Чудовищный

      Все началось, когда Джону исполнилось шесть лет и он стоял над гробом.       Дедушка говорил, что смерть – это новая страница жизни, а значит, даже если одно замечательное приключение заканчивается, то начинается следующее. Джон слушал дедушку очень внимательно.       Он говорил тихим, приглушенным голосом, слишком крепко держал за руку, а другой рукой сжимал плечико Харри, прижимая к себе её худенькое, дрожащее тельце. Она всхлипывала и давилась рыданиями, уткнувшись носом в его толстое шерстяное пальто. Он наклонился и поцеловал её в макушку.       Джон ничего не понимал. Он понятия не имел, что за приключение такое может ждать папу в закопанном в землю ящике.       Он опустил взгляд, наблюдая, как на блестящую черную поверхность падают яркие красные розы, пока старик монотонно что-то вещает печальным голосом. Джон переминался с ноги на ногу и теребил неудобно завязанный галстук. Будь тот завязан чуть туже, он бы попросту задохнулся и закапывать пришлось бы сразу двоих.       Но падать в глубокую яму было высоко и страшновато, поэтому Джон оставил галстук в покое и сделал крохотный шаг назад.       Дедушка отвел его в сторонку после того, как незнакомые люди с мокрыми глазами и красными щеками принялись обнимать его и целовать. Они говорили, каким храбрым был его папа и как бы он им гордился. Дедушка сказал, что теперь он в доме главный и его главная задача – следить, чтобы мама была счастлива и в безопасности. − Как рыцарь, − хрипло произнес дедушка, похлопав его по плечу.       Джон забеспокоился, значит ли это, что ему придется учиться носить доспехи и ездить верхом. На доспехи он был согласен, а вот лошадей не любил, поскольку боялся, что его сбросят и затопчут, и тогда точно придется закапывать двоих.       Но спросить он не успел – дедушку окликнули, и тот оставил его одного.       Он стремительно обернулся, ища взглядом маму. Он хотел задать этот важный вопрос ей, обычно она все знает. Но её нигде не было видно, и ему пришлось пробиваться сквозь толпу рыдающих людей.       Вскоре он нашел её в дальнем углу комнату. Она смотрела в окно с отсутствующим выражением лица, ее руки безвольно свисали вдоль тела, уголки рта были опущены. Джон не знал, на что она смотрит, но, должно быть, это было нечто особенное, ведь она ни на кого не реагировала и не отвечала, когда её звали.       Джон ждал, но она не шевелилась. И даже почти не моргала.       У него возникло внезапное желание подбежать к ней. Крепко обнять и уткнуться лицом в живот, пока она, как всегда, не пригладит рукой его волосы. Пока не взглянет на него сверху вниз и не улыбнется милой, теплой улыбкой. Пока не скажет: «Привет, дорогой» и не щелкнет его по носу. А потом потрет большим пальцем повязку у него на голове. Крепко обнимет его и скажет, что очень, очень любит. Что ничего не изменится. Что все будет хорошо.       Он ждал, ведь все остальные уже это сказали, настал её черед.       Но она так и не обернулась, чтобы взглянуть на него. Она даже не заметила, что он стоит поодаль. Зато подошел дедушка и взял его за руку. − Давай сейчас оставим маму в покое, − тихо предложил он.       Он усадил Джона за стол, уставленный тарелками с маленькими огуречными сэндвичами. Джон их ел, воображая себя великаном. Он сидел в одиночестве, пялился на толпу, медленно жевал и постепенно забыл про рыцарство.       Вечером, когда они вернулись домой, Джон снял свой неудобный галстук, а Харри швырнула платьице на ступеньки, ведь «папа никогда не заставлял меня носить ничего подобного». Он лежал в постели, натянув одеяло до подбородка, и размышлял. В основном о папе, хотя эти мысли отзываются болью глубоко в груди.       Он все еще не вполне понимал смысл того, что случилось.       Дедушка сказал ему, что настоящий папа, тот, который ел яичницу с гренками на завтрак и чинил в гараже сломанные машины, теперь на Небесах. А тот, которого Джон сегодня видел в ящике, – это не более чем телесная оболочка. У Джона заболела голова от попыток уяснить себе это.       Так всегда бывает, когда кто-то умирает, сказал дедушка. Их души покидают тела, и улетают вверх, на Небеса, чтобы присоединиться к грандиозной вечеринке на небе. Это совсем не больно, и они всегда, всегда присматривают за своими семьями. − Как Леди? – спросил Джон, когда дедушка утер слезы с его лица.       Кошка Харри, Леди, умерла в прошлом году, и её похоронили под качелями из шин на заднем дворе, как того хотела Харри. Джон не понял тогда и, пожалуй, не понимал до сих пор, что такое душа, но ему казалось, что Леди может быть страшно совсем одной там, в темноте. Папа тогда сказал, что об этом можно не волноваться. Он сказал, что она разложилась.       Когда Джон спросил, что это значит, папа помолчал, потом поскреб подбородок гаечным ключом и ответил: − Развалилась на кусочки.       Иногда, сидя на покрышке и ковыряя землю носком кроссовок, Джон представлял, как Леди карабкается из ямы на поверхность, как с её костей падают клочья шерсти, а глазные яблоки выскакивают из глазниц, как она залазит к нему на колени, издавая забавный звук, который издавала всегда, сидя у кого-нибудь на коленях.       Он знал, что лучше об этом не думать. Папа сказал, что когда кто-то умирает, это навсегда. Но иногда, перед тем, как вернуться домой, Джон стоял совсем неподвижно и ждал, опустив взгляд вниз.       Так, на всякий случай.       Джону гадал, сидит ли теперь Леди у папы на коленях там, на небе, издавая тот забавный звук, пока папа пьет что-то из бутылки и кричит на Джона, как иногда на телевизор… Джон надеялся, что папа пьет. И переживал, что на той вечеринке может не оказаться закусок.       Эта картина легко вырисовывалась у Джона в голове, ведь папа всегда выглядел одинаково. Он носил толстые очки в черной оправе и коричневую поношенную куртку, мама всегда твердила, что в ней у него занюханный вид, что бы это ни значило. Джон никогда не видел, чтобы папу в куртке кто-то нюхал.       Он вспоминал папины седеющие волосы, как папа обнимал его, когда ему снились дурные сны. Как папа постукивал пальцами по рулю машины и громко что-то напевал. Мама и Харри затыкали уши, хотя всегда смеялись. Джон тоже смеялся.       Вдруг он вздрогнул, услышав, как в коридоре что-то разбилось. И воображаемая картинка расплылась по краям, растрескалась, как стекло, пока не превратилась в цветное пятно.       Сквозь стену до него донесся плач мамы. Он услышал, как она пронзительно и мучительно рыдает в подушку, он зажал уши и зарылся лицом в свою.       Он закрыл глаза и попытался перестать чувствовать себя так, будто разлагается. ***       Джон стоял напротив подъехавшего грузовика. Туда загружали их последнюю мебель. Он смотрел, как здоровые дядьки с крепкими руками уносят их вещи. Харри кричала, что не может найти свой кассетный плеер. «Где он? Джонни, если ты его забрал, я пожалуюсь маме и у тебя будут крупные неприятности!».       Она топала по ступеням, эхо её шагов громко отзывалось по опустевшему дому, где остались лишь разбросанные коробки, простыни и пыль, на которой Джон пальцем нарисовал собаку.       Он не знал, куда они переезжают, хотя спрашивал маму раз пять. Каждый раз, когда она отвечала, он повторял название города про себя, чтобы запомнить, и тут же забывал, стоило отвлечься.       Он только помнил, что она каждый раз говорила, что это далеко.       Джона тревожило это «далеко». Однажды, когда они отправились в отпуск всей семьей, Джон забыл на пляже любимую игрушку. Но они уже ехали домой в машине, когда он про неё вспомнил. И папа тогда сказал, что они слишком далеко, чтобы возвращаться. − Прости, приятель, − сказал он, глядя в зеркало заднего вида на залитое слезами лицо Джона. – Дома у тебя есть другие.       Джон тревожился, не забыл ли что-нибудь и здесь. Он разглядывал коробки, на которых было написано его имя, и размышлял о том, что все его игрушки никогда бы не поместились только в три. Он думал об Арчи, любимом плюшевом медведе, с которым еженощно засыпал. Медведь у него был с незапамятных времен, и он вдруг осознал, что не помнит, как упаковывал его. Потому что медведь брыкался и вырывался, и «Ему нельзя в коробку, мама, он там задохнется!       Он развернулся и помчался в дом, поднялся по спиральной лестнице, в коридоре повернул налево: в его комнате остались лишь голубые голые стены и кровать. Джон тщательно проверил шкаф и заглянул за дверь, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Лишь после этого он спустился вниз.       А потом до него донесся приглушенный плач из соседней комнаты.       Плач был сдавленный и короткий, но достаточно громкий, чтобы привлечь внимание. Он замер как вкопанный, потом подошел к полуоткрытой двери. Кончиками пальцев он открыл её и увидел маму.       Та сидела на краешке кровати, уткнувшись лицом в куртку.       Коричневую, потертую на плечах и локтях, занюханную, тут же вспомнил Джон. − Это был его дом, − услышал он мамин шепот. – Наш дом. − Мама? – тихо окликнул он, зайдя в комнату. – Мамочка, пора ехать?       Она медленно подняла голову и взглянула на него. У неё были покрасневшие глаза, выражение пустое и бездонное, странно холодное. У Джона аж мурашки по коже побежали и начало покалывать затылок.       Потому что мамы так не выглядят.       Он вдруг почувствовал, как большая, головокружительно пустая комната на глазах становится все меньше, заполняемая лишь маминым холодным, жестким взглядом. Он хотел отступить, но этот взгляд будто пригвоздил его к полу, он смотрел на неё и боролся с подступающими слезами.       Тянулась долгая тишина. И тянулась.       А потом все закончилось. Мама тихонько всхлипнула и зарылась лицом в куртку.       Заклинание рассеялось, она плакала и плакала, а Джон уже не помнил, зачем вообще сюда пришел. ***       События развивались стремительно. Недели не прошло, а они уже обживались в новом доме, Джон сидел на точно такой же кровати, только эта стояла в углу у окна. Стены здесь были белоснежные и пустые, ведь Джон еще не расклеил свои плакаты. Они уже несколько дней ждали своего часа в коробке. Каждый раз, когда он спрашивал о них маму, она отвечала: «Не сейчас, Джон».       Когда он спрашивал, можно ли собрать поезд, чтобы он ездил вокруг кровати, мама отвечала: «Я занята, Джон», даже если просто сидела на диване перед телевизором. Далеко не всегда включенным.       Однажды Джон спросил её, не придумывает ли она историю. Джон иногда тоже любил сочинять. Впервые уголок маминого рта приподнялся в подобии улыбки. Джон счел это хорошим знаком.       У его комнаты по-прежнему был пустой, нежилой вид, а игрушки оставались в коробках. Зато он принялся рисовать картины, но, когда приклеивал их скотчем на стены, они теряли большую часть красоты.       В его комнате, в отличие от предыдущей, не было ковра. Когда он по утрам вставал с постели, мерзли ноги. А еще он всегда заглядывал за край.       В конце концов, дом был новым. Он еще не убедился, что под кроватью нет монстров. ***       Мама стала редко появляться дома.       Вместо неё каждый день всем заправляла тетя София. Джон узнал, что близость к ней – главная причина их переезда в этот огромный дом со странным запахом и тусклым светом.       У тети Софии были светлые волосы, как у сестры, но глаза темные, а губы подкрашены ярко-красной помадой. Она заставляла их молиться перед ужином. Джону никогда не удавалось запомнить слова, потому он наблюдал за Харри и повторял её движения губами, чтобы было похоже, что он тоже молится. Но он всегда помнил, что в конце нужно сказать «аминь», ведь это самое важное, так что когда они заканчивали, он произносил «аминь» вслух и очень, очень громко. − Времена нынче тяжелые, − сказала тетя София за ужином на третий вечер маминого отсутствия. – Вашей маме приходится брать дополнительные смены в больнице. Но это же в порядке вещей, правда? Вам же нравится оставаться под присмотром тети.       Это был не вопрос.       Она сидела во главе стола, там, где полагалось сидеть папе. Тыкала вилкой в курицу, макала в сок и стремительно ела, а потом брала еще один кусочек. Хотя всегда говорила Джону и Харри, что нельзя есть, не возблагодарив Господа. − Это грех, − напомнила она.       Она все громче и противнее скребла ножом и вилкой красные керамические тарелки. Джон еле сдерживался, чтобы не зажать уши руками: это было невозможно слушать. − Я Его уже возблагодарила, − добавила она.       Джон неотрывно смотрел, как она вновь и вновь пронзает зубчиками вилки белое мясо. Она говорила что-то еще, но он её не слушал. Скрежет по тарелке был слишком громкий, слишком резкий.       Он вспомнил визг шин по мокрому асфальту, заколотилось сердце.       Его руки медленно потянулись к ушам. − Джон.       Скрежет прекратился.       Джон поднял глаза. Тетя София улыбалась ярко-красной, нарисованной улыбкой. − Джон, прочитаешь молитву? ***       Джон прежде никого не приглашал быть его другом.       Сколько он себя помнил, друзья всегда были рядом. На соседней улице жил Реджи, они играли с машинками, потом в школе появился Чарли. Они с Джоном менялись школьными обедами – у Чарли были печенья, которых никогда не было дома у Джона. Джон отдавал ему яблочное пюре, сделка была честной.       