отдушиной, а не источником нескончаемых проблем? Если брат найдет в себе силы следовать собственным советам, она, в принципе, сможет быть за него спокойна. Собираясь сложить сжатые в руке бумаги обратно в сумку, Кира на миг застыла, глядя на конверт, который, как она думала до этого момента, должен был остаться лежать на столе в ее кабинете. — Федя, скажите… А вам не будет трудно подвезти меня сейчас не домой, а на Берсеневскую набережную, к «Красному Октябрю»? И на этом уж точно на сегодня распрощаемся. — Да не трудно, конечно, это ведь даже ближе, — кивнул Федор в сторону видневшейся уже отсюда почти стометровой бронзовой махины.

***

— Здесь? — прикрикнул Федя, заглушая двигатель. — Д-да, наверное… А! Все, отсюда в любом случае дойду, — облегченно выпалила Воропаева, уцепившись взглядом за название выставки на постере, растянутом во всю стену одного из зданий. — Зеркало? — учтиво поинтересовался Коротков, стоило ей стянуть подшлемник. — Что? А, да нет, — неожиданно для самой себя махнула рукой девушка, — не стоит, Бог с ним. От дождя ее волосы все равно, должно быть, обрели первозданный облик. О том же, что с укладкой сделал шлем, и говорить было нечего. Наклонив голову вперед, она взъерошила слегка влажные кудри, после чего, выпрямившись, запружинила на мысках, будто подобная встряска могла как-то упорядочить мысли перед встречей с собственным прошлым. — Ну что, увидимся в офи… — Федя… — Да? — Я могу попросить вас в понедельник зайти ко мне в кабинет ближе к концу рабочего дня? Слишком долго в своей жизни я обкатывала роль второго номера, так что, думаю, мне потребуется ваша консультация… — Фигня вопрос, Кира Юрьевна! — тепло рассмеялся Федор, — Посвящение неофитов — занятие почетное.

***

«Тлеющие искры прошлого». Капельку претенциозно, но… Красиво, что уж там. Интересно было бы узнать, как именно название экспозиции резонирует с ее общей концепцией, только вот привычных для таких мероприятий текстовых табличек с аннотацией отчего-то нигде видно не было. И кто куратор? Ну хотя бы куцую заметку об авторе-то можно было бы сделать… Или выставка групповая? Зайдя внутрь, Кира обомлела: просторный павильон с высоченными потолками был уставлен, на первый взгляд, хаотично расположенными белоснежными блоками вдвое выше человеческого роста. На каждом из модулей висело по одной необрамленной черно-белой фотографии. И снова без авторства! Под изображениями, прямо на этих временно возведенных стенах, были указаны только название, всюду состоящее лишь из одного слова, и дата. Медленно продвигаясь вглубь зала, девушка пришла к выводу, что блоки были расставлены так, чтобы образовывать нехитрый лабиринт. Миновав еще несколько пролетов этого импровизированного коридора, она остановилась как вкопанная, не в силах вдохнуть. — Ни под одной фотографией нет указания автора, потому что работы собирались анонимизированными. От раздавшегося за спиной голоса, особенности звучания которого Воропаева уже почти успела позабыть, ее будто тюкнуло молоточком невропатолога аккурат по самому темечку. — Около года назад наши кураторы сформулировали концепцию выставки, после чего мы оплатили публикацию кратенькой выжимки в нескольких журналах, газетах, музейных вестниках… Люди начали присылать свои негативы. Тема — воспоминания на грани исчезновения: мы просили всех заинтересованных поделиться с нами кадрами памятных для них моментов, которые им по какой-то причине не удалось показать ни единой душе… Поделиться воспоминаниями и образами, живущими только в их собственном сознании, и больше ни в чьем. Эта экспозиция будто бы дает снимкам, которым суждено было быть никем не увиденными, шанс поселиться в памяти всех гостей выставки, а воспоминаниям, на них запечатленным, — обрести множество новых жизней… Честно говоря, уже и не рассчитывал, что ты придешь, — выдержав небольшую паузу, проговорил Никита, — Но надеялся. Сегодня все же без Андрея? — Я теперь в принципе без Андрея, — прошептала Кира, не отводя взгляд от фотографии, приковавшей к себе, кажется, все ее внимание. — Поздравления, соболезнования, — что уместней? — Воздержание от комментариев, — подбирать слова не было сейчас решительно никакой возможности. — Понял. Дважды мне повторять не нужно, ты же знаешь, — мягко усмехнулся мужчина. — Это..? — она попыталась развернуться к нему, однако Никита остановил девушку, аккуратно дотронувшись до ее плеча. — Подойди поближе. Сделав несколько шагов вперед, словно загипнотизированная, Кира остановилась в нескольких десятках сантиметров от изображения, точно зная, что Минаев неторопливо и почти беззвучно ступал за ней следом. — Неужели я и правда такой была? — Считаешь, ты сильно изменилась? «Такой» — это какой? — Живой, — едва слышно шепнула Воропаева, продолжая завороженно разглядывать фото, — Когда ты успел ее сделать? На нас ведь тогда… — Ворчливая тетка плеснула грязной водой из окна в одном из дворов на Маросейке. — Точно, — тихо усмехнулась Кира, после чего вмиг заметно погрустнела, — Совсем незадолго до того, как… «Полив» 04.08.2000 Родители разбились два дня спустя. — Я отдал пленку на проявку в тот же день, забрал только через пару недель. Показывать тебе что-то из той катушки тогда казалось неуместным, решил просто оставить себе на память. Наш последний беззаботный день. — Что, если не последний? — слова вырвались сами собой. Вот от этой его улыбки, — такой широкой и уверенной, что позавидовал бы сам Чеширский кот, — она когда-то и не смогла отвести глаз.