Kiss my shadow

      Диаваль думал, что его обезглавят за это.       За то, что он дотронулся своими губами до её руки.       Губы вообще, как выяснилось, универсальная штука. Ими можно есть, причмокивать, надувать их — выражать целую гамму эмоций через одни только губы. А ещё люди делают ими это — целуют. Они вытягивают их трубочкой и направляют в сторону друг друга, с каким-то ярым фанатизмом встречаясь.       Ими же (Диаваль предполагал) они издают достаточно странные для его ушей звуки: это что-то между собачьим выражением недоумения и кошачьим звуком ненависти. Гортанные, протяжные, рычащие… удовлетворённые? Словно ты только что наконец съел червяка, за которым так долго охотился. Или предвкушаешь это.       Птицы не издают таких звуков. Вороны не издают.       А Диаваль издал.       Этот странный, неприлично громкий вздох сам собой вырвался изо рта, когда он убрал непристойное касание с тыльной стороны ладони своей госпожи.       Покраснев, он задумался, выражением чего для людей служили такие звуки? но заметив, как покрывается золотом стеклянный взгляд Малефисенты, поспешил ретироваться — откланялся и убежал в чащу, спеша скрыться за темными стволами волшебных деревьев.       Странно.       Приложив холодные ладони к горящим щекам, Диаваль опустился на выступающие из земли корни. Он видел много раз, как этим жестом слуги при дворе выражают высшим чинам свою покорность и уважение. Он сделал то же: слегка опустился в поклоне, склонил голову так, чтобы её глаза упирались в его чернильную макушку, нежно и ненавязчиво подобрал её ладонь и слегка — почти невесомо! — дотронулся губами тыльной стороны, задержавшись, однако, чуть дольше положенного.       О! Её кожа оказалась такой мягкой и гладкой на ощупь! В груди ворона что-то зажглось от осознания сладковатого привкуса, впитавшегося в губы от соприкосновения с бледными, изящно выступающими костяшками госпожи.       Диаваль прикрыл глаза и облизнулся, почувствовав, как глупая улыбка плывёт на его лице, но тут же подскочил, выпрямившись, как струна, и с ужасом поймав себя на этой мысли.       Он ворон! Гордая, упрямая, мудрая птица, которой не должен нравиться вкус чьей-то кожи на языке! Он просто продемонстрировал своё почтение, он сделал это безо всякой задней мысли, он не должен был краснеть, не должен был сейчас задыхаться от смущения!       Ох, лучше бы она обезглавила его в тот самый момент, ведь его шея была так удачно подставлена для удара топором — неужели не было заметно?       Тогда бы он избавился от всех противоречий, тогда бы сейчас он не понимал, почему люди способны делать это — трогать друг друга ртом — постоянно: вкус уходит слишком быстро. Тогда бы он не почувствовал послевкусие. Трепет из самой груди не подошёл бы к его горлу, а мышцы не свело бы от странного ожидания, как будто при следующей встрече он сможет сделать то же самое и не потерять рассудок.       Малефисента начала задумываться, не опрометчивым ли было решение двенадцать лет назад брать в слуги глупую птицу с наиглупейшими повадками, которые вгоняли в ступор.       Ведь она действительно не знала, как реагировать на то, что ворон теперь регулярно приносит ей какие-то безделушки.       «Теперь» — это с того момента, когда ей впервые захотелось взаправду обернуть его какой-нибудь мелкой гадостью и раздавить, оставив лепешкой на съедение сородичам.       «С того момента» — это когда он впервые коснулся поцелуем её руки.       Совершенно непонятный и отвратительный жест. Непонятный, потому что она буквально не понимала, что Диаваль хотел сказать этим. Отвратительный, потому что это самое ощущение недосказанности было отвратительным.       К примеру, вот что ему стоило просто сказать ей о своём престранном желании расчесать её волосы, вместо того, чтобы красть у крестьян гребень и полчаса переминаться с ним в руках в каменной арке её пещеры, пытаясь донести свои мысли?       Хотя, пожалуй, да, чего-то ему это определенно бы стоило.       — О-они… они используют это, чтобы привести в порядок своё оперение, и… и я подумал…       — И ты подумал, что мои волосы нуждаются в приведении в порядок, — Малефисента подняла подбородок, смотря на него с прищуром.       — Н-нет! — воскликнул он, тут же стушевавшись, опустив глаза и став что-то мямлить себе под нос.       В последнее время его голос рядом с ней начал слишком часто запинаться. Она знала, что только рядом с ней, ведь неоднократно слышала его длительные и прямые разговоры с другими жителями Топей. Хоть с ним и общались немногие.       Его голос звучал ровно и вовремя менял интонацию, а лицо — лицо не пропускало через себя весь спектр эмоций за одну секунду так, как это делало в её присутствии. И она прекрасно помнила, что так не происходило раньше: о, такое просто очень трудно забыть, когда двенадцать лет подряд, будучи злобной владычицей болот, каждый вечер ты вынуждена выступать слушательницей наиглупейших вороньих баек! Он говорил обо всём и делал это без остановки. Но, к его чести, иногда это всё же было интересно. Иногда она действительно слушала, а не делала вид. Иногда её действительно удивляло, насколько активную жизнь ведут вороны.       — Это называется гребень, — перебивает она его.       Диаваль отводит только что поднятый взгляд в сторону.       — Расческа…       Фея хмурится.       — Что?       — Люди называют это расческой.       Она проморгалась и посмотрела на него так выразительно, как только смогла, потому что, а что, собственно, произошло? оу, ничего страшного, всего-то её слуга попрекает её незнанием очевидных вещей.       Диаваль стушевался, но отступать, очевидно, не хотел. Малефисента приосанилась.       — И что ты собрался с этим делать?       — Я подумал, что мог бы… Мог бы помочь тебе привести в порядок волосы… Хоть они не нуждаются в этом! — он взглянул на неё исподлобья, по-птичьи наклонив голову, выставив перед собой руки и слегка опасливо отступив к выходу, будто бы упасть со скалы для него было лучше её немилости.       Фейри натужно выдохнула. Что только творится в его маленьком вороньем мозгу? Наверное, в ближайшие дни стоило повременить со спонтанными превращениями: возможно, бесконечное воздействие магии так сказывается на нём? Иначе чем вообще можно оправдать его настолько странное поведение?       Диаваль не был таким раньше: образ ворона сложился в памяти с плотным телосложением, разного рода размышлениями по вечерам и твёрдой позицией, которую он излагал аккуратно, но настойчиво. Сейчас же его фигура была под стать одухотворённому комку нервов: он много бубнил, не встречался с ней взглядом и держал стан не уверенно, а так, будто заполучил человеческое тело пару минут назад.       И всё же над его предложением стоило задуматься: Малефисента давно забыла о должном уходе за собой, тратя все силы на залечивание ран и ненависть, что только и держало её на плаву. Она могла честно признаться, что исчезни сейчас Стефан, ей бы потребовалось время на то, чтобы вспомнить, каково это — просто вести быт, не отвлекаясь на создание ловушек для королевских солдат и присматривание за маленьким вездесущим чудищем.       Возможно, Диаваль был прав.       Возможно, её волосам действительно требовалось что-то больше регулярного мытья.       Она пригласила его сесть на край кровати и потянулась к кожаной ленте на рогах, что скрывала волосы. Он засуетился, подняв с каменного пола какой-то кулёк, на который Малефисента ранее даже не обратила внимания.       — Так почему ты решил, что мне это нужно? Неужто всё выглядит настолько плохо на твой взгляд? — она отложила повязку в сторону.       Ворон вывалил содержимое кулёчка рядом с собой, и Фея поспешила с тщательно скрываемым любопытством разглядеть, что же там лежало. Среди плавно изогнутых в какие-то формы деревянных ёмкостей обнаружилось множество трав, вроде мелиссы, лаванды, засушенных соцветий одуванчика и даже крапивы. Когда-то давно Малефисента изучала их назначения и могла сказать, что Диаваль определенно знает толк в уходе за «оперением».       Он заговорил, звуча увлеченно и взволнованно.       — Для, ээ, феи, ты ведь фея, так? всё достаточно хорошо, но, Госпожа, как птица птице, могу сказать, что твои перья в отвратительном состоянии!       — Давно не обращался блохастым псом, я погляжу?!       Она услышала, как он хмыкнул, явно сдерживая смех, и его однобокая улыбка возникла перед глазами сама собой. Малефисента нахмурилась.       