Здесь, в новом городе, Джон не знал мальчика с соседней улицы. Он даже не знал, есть ли на соседней улице мальчик, ведь он никогда не видел ни мальчика, ни даже девочки. Куда бы тетя София ни водила Джона и Харри, люди кругом были пожилыми, морщинистыми и грустными. По соседству жила женщина, она наблюдала из окна, как Джон и Харри садятся в машину и едут в школу. Джон пытался быть вежливым и махал ей рукой, как учила мама, но соседка тут же поджимала губы и задергивала шторку.       Мама была слишком занята, чтобы сводить его в парк, а тетя София, приглядывая за Харри и Джоном целыми днями, предпочитала усаживать их перед телевизором и громко болтать по телефону. Иногда Харри составляла ему компанию в играх, но только когда он просил. Вскоре она вздыхала, а когда становилось скучно, уходила к себе в комнату. − Во что ты будешь играть? – спрашивал он, она закатывала глаза и говорила что-нибудь вроде: «Я хочу послушать музыку», будто это было совершенно очевидно.       Джон спрашивал: «А можно мне тоже послушать?».       Но когда он вставал, чтобы пойти следом, она обычно закрывала дверь спальни у него перед носом. За неимением лучшего он шел к тете Софии, но не тут-то было. − Займи себя сам, Джон, − говорила она, прижав трубку к плечу. – Придумай что-нибудь.       Она возвращалась к прерванному разговору, а Джон снова усаживался перед телевизором. ***       В первый день в новой школе Джону велели встать перед классом и представиться, и у него аж желудок свело. Он не привык к ситуации, когда кругом все незнакомые. Новая учительница не улыбалась, как прежняя, а нетерпеливо поджимала губы. Её руки с заостренными ногтями, напоминающими когти, были сложены на фоне серого платья. − Привет, − произнес он, собрав в кулак все свое мужество, чтобы не заикаться и не выглядеть смешным. – Меня зовут Джон Уотсон, я живу на… − он осекся, пытаясь вспомнить новый адрес. Не получилось, он никак не мог запомнить название улицы. Одноклассники бесстрастно смотрели на него, отчего сердце тут же тревожно забилось. Он перевел взгляд на учительницу, ожидая совета, но та лишь скучающим голосом медленно произнесла: − Класс?       К счастью, донесся неровный хор голосов «привет, Джон». Джон улыбнулся, ему стало чуточку лучше. Но едва сдержанные голоса смолкли, мисс Морд сжала его плечо заостренными ногтями и велела сесть.       Он расположился за последней партой в правом углу – там было единственное свободное место. Парты были привинчены к полу, а эта будто стояла дальше, чем прочие, поэтому Джону приходилось наклоняться вперед, чтобы лучше разглядеть доску, где мисс Морд начала писать что-то к уроку грамматики. *** − Мам, − окликнул Джон субботним утром во время рекламной паузы в «Скуби Ду». – Мам, может, в парк сходим?       Она сидела за кухонным столом, подперев голову рукой. Её глаза были прикрыты ладонью, на мизинце болталась чашка с чем-то давно остывшим. Она была столь неподвижна и молчалива, что Джон ощутил знакомое покалывание в затылке. − Мам, может, сходим куда-нибудь? – повторил он погромче, но она лишь отвернулась. − Мам? ***       Ночью, когда все спали, Джон услышал её внизу. Она подавала естественные признаки жизни только по ночам, вместе с совами и сверчками.       Иногда он боролся со сном, пока не слышал звук открывающейся двери и щелчок выключателя. Он ждал, пока раздастся шаркающий звук её шагов.       Иногда он слышал, как она грела в микроволновке что-то из блюд, приготовленных тетей Софией. Джон гадал, молилась она или нет, но разобрать слов он не мог.       Потом она шла к себе в комнату, запирала дверь и до Джона доносились первые звуки приглушенного плача.       Он тихо вздыхал: плач мамы, облеченный в звук, дарил облегчение. ***       Казалось, что в углу класса становится все холоднее и темнее, будто до его парты не дотягивались солнечные лучи. Он гадал, видно ли его вообще в этом затененном уголке. Прошло несколько недель, никогда Джон не чувствовал себя более забытым.       Мисс Морд никогда не вызывала его почитать отрывок из книги, не вызывала, когда он тянул руку, чтобы решить у доски задачку по математике, хотя он занимался каждый вечер, чтобы показать всем, как хорошо умеет вычитать.       Будто тот угол его поглотил.       И лишь когда однажды посреди урока чтения к нему повернулась девочка со светлыми волосами, он понял, что вовсе не невидимка. Пусть и сидит один во время обеда, а другие проходят мимо, будто его и не существует вовсе. Он поймал её взгляд и слегка оживился. Он немного улыбнулся и хотел помахать ей, но что-то в её взгляде его остановило. А потом она отвернулась, и у Джона возникло чувство, будто он вот-вот заплачет, хотя он не знал почему.       Так он и сидел каждый день. *** − Мой папа сказал, что твой отец умер, потому и не ходит на родительские собрания. Это правда?       Джон оторвался от своих засахаренных фруктов и увидел напротив Салли. Она всегда первой поднимала руку, когда мисс Морд задавала классу какой-нибудь вопрос.       Она выжидающе смотрела на него, взгляд её карих глаз стал жестче. Джон понятия не имел, откуда в классе известно о смерти его отца, но, вместо того, чтобы ответить на вопрос, подвинул ей пакетик с фруктами и спросил: − Хочешь? – он робко улыбнулся и добавил: − Мне нравятся твои волосы.       Салли озадаченно моргнула, глядя на него, а Джон настойчиво протянул ей засахаренные фрукты. − Мне больше всего нравятся синие.       И тут девочка по имени Салли повела себя неожиданно.       Она грубо оттолкнула его руку и сказала: − У меня есть свои, спасибо.       После этого она развернулась на пятках и ушла, задрав нос. Она подошла к стоящему поодаль мальчику, наблюдавшему за происходящим. Они вместе посмеялись, а потом убежали.       Джон посмотрел им вслед и опустил руку. Внутри было так, будто понемножку вычерпывали внутренности. ***       К третьей неделе друзья у Джона так и не появились, поэтому он решил завести их сам.       Он придумал Гладстоуна, увидев в витрине зоомагазина щенка. Щенок был белый с коричневыми пятнами и носился за своим хвостом. Джон наблюдал за ним сквозь стекло и смеялся, а потом тетя София его оттащила.       Джону всегда хотелось щенка, но ему всегда отказывали, мол, слишком много возни. Только папа всегда говорил «может быть».       Но, поскольку настоящего у него не будет, он притворился, что есть хотя бы такой.       Он внушил себе, что Гладстоун сидит справа от него за столом, пока тетя София резко скребет вилкой тарелку и цокает на них языком, как огромная птица. Он отвлекался от неё и смотрел, как Гладстоун высовывает язык, явно желая отведать говядины. Джон мысленно сказал ему, что мясо по-любому не очень вкусное и ему не понравится.       С каждым скрежетом, царапиной и скрипом глаза Джона стекленели, он представлял себе щенка все подробнее.       Карие глаза. Висячие уши. Он лизал Джону руку, а тот внушал себе, что гладит его в ответ по голове.       Он думал о Гладстоуне, гоняющемся за ним на заднем дворе на солнце. По пути в школу он притворялся, будто Гладстоун идет рядом, как его личный Скуби Ду, а когда он садился в автобус или шел мимо кого-то, то внушал себе, что остальные тоже видят щенка. Джон воображал реакцию окружающих на их классный дуэт.       Ненадолго они оставались вдвоем против целого мира.       Он рисовал щенка и раскрашивал траву желтым карандашом, потому что зеленого не было. И на какое-то время этого хватало. ***       Но иногда Гладстоуна было недостаточно, ведь собаки не умеют разговаривает. Пусть иногда он притворялся, что его собака умеет и говорит: «Доброе утро, Джон, какие у нас на сегодня планы?». Но это не одно и то же. ***       И вот однажды, возвращаясь из школы домой на метро, Джон увидел нечто совершенно невероятное.       Поезд остановился на станции «Паддингтонский вокзал». Рюкзак лежал у Джона на коленях, он теребил лямки, глядя на перрон. Осталось десять остановок. Он всегда считал, чтобы не пропустить.       И тут он увидел его.       Мальчик был ровесником Джона, может, чуть младше. Копна темных волос лезла ему в глаза, галстук на шее был повязан идеально. Он сидел рядом с мальчиком постарше, у него было отстраненное, рассеянное выражение лица. Он словно скучал или, может, отчего-то сердился.       Джон будто увидел себя.       Вагон стоял секунд тридцать, но Джону показалось, что прошла целая вечность.       Он смотрел на мальчика сквозь стекло. Больше смотреть было не на что, к тому же мальчик очаровал Джона, причем непонятно чем. Он сидел неподвижно, почти неестественно неподвижно. Как статуя. Джону казалось, что поза мальчика отражает его чувства. Он окружен людьми, но выглядит пятном краски на белоснежном полу.       Джон хотел получше его узнать. Выяснить, как его зовут, спросить, слышит ли он тоже крики в голове. Он хотел узнать, чувствует ли незнакомый мальчик в глубине души одиночество и пустоту.       Что бы ни олицетворяла пустота.       Он хотел прижать ладонь к стеклу, постучать костяшками пальцев, чтобы привлечь внимание мальчика. Но едва он это сделал, двери метро закрылись, поезд слегка дернулся и медленно пополз вперед.       Джона охватило отчаяние, он прислонил голову к стеклу, провожая мальчика глазами, и тот почти исчез из виду, но в последний момент повернулся и взглянул на него.       Он не смотрел на окна поезда, пока не увидел Джона, но взглянул прямо на него, будто знал, что все это время тот смотрел на него. Выбрав момент, он сказал одними губами: − Я тебя вижу.       Всего на долю секунды их глаза встретились, но Джону этого оказалось достаточно, чтобы уловить странный блеск, а потом загадочный мальчик исчез из поля зрения.       Остаток пути домой Джон чувствовал, как в груди что-то учащенно бьется. Он не мог это объяснить, но оно было одним из лучших в жизни ощущений. ***       После этого все стало просто.       После этого он больше не чувствовал себя одиноким.       Легко было поверить, что мальчик рядом. Мальчик из метро был таким необычным, таким интересным, что даже спустя много часов Джон мог вызвать в памяти его растрепанные каштановые волосы и ясные яркие глаза.       У Джона прежде никогда не было воображаемого друга, но пока этот был лучше, чем любой настоящий.       Теперь, когда он обедал в школе, он больше не был один. Мальчик из метро сидел напротив. С таким же, как тогда, идеально завязанным галстуком и скучающим взглядом. Но они всегда вместе смеялись, когда Джон в мыслях рассказывал что-то вроде: «Эта девочка с косичками до сих пор мочится в постель, а маме вон того мальчика до сих пор приходится шнуровать ему кроссовки, потому что сам он не умеет».       Джон посмеивался и убеждал себя в том, что мальчику тоже весело. А потом раздавался звонок на урок. Приходила пора возвращаться в класс, и он представлял, как мальчик встает из-за стола и говорит: «Ладно, Джон, пора на занятия».       Если на него и пялились, когда он отвечал в пространство: «Ладно, пошли», то он не обращал на них внимания. ***       Джон не дал ему имя, как Гладстоуну. Он не напоминал никого из тех, кого Джон видел прежде. Имена вроде «Генри» или «Джек» просто не подходили его растрепанным темным волосам и пронзительным светлым глазам, которые навевали Джону ассоциации с горными вершинами. Тогда Джон убедил себя в том, что обращается к мальчику по имени.       Это ничего не изменило. ***       Это продолжалось очень долго. Иногда за ужином, когда тетя София разговаривала, Джон смотрел на пустое место за столом, где сидела мама, когда была дома. Он воображал мальчика из метро – тот сидел и ковырялся в тарелке. Джон ухмылялся, представив, как он собирает в салфетку свой горошек и раздавливает, чтобы скормить Гладстоуну, весело бегающему вокруг стула.       Иногда тетя София спрашивала: − Что смешного, Джон?       И он ошеломленно моргал, будто только что вынырнул из дремы.       Но чаще он её просто не слышал. *** − Почему этот мальчик всегда говорит сам с собой? − Он такой странный. − Мама говорит, что я должна всех пригласить на свой день рождения, но я не хочу его звать. − Почему он всегда выглядит как запиг… загипнотизированный? − Новички всегда странные. − Жуть. ***       Скрип-скрип-скрип, − слышал Джон по ночам откуда-то из-под кровати. Скрип-скрип-скрип. ***       К пятой неделе занятий в школе он вовсе перестал поднимать руку. Он утыкался носом в учебник и записывал задания. Его не вызывали к доске. На перемене никто с ним не обедал, он в одиночестве ел у забора. Ему доставалась вся еда, ведь новому другу из метро не нравился синий цвет.       А потом Джон возвращался в класс, день тянулся и тянулся, и свое имя он услышал лишь однажды, когда показалось, будто кто-то прошептал его на ухо.       Прошептал так мило, странно и отчетливо, что Джон обернулся, чтобы взглянуть на звавшего. Но увидел лишь шкаф с запасными книгами в темном-темном углу. ***       И Джон был счастлив. ***       Иногда Джон просыпался среди ночи, жадно хватая ртом воздух.       Сценарий всегда был один и тот же. Звон в ушах, звук колес по скользкому асфальту, стремительное движение, визг, скрип и ощущение падения. Но до удара Джон подскакивал на кровати, сжав пальцами пижаму. Он тяжело дышал, сердце колотилось со скоростью миллион, а то и миллиард ударов в секунду, будто он мчался целую вечность.       