Ведьма

Она стояла возле окна, идеально квадратного, с тонкой незапыленной рамой. Внизу приглушенно светились мириады огней ненасытного, безудержного мегаполиса. Приглушенно – потому что режим предусматривал снижение уровня шума и света в ночные часы. От высоты немного кружилась голова – маленькая бетонная ячейка, где она решила провести ночь, находилась над еще полусотней таких же. Он пришел в назначенный час, потому что все в этом городе знали, как правильно назначать часы. Все были знакомы с расписанием идеально точного транспорта и строгой геометрией пешеходных дорожек, все знали типы расписаний работы, все всё знали вообще, это был идеальный мегаполис, гигантский слаженно работающий механизм. - Мендеа, - произнес он имя, нежно прикасаясь к ее плечу. - Скажи, Адре, ты сильно меня любишь? – девушка не отворачивалась от окна. Он понимал, что все это просто атавистические любезности, ей не нужен четко оцененный уровень привязанности или значение по шкале совместимости. Ей нужно было то, что тысячелетие назад звалось признанием. Субъективное суждение. - Хоть мы и знакомы недолго, но я в жизни такого не испытывал. Очень. Страшно, неутолимо. Девушка поправила свои короткие волосы. Усмехнулась. Он не осознает. Пара быстрых движений руками – и шторы опустились, скрывая их от мира. Большого, отлаженного, четко регулируемого мира, мира, оставившего им лишь то, что было таким личным изначально. Любовь. Мерцали нежно-голубым лампы. Их хватало ровно настолько, чтобы не спотыкаться о предметы ночью. Она сбросила свой рыжий костюм, покрой которого отвечал за идентификацию района жительства, а цвет – за профессию. Звякнула об пол бирка с дополнительной информацией. Он потянулся к ней, но Мендеа остановила его жестом рук. - Я… Я должна рассказать тебе. Надеюсь, тебе можно доверять. Мы… ошибаемся единожды. Адре замер. Смотрел, будто загипнотизированный. Она снимала парик и распускала сплетенные в косу волосы. Длинные черные волосы. - Люби меня такой, Адре. Я ведьма, - произнесла она шепотом. Он молчал. Столько всего замерло на языке: и то, что закон запрещает иметь длинные волосы, поскольку затраты на них не окупаются, а выпавшие длинные волоски мешают порядку, и то, что ведьм – нечто типа секты – преследует закон… Адре покачал головой, подошел, обнял. Она расслабилась на его руках. Маленький гаджет – далекий потомок мобильника – в рамках режима обеспечения безопасности просканировал комнату блеклыми лазерными лучиками. На лице Мендеи изобразился ужас, оцепенение охватило мышцы. Когда луч остановился на ней, металлический голос прозвенел: «опасность». Адре спешно схватил устройство и швырнул в открытый сегмент окна. «Кто ж его знал, что режим включается автоматически при входе в помещение, не зарегистрированное на хозяина!» - он стиснул зубы, пробуя помочь Мендее одеться, пока она дрожащими руками пыталась заплести себе свои запрещенные волосы… *** - …обнаруживаем множественные нарушения закона об умеренности. Отращивание длинных волос, ненормативное использование бумаги для «личного» творчества, кража и неправомерное использование мимикрирующего костюма, сокрытие собственной личности, обман гипер-компьютера, контролирующего Полис… мне продолжать, госпожа Мендеа Элеонора-Джонсон? Девушка сидела в большом мягком кресле, одетая в зеленый комбинезон. На вопрос она помотала стриженой головой. Глаза ее были тусклы и пусты, а дыхание – неровно. - Вы очень напряжены. Понимаю, лишение свободы перемещения угнетающе влияет на нарушителей, но должен еще раз сказать: я не хочу вам вреда. Как и закон, который вы столь упорно отрицаете. Желаете чаю? Мендеа непонимающе посмотрела на говорящего с ней. Он был серьезен, но не зол, в его словах даже звучало некоторое сочувствие. Она кивнула, он снял с полки чайник и разлил по чашкам жидкость цвета дубовой коры. Запахло ромашкой, хотя Мендеа с горечью подумала, что это ароматизатор. В городе не осталось ничего настоящего, с чем можно было бы