О, видимо, её предположения всё же были ошибочны: вот он, родимый (родимый?) Диаваль, излечился от своей хандры прямо на её глазах и явно готов к новому превращению.       — Пусть это и будет стоить мне столь омерзительным обличием, зато я таки узрею твоё оперение в приемлемом виде!       — Диаваль. Снизу и со слюной, бесконечно текущей из пасти. Уж я постараюсь.       — Тем не менее, — он наконец коснулся её головы, перестав шуршать чем-то, и осторожно, будто смакуя ощущения, провёл пальцами от макушки вниз. Внутри Малефисенты что-то задрожало и тут же стихло. — Твоё оперение заслуживает больше, чем… э, то, что имеет.       Фейри стиснула зубы, чтобы не обратить старую птицу прямо сейчас.       — Прекрати называть мои волосы оперением.       Он определённо пожал плечами прямо сейчас, хмыкнув под свой острый нос что-то вроде: «Извини за то, что во мне ещё сохранилось хоть что-то птичье». Малефисента подняла глаза к потолку, с которого на неё смотрели каменные сталактиты, и выдохнула.       Дальше время текло медленно, и в итоге фейри всё же, наверное, стоило признать, что всяческие ухаживания за её волосами были приятными. Что то, как его пальцы ненароком касались кожи головы было приятным. Что пахло от её локонов теперь вкусно. И что Диаваль явно был беспредельно счастлив. Он ворковал что-то за её спиной о погоде, о крестьянах, о воронах, будто не для неё и даже не для себя, а только для настроения. В голову Малефисенты сразу же полезли воспоминания о холодных зимних вечерах, когда Диаваль перебирался жить в её пещеру, и быт владычицы болот переставал быть нудным и однообразным. Они играли во что-то чудно́е, что он подглядывал у людей в Персефоресте, раскладывая на полу расчерченный под карту лопуховый листок и деревянные фишки. Они пили травяной чай, до этого яростно споря о том, какой кисет открыть на этот раз, и много разговаривали. Правда, говорил в основном он. Признаться честно, взяв в слуги ворона, фейри не ожидала столкнуться с такой болтливостью. Он рассказывал легенды, сказки, которые когда-то, ещё будучи обыкновенной птицей, услышал. Рассказывал о воронах, о том, как ловить — воровать у рыбаков — окуньков зимой, о том, что падаль отличается от свежей туши разве что запахом, а мозг на вкус лучше, чем глаза, как будто Малефисента собиралась когда-нибудь пробовать. А когда стало совсем холодно, ворон нашёл весьма интересный способ, как им обоим не мёрзнуть.       В целом, можно сказать, что он достаточно заботливый и расторопный слуга.       Через её плечо перекинули копну волос, и фея поёжилась: спину неприятно тронул холодный ветерок. Только сейчас стало заметно, что Диаваль отчего-то замолк. Малефисента уже покосилась за спину, чтобы спросить не впал ли он там в спячку, когда по телу пробежались искры, а позвонок встрепенулся, выпирая из кожи.       Диаваль прикоснулся губами к её загривку, ощутимо продавив под руками устланную мхом и его собственными перьями постель по бокам от её бёдер.       На этот раз касание само собой вышло слегка мокрым и задержалось на коже чуть дольше прошлого. Его грудь, так небрежно круглогодично оголённая рваным углом чёрной рубахи, слегка касалась её спины, отчего щёки Малефисенты заардели.       (Возможно, ей стоило обновить его гардероб.)       Пальцы сжались на подоле платья, фейри закусила губу, чуть запрокинув голову. Периферией зрения она заметила, что и его пальцы напряжённо втыкались в жёсткую постель, соскребав ногтями слой мха и оставив полосы.       (Возможно, вздувшиеся в этот момент вены на его ладонях выглядели привлекательно.)       Редкое дыхание ворона врезалось в её лопатки, а мягкая линия губ перемещалась по коже, оставляя за собой мокрый, почти пульсирующий след.       Поцелуи Диаваля пьянили разум, напуская на глаза пелену белого тумана.       Он выдохнул через нос, кончик которого почти царапал, и она почувствовала, как жар опалил плечо. Диаваль отстранился, но лишь для того, чтобы примкнуть вновь, на этот раз к нетронутой ранее шее, и сам же восторженно простонал от эмоций в изгиб.       (Возможно, именно это и пронзило Малефисенту искрами внутривенной дрожи вновь.)       