Чаще всего помогало ложиться и считать до ста. Но иногда случалось так, что ему не удавалось заснуть. Тогда он изо всех сил убеждал себя не идти в мамину комнату, чтобы залезть к ней в постель. Убеждал себя не обращать внимания на странный скрипящий звук, доносящийся из-под кровати, и на ощущение, будто за ним наблюдают.       В эту ночь он метался так, что с глухим стуком свалился на холодный деревянный пол своей комнаты. От удара он вскрикнул, но уселся не сразу. Вместо этого он перекатился на бок и свернулся в клубок, держась за голову. Сердце вновь заколотилось, он что-то чувствовал, вспоминал что-то непонятное. Но живот свело, а слезы текли из уголков глаз и капали на пол так громко, что могли вот-вот разбудить маму.       И впервые за долгое время не получается себя убедить в том, что он не один.       Джон крепко зажмурился, пытаясь перестать плакать. Когда ему это удалось, он вновь уставился в темноту.       И увидел пару глаз, уставившихся на него оттуда.       Ярких глаз. Кошачьих глаз, светящихся под кроватью. Джон вскрикнул и быстро сел.       Глаза моргнули.       По спине побежал холодок, волосы на затылке встали дыбом. Джон замер, будто его крепко держала невидимая ледяная рука.       Ведь одно можно было сказать наверняка.       У него под кроватью монстр.       Однажды папа ему рассказал о подкроватных монстрах и о том, как их избегать. Но во всех этих советах Джону следовало лежать на кровати, а не на полу. Наверху он был в безопасности, но здесь, на холодном полу, он беззащитен и его могут схватить. Джон хотел залезть обратно, но так боялся, что не мог пошевелиться и едва моргал.       Глаза под кроватью подмигнули, Джон был уверен, что где-то их видел. Но он не успел задуматься о том, где же – из тени к нему потянулась рука.       Маленькая, не больше его собственной, но пальцы, длинные и тонкие, со скрежетом царапали деревянный пол, пока фигура потихоньку вылезала. Кисть, плечо, голова.       Джону казалось, что это сон, наверняка сон. Он однозначно спал, но даже после того, как он зажмурился и прошептал: «Тебя здесь нет, тебя здесь нет», то почувствовал что-то на лице, не удержался и открыл глаза.       Пальцы коснулись его щеки, но касание не походило на ласку: маленькие острые коготки впились в кожу.       А затем мягкий голос произнес: − Привет, Джон.       Голос застал его врасплох до такой степени, что он отшатнулся и, выпутавшись из одеял, свалившихся на пол вместе с ним, пополз к закрытой двери спальни. Он вжался в дверь спиной и смотрел полными ужаса глазами на тень, принявшую вертикальное положение.       В тускло освещенной комнате это было чернильное пятно в форме мальчика. Он сам не понял, как нашел в себе силы протараторить: − Тыпризрак?       Фигура с любопытством склонила голову набок. Джон увидел, как кудри на макушке колыхнулись в такт движению. − По-твоему, я призрак? – спросил он и приблизился.       Половицы не скрипели, но Джон отчетливо видел его ботинки. Он никогда не видел такого призрака (он вообще никакого не видел), но ему казалось, что призраки обычно выглядят не так. Джон стрельнул глазами под кровать, туда, откуда он выполз. − Ты монстр? – прошептал он, широко раскрыв глаза. К его удивлению фигура рассмеялась.       Громкий и чистый, этот смех эхом прозвучал в его голове, и Джон испугался, что его-то мама точно услышит. Он приложил палец к губам. Даже если незнакомец – монстр, пусть ведет себя тихо. Тень сверкнула глазами. − Монстров не существует, Джон. А даже если бы и существовали – я не один из них.       Внезапно блеснули белые зубы. Джону показалось, что он улыбается. − О, − выдохнул он. – Что… что ты такое? − Я Шерлок, − просто ответила фигура и шагнула ближе, заставив Джона еще сильнее вжаться в деревянную дверь.       Занятно – фигура вздохнула, будто от скуки. − Джон, ты же меня знаешь. Не будь грубым. − Что значит «шарлок»? – на одном дыхании выпалил Джон. Он никогда прежде не слышал, чтобы что-то так называлось. − Не шарлок. Шерлок. Это мое имя. Тебя же зовут Джон Уотсон. − Откуда ты знаешь? – изумленно прошептал Джон.       Фигура подошла еще ближе и внезапно наклонилась к Джону. От неё исходил холод, но теперь, когда она протянула руку к его лицу, последовали не уколы острых маленьких коготков, а ласковое прикосновение, похожее на мамино. Рука погладила его по щеке. − Я много о тебе знаю, − произнес Шерлок. И, не переводя дыхания, продолжил: – Я знаю, что твой отец умер. Сестра почти каждую ночь мочится в постель, но убирает за собой прежде чем кто-то увидит. Мама каждый день добавляет алкоголь в напитки. Знаю, что тебе снятся плохие сны ночью, ведь ты был там, когда он умер. Я знаю, что ты не ходишь к своему репетитору, хотя он у тебя есть, ведь твои оценки ухудшаются, но об этом пока никто не знает. А еще я знаю, что ты совсем один.       Джон подумал, что, будь Шерлок реальным человеком, он бы его сейчас охотно пнул его в голень. Но он стрельнул глазами под кровать, в которой только что спал. Он должен был испугаться или расстроиться, но вместо этого впечатлился. − Вау, − шепнул он. – Это так круто!       Шерлок склонил голову набок, и произошло нечто и впрямь любопытное.       Черная фигура, просто тень, непонятно как слетевшая с человека и по ошибке забредшая в спальню Джона, начала преображаться.       Руки, а потом и тело фигуры посветлели. Чернота отступила, обнажив бледные запястья, шею и лицо существа, и впрямь очень похожего на человека. Джон расширившимися глазами смотрел на Шерлока и поднял взгляд как раз вовремя, чтобы заметить, как в белых глазах появляются кружочки цвета горных вершин. − Ты умеешь читать мысли? – с искренним любопытством спросил Джон. Шерлок вновь рассмеялся, у него была резкая и яркая улыбка. Он покачал головой, и Джон заметил кудри там, где их прежде не было. − Нет, − сказал Шерлок и убрал руку от лица Джона. – Я – это просто я. Я твой друг. Друг.       И Джона вдруг пронзило озарение. Мальчик из метро! Его воображаемый друг!       Только… теперь он не выглядел воображаемым. − Вау, − выдохнул Джон, подавшись вперед. – Как ты здесь очутился? Почему я тебя вдруг увидел? Почему… Почему ты теперь разговариваешь? − Разве это имеет значение? – ответил Шерлок. – Ты видишь меня, я вижу тебя. Разве это не все, что по-настоящему важно?       Джон на миг задумался, но тут же согласился с этим утверждением. В конце концов, если бы мама или Харри увидели Шерлока, они бы заставили его уйти. А Джон определенно не хотел, чтобы Шерлок уходил. Не теперь, когда он – Шерлок, какое странное имя! – по-настоящему с ним говорил. Джон не представлял этого, но слышал его речь, будто в комнате находится настоящий мальчик. Его настоящий друг.       От этой мысли сердце Джона учащенно забилось, а по телу разлилось приятное тепло. − А теперь вставай, Джон, − сказал Шерлок и протянул ему свою маленькую руку.       Джон ответил тем же, и, к его удивлению, их руки переплелись. Как с… реальным человеком, только… холоднее. Когда Джон убрал руку, он ощутил покалывание.       Шерлок уселся на кровать и сел, будто чего-то ожидая. Джон смотрел на него с растущим удивлением.       Он услышал слабый звук открывающейся двери, шарканье ног в коридоре. Раздался знакомый щелчок выключателя в коридоре, свет проник в щель под дверью. Вновь неуклюжие и медленные шаги.       Он застыл, волосы на шее встали дыбом. Ему стало страшно, что мама как-то узнает, что он не спит, что она войдет. И вновь начнет кричать.       Он не шевелился, боясь издать хоть какой-то звук, и неподвижно смотрел на её тень, видную сквозь щель под дверью. Тень странно раскачивалась взад-вперед. − Она пила тот напиток со странным запахом, − спокойно объяснил Шерлок. – Она всю ночь не будет спать.       Он услышал звук включающегося обогревателя, шаги за дверью направились в другую комнату и вскоре затихли.       Лишь услышав, как дверь маминой спальни закрылась, Джон выдохнул. − Провал был близок, − шепнул он, забираясь на кровать, и сел напротив Шерлока, скрестив ноги. − Почему я вижу тебя не полностью? – с любопытством спросил Джон, указав пальцем на левую половину лица Шерлока, все еще скрытую тенью. – Тут… темно. Будто тень. − Не задавай глупых вопросов, − недовольно поморщился Шерлок. – Есть множество более интересных тем для разговора. − Да? – моргнул Джон. – Например?       Он всегда изобретал темы сам, и теперь его невероятно будоражил тот факт, что у Шерлока есть собственные идеи. − Например… − начал Шерлок. Джон почти ничего не понял из его мудреных слов, он смотрел и смотрел на загадочного мальчика. И пришел к мысли, что если это странный, странный сон, то он не хочет просыпаться. Никогда. ***       Самое приятно, что после этого все осталось по-прежнему. Джон ходил в школу и притворялся, что у него есть воображаемый друг, с которым он общается и играет. А от того, что лучший друг сейчас и впрямь рядом, теперь в груди не было той боли, которую он раньше старательно игнорировал.       Он ничему не удивлялся. Шерлок легко и естественно вписался в его жизнь, будто всегда был её частью. Он был странный, завораживающий. В его черных тенях и ярких глазах было нечто потустороннее. Но в нем было больше человеческого, нежели в любом из сверстников Джона. Те казались блеклыми мазками рядом с чернильной озорной ухмылочкой Шерлока.       Джон быстро сообразил: иметь воображаемого друга, которого никто не видит, это лучше, чем не иметь друзей вовсе. Это даже лучше, чем иметь компанию друзей в школе и делиться с ними обедами. Шерлок лучше всех, с кем ему доводилось дружить прежде, ведь Шерлок умный, веселый и не ест обеды.       Иногда он смотрел на Джона, пока тот ел. Джон думал, может, он все-таки голоден? Но Шерлок ухмылялся и говорил, что никогда не хочет есть. ***       Однажды после обеда Шерлок взял его за руку и сказал, что пора им чем-нибудь себя развлечь. Например, покататься на качелях, хотя вне перемен выходить на улицу строго запрещено. − Все в порядке, Джон, − уговаривал Шерлок, крепче сжимая его руку. – Никто не узнает, что мы там. В классе скучно, училка глупая. Я знаю все, чему она учит.       Джон фыркнул, хотя знал, что называть кого-то глупым нехорошо. Его смешок оборвался, когда Шерлок подошел к двери, ведущей наружу. Он оглянулся на остальных, но никто не увидел мальчика-тень. На его фоне Джон ощутил себя еще менее заметным. − Ладно, Джон, пошли. − А вдруг мы попадем в переплет? − У тебя не будет неприятностей. − А вдруг нас кто-то увидит? − Никто не увидит. На миг Джон задумался, жуя нижнюю губу. Шерлок улыбнулся, обнажив маленькие острые зубы, его глаза светились таким озорством, что Джону захотелось улыбнуться в ответ. Прохладная рука сжала руку Джона. Джон сжал пальцы Шерлока, подошел к двери и толкнул её. Шерлок выскочил, таща Джона за собой, и они побежали. ***       По ночам в голове Джона играла музыка.       Он не знал эту песню и понятия не имел, откуда она взялась. Она всплывала и исчезала всякий раз, когда Шерлок лежал рядом с ним, сжимая его руку. В такие ночи его рука была не холодная, а теплая, будто Джон держал ладошку над маленькой свечкой. Шерлок сжимал его руку, и музыка в голове становилась громче. Мягкие скрипичные переливы помогали заглушить звук очередного разбивающегося бокала с вином.       А если не помогали, Джон прижимал руку к уху и зажмуривался. Шерлок накрывал его ладонь своей, и музыка становилась громче. *** − Сегодня мне опять звонила учительница Джона. − Мне сейчас не до того. Я опаздываю на работу. − Ну, думаю, надо все же послушать. Его видели на улице. Опять. Эм. Это уже третий раз за неделю. И знаешь, что он ответил, когда его спросили, почему он не в школе? − Я же сказала, не сейчас, мне нужно идти. − Он обвинил учительницу в шашнях. В шашнях, Эм. Представляешь, так и сказал: «Шерлок говорит, вы крутите шашни». − Что? Это что за слово? − Откуда он вообще знает нечто подобное? − Этого не может быть. Джон и слов-то таких не знает. − Конечно, он не знает, что это. Я тебя спрашиваю, почему он так ответил? Это все авария? Он так сильно ударился головой? ***       Шерлоку не нравилась тетя София.       Ведь это из-за неё Джона заставили учиться дома. «Только до конца этого семестра», − уверяла она. Джон был решительно недоволен, ведь домашнее обучение означало торчать дома целый день, лицезреть её красные губы и «наслаждаться» серьезным подходом.       Джон наблюдал, как Шерлок крадется по кухне будто кот, в обход стола. Джон не мог отвести от него глаз, хотя тетя София ему, Джону, что-то говорила, тыча в него пальцем.       Шерлок лениво остановился прямо за спиной тети Софии и со скучающим выражением лица посмотрел на Джона. − Она все это делает лишь из-за денег, а твоя мама или слишком глупа или слишком пьяна, потому верит ей.       