Undying Fidelity

O, what is death but parting breath?

On many a bloody plain

I've dar'd his face, and in this place

I scorn him yet again!

Р. Бёрнс

      Когда он умирал в прошлый раз, начиналась песчаная буря. Это Локи помнил отчетливо. А теперь у него на глазах Танос, как скульптор, кулаками высекал изваяние Халка Побежденного. В некотором роде искусство — но и стихия тоже.       Телекинез всегда давался Локи плохо, но он все-таки был способен на такой пустяк, как подтащить к себе тессеракт, пока Эбеновый Зоб глядит в другую сторону, любуясь Таносом Победителем. Оставалось бы только схватить в охапку Тора, метнуться к израненному Хеймдаллю, дотянуться до полубесчувственного Халка — не бросать же зеленое чудовище — и провалиться с ними со всеми в спасительную бездну. Голубую, искрящуюся, льдистую бездну. Раньше он обуздывал энергию камня пространства, удалось бы и теперь, даже с пассажирами на борту. Здесь, в глубокой нише, куда он успел нырнуть во время драки Таноса с Халком, его не было видно, и Локи уже начал готовиться, представив себе треугольник с тремя прямыми углами — простейшее упражнение на искривление пространства. Но тупица Тор зачем-то схватил металлический обломок… Упрямству у него мог бы поучиться чибис.       И теперь что-то ужасное набирало скорость, чтобы смести их обоих. Когда Танос заколол Хеймдалля глефой Корвуса, Локи захотелось заплакать или расхохотаться, но он слишком устал. Вдруг стало холодно, и он плотнее закутался в подпаленный в сокровищнице и порванный в битве плащ.       Локи не знал, не знал, не знал, что ему делать. Отчаяние — для дураков и трусов, но сейчас он был близок к нему, как никогда раньше. Даже в прошлый раз, в Свартальвхейме, паника просто сменилась спокойствием: он умирал и знал, что умирает. Не его вина и даже не его заслуга, что он не умер.       Умрет он теперь, когда все маски сброшены. Да, он всегда был мастером масок, мастером игры на струнах чужих ожиданий, но реальность надвигалась на него со всех сторон и пахла гарью, свежей кровью и еще какой-то дрянью. Я сама неотвратимость, любил говорить Танос. Сама неразвратимость, как любила передразнивать его та дерзкая девочка с Китсона, погибшая из них, из новобранцев, первой… Сама неотразимость. Надо же было родиться таким безобразным.       Нет, из любого положения должен быть выход: даже если каждый поворот ведет в тупик, всегда можно поискать тайную дверь в стене. Он еще не проиграл. Сердце билось, словно желая вырваться на свободу. Почему-то вспомнился Асгард и ручейки с пестрыми рыбешками, которые так же безрассудно выпрыгивали из воды. У Локи дернулся уголок рта. Кажется, он сам станет жертвой своего последнего обмана — попыткой убедить самого себя в том, что его смерть будет иметь какой-то смысл. Танцы со смертью всегда заканчиваются объятиями с неизбежностью. В прошлый раз смерть прошла будто сквозь него, а теперь она была разлита в заполнившей все вокруг абсолютной серой пустоте — густой, как туман, которым он совсем недавно окутал этот самый корабль, чтобы привести его в Асгард незамеченным. Но он еще не проиграл.       Избежать этого цирка с клоунами было легко. Совсем легко. Не стоит убеждать себя, что все к этому и шло. В сокровищнице, стиснув тессеракт, он собирался отправиться в какое-нибудь приличное место, хотя бы на Ксандар: сидеть в баре, потягивать что-нибудь сладенькое и размышлять о поэзии. Или в Ётунхейм — трон свободен, ждет только его, Локи: Лафея он убил в бою, и, следовательно, в любой момент может провозгласить себя правителем, как и положено у ледяных великанов. В конце концов, во всем можно найти красоту. А со спасительным тессерактом бегать от Таноса, если тот вдруг решит завернуть на огонек, можно было бы вечно.       Локи помнил свои колебания: в воображении даже нарисовалась картинка, как он, почти не вздрагивая от холода, ступает по земле своего народа. Но что сделано, то сделано, картинка с каютой угнанного с Сакаара «Властителя» победила. Жалеть стоило только об одном: почему он не напомнил Тору, что тот собирался его обнять? Локи почти забыл, как это: обнимать маму, когда ты совсем взрослый, уже неловко, а больше было и некого. Впрочем, тогда, в Свартальвхейме, Тор будто пытался его удержать. Это можно было засчитать за полуобъятия.       