взаимодействовать. Она пригубила чай. Синтетический привкус едва не заставил ее поморщиться, настолько отчетливо он определялся для того, кто пил настоящий травяной чай. В растревоженной коричневой глади ей пригрезились призраки тех, кто жил так – лихо, свободно, отчаянно, искренне. Ведьм с их волнующимися на ветру длинными, запрещенными волосами, в платьях неправильного покроя, с бусами, хотя никто в Полисе не имел права на бижутерию. В мире, где законом положено жить по минимуму, они пытались жить по максимуму… - Расскажите, как так получилось, что вы попали в эту… организацию? Мендеа снова замотала головой. Ведьмы в Полисе не были организацией, они не имели главных, отсутствовала та вездесущая иерархическая структура. К ведьмам просто присоединялись. И жили по-другому, словно все течение этой искаженной идеальным балансом системы поворачивалось на 180 градусов и… Нет, нельзя было описать все грани свободы человеку, жившему всегда по указке порядка. - Вы планируете со мной говорить? – на лице человека даже скользнула улыбка, словно молчание его раззадоривало. Хотя в городе давно забыли, что такое задор. Она опять махнула головой в знак отказа, скривила губы и допила чай. - Хорошо. В мои обязанности входит напомнить вам о принципах законов, которые вы нарушили. Надеюсь, вы не против. Из школьного курса вы можете помнить две движущих силы общества, естественную и социальную. Естественная заключается в том, что мы ограничены в ресурсах. Это причина того, что заставило нас ограничить потребление. Когда-то люди с легкостью транжирили дары природы, принося взамен один только мусор. Задумайтесь: то, чем вы мыли ваши роскошные волосы, то, на чем писали стихи – все это чертовски иррациональная трата древесины и полезных ископаемых. Вы ведь могли ограничить себя – но не захотели, ведомые… допустим, некоторой идеей. Идеей слепой, поскольку в ней игнорировались все ниточки, ведущие к тому самому растранжириванию природных богатств. Их осталось немного, но зарази ваши ведьминские идеи хоть четверть населения города… Вот тут мы и подходим к социальной силе. Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого – помните? А в человеческих структурах баланс еще более шаток, чем в природных. Возьмем ваши волосы. Не отрицайте, они выпадают. Куда? В городские коммуникации, фильтры которых для них не приспособлены. На ком это отражается? На сан-инженерной гильдии, работникам которой вы добавляете работы. Что это такое, если не эгоизм? А теперь оцените с этой позиции все действия, вменяемые вам, как противозаконные. Гильдии экологов, химиков, рабочих – всем им вы добавляете лишней работы. Вы виноваты перед ними. Вы чувствуете вину? Ее клонило в сон от этих рассуждений. Да, внешне они казались безупречными, но что-то за ними скрывалось, умалчивалось. Прекрасный мир, все происходит вовремя и в нужном месте, идеальный аквариум с идеальными людьми-муравьишками в нем. Разумное самоограничение. Разумные меры. Разум? Где здесь разум?! Это не разум, а маразм. Трава, по которой нельзя ходить, потому что она должна выдавать необходимое количество кислорода. Бумага, которая есть только в гильдии арт-мастеров, где с ее помощью необходимо представить арт-объект в нужный срок. Та же трава, только вместо кислорода – эстетическое наслаждение. Все в этом мире можно измерить и учесть. Город построен на измерениях и учете, на вторсырье, на указаниях, что делать и как. - Жаль. А ведь вы могли бы реализовывать себя куда менее деструктивно. Наш город открыт для творческих идей или иных изысканий, просто есть несколько предписаний, облегчающих взаимодействия. Вы ведь не пытаетесь, допустим, голышом прийти на работу? Почему? Да, он пытался. Пытался поговорить с ведьмой. Мендеа вспомнила картины, где ведьм изображали с инквизиторами. Инквизиторы тоже сначала говорили. Допрашивали. А потом мучили и убивали… Свято веря в то, что это и есть правильно, это – путь к спасению. Разве донести что-то до них? - Это