Джон тихонько хихикнул. Шерлок выглядел довольным, а тетя София хлопнула ладонью по кухонном столу и воскликнула: − Ты меня вообще слушаешь?! *** − Джон, с кем ты разговариваешь? − С Шерлоком. − С кем? − С Шерлоком. Моим другом. − Что за друг? − Мой друг, мама. − Опять. Спускайся к ужину. − Нет. − Нет? − Шерлок сказал не спускаться, ведь ты опять добавляешь в напитки акло… алкоголь, хотя тете Софии сказала, что все выбросила. Он заметил, что у тебя трясутся руки, ведь ты уже пьяная, а еще ты не закончила разделывать цыпленка. Он советует мне держаться от тебя подальше, когда у тебя в руках что-то острое. Он говорит, что ужин будет невкусный, ведь ты давным-давно не делала покупки, потому что из-за папы разлюбила ездить на машине. Мама, а что такое «пьяная»? ***       Той ночью Джон лег спать, прижимая руку к горящей, залитой слезами щеке, и ледяная рука Шерлока помогла облегчить боль. *** − Сегодня мама неважно себя чувствует, − сказала Харри, когда на следующее утро Джон прошел мимо закрытой двери её спальни. – Её тошнило всю ночь. ***       Джон не всегда понимал, что имеет в виду Шерлок, называя его лучом света, но ощущения были приятные.       Вне зависимости от того, что происходило в жизни Джона, ему нравилось то, что он чувствовал рядом с Шерлоком. ***       Однажды Джон и Шерлок играли в парке.       Джон сидел на качелях один, хотя на самом деле он вовсе не был один: рядом стоял Шерлок. И они вместе смотрели на дохлую птицу.       Джону никогда прежде не доводилось видеть дохлых птиц. Она лежала на спине, маленькие лапки торчали вверх. Глаза были плотно закрыты, по тельцу ползали насекомые. − Как думаешь, от чего она умерла? – спросил Джон.       Шерлок опустился на колени рядом с птицей и потыкал ее пальцем. Джон скривился, когда палец провалился внутрь. − Яд, наверное, − решил Шерлок, вынув палец, на котором осталось несколько перьев. – Лучше бы её сбила машина. Тогда бы получилось рассмотреть мозги.       Шерлок замолчал, будто на миг задумался. Джон заметил, как выражение его лица стало возбужденным. Маленькие острые зубки блеснули в темном провале. − Не вздумай разбить ей голову! – поспешно воскликнул Джон.       Шерлока явно разочаровала эта просьба. − Она же уже мертва, значит, ничего не почувствует, − рассудил он. – Разве ты не хочешь увидеть, как выглядит мозг?       Джон обдумал это предложение. − Мы должны её похоронить.       Шерлок фыркнул и схватил птицу обеими руками. − Спрячем её в твоей комнате под кроватью. Увидим, как она выглядит, когда разлагается.       Джон обдумал и это предложение. Подумал о том, как что-то распадается на части.       Он хотел возразить, сказать, что мама и тетя София наверняка не разрешат ему держать в доме дохлую птицу. Не говоря уже о том, как они собираются её пронести. Но его отвлекли приближающиеся шаги.       Шерлок поднял глаза первым, но плотный маленький мальчик смотрел только на Джона. − Привет, − произнес он, держа в руках пару порций фруктового льда. Одно мороженое он сосал, а второе, завернутое в обертку, протянул Джону. – Я Майк.       Джон моргнул, глядя на мальчика по имени Майк. Тот был немного полноват и носил очки, но застенчиво улыбнулся ему. − Привет, − медленно ответил Джон, не привыкший, что с ним знакомятся сверстники. – А я Джон. − Хочешь? – спросил Майк, снова протягивая ему мороженое. – Мне мама купила два и сказала… сказала, что я должен поделиться с тобой. А еще она сказала… ну, чтобы я спросил, не хочешь ли ты поиграть? − Я? – переспросил Джон, указав на себя пальцем. Он не помнил, когда его в последний раз звали поиграть. Это вызвало чувство сродни трепету, по телу разлилось такое сильное тепло, что он еле удержался, чтобы не рассмеяться от предвкушения.       Он широко улыбнулся и протянул руку, чтобы взять у Майка мороженое.       Краем глаза он заметил, как замер Шерлок. Джон развернул обертку (синее, его любимый цвет), а Майк предложил: − Хочешь поиграем на площадке?       Он проследил за указательным пальцем Майка и кивнул, слезая с качелей. − Ой, − вдруг произнес он и покосился Шерлока. Тот все еще стоял, неестественно неподвижный, и щурился. – Шерлок, пошли поиграем? − С кем ты разговариваешь?       Джон оглянулся на Майка. Он склонил голову и с любопытством смотрел на Джона. Проследив за взглядом Джона, он откусил от своего лакомства большой кусок. Порой Джон забывал, что окружающие не видят Шерлока. Немудрено, ведь он видел Шерлока так же ясно, как Майка. − Хм… − ответил Джон. – Ни с кем.       И побежал за Майком на площадку. Догнать его было несложно, ведь Майк не слишком быстро бегал. Джон его обогнал, обернулся и широко улыбнулся.       Шерлок с ними не бежал. Через плечо Майка Джон увидел, что Шерлок остался стоять там же. Но выражение его лица стерло улыбку с лица Джона.       Шерлок не улыбался, как всего пару минут назад, он смотрел на Джона с каменным лицом.       Джон вдруг вспомнил маму, куртку и как тогда остановилось время.       Но тут его догнал Майк. − Ну ты быстрый! – тяжело дыша, сказал он, и Джон отвел взгляд от Шерлока. А Майк продолжил: − Кто первый залезет наверх, победит?       Джон рассмеялся, кивнул, сунул в рот мороженое и полез наверх, к вершине (думая о том, как взлететь на небеса). Естественно, он победил, ведь Майк был медлительным и карабкался с трудом.       Но он улыбался Джону, будто впечатлился, и того это обрадовало еще сильнее. Наверху они сидели вдвоем, и Джон заметил женщину, сидящую на скамейке чуть поодаль. У неё было круглое лицо, как у его нового друга Майка. Она лучезарно улыбалась своему сыну и его новому другу Джону. − Мы только что сюда переехали, − пояснил Майк, по его подбородку стекало чуть подтаявшее мороженое и капало на рубашку. − Я тоже! – взволнованно воскликнул Джон. Он никогда прежде не встречал никого, с кем бы у него было так много общего.       Майк рассказал о своей ручной игуане по кличке Франкенштейн, а Джон признался, что любит играть в пиратов. Но он не упомянул о том, что играет со своим лучшим другом Шерлоком, которого никто не видит.       Он вообще не упоминал Шерлока. И не думал о нем, пока…       Пока Майк не захотел спросить маму, можно ли Джону переночевать у него дома. Наверное, никогда Джона так ничто не радовало.       Но когда Майк встал и, балансируя, начал осторожно спускаться, что-то мелькнуло и с лица Джона исчезла улыбка.       Он поднял взгляд и увидел, как Майк соскользнул с перекладины и с тошнотворным глухим стуком упал в желтую траву.       Там, где мгновение назад был Майк, теперь стоял Шерлок.       Сжимая раздавленную дохлую птицу в чернильно-черном кулаке.       Джон застыл и широко раскрытыми глазами уставился на Шерлока. Тот щурился и зло глядел на Майка.       Это был уже не тот Шерлок, которого Джон знал прежде. Не тот маленький мальчик из метро с глазами цвета горных вершин и бледными щеками.       Его глаза стали бесцветными. А руки, лицо, одежда, тело почернели, он превратился в чернильное пятно, которое прежде вылезало из-под кровати Джона.       Никогда Джон не был так напуган, как в ту минуту, когда увидел, как Шерлок раздавил маленькую зеленую птичку прямо в кулаке, и кровь и что-то коричневое запачкали стальные перекладины.       Воздух, кажется, стал неподвижным. Единственное, что слышал Джон, – стук собственного сердца, когда Шерлок зло взглянул на него. − Ты мой, − прошипел он, и у Джона волосы на затылке встали дыбом. – Ты мой друг и не будешь играть с ним потому, что я так сказал.       Джон был слишком ошеломлен, чтобы ответить. Но ничего говорить не пришлось: лежащий на земле Майк вскрикнул от боли, а потом начал плакать, да так громко, что женщина, сидевшая на скамейке, услышала его плач и подбежала к ним.       Сидя на турнике, Джон смотрел на них сверху вниз, мороженое таяло у него в руке, липкий сок стекал по пальцам и капал на землю.       В компании мамы Майк разревелся еще громче, баюкая запястье. Джон похолодел, заметив, что рука уже опухла. − Майк! Майк, что случилось? – воскликнула она. − О-он столкнул меня, − прорыдал Майк, судя по голосу, такой же растерянный, как Джон. Очки соскочили с носа и лежали в паре дюймов от него, стекло в них треснуло. − Что?       Миссис Стэмфорд перевела взгляд на Джона, прижимая сына к груди. Но Джон лишь беспомощно смотрел в ответ. − Я не… − Да что на тебя нашло?       Джон почувствовал, как горячие слезы подступили к глазам, а внутри поднялось отчаяние. − Я этого не делал! Это был не я! − Джон?       И вдруг откуда ни возьмись появилась его мама, явно желая разобраться в суматохе. Джон целую вечность не видел её такой обеспокоенной, и оно того стоило. Почти стоило, ведь она тревожно смотрела то на плачущего мальчика и его мать, то на своего сына. Джон сидел высоко, как на троне, но королем себя отнюдь не ощущал. − Джон, что происходит? Что случилось? − Ваш сын столкнул моего! У него, возможно, сломана рука! − Что? − Мама, я этого не делал, это… это сделал Шерлок.       Тревожное выражение исчезло, лицо матери потемнело и стало сердитым. Она растерялась, не зная, с чем разбираться в первую очередь. − Я… Мне очень жаль, обычно он не такой, − разобрал он её слова. – Не знаю, что на него нашло. − Мне все равно, что на него нашло, − кричала женщина. – Если у моего сына сломана рука, вы за это заплатите!       Две женщины ходили туда-сюда и перекрикивали Майка, который, казалось, вопил с каждой секундой все громче.       Джон наблюдал за ними, и холодел все сильнее. Шерлок уселся рядом и взял его за руку, но это не помогло.       Джон уставился на чернильную пустоту, так резко контрастировавшую с его бледной кожей. − Все в порядке, Джон, − сказал Шерлок гораздо мягче, чем минуту назад. – Это просто растяжение связок. Наверняка он скоро об этом и не вспомнит. ***       После этого все изменилось.       После этого все казалось не совсем правильным.       Мама отстранилась еще сильнее, хотя Джон вновь и вновь пытался сказать ей, что не толкал Майка, что это не его вина. Он твердил, что это сделал Шерлок, и Шерлок даже не выглядел расстроенным, когда Джон об этом говорил. Он просто стоял в сторонке, заложив руки за спину и ухмыляясь, как Чеширский кот. − Прекрати, Джон, − сцепив зубы, сказала мама и сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Хватит. Хватит.       Отчаянно пытаясь все исправить, он сменил тактику. Теперь он говорил, что это был несчастный случай. Говорил, что они с Майком играли в пиратов, он был капитаном, а Майк – его первым помощником. Он велел быть начеку и караулить других пиратов. А Майк подошел слишком близко к краю и упал, но это был несчастный случай, мама, он не виноват! − Скажи «Я не хотел», − нашептывал Шерлок ему на ухо. – Давай, Джон, скажи: «Я бы никогда никому не навредил». Тогда она услышит. − Я не хотел этого делать, − молил Джон со слезами на глазах. – Я бы никогда никому не навредил!       Через неделю им по почте пришел счет. ***       Шерлок никогда не упоминал о случившемся в тот день. И резко менял тему, когда об этом пытался заговорить Джон.       Джон спрашивал: − Шерлок, зачем ты это сделал?       Или говорил: − Он был хороший, ему было очень больно, и теперь все на меня сердятся!       А Шерлок невинно отвечал: − Зачем я сделал что?       Или: − Не говори глупостей, Джон. Я-то на тебя не сержусь.       А потом он смотрел на Джона и склонял голову набок, обнажая в улыбке ряд белоснежных, острых зубов. Это значило, что пора сменить тему. ***       Однажды утром, когда Джон сидел на качелях из покрышек, ситуация накалилась до предела. − Она за тобой наблюдает, − проговорил Шерлок, сидя на траве рядом. Он ковырялся в земле, но, когда Джон опустил взгляд, то не увидел ямки. – Твоя мама. Она присматривает за тобой из окна на кухне. Она удивляется, почему ты говоришь сам с собой, но ты не волнуйся. Она снова пьет, так что, скорее всего, потом об этом и не вспомнит.       Шерлок сунул палец глубже.       Когда Джон спросил его, что он делает, он ответил, что ищет червяка, чтобы приманить птицу с дерева. Шерлоку хотелось все же посмотреть, как она выглядит изнутри.       В последний раз, когда представилась такая возможность, птица пришла в негодность, неохотно добавил он. − Ты хочешь сделать птице больно? – спросил Джон с отчетливой паникой в голосе. – Шерлок, не делай этого! − Я никому не буду делать больно, − раздраженно ответил он. – Она уже умирает.       Джон понятия не имел, откуда Шерлоку это известно, и это осознание привело его в замешательство. − Пожалуйста, не делай ей больно.       Вдруг он почувствовал, как глаза защипало от слез. Это было уже слишком. Он перестал справляться с происходящим. Джон был сбит с толку, ничего не понимал, и в голову закралась мысль: что, если всё это и правда его вина?       Он никогда так сильно не скучал по папе, как сейчас.       Краем глаза Джон увидел, как Шерлок встал и отошел на несколько футов. − Пожалуйста, Шерлок, − заклинал он. – Пожалуйста, не надо. − Ты меня боишься? – неожиданно спросил Шерлок и так стремительно обернулся, что Джон и в самом деле вздрогнул.       Шерлок смотрел на Джона так, будто никого важнее не было в целом мире и ждал честного ответа. Джон сцепил руки и нервно теребил пальцы. − Нет, − ответил он. Шерлок приблизился и наклонился так близко, что Джон почувствовал его холод. − Отвечай, Джон. Не лги. − Да, − тихо признался он. – Иногда. Иногда ты делаешь плохие вещи, а достается мне. Что, если я… что, если я не смогу завести друзей лишь потому, что они тебе не нравятся?       Наступила долгая пауза. Шерлок ничего не делал, лишь пристально смотрел на него. Время тянулось мучительно медленно, Джон пожалел, что сказал это. Шерлок был так тих и неподвижен. Джон хотел до него дотронуться. Но, едва он шевельнул рукой, как Шерлок ожил. − Это неважно, − резко ответил он. Джон прежде никогда не видел ничего подобного.       