Симптомы любви

      Она идёт быстро, не оглядываясь, и Азик даже сквозь слои одежды чувствует, насколько она напряжена. Варя молчит, в груди до сих пор бешено бьётся сердце от страха и ожидания, что озлобленная толпа школьников погонится за ней. Рука, крепко сжимающая её плечо, дарит какое-то ощущение спокойствия, но стресс всё равно давит где-то в районе горла.       Конечно, кто ещё, как не медийная личность, может произвести такое впечатление на малолеток, что они после этого даже ничего не предпримут. Варя думает о том, что ей страшно возвращаться туда, где все теперь ненавидят её ещё больше. Где каждый может предать, не раздумывая.       — Слыш, — Азик слегка дёргает её на себя, — порядок?       Варя с надрывом вдыхает и выдыхает воздух, словно сейчас расплачется. Ей теперь всюду видится равнодушие, ненависть и презрение. Даже на Азика, когда он подавал ей руку, Варя смотрела так, будто и он сейчас её ударит. И по-прежнему не верилось в то, что опасность миновала, пусть даже частично.       — Эй, ну чего ты?       Азик останавливается, разворачивает её к себе и с таким неприкрытым участием смотрит ей в глаза, что Варя точно уверена — до рёва один шаг.       — Почему пришёл? — тихо спрашивает она, на всякий случай приготовившись не верить ни единому его слову.       Он пожимает плечами, отворачивается, смотря по сторонам, и говорит, словно всё так и было задумано:       — Сначала я был занят, потом ты позвонила, потом мне пришлось опять делать кое-какие срочные дела, ну и... Я был свободен, поэтому пришёл.       — Я так стихи по литре учу, — осадила она его. — Придумал бы что-нибудь правдоподобное.       Варя натягивает шапку практически на глаза и решительно отворачивается, собираясь уходить. Азик ловит её за локоть, не сходя с места, и снова ставит перед собой.       — А спасибо?       Она вырывает руку и почти кричит:       — Спасибо? Я надеялась на тебя в самую последнюю очередь. И теперь ты заявляешься так, словно не кинул меня перед этим. Не показывать того, что ты ссышь? Отлично, я не буду этого показывать, и тогда просто взорвусь. А кому будет от этого хуже? Даже если я сдохну, всем будет плевать.       Азик хватает её за плечи и молча прижимает к себе. Варя пытается вырваться, с обидой и яростью пытаясь хотя бы его ударить, чтобы заглушить свою боль. Но он не отпускает её, крепко обнимая.       — Прости, если обидел, — бормочет он около её уха.       И она перестаёт вырываться, теперь уже с отчаянием цепляясь за его куртку, как за единственное спасение от всего мира. По щекам неконтролируемо текут слёзы, и она противна самой себе за эту слабость.       От Азика пахнет чем-то приятным, она утыкается носом в сгиб его шеи и слышит, как он хмыкает.       — Слезами горя не утопишь, — философично замечает Азик. — Но если тебе станет лучше, ты, конечно, можешь на мне поплакать. Разрешаю.       Варя слабо бьёт его кулаком по спине, но объятий не разрывает. Как же давно её никто не обнимал вот так, чтобы появилось чувство, пусть даже призрачное, что ты кому-то нужен. Азазель молчит, гладит её по голове, пока она не расцепляет руки.       — Ну что, всё пучком?       Она смотрит куда-то себе под ноги, но вдруг перед глазами мелькает чёрный маникюр, и прохладная ладонь ложится на её щеку. Варя поднимает голову, явно удивлённая этим внезапным приступом нежности. Азик наклоняется к ней, стирает пальцами слёзы и улыбается ободряюще:       — Ты не виновата ни в чём. Понимаю, что делать вид, будто ничего не произошло, невозможно. Просто вся штука в том, чтобы быть сильным внутри, если ты не можешь быть таким снаружи.       — Ауф, — Варя находит в себе силы улыбнуться.       Он смеётся и снова закидывает руку ей на плечи. Она понятия не имеет, куда они идут, но это сейчас не особо-то и важно.       — Сегодняшний вечер располагает к дракам, мечтам и посиделкам на крыше с хуевым пивом, — Азик запрокидывает голову вверх, совершенно не смотря под ноги. — Но так как первое ты не одобришь, а второе слишком глупо, то остаётся третье... Что, нет? Тогда просто прогуляемся.       