другое, - буркнула Мендеа, глядя в сторону. – Я просто делала то, от чего мне было хорошо. Никому не вредя напрямую. Вы же не вините себя в том, что дышите воздухом, предназначенным для других? - У меня есть полное право дышать некоторым объемом воздуха, его подтвердили специалисты в лабораториях, как оптимум для человека. Есть прибавки по физиологии. Но зато сжигание чего-нибудь классифицируется, как иррациональная трата ресурса. Скажите, вы с, - мужчина немного поморщился, сделав краткую паузу, - другими «ведьмами» жгли костры ведь? Мендеа поморщилась в ответ, отвела глаза и повернулась в кресле, упершись боком в спинку и подобрав ноги. Зеленый материал был мягкий и удобный, как и вся ткань в городе, но она все равно чувствовала себя жертвой мистической городской инквизиции. - Анализ микрочастиц на вашем костюме показал, что жгли. Эти крошечные останки вообще много рассказали о вашей деятельности, а ведь вам немногим более двадцати. Мне грустно видеть, что лидеры ведьм вербуют столь юных. Мужчина поджал губу, затем, помешав ложкой какой-то порошок в чае, сделал глоток. - Это не организация. Это просто люди, которым одинаково надоел убийственный баланс Полиса. Тут нет вербовки, нет целей никаких. Мы просто пытаемся быть такими, какие мы есть. Мендеа замолчала, мужчина, очевидно желая продолжения ее откровений, тоже не пытался заговорить. Впрочем, он быстро сориентировался, поняв законченность и единственность ее мысли. - Мы – это…? - Имен не называют. "Зверобой", "Медведь", "Атаманша", "Трясогузка", "Кирин"… Много таких. - А каково же ваше имя? - Его называют только любимым… или своим. Мы не глупы, и я вам не буду ничего говорить. А закон о согласии предусматривает уважение такого выбора, - голос звучал тихо, без надежды. – Отпустите меня. - Отпущу. Но ваше психологическое состояние требует вмешательства. Вы больны своими заблуждениями, идеи вашей секты стали для вас навязчивыми и мешают жить в обществе. - Это не секта! - почти вскричала Мендеа. Ей было отвратительно слышать, что нормальных, хороших людей с безвредными идеями считают какими-то прокаженными. Ее трясло от мысли, что из-за убеждений ее считают больной. - Успокойтесь, - все тем же пресным голосом сказали ей. – Вам помогут. - На кой черт мне ваша помощь?! Я не больна, и то, что я делаю, совсем не ужасно! Пустите меня, я уйду, - Мендеа вскочила с кресла и направилась к двери. Задетая локтем чашка упала на обогреваемый пол из шерстепластика. Взгляд девушки задержался на этом, уже спокойнее она продолжила: «Простите, но я вас все же покину». Мужчина, беседовавший с ней, кивнул и направился к двери, услужливо открыв ее и придерживая. Мендеа вышла, быстрым шагом направляясь к выходу. Ее никто не держал. *** - В вас проснулся голос разума? – за внешним спокойствием в словах скрывался сарказм. Мендеа покачала головой, неуверенно теребя край зеленой одежды. Ей было нервно и одиноко те двое суток, на которые она убежала. Адре она больше не видела. Работа не ладилась, и ей предложили отгул. Руки опускались делать что-то незаконное, словно с волосами ей отрезали саму волю. - Видите ли, вам действительно хотят помочь. Вы уже, кажется, осознали, насколько тяжелы последствия переживаний, которые вы перенесли. Я, как и все, кто тут работает, руководствуюсь принципом «не навреди». - И что будет со мной? - А что бы вы сами хотели с собой сделать? Как бы лечили себя? - Я до сих пор не понимаю, чем больна. - Остановимся на том, что вам нужно справиться со стрессом. Это я вижу просто по вашему внешнему виду и биометрическим показателям. - А потом? Ведьмы ведь рецидивисты… - Вам хочется продолжать принадлежать к ним? Мендеа свернулась в кресле, как маленькая зеленая русалка. Волнение трепетало в ее неровных интонациях: - Мне уже кажется, что я хочу просто исчезнуть. Я запуталась. Вы сломали меня, да? А Адре был просто наживкой? - Почему же… Мы не действуем так грубо. Вы пришли сюда по доброй воле сейчас, разве нет? Так