Обрывки чего-то черного, похожие на статические помехи, поднялись с темных плеч Шерлока.       Джон подумал, что это и есть разложение. − Это не имеет значения, ведь ты мой, тебя никто и никогда не получит.       Джон не успел ничего сказать – Шерлок исчез. Исчез в мгновение ока, будто его никогда и не было. Остались лишь повисшие в воздухе слова, обволакивающие, проникающие внутрь, поселившиеся в его душе. ***       После этого все стало по-другому.       Теперь все измерялось не днями рождения, Рождеством или очередными школьными каникулами, а ожиданием возвращения Шерлока. − Где твой маленький друг? – спустя несколько недель спросила тетя София в дождливое воскресенье перед походом в церковь.       Мама к ним не присоединялась: с тех пор, как умер папа, она больше не ходила в церковь, а отсыпалась наверху. Харри одела туфли и поправила подол платья.       Они не видели, как Джон неподвижно стоял у входной двери. Как блестели его глаза, когда он смотрел, как тетя все прихорашивалась и прихорашивалась. Делала себя красивой для Господа. − Он был ненастоящий, − услышал Джон собственный голос, и даже сейчас эти слова показались неправильными. – Он ушел. − Наконец−то, − пробормотала Харри.       Джон ощутил сильную тяжесть в груди. Ему показалось, что галстук на шее – это рука, которая тянется к его горлу и душит. Он хотел её отдернуть, но ему не хватало сил. Тетя София одобрительно кивнула и достала из сумочки тюбик ярко-красной помады. − Это замечательно, Джон, − сказала она, наклонившись к зеркалу и поджав губы. – Я уже начала волноваться, вдруг ты этого никогда не поймешь. Твоя мама будет рада это услышать.       Сияя, она обернулась, но её улыбка тут же померкла. − Джон, сколько раз я тебе велела не трогать галстук? − Я не трогал, − механически ответил он, нахмурившись.       Тетя София нетерпеливо вздохнула и постучала красными когтями по деревянному столу. Она присела перед Джоном на корточки и принялась поправлять галстук. − В следующий раз я тебя выпорю.       Она так туго затянула узел, что Джон жадно вздохнул и отшатнулся. Возникло ощущение, будто в спину уперлась ледяная ладонь.       Джон стоял в темном углу, грозящем его поглотить. Он смотрел, как Харри и тетя София надевают куртки и обуваются. Он изо всех сил старался не обернуться. ***       Что все это было – невозможно понять.       Ведь Джон оставался маленьким мальчиком – пока не перестал им быть – но даже спустя месяцы и годы проще не стало.       Дни шли, мама продолжала пить свои странно пахнущие коктейли. Харри игнорировала его, тетя София заставляла их молиться. Все вернулось на круги своя, как было до того дня в метро.       И Джон внезапно вновь оказался один. ***       Более или менее. ***       Джон знал: главное в наличии воображаемого друга то, что о нем в конце концов забывают.       Согласно ряду книг на эту тему – их не так много, но Джон уверен, что отыскал все – воображаемый товарищ по играм у детей бывает очень часто. Исследователи утверждали, что это форма самоуспокоения. По их словам, создание и поддержание воображаемой дружбы – это «сложный когнитивный навык». Они заявляли, что развитие часто идет по этому пути, и волноваться абсолютно не о чем.       Родителей постоянно убеждают в одном и том же: обычно воображаемые друзья исчезают, когда ребенок отправляется в школу, или когда их присутствие перестает быть социально приемлемым.       «Дети умеют отделять реальную жизнь от фантазий, – гласил последний абзац учебника по психологии, который Джон нашел в местной библиотеке. – В конце концов они понимают, что это не более чем игра понарошку».       Джону захотелось стереть эти слова со страницы, оживить их и сделать своим щитом от его собственных тихих страхов.       Потому, что психология не лжет. Все эти психотерапевты с хитроумными экспериментами и тестами. Они знают, что все это ненастоящее. Они сказали бы Джону, что он, в лучшем случае, переживает какую-то детскую травму, а в худшем – просто параноидальный шизофреник.       И сказали бы, что нет другого объяснения его мурашкам, когда он входит к себе в комнату, когда он не может заснуть ночью, зная, что в дальнем углу его комнаты никогда не бывает достаточно света, вне зависимости от времени суток, и того факта, что эта комната уже другая.       Что уж точно нельзя объяснить, так это прокрадывающуюся в поле зрения тень или ощущение того, как призрачная рука гладит его ночью по голове.       И изменившийся низкий мужской голос, шепчущий на ухо: − Я здесь, я так долго жду. ***       Никого красивее Сары Джон в жизни не встречал.       Он начал играть в регби в школьной команде не только из-за возможности познакомиться с хорошенькими девушками, но ему шестнадцать, и трудно отрицать, что это огромный классный восхитительный бонус.       Его соигроки хохотали, хлопали друг друга по спине и убегали с поля, выкрикивая насмешки в адрес соперников. Джон снял шлем, провел рукой по взмокшим волосам и подбежал к скамье, чтобы взять бутылку воды. Тут-то он и заметил рыжеволосую красавицу, стоящую чуть поодаль со стайкой других девушек. Она ему улыбнулась.       Джон её помнил – они виделись в химической лаборатории. Он знал, что её зовут Сара Сойер и ей лучше всех в классе даются уравнения. Но нравилась она ему не только поэтому. Она очаровательно заправляла за уши рыжие волосы, прежде чем мило улыбнуться.       Она поймала взгляд Джона, когда он откупорил бутылку и сделал глоток, и поправила волосы. Джон улыбнулся.       Он не спешил, собирая снаряжение, нарочно тянул время. Он не отвел взгляд от Сары и её подружек. И, когда заметил, что они собрались уходить, а Сара вновь взглянула на него, перешел к решительным действиям. − Понравилась игра? – начал он разговор, подойдя к ним. – Прежде я тебя здесь не видел.       Сара сложила руки за спиной и пожала плечами. − Что я могу сказать? Вдруг захотелось показать свой школьный дух.       Она сжала маленький кулачок, помахала над головой и неловко рассмеялась. Джон понял, что она сразу же пожалела об этом. − Это единственная причина? – спросил он, и Сара улыбнулась еще шире. − А зачем еще? Думаешь, мне нравится смотреть, как кучка потных парней наматывает круги? − Да, − очень серьезно ответил Джон. – Думаю, нравится.       Она улыбнулась шире, и вскоре они вместе хохотали. От её смеха по телу Джона разлилось приятное тепло. У него никогда прежде не было девушки. Им ни разу не интересовались. Но Джон знал, как девушки проявляют интерес, – кажется, примерно так. − Пойдете с друзьями праздновать? – предположила она после минутного молчания. − А, ну да, − ответил Джон, перекладывая шлем из одной руки в другую. – Но если бы подвернулось что-нибудь получше, я б точно не пошел. У тебя есть варианты?       Сара заулыбалась даже ярче и заправила за ухо еще одну прядь. − Думаю, можно что-нибудь придумать. ***       Они сходили только на одно свидание, и Джон решил пригласить её на школьный бал.       Она сказала «да», и Джон даже особенно не переживал. Он ей нравился, это было заметно: она искала его в коридорах, внезапно стала завзятой болельщицей. Иногда с подругами, иногда одна. Наверное, Джону она нравилась тоже: он замечал ее каждый раз.       Сильнее всего Джона беспокоило то, что Шерлок – нет, нет, теперь даже мысленно он не звал его так, просто тень на периферии зрения – не появлялся больше недели.       Нет, не так. Беспокоило – это сильно сказано, ведь Шерлок не более чем плод его воображения. Он появлялся не сам по себе. Он приходил и уходил потому, что Джон о нем думал. Все их разговоры, ночные посиделки, когда он гладил рукой волосы Джона. Всего этого не было. Просто не могло быть.       Убедить себя в этом было легко. Так он не ощущал себя совсем спятившим. Он взял напрокат костюм, и Харри помогла ему завязать галстук лучше, чем это получилось бы у него.       Обычно отцы терпеливо объясняют сыновьям, как правильно завязывать галстук, чтобы создать образ идеального джентльмена. Но папы больше не было. Джон почти его не помнил, пока не смотрел на единственную фотографию, висящую на стене.       В день школьного бала он спустился по лестнице в шесть вечера, парадно одетый, с зачесанными набок волосами. И нет, он вовсе не перепробовал три укладки, гадая, какая больше понравится Саре.       Харри лежала на диване с журналом и не удержалась от восклицания, увидев его. Она сказала, что он очень красивый. И добавила, что он безумно похож на папу.       На эти слова выглянула из кухни мама. Джон инстинктивно выпрямился. И почти не дышал, ожидая оценки. − Как тебе, мам? – спросил он.       Она окинула его взглядом, будто впервые заметив, какими широкими стали его плечи. Какой он высокий, хотя вообще-то Джон не был особенно высоким. Джону показалось, что она почти удивлена, но потом она подняла взгляд на его лицо и помрачнела. Темные круги под её глазами стали еще заметнее. Её взгляд сделался пустым и бессмысленным, губы сжались в ровную линию.       Создалось ощущение, что ей больно и она изо всех сил старается не заплакать.       Джон мысленно сосчитал от одного до десяти. − Мам, разве он не прекрасен? Прямо как на старых папиных фотографиях.       Голос Харри нарушил тишину. Мать перевела взгляд на сияющую Харри и слабую улыбку Джона. Уголок её рта приподнялся, но совсем чуть-чуть. − Ты очень красивый, Джон. Отец гордился бы тобой.       Она не попросила его сфотографироваться на память. ***       Сара смотрелась еще краше, хотя Джон её уже видел сегодня на уроках.       Её волосы были заплетены в боковую косу, красиво лежащую на плече. Она явно тревожилась, удержит ли их лента. На четвертый раз Джон поймал её руку, когда та потянулась к волосам, и успокаивающе сжал. − Ты выглядишь фантастически, − сказал он.       Она улыбнулась, и её свободная рука по привычке потянулась к уху, но прядок, которые можно заправить, не было. Джона очень растрогала эта попытка. − Ты тоже, − она прижалась к нему плечом. – Вовсе не похож на потного, грязного игрока в регби. Кто бы мог подумать. Надеюсь, танцуешь ты тоже хорошо.       Джон даже близко не был опытным танцором, но успешно притворялся, добавив толику юмора.       Кажется, Сара была просто в восторге, когда Джон взял её за руку и вывел на середину танцпола. − Не здесь же! – нервно возразила она. – Я не хочу, чтобы все смотрели! − Ты будешь просто великолепна! – сладко умасливал Джон. – Как всегда.       Она порозовела, хотя из-за приглушенного света этого видно не было, и обвила руками его шею, когда он обнял её за тонкую талию. Она уютно устроилась в его объятиях, он подбадривающе улыбнулся ей, и они закружились в такт музыке.       Танец начался медленно, размеренно и очаровательно невинно, но позже музыка неожиданно сменилась более быстрой и тяжелой. Танцпол к этому моменту был полон, и Джону приходилось всякий раз прижимать Сару к себе, чтобы она не затерялась в толпе.       Происходящее ощущалось ужасно интимно: когда в Джона врезались сзади, он всем телом чувствовал тело Сары, её грудь. У него вдруг закружилась голова от этой пьянящей близости.       А может, все дело было в поворотах – Сара вдруг схватила его за плечи и принялась кружиться вместе с ним. Она смеялась, он тоже, все вокруг плыло как в тумане. Все лица стали искаженными и нечеткими кроме лица Сары напротив.       Все было идеально. Абсолютно нормально. Несколько мгновений он чувствовал себя так же, как остальные.       Счастливым.       Пока похожее на укол ощущение не заставило его присмотреться к толпе.       Знакомое лицо. Отчетливое, яснее, чем Джон когда-либо видел, с острыми чертами и чернильными волосами.       Он нахмурился, но Сара вновь потянула его в круг, отчего фигура на миг исчезла. Джон повернулся, ища её глазами. Он почувствовал, как сердце сжалось, ему стало не по себе.       Ведь в толпе танцующих, раскачивающихся и отирающихся друг о друга школьников есть Шерлок.       Он смотрел прямо на Джона.       Он стоял совершенно неподвижно. На фоне бешеного ритма он походил на статую. Но больше всего, почти до ступора, Джона шокировало то, насколько он был похож на обычного человека.       Никаких теней, никакой черноты, скрывающей лицо. Он выглядел таким же настоящим, как девушка в его объятиях, но даже она терялась в вихре красок по сравнению с четкостью незваного гостя, который уже не был тем маленьким мальчиком.       Неважно, что Джон не видел его с детства, ведь он знал его как собственное отражение. Он едва не ахнул и завис бы надолго, но Сара снова увлекла его за собой.       Когда Джон оглянулся в следующий раз, Шерлок стоял ближе.       Сара прижала Джона к себе, он озадаченно моргнул. Шерлок приближался.       Он не проталкивался сквозь толпу, она будто расступалась перед ним. Люди, не прерывая танца, ускользали в сторону в нужный момент, мальчики увлекали девочек подальше, словно в некоторой степени чувствовали то, что видел Джон.       Если то, что он видел, вообще было реально.       Шерлок носил черный блейзер, открывающий белую рубашку и кусочек бледной кожи под ней. На лоб падал единственный черный локон.       Шерлок смотрел очень пристально.       И, похоже, нервничал.       