Варя идёт вплотную к нему, несмело сжимая пальцами чужое запястье. Она смотрит на его беспечное лицо, и теряется в своих чувствах. Он без остановки говорит какую-то чушь о звёздах, о тех, что на небе, и о тех, что на земле, потом отпускает пару жёстких шуточек в адрес последних, от которых Варя тихо и неуверенно посмеивается.       Они гуляют по заполненной огнями и гулом машин ночной Москве, потом заходят в какое-то круглосуточное кафе. Как-то незаметно случается, что Варя почти забывает, что случилось вчерашним вечером, но Азик сыплет каламбурами так увлечённо, что единственным напоминанием о стычке остаётся только кровоподтёк на лбу.       Он покупает ей мороженое, сидит рядом, такой язвительный и настоящий, что Варя уже почти не верит в реальность этой ночи. Разговоры о звёздах, о несправедливости и соцсетях действительно кажутся сном, но она готова на что угодно, чтобы следующий день не наступал. Азик поддерживает каждую тему, со вздохом признаёт, что Бог существует, и шутит так, словно ему никуда не надо. Варя вспоминает его легенду про "очень важные дела" и загадочно улыбается.       Ощущение, что он единственный, кто не предаст, по крайней мере, в ближайшие полчаса, крепнет в ней с каждой минутой, проведённой вместе. Но одновременно она боится этого чувства, боится снова остаться одной. И, что особенно странно и нечестно, она боится быть брошенной именно им, тиктокером и выскочкой, который её бесит. Но теперь, после объятий и мороженого, она не уверена, есть ли хоть капля правды в её словах.

***

      Он ещё приходит к ней пару раз, подгадывая момент, когда дома никого нет. Суёт ей в руки уже символичную банку пива, касается плеча легко и мимолётно, будто пытается держать дистанцию, и в сотый раз вздыхает, сетуя на совершенно безвкусный по его мнению ковёр на стене.       Варя слушает, как шипит открывашка, улыбается, поддакивая ему, и делает вид, будто всё так, как она и хотела. И до крайности одинокая жизнь, и демон из тиктока с красными волосами, который сидит на её кухне, и недавняя травля во главе с ненавистной одноклассницей. Имени которой она, кстати, уже и не может вспомнить.       — У тебя такое кислое лицо, что аж плакать хочется. Разве это уже не смешно?       Азик надувает щёки и тычет себя в одну из них пальцем. Варя поднимает взгляд от пустой банки, смотрит на него осоловело и пытается вспомнить, о чём тот говорил последние пять минут. Она чувствует, что внутри начинает что-то дрожать. Как обычно бывает перед истерикой.       За фальшивой улыбкой скрывается полное отсутствие интереса. В этот раз он пришёл, выдержав паузу в три дня, будто приучая к мысли, что он всего лишь помог по доброте душевной, и надеяться на что-то большее просто глупо. Такой же... как и все остальные. Просто менее озлобленный и жестокий.       — Тебе, наверное, пора.       Варя сжимает банку трясущимися пальцами, комкает её со злом, которому необходимо найти выход, и встаёт из-за стола. Она ненавидит это чувство, как же ненавидит... Полное понимание того, что ты жалок. Когда дрожь сжимает тело так же, как она секундой ранее пустую банку из-под пива. И пиво это тоже было отвратительным, таким же как тогда.       — Варюх, ты чего?       Он говорил последние пять минут о том, насколько жалко выглядела Варя, сидя на асфальте. И его "явление Азика народу" звучало теперь совершенно не смешно. Скорее, смешно выглядела его попытка свести этот дурацкий инцидент в шутку.       — Можешь убираться отсюда прямо сейчас, мне не нужна твоя жалость. Уходи!       Она бежит в комнату, уверенная, что Азику станет неловко и он уйдёт. Как уходили все. Варя бьётся спиной о стену, оседает вниз, обнимая себя за колени, и сжимает зубы в попытке удержать чувства внутри разболевшегося сердца.       