Она распахнула глаза в почти животном ужасе, почувствовав вес его обмякшего тела, почувствовав сырость оставленных им мокрых разводов на коже, почувствовав горячее касание утыкающихся в её шею губ. Она рвано выдохнула, не заметив собственный «ах», растворившийся в воздухе, и дёрнула плечом, обратив слугу вороном в это же мгновение.       В ухо ударило удивлённое «КАР!», и фейри нахмурилась.       — Убирайся прочь.       Шелест крыльев разносился за спиной ещё какое-то время, после чего Диаваль вылетел из пещеры, оставив после себя бардак и послевкусие. Малефисента подобрала ленту, под которой регулярно прятала волосы, поднялась и, спешно пройдя к зеркалу, осела перед ним на пень. Стараясь не всматриваться в отражение своего лица, полного румянца и смятения, она пропустила повязку под прядями, что тотчас, всколыхнувшись, пахнули лавандой, и примостила её к рогам, продолжив дальше запутывать волосы.       Эта лента из змеиной кожи: Диаваль принёс её осенью, с читаемым на лице беспокойством сказав, что сквозной ветер способен продуть уши, и с напускной небрежностью добавив, что он не собирается вновь её выхаживать (как будто кто-то когда-то его вообще об этом просил).       Закончив, Малефисента покрутила и потрясла головой, проверив, чтобы каждый локон оказался скрыт, и конструкция держалась надёжно, и, лишь на секунду задумавшись, обвела взглядом богатую рамку висящего над столом зеркала.       Его тоже принёс Диаваль, однажды заметив, как она смотрит на себя в отражении воды, пытаясь подобрать аксессуары к платью. Сколько бы Малефисента не пытала, он до сих пор не признался, откуда его взял и как вообще дотащил до Болот.       Если подумать, ворон делал ей достаточно много… подарков.       Фейри обернулась, посмотрев на разбросанные по постели безделушки. Форменными деревяшками, высыпанными им из кулька вместе с травами, оказались обыкновенные толкушки, мисочки и ложечки. Она подошла ближе и подобрала их магией, подняв на уровень лица, чтобы рассмотреть. Изделия были аккуратными и чистыми. Вряд ли Диаваль смастерил их сам, и Малефисенте любопытно, как скоро его могут поймать на воровстве? Будь она вороном, не стала бы разменивать свою безопасность на подобные глупости.       Впрочем, достаточно полезные глупости.       Фейри огляделась, будто бы боясь, что Диаваль уличит её, собрала в охапку все принадлежности и, наспех запихнув их в куль, спрятала его на полке почти под самым потолком между стопками жёлтой бумаги, чернильницей и вазочкой с длинными перьями.       Потом скажет, что просто выбросила все до единой безделушки.       Он, конечно, нахохрится и будет долго ворчать, но всё равно вернётся к ней в пещеру, согревать постель смольными перьями и рассказывать вороньи истории.       Она присела, проведя ладонью по ноющим после долгого дня икрам. На мгновение в голове вспыхнула мысль: дай она дозволения, поцеловал бы Диаваль её ноги? Одновременно с лукавой улыбкой на лице возник и ответ — да.       Но, возможно, ей не стоило об этом думать.       Но, возможно, ей вообще уже пора.       Солнце уже подошло к розовому горизонту, а до темноты необходимо успеть добраться до домика трёх пикси, чтобы забрать Аврору на прогулку по Топям. Удивительно, насколько естественным это казалось теперь. Поначалу один Диаваль грезил заботой о маленьком Чудище, еженощно без спросу удаляясь за стену. Фейри пошла за ним лишь однажды, и лишь для того, чтобы поймать с поличным и отчитать. Теперь, вот уже первый десяток лет как она ходит за ним туда каждый вечер. Иногда и не только вечер. Иногда и без сопровождения ворона. Иногда и не для того, чтобы убедится в том, что Чудище ещё жива.       Тьфу, гоблины и мухоморы, Диаваль плохо на неё влияет.       Она оказалась у домика точно с наступлением сумерек. Диаваль уже сидел на ветке и вглядывался в окошко под самой крышей с распахнутыми ставнями и струящейся по ветру занавеской. Эти ставни были письмами-посланиями Авроры к нему. Малефисента так и не сумела понять, когда они успели создать друг для друга такой понятный и вместе с тем не доступный для понимания непосвящённым язык.       Ставни открыты — можно влетать, закрыты — сегодня не стоит, занавеска вывернута наружу — Авроры нет в комнате, Аврору нужно искать в лесу, занавеска внутри — тётушки ещё не спят. Она сама-то узнала тайну этих мельтешений несчастного куска ткани лишь путём наблюдения, а после, конечно же, заставила слугу вжаться в дерево и подтвердить её догадки. (Он сознался только после разыгранного ею спектакля о том, как она теперь сможет такому предателю доверять?)       