Джон никогда прежде не видел у Шерлока такого выражения. Или просто не воображал. Но сейчас все это было ужасно несвоевременно. Джон зажмурился и мотнул головой, будто это могло заставить видение исчезнуть. Но когда он снова открыл глаза, Шерлок подобрался еще ближе и не отвел от него взгляд.       Всего на несколько мгновений время будто застыло. Джон больше не слышал музыку, не видел вихря красок вокруг и даже не чувствовал Сару в своих объятиях. Ведь Шерлок – предельно реальный Шерлок – пригвоздил его к месту своим взглядом.       Он отстраненно чувствовал, как Сара тянет его за руку, пытаясь привлечь внимание. Но Шерлок подходил все ближе и ближе. Джон не знал, что должно произойти, не понимал, что здесь делает Шерлок. Джон не знал, почему увидел его именно сейчас, спустя столько времени.       Шерлок выглядел более реальным, чем когда-либо в воспоминаниях Джона, это заставило его замедлиться, а потом и вовсе остановиться.       И сделать шаг ему навстречу.       Шерлок не выглядел удивленным, но тоже замер, будто ожидая, что Джон сделает дальше. Он с любопытством наклонил голову вбок, отчего локон колыхнулся в сторону. Джон отчетливо ощутил себя мотыльком: если это магнетическое притяжение к пламени, то он всем сердцем чувствовал желание пойти навстречу собственной смерти.       Музыка затихла. Он не слышал ничего, кроме звона в ушах.       Он смотрел, как Шерлок протянул руку ладонью вверх. Маня, приглашая.       Спрашивая. − Джон! Ты куда?       Он услышал голос Сары, и в мир вернулись звуки. − Прости.       Он смотрел на Сару, на её красивое, но такое растерянное лицо. Она смотрела то на него, то следила за его взглядом. − Ты хотел присесть? Ты вдруг как будто расхотел танцевать.       Она вдруг застеснялась и принялась теребить сережку. − Может, пойдем перекусим? Здесь есть шоколадный фонтан.       Поначалу Джон даже не понял смысл её слов. Он смотрел на неё, а видел гибкий силуэт Шерлока, который протягивал ему руку и приглашал пойти с ним.       Пойти. Пойти куда? − Конечно, − ответил он, наконец обретя дар речи, и попытался улыбнуться. – Да, конечно, почему бы и нет?       Сара положила руку ему на плечо. − Ты в порядке?       Джон вновь поднял глаза, глядя мимо неё. Шерлок стоял все там же, но руку опустил. Джон увидел у него на лице нечто похожее на проблеск боли. Он развернулся спиной к Джону и начал растворяться в толпе, как призрак. Внутри Джона внезапно поднялось отчаяние, внезапное и яростное. В кои-то веки он ощутил не желание доказать, что это все не по-настоящему, а как раз наоборот.       Ведь Шерлок не может снова уйти, он впервые за все эти годы вспомнил о нем. − Я сейчас вернусь, − сказал Джон Саре.       Она не успела отреагировать, а он принялся пробиваться сквозь толпу, пытаясь добраться до Шерлока. Джон видел его настолько ясно и отчетливо, что разглядел даже складки на одежде. Но как бы он ни ускорял шаг, догнать Шерлока не мог.       Джон почти сразу потерял его из виду. Шерлок исчез прежде, чем Джон успел выбраться из толпы. Он остался стоять посреди танцпола, дико озираясь по сторонам. Из-за невысокого роста пришлось просто идти по прямой до самой двери. Там он увидел парочку, обжимающуюся в углу, но Шерлока и след простыл.       Джон опять почувствовал, как неведомые когти сжимают его сердце. Он задался вопросом, не почудилось ли ему это, не чудилось ли ему это всю жизнь. Нет, он мог поклясться, что видел Шерлока собственными глазами.       Джон вдруг ослабел, как марионетка с перерезанными ниточками.       И танцевать тоже расхотелось.       Конечно, он не собирался оставлять Сару одну надолго, это было бы неуместно. Но Джон чувствовал легкое головокружение и тяжесть в груди. Решив, что ему нужно побыть в прохладе, он вышел на парковку.       Двери с громким стуком закрылись. Джон прислонился к ним и откинул голову назад, упершись затылком в холодную поверхность. Он расслышал музыку, теперь медленную и негромкую, и подумал, что Сара наверняка его ищет.       Он прикрыл глаза. Интересно, долго ли еще придется гадать, сумасшедший он или нет? Прошло восемь лет, а он его все еще видел. Да, Шерлок изменился. Да, он повзрослел, но остался прежним.       Открыв глаза, Джон вздрогнул.       Шерлок стоял перед ним.       И ничего не говорил, что было одновременно и странно для него, и нет. Прежде он болтал без остановки, Джон не понимал его речь, не поспевал за ходом его мыслей. И это было хорошо, поскольку Джону нравилось его слушать, но теперь он молчал.       Словно тень, которую Джон замечал краем глаза.       Наконец, Шерлок шевельнулся. Медленно, размеренно двинулся навстречу Джону. Его ботинки застучали по тротуару, и Джон шагнул навстречу, чтобы встретить его на полпути. К чему на полпути, Джон не знал.       Долго ждать не пришлось – Шерлок обхватил лицо Джона ладонями. Теплыми ладонями. Его руки прежде никогда не были такими теплыми, почти горячими. Вблизи Джон мог разглядеть детали, о которых прежде и не подозревал. Морщинки. Полные губы.       И Джон знал, что произойдет дальше, сколь бы он ни отговаривал себя. Выражение лица Шерлока, эта ласка…       Осознание привело Джона в ужас, но вместе с тем приковало к месту.       Он никогда прежде этого не делал, хотя собирался сегодня попробовать… с Сарой. Это должно было произойти на танцполе, когда она смотрела бы ему в глаза, когда музыка дошла бы до кульминационного момента. Это было бы романтично, это был бы лучший первый поцелуй в его жизни.       Но образ девушки исчез из его памяти, как рябь с воды. Шерлок наклонился и накрыл его губы своими.       В потрясенном мозгу Джона пульсировала одна-единственная мысль: это не считается.       Это просто не может считаться, ведь это же все ненастоящее.       Это не может быть на самом деле.       Но все происходило на самом деле. Губы Шерлока полные, теплые, решительно сминали его рот. И ладони на щеках лежали по-настоящему, ведь Джон чувствовал, как Шерлок чуть крепче обхватил его лицо. Чувствовал, как ногти впились в кожу, и впервые за восемь лет ему снова показалось, что он разлагается.       А вдруг это происходило с ним все время, и Шерлок – единственное, что не дает ему развалиться совсем?       Джон бездействовал. Он не знал, что делать. Его сердце продолжало колотиться, но он не мог ни пошевелиться, ни ответить. Он не знал, что бы предпринял, если бы мог. Он чувствовал вдруг похолодевшие губы на своих. А когда Шерлок отстранился, Джон увидел ледяные глаза и ухмылку. − И снова привет, Джон. Ты скучал по мне? ***       Не то чтобы Джон не скучал.       Он просто не представлял насколько.       Так бывает, когда берешь старую книгу и обнаруживаешь закладку на прежней странице. Шерлок вновь вошел в жизнь Джона, будто и не исчезал вовсе. Его худощавый силуэт маячил за Джоном, он говорил обо всем и ни о чем, хотя никто, кроме Джона, его не слышал.       Он говорил Джону, что девушка, мимо которой они прошли, спит со своим отчимом. В автобусе он указал на одноклассника Джона и сказал, что тот не справляется с биологией. Джон склонил голову набок, удивляясь, как это может быть столь очевидно? Это же ясно, как божий день, − шептал Шерлок ему на ухо. Просто взгляни. Неужели ты не видишь?       Джон ничего не видел, но все равно улыбнулся и кивнул, прежде чем отвести взгляд. Наверное, ему кто-то сказал. Оттуда он и узнал.       Он старался никогда не смотреть чересчур пристально. Людям не нравилось, когда он сидел в одиночестве и пялился на них. ***       Джон знал, что значит падение бутылки на пол. Она глухо прокатилась по холодному полу и стукнула о стену с его стороны. А потом он услышал точно такой же приглушенный звук с другой стороны.       Джон больше не нуждался в руке Шерлока, как в детстве, чтобы заглушить этот звук. Но по ночам, когда слышались плач и крики или один из маминых ночных гостей вел себя чересчур громко, появлялся Шерлок.       Джону уже было все равно – настоящий он или нет. Может, он это все придумал или он и впрямь какой-то сумасшедший, который видит воображаемого друга. Джон увидел маленького мальчика в метро и придумал себе друга. Теперь он представил, как будет выглядеть этот мальчик много лет спустя.       Волноваться из-за этого было трудно заставить даже себя, когда Шерлок наклонился над его кроватью, когда он увидел непокорную копну волос и переливчатый взгляд . − Послушай, Джон, − сказал Шерлок, и Джон прикрыл глаза. В голове звучала странная и чарующая песня, она защищала от звуков из-за стен. – Я написал эту песню специально для тебя.       Мысль, что ему посвятили песню, была так приятна, что он почти не обратил внимания, как Шерлок буравит его взглядом. Или как почернела некогда бледная рука, когда Шерлок потянулся убрать челку со лба. ***       Джон пригласил Сару на настоящее свидание, чтобы загладить вину за танцы. Он сказал, что ему очень, очень жаль. Кое-что случилось. Что−то важное, и ему срочно пришлось уехать.       Пришлось быть очень убедительным, но Сара не стала злиться. Когда Джон взял её за руку и переплел их пальцы, она согласилась сходить с ним куда-нибудь.       Одно свидание превратилось в два, два – в три, и на четвертом Сара уже не злилась. Её пальцы путались в его волосах, она пылко целовала его. Джон никогда, никогда прежде не целовал девушку. Он чувствовал возбуждение в штанах, пока язычок Сары шаловливо ласкал его рот, и ощущения были потрясающие.       Джон, расставив ноги, прислонился к дереву, чтобы Сара могла к нему прижаться. Между ними не осталось пространства. Её руки опускались все ниже, у Джона перехватило дыхание.       Открыв глаза, он заметил темный силуэт Шерлока. Сегодня он был похож на тень. Джон знал, что иногда это случается.       Шерлок кружил рядом с деревом, как крадущийся кот, сжав руки в кулаки. Джон понятия не имел, что он делает. Шерлок не останавливался, а Джон продолжал жадно целовать Сару.       Он пытался отогнать прочь мысли о Шерлоке. Он закрыл глаза, ведь если не видеть Шерлока, то и думать о нем не получится. А все, о чем он сейчас хотел думать, – как здорово чувствовать теплые губы Сары, ощущать всем телом её ладони, стонать в её объятиях. − Я бы тебя так поцеловал, если бы ты мне позволил, − прошептал на ухо низкий мужской голос, и Джон вновь застонал. – Я знаю тебя лучше всех. Я знаю, что тебе нравится. Возможно, даже лучше, чем ты сам.       Джон не успел остановить мелькающие перед глазами образы: длинные ноги, острые углы, большие горячие ладони на его теле. От поцелуев Сары он видел Шерлока только четче.       Он хотел покачать головой. Хотел заставить Шерлока замолчать, хотел думать лишь о Саре. Но стоило ему открыть глаза, как прямо за спиной Сары он увидел улыбающегося ему Шерлока. Джон почувствовал, как слабеют колени. Он услышал собственный стон. Шерлок не пошевелился, Джон слышал его в голове. Он тихо что-то бормотал, Джон положил руки на бедра Сары и мягко ее оттолкнул. − Прости. Думаю, нам лучше остановиться. Я тебе позвоню, − сказал он.       Поздно ночью, лежа в постели, Джон, зажмурившись, принялся сильно и быстро дрочить. Он не мог перестать думать о том, на что бы это было похоже, будь это возможно.       Кончив, он сбросил с себя одеяло и глубоко вздохнул. Челка взмокла от пота. От прикосновения руки Шерлока ко лбу он почувствовал, что сгорает изнутри. ***       Если прежде Джону казалось, что поддерживать образ милого, доброго, умеренно популярного игрока в регби непросто, то появление Шерлока в его жизни сделало это невозможным.       Но, возможно, притворяться и не следовало. Лишь сейчас Джон понял: это и правда неважно, ведь он хотел отстраниться от пьяной матери, своенравной сестры и висевших на стенах навязчивых фотографий человека, безумно на него похожего.       Снизу донесся крик: − Я тебя ненавижу! Лучше бы умерла ты, а не папа.       Шерлок обнял его за плечи своими длиннющими руками, Джон убрал с лица волосы, борясь с желанием врезать кулаком в стену или, быть может, ударить себя. Шерлок шептал ему на ухо что-то утешительное, старался его рассмешить. Джон почувствовал, как к щеке прижимаются воображаемые кудри.       Он услышал, как по кафельному полу скребет деревянный стол, как опрокинулся стакан. Звук разбивающегося стекла. Почувствовал руку на щеке, ногти, вонзающиеся в кожу. − Что творится в твоей смешной головенке? – низким баритоном спросил Шерлок. – Ты не можешь таить от меня свои секреты. Что ты хочешь сделать?       Прежде Джон так легко сходил за нормального. ***       Сара слишком мила, себе на горе.       Сколько бы раз Джон ни твердил, что позвонит ей, и никогда не перезванивал, сколько бы их свидания ни прерывались, когда они приближались к тому-самому-моменту, она всегда улыбалась и заправляла за ухо прядь волос, когда Джон появлялся в следующий раз. − Она идиотка, − невозмутимо говорил Шерлок, и Джону приходилось притворяться, будто он не слышит. – Она скучная. И ведь она тебе совершенно безразлична. Почему ты продолжаешь эти попытки?       Джон не обратил на него внимания. − Хочешь, сходим куда-нибудь вечером? − Чтобы ты снова сбежал? – спросил она, приподняв бровь. Она развернулась к нему лицом и уперла руки в бока. Шерлок, стоя за ней, передразнил её, озорно сверкая ледяными глазами. Сара переступила с ноги на ногу. Шерлок сделал то же самое. Он изображал кукловода, дергающего её за ниточки. Но почему-то Джону показалось, что за ниточки дергают именно его. − Не сбегу, − искренне ответил он. – Я и ты. Мы чудесно проведем вечер.       