же добровольно, как когда-то стали «ведьмой». Ее снова охватило ощущение инквизиции. Хотя внешне эта лаконичная комната ничем не напоминала древние застенки. - Я не знаю, на что соглашаюсь. И что входит в ваши указания по вопросам преступниц вроде меня. И, надеюсь, я смогу уйти также беспрепятственно, как и в прошлый раз. - Сможете, конечно. Но куда? – мужчина беззаботно улыбался. - Вы уходите от вопроса, - голос Мендеи становился жестче. - Скажите, контактируете ли вы близко с кем-либо? С семьей, как гласят данные, вы не поддерживаете постоянный контакт. А множество социальных связей не может учесть ни один компьютер. - Вы же всех их проверите… А Адре уже нет. Была бы какая-то разница? - Во времени. Если есть близкие, лечение проходит в щадящем режиме и дольше, чем обычно. Деформация памяти и небольшие коррективы поведенческих паттернов, оба варианта безболезненны и практически незаметны для больного. Перемены травмируют, знаете ли. - Это нынешняя трактовка принципа «не навреди»? Сломать незаметно? Ей опять представился город. Идеальный город точных часов, ровных дорог, людей, имеющих свое место. Людей, незаметно и осторожно подломанных, чтобы быть идеально подогнанными друг к другу. Ведьмами были те, кто пытался сохранить свою изначальную форму. Город ненавидел их с первого взгляда, поэтому приходилось скрываться. Теперь Город увидел ее, теперь Город хочет ее раздавить… И для этого у Города есть Инквизиция. - Навредить минимально, скорее. В вас вложено слишком много ресурсов, чтобы преднамеренно ломать. Сомневаюсь, что бесконечные метания будут для вас менее мучительны. Иначе бы вы не вернулись сюда. Так вы согласны? У Города есть Инквизиция. А у ведьм есть только они сами. Хрупкие, ненадежные, неправильные – и единственные, способные противостоять Городу. Абсолютному балансу, в который они не вписались. Хотя когда на миллионный город таких неправильных около трех десятков – это очень хороший результат. «Город… Я ощущаю его,» - Мендеа сама не заметила, как произнесла это вслух. Произнесла, застывая от хлынувшего в уши белого шума, который незаметен большинству в торжестве чистых стен. - Как вы? – внезапно выросшая над ней фигура дышала теплом и сочувствием. Тепло измерялось в джоулях, а сочувствие – по шкале социального взаимодействия. Ведьма засмеялась, представляя себе огонь, три десятка горящих в нем. Идеально чистый город без них. Ни одного длинного волоска. Трава, которую не тронет ни один человек. Материалы, ни один из которых не будет использован вне строго определенного назначения. Город будет жить. Ведьмы в нем – нет. *** Она валялась на койке, стены палаты были утешающего сиреневого цвета. По рукам были укреплены пластыри, из который сквозь кожу прямо в капилляры шли лекарства. Успокоительные, в основном. - У вас начался припадок, - тихим голосом говорил с ней тот же человек, к кому она вернулась тогда. – Госпитализировали немедленно. Вы хотели выпрыгнуть из окна. А ее разум уже медленно трансформировался. Превращался в угодный Городу, без острых углов, без жажды свободы. Очищался. - Все будет хорошо? – Мендеа боялась пошевелиться, боялась себя. - Определенно. Просто потерпите немного, скоро вы вернетесь к нормальной жизни без всяких экстремальных идей. Вас никто не винит, это случается с пережившими сильное потрясение… Желаете чего-нибудь? - Можно попить? Ей кивнули и подали стакан с минеральной водой. - А что это было за потрясение? - Я не могу вам сказать, иначе вам опять будет тяжело. Утешить могу лишь тем, что угрозу убрали и жертв нет. Вам лучше поспать. Она оглянулась. Пустота и однотонность уже не казались такими враждебными. Все правильно, все хорошо. Бывшая ведьма заснула. Я ещё в самом начале. В этой сказке печали Ты всё можешь исправить, удалив мою память. Над пустынной вьюгой, над луной близорукой, Утешитель, баюкай, баюкай, баюкай, баюкай, баюкай, баюкай... Даже в аде кромешном найди нас, утешь нас, найди нас, утешь нас, утешь нас...