Дверь открывается внезапно, не проходит и минуты, и Азик без всяких церемоний хватает её за руку.       — Отвали! Сказала же, отвали!       Она вскакивает, поздно осознавая, что рукав кофты так и остаётся в чужой руке, обнажая её локоть.       — Варя, что это?       Слёзы опять неконтролируемо текут из глаз, Варя вырывается, смотря, как расплывается перед ней фигура Азика.       — Будто ты не знаешь.       — Я спрашиваю, что это? — он вновь оказывается рядом, хватает её за плечи и больше не выпускает. — Всё же было хорошо... Ночь, звезды... и мороженое. Откуда это?       Она не отвечает, сжимая ткань кофты, под которой на сгибе локтя наводняет жжением кривые, небрежные порезы рядом с уже побелевшими давними шрамами.       — Да что ты вообще понимаешь? Думаешь, всё так просто? Откуда тебе знать, что я чувствую...       — Я не знал, что ты так отреагируешь.       Варя с удивлением замечает, что он не отводит взгляд, что он становится непривычно серьёзен.       — Любой так отреагирует, — голос предательски дрожит, но Варя чувствует, что из нечеловеческой хватки она сейчас не в силах вырваться.       — Знаешь, я думал, что теперь ты относишься к той ситуации гораздо проще. Хотел проверить, что ты действительно отпустила её.       — Это было жестоко. И не смей мне читать нотации, идиот... Это только моё дело. Отпусти!       Азик не слушает. Прижимает её лишь ближе к себе, обнимает, гладит по голове, слушая частое сердцебиение. Она снова плачет на его плече, пару раз пытается ударить в попытках сохранить остатки гордости. Они стоят посреди комнаты, не двигаясь, до тех пор, пока Азик не склоняется ниже, целуя её во влажную щеку.       — Прости меня. Вы, люди, такие сложные.       — Демонюга, — обиженно шепчет она, опешив от этого жеста, и перестаёт дёргаться.       — Эй, я тоже могу обидеться, что за нафиг?.. — Азик отстраняется, видя, что Варя невольно улыбается, наблюдая за его выражением лица. — На самом деле, если говорить честно, я не хотел сближаться ради твоего же блага, но... я не знал, что всё обернётся настолько серьёзно.       — Что... О чём ты?       — Ничего. Просто...       Он внезапно замолкает, делает шаг назад, и одним движением снимает с себя толстовку. Когда и футболка остаётся в его руках, Азик поворачивается спиной.       — Видишь? Я не буду осуждать тебя за это развлечение. Посмотри, если хочешь.       Варя поражённо замирает. На бледной спине, будто бы навсегда разрезав кожу, между лопаток чернеют два вертикальных уродливых шрама.       — Прикольно, — выдыхает она тихо со смесью сожаления и какого-то неуместного в данной ситуации восхищения. Азик удивляется тоже.       — Прикольно?.. — он заглядывает через плечо, затем каким-то шестым чувством понимает, что именно подразумевала Варя под этим словом. — Да, наверное...       — Это было больно?       Азик снова поворачивается к ней. И от горького вздоха он сейчас не в силах удержаться.       — Да. Очень. Но сейчас нет. От любой боли останутся лишь шрамы, Варюх. И выбор, забыть о ней или же нет, только за тобой.       Варя впервые чувствует в его прикосновениях ласку. Варя больше не хочет, чтобы это кончалось.       — Я не оставлю тебя, — он склоняется к ней, погладив пальцами по щеке, и неуверенно спрашивает, — можно?       — Да, — после паузы кивает Варя, борясь с сомнениями.       Он целует её мягко, не делая ни малейшего лишнего движения до тех пор, пока её неуверенная рука не ложится на голое плечо, пытаясь привлечь ближе к себе. Губы Вари вздрагивают последний раз, поцелуй перестаёт быть солёным, и Азик кожей чувствует, как успокаивается дрожь в её теле.       — Но учти, — упрямо говорит она, внезапно отстранившись, — я всё ещё тебя не простила.       — О, вот как, — Азик делает задумчивое лицо, чтобы в следующую секунду хитро ухмыльнуться, — тогда с меня мороженое. В комплекте идут звёзды, ночь и пиво. Если хочешь.       — Я подумаю, — успевает сказать Варя прежде, чем объятия на её плечах становятся крепче.