Сара смотрела недоверчиво, а Шерлок вдруг прекратил гримасничать, его лицо исказилось от отвращения. − Честное слово, Джон. Какая пустая трата времени – и ее, и твоего. Она ведь тебе совсем не нравится. − Ты мне нравишься, − поспешно сказал Джон, беря её за руку. Все, что угодно, лишь бы Шерлок заткнулся хотя бы на минутку. – Я хочу побыть с тобой. Только с тобой.       Шерлок замер, Сара широко улыбнулась, а Джон постарался не обращать внимания на то, как Шерлок сверлит ее затылок ледяным взглядом. *** − Atropa Belladonna, − произнес Шерлок из-за спины Джона, когда тот стоял перед зеркалом, разглаживая складки на брюках. – Красивые цветы, правда? Может, Саре понравятся.       Джон прикрыл глаза и склонил голову набок. Смертоносный паслен. Он как раз сегодня выучил этот термин из учебника. − Воины смазывали его ядом стрелы и гарпуны, − методично продолжал Шерлок. Джон обернулся, чтобы взглянуть на Шерлока, стоящего в темном-темном углу. Он будто сливался с темнотой. Джон мог поклясться, что тени спустились со стен и поползли по телу Шерлока. − Представь, Джон, − продолжал он с сияющими глазами. – Нечто столь же прекрасное, сколь и смертоносное. Разве это не очаровательно?       И нет бы ему насторожиться. Этого было достаточно, чтобы ему, идиоту, насторожиться, но он забыл о том дне. В груди поднялось незнакомое доселе чувство тревоги. Но прежде, чем он успел открыть рот, Шерлок неприятно, по-волчьи ухмыльнулся. − Не смотри так испуганно, Джон. Поблизости белладонна нигде не растет. ***       А неделю спустя он усадил Сару на заднее сиденье их с Харриет общего издыхающего «Форда» и запустил руку ей под блузку. Тело Сары выгнулось ему навстречу, тогда-то все и произошло.       Легко было игнорировать тень, расхаживающую вокруг машины. Она насвистывала и вслух комментировала происходящее. Можно было разобрать, как Шерлок говорил: − Это же смешно. Она тебе не подходит. Не будь идиотом, Джон. Джон. Это скучно.       Шерлок произносил его имя таким тоном, что было сложно сосредоточиться.       Руки Сары ласкали его спину, но даже её страстного шепота ему в ухо не хватало, чтобы заглушить остроты Шерлока. Джон пытался от него отгородиться, пытался притвориться, что существует лишь красивая девушка под ним, томно вздыхающая и стонущая под его поцелуями. − И все же она симпатичная, − донеслись до Джона слова Шерлока, его низкий голос проник даже в машину. – Как маленькая птичка.       Джон замер. Он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом, ему стало холодно.       Разум наводнило воспоминание. Он плакал. По лицу стекал ярко-красный, липкий сок. На него кричала женщина. Холодный взгляд.       Он открыл глаза, увидел проносящуюся мимо окна заднего сидения размытую тень. Почувствовал, как к горлу подступило нечто, похожее на панику. − Прекрати, − услышал он свой шепот. – Прекрати. − Что? – удивленно спросила Сара. − Музыку, − пробормотал он, целуя её в шею и пытаясь отвлечься. Он крепко зажмурился, надеясь, что сможет заглушить смычок, скользящий по струнам скрипки. − Я хотел сыграть для тебя что-нибудь романтичное, − теперь он услышал в голове голос Шерлока, бархатистый и спокойный. – Тебе нравится? Я думал о тебе, когда её писал.       Поначалу пение скрипки нежное и звонкое, красивое и сладкое. Однако как раз в ту минуту, когда Джону показалось, что он сможет отвлечься, когда лежащая под ним девушка запустила руку ему в штаны, музыка резко сменилась на звуки, похожие на громкий визг шин на мокром асфальте.       Перемена произошла так неожиданно, что Джон вздрогнул, ахнул и сел на колени, прижав ладонь к уху. − Джон? − Господи, так громко.       Сара встревоженно огляделась по сторонам. − Что громко? − Похоже, ей не понравилось, − съязвил Шерлок. Джон видел его, видел его затененную фигуру в окне, он стоял спиной к машине. Джон видел, его двигающийся локоть, очертания чего-то длинного и тонкого. – Как грубо. Я написал это специально для вас двоих.       Звук скрипки стал таким громким, что Джону почудилось, будто у него в голове надрывается музыкальный проигрыватель. Музыка была злая, громкая и неистовая, Джону пришлось отстраниться от Сары, закрыв уши ладонями и зажмурившись.       Хуже всего было то, что он знал, как выглядит. Он знал, каким сумасшедшим, должно быть, сочла его Сара. Но музыка была громкая, такая громкая, что у него голова раскалывалась на части.       Сара попыталась привлечь его внимание, он почувствовал, как она взяла его за руку, но от её прикосновений музыка стала лишь громче и злее. Джон вырвался из её объятий, оттолкнул её руку и крикнул: «Остановись!», сам не понимая, кому именно.       Лицо Сары исказили ужас и замешательство, она судорожно поправила блузку. Она явно не могла определиться, как поступить, – сидеть неподвижно или взять его за руку, остаться в машине или выйти и убежать.       А ярость музыки продолжала нарастать, достигая своей кульминации. Джон прижимал ладони к ушам так сильно, что побелели пальцы. Открыв глаза, он увидел чернильно-черный силуэт Шерлока в ночи, Шерлока, стоящего прямо у окна.       И вдруг музыка прекратилась, будто радио выключили.       В темноте Джон видел, как горят его глаза, как сверкают острые белые зубы. − Знаешь, Джон… Отвези меня домой, − попросила Сара, когда молчание затянулось. − Джон? Джон?       А Джон смотрел на неё, будто впервые услышал.       Он облизал губы. Попытался не обращать внимания на ощущение, словно все волосы на теле встали дыбом. − Что? – спросил он. − Отвези меня домой, − его молчание расстроило её еще сильнее.       У Шерлока тряслись плечи. Он смеялся. − Джон, это хорошая идея, − раздался его голос в голове Джона. – Это вежливо. Отвези девушку домой. Не стоит задерживаться допоздна. Мало ли что может случиться.       Дрожа, Джон согласился. Он не знал, как оправдать случившееся. Он извинился. Слабым голосом объяснил, что склонен к мигреням. − В следующий раз такого не произойдет, − сказал он, подъезжая к её дому после долгой молчаливой поездки.       Для Сары молчаливой.       А в голове Джона звучала негромкая, медленная и нежная мелодия. Извиняющаяся. − Еще раз, я… извиняюсь.       Сара, впервые за все время, ничего не ответила. Она не знала, что сказать, Джон понял это по напряжению её плеч и нервному взгляду.       Даже милая, очень милая Сара Сойер не знала, как реагировать на случившееся, поэтому она просто кивнула и потянулась к дверной ручке. Джон протянул ладонь и накрыл её руку.       Тихая музыка прекратилась. − Я увижу тебя завтра?       Она молча закрыла за собой дверь, Джон смотрел, как она стремительно поднимается по ступенькам и заходит в парадную дверь.       С заднего сиденья донесся уверенный голос Шерлока: − Кажется, она неважно себя чувствует. Возможно, завтра ей лучше побыть дома. ***       На следующий день Сара не пришла в школу. И через день тоже.       Ходили слухи, что она слегла с тяжелейшим гриппом. Но друзья её не забыли. По крайней мере, так сказал её отец, когда Джон позвонил на третий день отсутствия новостей. − Ей присылают так много цветов, − пояснил он. – Пурпурные нравятся ей больше всего. *** − Что такое с Уотсоном? − Ты тоже заметил? − Он уже несколько месяцев странный какой-то. Больше не разговаривает. − Он как перепуганная псина. При попытках с ним заговорить выпрыгивает из своей шкуры. Даже на тренировки ходить перестал. − Может, дома проблемы? Выглядит он так, будто никогда не высыпается. − Не знаю. Но меня это пугает. На днях видел, как он сам с собой разговаривал. − Бедный парень. Наверное, он из-за девушки расстроился, с которой встречался. ***       Армия показалась легким решением.       На столе в кофейне он нашел брошюру. Он частенько стал сюда захаживать. Он не мог оставаться дома, не мог оставаться в одиночестве. Негромкий рокот голосов за соседними столиками и визг стимеров помогали навести порядок в голове. Благодаря им он чувствовал себя нормальным. Обычным. Он мог улыбаться баристе так, как не мог никому другому, и улыбка выглядела убедительной.       Он почти чувствовал испепеляющий взгляд Шерлока затылком, когда теребил ободранные края брошюры, в которой говорится: «Чувство общности, может, и мелочь. И все же оно питает, как еда и вода, поскольку питает не только тело, но и разум, и душу. Присоединяйтесь сегодня!» − Армия? – заглянул через плечо Шерлок. – Джон, тебе кажется, это хорошая идея? Туда не берут шизофреников.       Но Джон не был шизофреником. Он знал это наверняка. По крайней мере, не считал себя таковым. Господи, он надеялся, что не шизофреник. Маму удар хватит.       Но ему требовалось что-то.       Позже он узнал, что, если будет стараться, в армии ему со временем помогут стать хирургом. Он всегда хотел стать врачом, а хирургом – еще лучше.       Он подумал, что, возможно, сможет призвать к порядку ту часть своего мозга, которая видит и слышит воображаемого мужчину, приходящего и уходящего из его жизни.       Приходящего и остающегося, точнее.       Тем же вечером он пришел домой и обнаружил мать, спящую на диване. Водка, вылившись из бутылки, намочила ковер, телевизор исчез. Шерлок больше не успокаивал, а язвил. Джон знал, что должен сделать. ***       Какое-то время принятые меры работали.       На протяжении многих лет он был почти счастлив.       Джону казалось, что легко забыть обо всем, проводя дни на учениях и зашивая раны. Долгие дни в больницах в пустыне, долгие дни под неумолимым солнцем. А в перерывах он путешествовал и трахал женщин на трех разных континентах.       Джон не знал, почему Шерлок в одни дни впадал в спячку, а в другие появлялся, но на протяжении многих лет он то приходил, то уходил. Тихая, почерневшая тень, которую он замечал краем глаза, чувствовал прохладную руку на затылке под солнцем. По ночам Джон слышал шепот, он принимал его за сон, но всегда просыпался с ощущением, что это скорее очень далекое воспоминание.       Спустя годы оно стало настолько редким, что он о нем почти забыл.       А однажды утром Джон на заднем сиденье армейского джипа болтал с Мюрреем, и тут сработало самодельное взрывное устройство, отчего их автомобиль взлетел на воздух, а Джон очутился на горячем песке.       Мир кружился, Джон едва поспевал за ним. Он не знал, где верх, где низ, он слышал лишь оглушительный звук выстрелов.       Он потянулся к кобуре пистолета, с трудом поднявшись, развернулся и успел прицелиться в противника вдали.       Но среди пыли, песка и слепящего света Джон разглядел чернильно-черную фигуру человека, стоящего неподалеку.       Джону не нужно было присматриваться, чтобы понять: он высокий, угрожающий, с острыми углами и белыми глазами.       Шерлок притворился, что стреляет в него.       Раздался выстрел, Джон почувствовал обжигающую боль в плече.       Он слышал рассказы о том, каково быть подстреленным, но нигде в этих историях не говорилось, как тень опускает руки и улыбается.       А потом Джон упал.       Он падал и падал, а, ударившись о песок, провалился в него. Горячая земля поглотила его, крупинки и камешки вонзились в тело, словно песчаная рука, сжав свои огненные пальцы, утянула его на самое дно и еще глубже. ***       Время исчезло.       Он очнулся в Регистане спустя восемнадцать дней. Но с таким же успехом могло бы пройти восемнадцать месяцев, восемнадцать лет или восемнадцать секунд, без разницы.       Он то терял сознание, то приходил в себя на несколько минут. Пытался прислушаться к слабому писку рядом с кроватью. Не сразу определил, что это кардиомонитор. За выкрашенными в песочный цвет стенами маленькой одноместной палаты изредка слышались тихие шаги. Его вялый затуманенный разум пытался собрать воедино фрагменты случившегося, но это было как ходить по зыбучим пескам. Все его воспоминания не имели никакого смысла.       Он даже не мог с уверенностью утверждать, что жив.       Перед глазами плыло, он нашел в себе силы чуть-чуть приподнять руку, но тут же вскрикнул. Острая мучительная боль, будто на коже вспыхнули тысячи огней, пронзила левую руку вниз от плеча.       В мозгу словно вспыхнула молния, за стиснутыми веками пронеслись образы взрывов и перестрелок. Боль в плече стала настолько невыносимой, что он повернул голову и его стошнило – но лишь несколько капель желчи упали на подушку.       Морфий. Ему был необходим морфий, Господь свидетель, ему никогда не доводилось испытывать такой адской боли.       Дрожа, весь взмокший, он вновь повернулся направо и сосредоточился на дыхании в тщетной попытке заглушить боль. − С…стра, − позвал он, но его голос, хриплый и слабый, едва ли были громче выдоха. Усилия отняли так много сил, что он откинул голову на тонкую подушку и со стоном зажмурился. – С…стра…       «Пожалуйста, Господи, – подумал он, борясь с агонией. – Позволь мне выжить. Пожалуйста, останови эту боль». − Как пожелаешь.       Он резко открыл глаза, хотя голос исходил не из комнаты, он услышал его у себя в голове. Голос не походил на мысль, но казалось, будто ледяные слова выдохнули прямиком в разум.       Нет… Нет, нет, нет. − Если позволишь, я могу сделать так, чтобы все стало лучше.       