Он еще не проиграл. Он умрет — да, безусловно. Он не думал о себе как о живом с того самого момента, как увидел в огромный иллюминатор «Властителя» корабль Таноса. Да, он умрет — но проигрывать при этом вовсе не обязательно.       Сердце вдруг стукнуло особенно громко и споткнулось — как будто остановилось само время. Локи показалось, что это его собственная отчаянная попытка задержать реальность, но нет: это был просто испуг, потому что он увидел себя. Как будто кто-то поставил перед ним его же иллюзию — в простой зеленой асгардской одежде, такой же, как на многих из тех, кого он совсем недавно спас и кто теперь был мертв. То, что это иллюзия, было несомненно: легкое, едва заметное зеленоватое свечение по краям фигуры не могло укрыться от его наметанного глаза. А еще на иллюзии была огромная черная корона с золотыми вкраплениями, выглядевшая словно карикатура на его излюбленный шлем. Эбеновый Зоб освоил его искусство и решил напоследок поиздеваться? Локи ненавидел Эбенового Зоба не потому, что он враг, а потому, что Эбеновый Зоб никогда не проигрывал: он молниеносно и не без блеска выполнял все, что бы ни поручил ему Танос. Но проецировать иллюзии он не умел. Для иллюзий нужны фантазия и изящество на уровне, доступном лишь немногим. И, решив, что терять уже все равно нечего, Локи поприветствовал своего двойника со всей учтивостью:       — Такие рога — это все-таки чересчур. Даже для меня.       — На мой взгляд, в самый раз, — улыбнулся двойник, но какой-то бледной, похожей на потускневшее золото улыбкой. Чужой улыбкой.       — Где ты их раздобыл, в Муспельхейме?       — Сами выросли.       — Хорошо. Допустим. — Локи поджал губы. — Хоть это и не в моем стиле, предлагаю выбрать прямой путь к истине. Ты — это я?       — Я — это ты из прошлого. И в некотором смысле из будущего.       — Вот как? Изволь потрудиться, чтобы я в это поверил.       Локи скрестил руки на груди. Двойник же поднял правую бровь так, что ее стало почти не видно за рогатой короной.       — По-твоему, кто-то еще из присутствующих смог бы научиться останавливать время?       И Локи поверил сразу, лишь оглядевшись, — потому что время не «как будто», а действительно остановилось. Застыло все — Тор, Танос, хлопья гари в спертом вонючем воздухе «Властителя». А двойник, зачем-то попросив его не волноваться, принялся рассказывать про мультивселенную, про какую-то ТВА, про вариантов, про временные ветки, про их бесконечные переплетения и разветвления, про то, как он, двойник, теперь все это видит, и не просто видит, а держит в руках. Локи предпочел бы, чтобы все это было бредом его разума, израненного смертоносными стрелами страха и не выдержавшего осознания неизбежной гибели, — но это была далеко не первая его неизбежная гибель, и прежде разум таких штук не выкидывал. Такая безделица, как страх, никогда не привела бы к постыдному умопомрачению. Хуже всего было то, что ему невыносимо хотелось поверить своему двойнику. Бред был настолько бессвязным, что выглядел почти последовательным: придумать можно было и получше. Так вот я какой, подумал Локи, и сдался перед очевидностью, а в сердце зашевелилось что-то похожее на восхищение.       — Значит, таких, как я… нас… много? — спросил он.       — Очень, — серьезно подтвердил двойник. — Ты как будто видишь перед глазами несколько картинок, когда принимаешь серьезное решение, правда?       Локи медленно кивнул. Да, такие отчетливые видения, как ётунхеймское, случались, хоть и нечасто: картинки сменяли одна другую, накладывались, растворялись, пока одна из них, ненужная, не исчезала из сознания, рассыпавшись разноцветными искрами. Занимало это доли секунды.       — Правда. Так и возникают ответвления?       — Да. Ты не бог озорства, ты, можно сказать, бог вероятностей, — голос двойника звучал тепло и уверенно. — Бог шансов, если хочешь. Один мой друг рассказывал, что наших вариантов намного больше, чем любых других.       — Друг?       — Да. Друг. А еще он всегда смеялся и говорил, что мы с тобой умеем уцепиться в чужих словах за самое несущественное…       — …но при этом самое главное, — договорил Локи.       