Дверь домика со скрипом открылась, и во двор вышла Фислвит с большой корзиной для белья в руках. Фейри проводила её взглядом до верёвок, протянутых между деревянных, неуклюже воткнутых в землю колышек недалеко от ручья, и обратила Диаваля, посмотрев на него вопросительно. Ворон привычно отряхнулся, поправив рубашку, как будто от этого движения вся его многолетняя небрежность могла выглядеть лучше. Взгляд Малефисенты вновь — всего на мгновение! — приковала его оголённая почти до пупа грудина.       Право слово, её не волновало сложение его тела в момент самого первого обращения, когда Диаваль был совсем (простигосподи) голым. Сейчас же этот рваный угол старой ткани, открывавший вид на большой участок его кожи, доводил её до мини-истерик где-то очень глубоко внутри.       С одной стороны, Малефисента уже не маленькая девочка, чтобы засматриваться на мужскую грудь с плохо скрываемым интересом.       С другой стороны, ей действительно было интересно.       Интересно узнать, полностью ли его тело покрыто шрамами? Такой ли он тёплый на ощупь, как в своём истинном лике птицы? Правда ли его воронье сердце бьётся быстрее?       — Госпожа?       Фейри проморгалась и спешно вернула взгляд к его блестящим чернильным глазницам.       — Почему ты стоишь здесь? Чудище ведь гуляет по лесу и, очевидно, совсем одна. Почему не бежишь хлопотать за неё?       Диаваль вмиг стушевался, и Малефиента победоносно подняла подбородок, довольная тем, что отвела от своей маленькой оплошности внимание. Ворон посмотрел на неё исподлобья.       — Я ждал тебя, Госпожа…       Он несмело, почти дрожащими пальцами, ухватился за её ладонь, подняв на уровень лица и приложив к своим губам. Фейри вскинула брови, почувствовав, как бледные скулы багровеют, возможно, не уступая в цвете её рябиновым устам. Она смотрела в его глаза, — чёрные омуты — они притягивали блеском и проницательностью, пронзая душу и оставляя кости горячими. Его голос хрипотцой вибрировал в её голове, зачаровывая, словно проклятье. Фея сглотнула, опустив глаза.       — Диаваль, полно, — собственный голос прозвучал незнакомо: как-то чересчур томно, чересчур тихо и неуверенно.       Он не послушал её, вновь уткнувшись в скованные пальцы острым носом и разглаживая её рукой морщины, шрамы на своём лице. Его поцелуи напоминали мягкие и трепетные касания перьев, которые она так часто поглаживала, в попытках успокоиться, да и сейчас видела в его волосах. Они беспорядочно покрывали каждую клеточку её ладони, перемещаясь с костяшек на ногти, с фаланг на междуперстье, возвращаясь с тенара к центру ладони. Когда же, склонив голову вбок, Диаваль коснулся губами внутренней стороны запястья, по позвонку феи уколами пробежались мурашки.       Сделав робкий шаг, он положил её руку на своё сердце, и Малефисента почувствовала жар кожи и рьяное биение под пальцами. Диаваль наклонился, и тяжёлое дыхание опалило её шею. Его нос царапал ямку между её изящных костей, а губы гладили бархатную кожу ключицы.       — Моя госпожа… — выдохнул он у мочки уха, и у Малефисенты подкосились ноги: она вцепилась в его плечи, и Диаваль с хриплым стоном таки примкнул к её шее, жадно и несдержанно.       Она видела столько раз этот голод, пожиравший его, но почувствовала только сейчас, насколько же желанной падалью была для ворона её гнилая душа. Диаваль выклёвывал из её кожи искры, пылая отчаянной страстью, сродни конвульсиям перед смертью. Его руки обняли её талию, каждое мгновение — бесконтрольно и спешно — перемещаясь поглаживаниями по спине. Пальцы, видимо, дрожали, ведь всякий раз он сминал в кулак ткань её платья.       — Диаваль…       — Моя госпож-       — МИЛАЯ ПТИЧКА!       Они отшатнулись друг от друга, как от огня, стоило только голоску Авроры взорваться где-то совсем рядом.       — Милая птичка, так вот ты где! Почему ты не пошёл меня искать? — русая макушка Чудища замаячила между кустов в паре футов от тени дерева, под которым укрылась фейри со своим слугой.       