Волосы на затылке встали дыбом, Джон почувствовал его прежде, чем увидел. Но он безумно боялся взглянуть на дверь, зная, кого увидит в углу. − Тебе так больно, Джон, − произнес Шерлок, и его голос мягок, но не способен унять нарастающий внутри животный ужас. – Мой дорогой Джон. Что они с тобой сделали?       Джон дернул головой, поискал глазами тот самый угол, но через мгновение Шерлок оказался прямо у его кровати, нависая над ним, и Джон резко втянул в себя воздух.       Сегодня он полностью Шерлок, с глазами цвета горных вершин и привычной угловатостью. Но когда он протянул руку, чтобы погладить Джона по щеке, та была окутана черной тенью. − Мой дорогой, замечательный Джон, − глубоким, успокаивающим голосом произнес он. Давно канули в небытие те дни, когда Джон впадал в состояние легкого блаженства при этих словах. – Ты так долго боролся, и посмотри, к чему это привело… − Нет…       Дрожа, Джон попытался сесть и позвать медсестру, кого угодно, но темная рука легла ему на грудь. Джон так ослаб и устал, что не мог ничего с этим поделать. − Все в порядке, Джон, − пробормотал Шерлок. – Все будет хорошо. Я о тебе позабочусь. Я же всегда о тебе забочусь.       Слова всплывали и оседали в его сознании, окутывая его ледяным покрывалом.       Он почувствовал, как отяжелели веки. Последнее, что он видел, – улыбающееся лицо Шерлока и подкрадывающаяся темнота, поглотившая его. ***       На полет из Кабула до Лондона ушло девять часов и восемнадцать минут. И все это время он сжимал в руке документ об увольнении. Помятый, кое-где даже порванный по краям. Он так крепко сжимал бумагу, что свежие чернила местами размазались. Он с первого взгляда запомнил первую строчку, начиналась она с ненавистных слов: «От имени Пятого Нортумберлендского стрелкового полка настоящим мы предоставляем Джону Х. Уотсону…»       Дальше он читать не стал, сложил бумажку пополам, а потом еще и еще раз пополам, пока маленький кошмарный квадратик не поместился у него на ладони, как граната, готовая взорвать его изнутри.       Ощущения были так себе.       Он не выпускал из рук документ с тех пор, как его ему вручил солдат моложе него лет на пятнадцать. Его голос дрожал от волнения, когда он вошел в палату Джона. Тот понял, для чего мальчик явился, моментально, даже ждал его, но все равно позволил сделать все согласно воинскому этикету.       Шерлок все это время стоял позади, выглядывая из-за плеча мальчика, наблюдая за ним, как кукловод. Но на сей раз у Джона не возникло ощущения, что Шерлок дергает за ниточки.       Он просто наблюдал, как они работают. ***       Шесть месяцев спустя, возвращаясь домой, он увидел листовку на фонарном столбе. Обычная белая бумага, внизу дерево со стоковой фотографии, чьи костлявые ветви пытались дотянуться до верха страницы, но их безжалостно обрезал графический редактор.       Надпись гласила: «Убиваем ваших демонов по одному».       Немного перебор, но слова привлекли его внимание.       Его приглашали явиться во вторник в семь часов вечера в общественный центр, прийти с открытым разумом и сердцем, будут угощать чаем с печеньем.       Печенье оказалось черствым, а чай едва теплым, но Джон уселся на краю круга, рядом с женщиной, которая уже промокала глаза носовым платком, а ведь чертово собрание еще даже не началось.       Он не знал, что здесь вообще делает.       Собранием руководила женщина по имени Элла. Она подняла глаза и тепло улыбнулась Джону, когда тот, наконец, нашел в себе силы перестать топтаться за дверью и сделать решительный шаг.       Она милосердно выждала пять минут, в течение которых Джон и еще восемь человек сидели на жестких неудобных стульях, расставленных по кругу, и неловко смотрели куда угодно, только не друг на друга. А потом начала.       Элла представилась и рассказала, чем занимается. Объяснила, что это безопасное место – эта фраза заставила его откровенно съежиться – идеально подходящее для того, чтобы они могли поделиться своими проблемами и страхами.       Которые она назвала «монстрами».       Пока они по очереди представлялись, Джон заметил, что дергает ногой. Он вполуха слушал остальных, едва запоминая их имена и какой монстр вынудил их сюда прийти. Почему сегодня, почему не раньше и почему, почему, почему.       Наверное, он нервничал, поскольку, когда мужчина рядом с ним… – Джаред? Джереми? – замолчал, а скорбные взгляды остальных обратились к нему, он почти забыл, что делать.       Когда молчание невыносимо затянулось, он начал. − Привет, − сказал он. – Я Джон. Джон Уотсон. И я здесь, потому что…       Он выдержал паузу, вспоминая, как оторвал полоску от листовки и сунул в карман, незаметно оглядываясь, чтобы убедиться, что никто не видел.       Почему он здесь? Зачем пришел? Чего он ждал? − Я ветеран…       Кандагар. Афганистан. В меня стреляли, подумал он. Я умер. Кажется, я умер. Я умер? Это рай или ад? Чай говно, наверное, все-таки ад. Господи, мне кажется, что эта комната на самом деле ад. − Меня подстрелили. В плечо, − он потеребил трость, зажатую между ног. – Полгода назад.       Возникла пауза, такая же долгая и еще более неловкая, чем прошлая. Джаред-Джереми кашлянул, да так гадко, что Джон вцепился в трость еще крепче. − И вы пытаетесь приспособиться к гражданской жизни, − услужливо подсказала Элла. – Правильно?       Да, похоже на то, подумал Джон. Но в то же время ему показалось, что прозвучало это очень, очень неправильно. − Да, я… я был… хирургом. − Ради бога, Джон, что за блеяние. Ты же знаешь, что пришел сюда не поэтому.       Джон уже настолько привык к этому голосу, что даже не вздрогнул, когда тот эхом донесся из-за двери. Но он почувствовал, как знакомый холод пополз по внутренностям, медленно замораживая один орган за другим. Сперва сердце. Это всегда начиналось с сердца.       Не сейчас, услышал он крик внутри себя. Не сейчас.       Он провел языком по нижней губе, желая, чтобы это прекратилось. − Я…       В коридоре раздались шаги призрачных ног, ленивые, но равномерные. − В меня стреляли, и я… да. Гражданская жизнь. − Нет, нет, нет, Джон, − насмехался низкий мужской голос, и шаги приближались. Джон закрыл глаза и вытянул шею. Сильно стукнул тростью по полу. − Это началось, когда… − Нет.       Щелчок. Звук открываемой ржавой металлической двери. Он увидел, как она открылась, услышал, как заскрипели петли, в комнате послышались шаги.       Никто не обернулся. Никто не смотрел.       Элла прочистила горло. Исподтишка окинула присутствующих взглядом.       Сердце Джона так громко стучало в ушах, что он не слышал свое дыхание, пока чья-то рука не коснулась его плеча.       Никто не видел в комнате темную тень и не заметил, как она идет вдоль стены. Никто не услышал громкие шаги. Они видели лишь человека с тростью и отметили, что он смотрит куда-то мимо их озабоченных и встревоженных лиц.       Шерлок на миг остановился. − Ну же, Джон, не будь занудой. Расскажи им обо мне. ***       В попытке скорее сбежать с этой встречи, подальше от людей и ощущения надвигающихся стен, он столкнулся с кем-то на улице.       Виноват был Джон – он несся так быстро, оглядываясь через плечо, что не заметил, как врезался прямо в скрипача.       Он едва успел извиниться, тут же обойдя высокого мужчину в длинном пальто, который наклонился, чтобы подобрать оброненный смычок.       А потом Джон ушел слишком быстро, чтобы услышать, как мужчина спросил: − Афганистан или Ирак? ***       Как бы то ни было, несколько месяцев прошли в относительном покое.       Джон переехал в маленькую квартирку в Лондоне, которую едва мог себе позволить. Не бог весть что, однако у него появились кровать, телевизор и компьютер с неисправной зарядкой. Но этого хватало, поскольку он им пользовался только для того, чтобы вести блог. Элла на собрании сказала, чтобы они завели блоги и что-нибудь писали, даже если ничего не происходит.       По крайней мере, с ним не происходило ничего, чем он хотел бы поделиться.       Он встречался с женщинами, но ни одна не продержалась и трех свиданий, прежде чем он разрывал отношения. Именно с его стороны всегда исходит инициатива, это было очень важно.       По вечерам он выпивал немного виски и что-нибудь от боли в ноге. Он ковылял к кровати, ложился и сверлил взглядом темный угол, пока не засыпал. Каждую ночь без снов он считал победой. ***       Хуже всего было то, что счастливее Джон не становился.       Те ночи, когда он не чувствовал, как проседает матрас, не слышал призрачный шепот в ухе, не ощущал прикосновения длинных пальцев, не заставляли его чувствовать себя в безопасности. Возникало чувство, будто исчезла окружающая его тяжесть и теперь он такой легкий, что может улететь, и это пугало сильнее, чем чувство прикованности к земле.       Зато он заметил дрожь в руке, которую не получается унять. ***       Однажды он увидел маленького мальчика в парке. Он сидел один и выковыривал из земли сорняки. Он смотрел на компанию детей, играющих неподалеку, и Джон видел в его глазах желание присоединиться.       Это почему-то ранило его до глубины души. ***       А потом он вспомнил. ***       Однажды дождливым днем он познакомился с ней на тротуаре.       У неё были светлые, немного вьющиеся волосы и самые красивые голубые глаза на памяти Джона. В них появился намек на озорство, как раз в нужном количестве, когда она сказала: − Нет, нет, это я должна была смотреть, куда иду. Господи, я просто балбеска! Взгляните, вы же промокли насквозь!       Джон опустился на колени, чтобы поднять стакан, на котором остались капли кофе. Сбоку было написано «Мэри». Он извинился и бросил стакан в ближайший мусорный бак, но она лишь махнула рукой и достала из кармана несколько салфеток. Джон мельком заметил бейдж медсестры. − Наверное, это знак, − призналась она. – Я уже целую вечность пытаюсь отказаться от кофеина. − Что ж, Мэри, очевидно, я вам встретился неспроста, − с легкой улыбкой произнес Джон, пытаясь промокнуть джинсы.       Она беспомощно рассмеялась и пожала плечами. − Я чувствую себя просто ужасно. Вы сейчас ничем не заняты? Давайте я куплю вам кофе, который все-таки окажется у вас в желудке, а не на одежде.       Предложение застало Джона врасплох, он пристально взглянул в её приятное улыбающееся лицо.       Она разительно выделялась на фоне мрачных серых тонов Лондона. Казалась почти чуждой. Красивая, совершенная голограмма красного, желтого и синего цветов. Она излучала энергию.       У неё были светлые волосы и яркие глаза, её красное пальто беспощадно притягивало взгляд, но улыбка оставалась мягкой. По телу Джона разлилось приятное тепло, которого он не ощущал с тех пор, как…       Джону показалось, что он уже немного влюблен.       Он поймал себя на том, что широко улыбается и смотрит в сторону. Он откашлялся, а потом застенчиво потер руки. − Э… − начал он, а потом рассмеялся. – Конечно. Да, кофе. Было бы здорово.       Он подумал, что она, возможно, не собирается приглашать его на кофе, а лишь купит новый. Но она заправила прядь волос за ухо и вновь рассмеялась, и он подумал, что, может, все-таки собирается. − Хотите… − спросила она, указывая большим пальцем туда, откуда шла. – В квартале отсюда есть замечательное местечко. Я никуда не спешу.       Никогда еще Джона так быстро не приглашали на свидание. Никогда, с тех пор, как он кружил по танцполу Сару Сойер, он не чувствовал себя таким очарованным. Он искренне улыбнулся. − Отличная мысль. Конечно.       Но он успел сделать лишь один шаг. Расцветающее в груди чувство тут же замерло, он почти почувствовал, как краска отливает от лица. − Кстати, я не расслышала, как вас зовут? – с улыбкой подсказала она.       За спиной этой красивой женщины с ярко-голубыми глазами и светлыми волосами, одетой в красное пальто, образовалась темнота.       Теперь Джон знал, что это не обман зрения, но хотел в это верить. Хотел так отчаянно, ведь, если это не так…       Если это так…       Он почувствовал, как сердце начало биться быстрее, сильнее, чаще. Он вспомнил, как бежал по детской площадке, как кружился по танцполу… Казалось, что у него вот-вот случится инфаркт.       Но страх, который его вдруг наполнил, мог сравниться только с расцветающим внизу живота облегчением. И это облегчение заставило его вновь испытывать ужас.       Тень трансформировалась из ничего в фигуру, которую Джон так хорошо знал.       Острые углы матового цвета на месте лица. Чернильно-черная копна волос. Властная, пульсирующая аура.       И два белых глаза цвета горных вершин.       Всего мгновение он пристально смотрел на Шерлока.       Разлагается.       На лице вдруг появилась широкая белозубая улыбка, и Джон обнаружил, что переводит взгляд с одного улыбающегося лица на другое. У него возникло ощущение, будто земля вот-вот уйдет из-под ног.       Он в ужасе смотрел, как длинные тонкие пальцы Шерлока легли на плечо женщины. − Вы в порядке? – спросила она, и ее смешок вышел самую чуточку неловким. – Выглядите так, будто вам нехорошо.       Джон не ответил. Или не мог ответить. Шерлок ему все еще улыбался, а женщина была великолепна и совершенна во всех смыслах. Но Джон отступил от неё на шаг, другой, потом развернулся и пошел своей дорогой, оставив красивую женщину недоуменно смотреть ему вслед.       Он закрыл глаза и изо всех сил старался не слышать знакомых неспешных шагов за спиной.