Друг. У кого-то из нас есть друг. «У кого-то из нас» — это подумалось так естественно, как будто он всегда знал о существовании мультивселенной. Мучительные, горькие, сладкие самоистязания — «а что, если бы…», которые Локи всегда считал проявлениями слабости, оказались не чем иным, как прозрением. У него не было друзей. У него не было никого, кроме семьи, а потом не стало и семьи, — но мысль о том, что он не единственный Локи в мире, внезапно примирила его со всем, с чем он еще был не готов примириться: значит, все его ошибки были выбором, а не приговором.       — Почему ты здесь? — спросил он наконец.       — Потому что ты здесь. И потому что ты все сделал правильно. Все, что ты задумал, тоже правильно.       — Значит, я наконец не проиграл?       — Ты не проиграл.       — Но я умру?       — Я не могу сказать, прости меня. — Во взгляде устремленных на Локи глаз двойника, печально-полупрозрачных, сквозило сочувствие.       — Я и так знаю. — Локи попытался усмехнуться. — Во-первых, иначе ты бы не появился здесь и не рассказал мне все это. Ты бы понимал, что мне придется и дальше жить с этим знанием, которое мне, положа руку на сердце, было бы ни к чему. А во-вторых…       — Да, я не подумал, что ты тоже парень с головой, — грустно улыбнулся двойник, постучав почему-то по короне.       «Парень с головой». Двойник говорил намного проще, чем он, — почти по-мидгардски. Локи знал за собой свойство легко перенимать чужую манеру речи и изо всех сил старался не цеплять выражения, казавшиеся ему не слишком изысканными. А этот, похоже, нацеплял. Интересно, долго ли противился, подумал про себя Локи, и продолжил:       — А, во-вторых, одолеть Таноса магией не получится. Я еще в прошлый раз пытался, а сейчас он намного сильнее. Я мог бы попытаться его обмануть, но тогда…       — …тогда погибнет Тор, верно?       Локи почти не досадовал, что они договаривают друг за другом фразы, — как будто так и было нужно. Одной душе — одни формулировки, было в этом что-то бесконечно справедливое.       — Да. Танос же одержим идеей равновесия. Он оставит жить только одного из Одинсонов, не сомневаюсь. И если мне удастся выторговать свою жизнь, что едва ли, он будет счастлив, убив Тора у меня на глазах. Ему нравится причинять боль, ты же знаешь.       — Это правда. Но ты не смог бы его обмануть. Смог один из нас — впрочем, ему больше ничего не оставалось, кроме как изучать магию. Он просидел в темнице до самого Рагнарёка.       — Почему? — ошеломленно спросил Локи. — Он отказался мстить за мать?       Двойник медленно покачал головой.       — Ему было не надо. Он не сказал тому проклятому эльфу, по какой лестнице нужно подниматься. Он не пережил того, что пережил ты, и поэтому тогда, после Рагнарёка, смог оставить Тора одного. А его Тор совсем не удивился.       Локи немного помолчал, а потом запрокинул голову, чтобы слезы закатились обратно. Не получилось, и он просто их сморгнул.       — Мой тоже, должно быть, не удивился бы.       — Он тебя любит.       — Но не понимает.       Двойник сделал неловкое движение — как будто хотел положить руки ему на плечи. Но, опомнившись, медленно проговорил:       — Может быть, это вдвойне ценно. И вдвойне тяжело…       Локи кивнул.       — Наверное. Они победят?       — Они еще могут победить, — уточнил двойник.       — Тогда где ключ к победе?       — Это ты.       — У меня только это, — Локи с кривой улыбкой показал своему двойнику серебристый асгардский кинжал, материализовав его в руке. — Хорош ключ. Больше ничего не осталось. Это нелепо. Скажут: на Таноса с ножом… Но ведь у меня нет выбора?       — Нет. Это единственное, что я могу тебе сказать. Иначе я не смог бы к тебе прийти, не создав ответвление. Все твои предыдущие решения привели тебя на этот путь. Он единственный, и он только твой. Я просто хочу побыть на нем рядом с тобой, если ты позволишь.       — Зачем? — спросил Локи, сам не зная почему. — Нет, я рад, просто… зачем?       — Затем, что тебя оттолкнул Тор, с которым ты только что примирился, и тебе очень страшно умирать в одиночку.       — Страшно, — признался Локи. — А Тора я не виню, но…       — …но не можешь простить. Я понимаю.       Локи опустил подбородок. «Не повезло же мне с братом» все еще звенело в ушах.       — Да нет, он прав, я не должен был брать тессеракт. Но… в сокровищнице сразу полыхнуло. От огня очень больно, и я… Я не струсил. Я знал, что я лечу умирать.       — Я знаю, знаю, — еще мягче сказал двойник. — Просто было бы очень глупо не воспользоваться шансом выжить. Один из нас не успел воспользоваться и погиб в огне. Танос нашел камень на руинах Асгарда и все равно напал на «Властитель». Он был очень удобной целью: весь народ на одном корабле… А Тор не смог отбиться.       — А я что сделал не так?       — Ты все сделал как надо. Один из нас попытался скрыться с тессерактом в Ётунхейме…       — У меня была такая мысль, — вставил Локи. — Но…       — Но тебе очень захотелось к брату, — улыбнулся двойник.       Локи кивнул.       — И еще я решил, что тессеракт может пригодиться как источник энергии, если «Властитель» не дотянет до Земли. Когда его заправляли подручные Грандмастера, одним норнам известно, и то едва ли. А что стало с тем… Локи, который отправился в Ётунхейм?       — Танос нашел его, убил, забрал тессеракт и все равно пришел убивать асгардцев. А Тор так и не смог найти опору, когда потерял половину своего народа, и спился. Потерял себя и оказался бесполезен, когда… когда пришло время.       — А что было бы, если бы я не отдал Таносу тессеракт?       — Не знаю. Никто из нас этого не сделал. Нет такой ветки, в которой мы не отдаем Таносу тессеракт.       — Я несколько секунд колебался, — слабо улыбнулся Локи, вспомнив, что привычной картинки перед глазами тогда действительно не было.       — Именно это и важно. Легко делать выбор, если у тебя нет выбора. Итак, что ты выбрал теперь?       — Я убью Таноса, — коротко сказал Локи. — Он слишком самонадеянно снял доспехи, и я знаю, куда бить. Черный отряд меня, конечно, растерзает, но я успею ударить Эбенового Зоба, и он освободит Тора. А Тор сумеет с ними справиться — даже такой. — Локи подбородком указал на фигуру брата.       Тор, конечно, ткнул бы пальцем, но это Тор нахватался вульгарных мидгардских жестов, а Локи не растерял приличное воспитание.       — Как ты думаешь, сколько у тебя шансов?       — Как всегда, один к двум. Или справлюсь, или не справлюсь. И тогда Танос убьет меня, но пощадит Тора. А Тору будет ради чего жить, и он не сдастся.       — Да. А когда придет его время, вы увидитесь в Вальгалле.       — Разве я заслуживаю?       — Какой же ты все-таки глупый…       — Я сделал столько ошибок, причинил столько боли… — больше всего Локи боялся, что у него дрогнет голос.       — И это сделало тебя тобой. Верь в себя, в свою способность давать надежду. Даже то, что вы рассорились с братом и ты прилетел в Асгард один, дало надежду половине твоего народа. Ты понимаешь, что иначе они погибли бы все?       — Да, поэтому я и прилетел, — против воли улыбнулся Локи, вспоминая свою выходку так, как будто она была давным-давно. — Но ведь я и тут колебался. Гладиаторы предлагали на Контраксию…       — Ты не колебался, ты делал то, что чувствуешь. Но ты всегда боялся чувствовать.       — Потому что это слишком больно.       — Я знаю.       Локи посмотрел на Тора и еще раз настойчиво спросил:       — Я дам ему победу?       — Ты дашь ему шанс. Есть четырнадцать с чем-то миллионов веток, где побеждает Танос, и только одна, где побеждают они. У твоего Тора есть шанс на победу — благодаря тебе и твоим решениям. Даже твои ошибки всегда повышали шансы для тебя, для тех, кто рядом с тобой, и для твоей временной линии.       Локи прикрыл глаза ладонью — почему-то стало невыносимо больно от замерших языков пламени.       — Шанс…       — Это все, что у тебя есть. Ты даже не знаешь, насколько это много. Один шанс из четырнадцати миллионов — это на бесконечность больше, чем вообще не иметь никакого шанса. Прости меня, что я больше ничего не могу для тебя сделать.       — Спасибо тебе. Теперь я знаю, что увижу маму.       — Тебе спасибо. Ведь это ты когда-то дал мне надежду, что я могу измениться.       Когда двойник исчез, время снова начало течь. Пусть я больше не могу выбирать, каким путем идти, но я могу выбирать, кем хочу быть, подумал Локи. Что ж, значит, он умрет Локи Одинсоном. А это не так уж и мало — даже по меркам мультивселенной.