Малефисента перевела взгляд на Диаваля, который выглядел так, словно только что пережил падение в пропасть: его дыхание было шумным, рваным и быстрым, упёртые в бока руки заметно подергивались, волосы растрепались, а черные глазницы казались неестественно большими, будто покрывали всю белизну склеры. Поначалу он смотрел не на неё, а куда-то в сторону, но стоило только их взглядам встретиться, фейри поняла, что и сама выглядела не лучше.       Аврора запрыгнула на Диаваля с разбегу, и от неожиданности ворон еле успел её подхватить и улыбнуться, хоть и криво.       — Здравствуй, милое дитя, — сказал он, возможно, с испугу, первое, что пришло в голову, и сглотнул ком хрипотцы, от которой его голос стал звучать в разы ниже, однако оставаясь по-прежнему бархатным.       Они смотрели друг на друга почти влюблённо: с восхищением и растерянностью — как брат и сестра, гордящиеся друг другом, как… О, да, эта мысль всё ещё, несмотря на проведённые вместе года, не глядя на их милое общение и привязанность, казалась сумасшедшей — как отец и дочь. Да, они определённо выглядели, как счастливые отец и дочь. Кто же тогда её мать?       — Фея крёстная! — Малефисента вздрогнула, когда Чудище обратилась к ней. Диаваля и самого передёрнуло: настолько мир до сих пор не казался реальным, и звонкая речь Авроры ударяла колоколами даже не в голове, а просто по голове. — Ты будешь сегодня играть с нами?       Ворон однобоко усмехнулся. Аврора звучала так наивно и хлопала своими большими глазами, что всё произошедшее секундами ранее казалось нелепым и смешным. Он устремил взгляд к фейри, улыбающейся девочке и улыбающейся смущённо ему. В груди что-то зажглось, а бледные губы и вовсе загорелись, словно в унисон пылая со следами на её белой, как снег, коже. Хоть он и не кусал её, хоть он и просто утыкался в изгибы её плеч губами — он слишком хорошо помнил, где именно он это делал, и это распаляло тепло внутри его нутра, заполняя дымом этих костров черепную коробку.       — Полагаю, сегодня тебе придётся играть с тётушками, Чудище, у нас появилось слишком много дел.       В Диаваля перестал входить воздух.       Он смотрел на свою госпожу с удивлением и неверием, пытаясь понять, насколько её улыбка и смешливый взгляд были серьёзны в этой фразе. Она протянула руку, коснувшись плеча погрустневшей Авроры, всё ещё сидящей в объятиях Диаваля, и теперь говорила взглядом уже с ней, возможно, лишь заверяя в том, что потом они обязательно поиграют все вместе.       Все...       Вместе…       Сердце Диаваля бешено колотилось где-то в горле, но он всё равно постарался выдать более уверенное выражение лица, когда перехватывал её руку и слегка, чтобы не уронить Аврору, наклонялся.       — Если моя госпожа не против, перед тем, как заняться очень важными делами, я бы хотел забрать из её пещеры кое-какие свои вещи…       Не отрывая от неё взгляд, ворон дотронулся губами тыльной стороны ладони, вновь задержавшись на мгновение дольше слуге положенного и не выпустив её пальцев из своих после. Малефисента сощурилась, оскалив улыбку.       — Действительно… — она помедлила и подняла подбородок, смотря на слугу с толикой вызова. — Милая птичка.       Диаваль хмыкнул и вернул внимание к перебрасывающей по ним взгляд Чудищу, чтобы попрощаться и опустить её на ноги. Она улыбнулась как-то чересчур лучезарно, не сумев скрыть коварства в блеске глаз, и присела в символическом реверансе, вместо «до свидания» крёстной, быстро убежав в сторону своей избушки.       Малефисента проводила девочку взглядом, когда они остались одни, не сразу заметив, что слепит её не солнце, а Диаваль, буквально сияющий счастьем. Посмотрев на него искоса, она подняла руку и коснулась подбородка, после поднявшись к торчащему кончику носа. Диаваль вновь перехватил её ладонь, с однобокой ухмылкой потянув на себя, но фейри взмахнула пальцами, обратив его вороном. Птица недовольно каркнула, захлестнув крыльями воздух.       — Что? Так ты найдёшь свои безделушки гораздо быстрее, — гордо задрав подбородок, она развернулась и не спеша побрела в сторону пещеры.       Возмущённое карканье раздавалось за её спиной ещё какое-то время, после чего Диаваль всё же нагнал фейри, обогнув её по дуге и устремившись выше крон старых деревьев.