***
Не желая отступать, февраль партизаном затаился от весны во дворах и переулках спальных районов Казани. Грязноватый снег держал оборону на земле, а мерная капель, как строевой барабан, отбивала военный марш. Задумчиво, Дина плелась по знакомым улицам, глубоко в костях ощущая враждебность не только природы, но и уставших панелек с их обитателями. Время было тяжёлое: лозунги реформ, придуманные под красным знаменем, торжественно разносились над подножной грязью всеобъемлющего кризиса и словно не замечали его. Дина фыркала, думая о незадачливых политиках, их провальных попытках преобразования разваливающейся системы и тотально несчастном народе огромной страны. Достигнув нужного подъезда, девушка по памяти набрала код и юркнула внутрь. Неспешно поднялась на третий этаж по бетонной лестнице и оказалась напротив бордовой двери. Этот маршрут от своего дома и до этой самой двери она повторяла не раз — в последнее время всё чаще втайне от универсамовских ребят. Перспектива того, что по уродливой цепочке дворовых слухов её братья Марат и Вова, узнают о том, какие отношения связывают девушку с Кощеем, тревожила. Возможно потому, что Дина и сама понимала болезненность своей связи с Костей. Близко знакомый ей с детства он до сих пор оставался верным товарищем и надёжным плечом, испытывая к ней нежные чувства. Но последние годы сильно изменили его: по возвращении из тюрьмы вместе с множеством татуировок у него появилась ранее не замеченная Диной жестокость. Мужчина стал больше пить, а недавно по району пошёл слух, что он колется черняшкой — кустарным заменителем героина. Однако девушка все равно продолжала ходить к нему как раньше. Продолжала терпеть и не замечать того, кем Костя становился не с ней, только ради того, кем он становился рядом, в этой маленькой прокуренной квартире в теплом свете лампы. Дина постучала в глухую обивку и стала ждать. Через минуту дверь открылась, и на пороге всплыл кудрявый мужчина. Не очень трезво Кощей прислонился к дверному косяку и ухватился рукой за дверь, чтобы удержать равновесие. Он прищурился, а затем, узнав свою гостью, расплылся в безмятежной улыбке. Дина вопросительно вскинула брови. Костя отшагнул назад, пропуская девушку в квартиру. Скинув обувь и куртку, Дина прошла из тёмной прихожей на кухню, воздух в которой был поддернут сигаретной дымкой. Кощей уже удобно устроился на табурете, держа сигарету в одной руке, а второй наливая себе водки в рюмку. К тихому ужасу девушки его движения ловкие, отточенные и привычные. Её друг скатывается в чёрную пропасть, а она не знает, как помочь. Впечатление усиливалось тюремными наколками, большую часть которых было видно из-под белой майки. Дина знала, что все они имеют определённое значение — Кощей сам однажды рассказал ей про каждую. В тот вечер, сидя с ним на кровати в ворохе одеял, она надолго замолчала: на девичьи плечи в полной мере опустилась тяжесть осознания, что на теле мужчины появилась карта, точно определившая его место в паутине преступного мира и навсегда отделившая его от другого — мира нормального. Тогда она поняла, что дела Кощеевы — уже совсем не мальчишество, что он никогда не исправится и не заживёт обычной жизнью. — Что ты делаешь? — спросила Дина несколько удивленно. Мужчина громко поставил бутылку на стол и хмуро взглянул на девушку: — Как всегда! — пьяно протянул он с хриплым смешком. — Только я наливаю себе водки, и всем становится страшно. — Бросай пить, Кость, — со вздохом произнесла Дина и как-то надломленно махнула рукой в сторону полупустой бутылки. — Спиваешься же к чертям. Кощей нахмурился, пьяно покачнулся: — А ты кто такая, чтобы меня жизни учить, а? Дина испуганно сглотнула, не ожидав услышать в голосе мужчины угрозу. Костя никогда до этого не разговаривал с ней так. У него было много изъянов, и он точно не был хорошим человеком. По шкале среднестатистического советского гражданина — Кощей был где-то в самом низу, или даже скорее уходил в минус, но Дину он ни разу в жизни намеренно не обижал, и мысли такой не допускал, наоборот на пару с Вовой всегда оберегал её и чуть ли не пылинки сдувал со светлой макушки. — Дурак, — выдохнула Дина с затаенной грустью, которая теперь медленно выжигала душу. — Смотрю, ты шибко умная, — мужчина сверкнул тёмными глазами в её направлении и опрокинул стопку. Шумно вздохнув, он положил в рот кусок чёрного хлеба, и ещё раз наполнил рюмку. Костя посмотрел на Дину и продолжил, — Язык-то свой, давай, прикуси, терпение моё не испытывай. Но девушка, привыкшая, что ей в отношении Кощея было позволено чуть больше — многим больше — чем остальным, не готова была отступать: — Костя, ну ты же в мразь превращаешься, — она зло схватила стопку со стола и выплеснула содержимое в раковину, затем звонко вернула её на стол. И так тёмные глаза мужчины стали ещё темнее, он вскочил с табурета и взял девушку за горло, прижимая её к стене. Глаза Дины расширились от ужаса. — Рот закрой свой поганый, — отчётливо процедил он шёпотом. Мужчина смотрел словно сквозь неё, пелена пьяной злости застила какие-либо тёплые чувства, — Ты, думаешь, сука, из меня можешь верёвки вить как из братца своего? А ещё ничё себе там удумала? Дина молчала, пока его пальцы всё сильнее впивались в её горло. — Так вот не борзей и место своё знай. Дура. Сжав шею девушки напоследок, он затем резко отпустил её так, что Дина со вскриком ударилась затылком о стену, к которой была прижата. Кощей вернулся на табуретку и зашарил по карманам штанов в поисках сигарет. Дрожащей рукой девушка коснулась своей шеи, на которой горели следы чужих пальцев. На глаза навернулись слёзы. Хмурясь, Костя стал рыскать глазами по столу, ведь точно помнил, что покупал вчера пачку. Даже не глядя на Дину он грубо бросил: — Катись отсюда нахуй, — ему страшно хотелось курить. От злости он перевернул тарелку с селедкой, опрокидывая рыбу и маринад на грязную клеенчатую скатерть. — Другую бабу себе найду — такую, чтобы мозг не ебала. Пощёчина прозвенела в запостылом воздухе квартиры. Дина выскочила в подъезд, захлопнув за собой входную дверь. Кощей сидел на табурете, удивленно вытаращив осоловелые глаза и вскинув брови. На его щеке разгорался пожар в форме небольшой ладони. Через пару минут мужчина встряхнул головой — его темные кудри разметались в разные стороны — и налил себе ещё одну рюмку яда.***
Несколько дней спустя весна, казалось, всё ещё не преуспевала в своей борьбе. Вновь выпавший снег громко хрустел под чёрными ботинками. Дина быстрым шагом шла вдоль кирпичной пятиэтажки, спрятавшей глаза за шторами. Вдруг сзади раздался до боли знакомый голос, который, кажется, заставил вздрогнуть не только девушку, но и невольную свидетельницу встречи пятиэтажку: — Дина-Дина, — промурлыкал Кощей, поравнявшись с девушкой, — а ты чё ко мне больше не заглядываешь, а, красота? Полуулыбнувшись, мужчина наклонился и заглянул ей в лицо. Девушка продолжала идти, не обращая на него никакого внимания. Кощею такое поведение тут же надоело, и он выскочил перед Диной, заставляя её остановиться. Она вскинула голову, наконец встречаясь с мужчиной глазами. Во взгляде девушки было что-то непонятное, ни капли привычного Косте тепла. Кощей нахмурился, искорки веселья потухли в его тёмных глазах. Не отрывая взгляда от когда-то самых родных глаз, Дина подняла голову выше и отогнула высокий ворот своего свитера: — «Чего не заглядываю» спрашиваешь? На её шее багровели следы его пальцев, отметины предательства. Кощей долго смотрел на оставленные им синяки: что-то непонятное и давно забытое неприятно закопошилось в его душе — чувства вины и стыда. Мужчина встретился с Диной взглядом, потом опустил глаза в землю и наконец прохрипел: — Не ходи ко мне больше. — И не собиралась, — отчеканила девушка, одергивая свитер и разворачиваясь, чтобы уйти. Дина пошла прочь, слёзы потекли из её глаз, и ветер защипал солёные ручейки на щеках. Она не оборачивалась, несмотря на непреодолимое желание вернуться к нему, исправить всё, починить, дать последний шанс. А уже за следующим поворотом весенняя капель стучала призывным набатом, побуждая девушку идти вперед: всё дальше и дальше от того, кто затягивал её в чёрную пропасть.