Он сказал нам прожить долгие жизни

      3 июня 884 года       Люди не обращают на них никакого внимания. Это было одновременно странно и волнующе. Вообще, ему всё вокруг казалось волнующим. Даже странно, испытывать это чувство, будучи настолько взрослым. Будто детство коснулось его затылка и запустило руки в волосы, ободряюще потрепав по голове.        Он раздумывал, почему же внимание людей минует его стороной, то ли, его стали реже печатать в газетах, то ли, среди всех этих мужчин среднего возраста, он ничем не выделялся. Впрочем ему это нравилось — этого он и хотел. Гонка протяжённостью в три десятилетия, где он был в центре внимания, судьба, обозначенная для него Эреном, она его тяготила. Или, быть может, не стоило валить всё на Эрена. Они все частенько говорили в качестве шутки: “Ох уж этот Эрен, он сделал нас спасителями человечества”, но если быть с собой честными, эту ответственность они возложили на себя сами. На самом деле, она появилась ещё раньше, куда раньше Битвы Неба и Земли, ещё тогда, когда они все решили облачиться в зелёные плащи с крыльями свободы за спиной.       Будучи совсем юными, они решили, что станут надеждой человечества, теми, кто спасёт его. Так и вышло.       Весь жизненный путь, что был у Армина за плечами, череда его ошибок, побед, радостей и горестей, все его решения — следствие его собственных выборов, его, и никого другого. Он раздумывает об этом стоя на перроне и встречается взглядом с Анни.       Она клонит голову набок, спрашивает:       — Что ты там шепчешь?       — Я? — удивляется он.       — Да, будто бы имя, знаешь, по слогам.       Он ловит себя на осознании, что в этих своих рассуждениях, задумываясь о значении прожитых им лет, о судьбе, что ему досталась, невольно парой вздохов и несколькими касаниями языком нёба шептал его имя, имя своего старого друга. Армин улыбается, как и Анни клонит голову набок и, протягивая ей ладонь, говорит одно лишь:       — Пойдём.       Вокруг них город совсем непохожий на столицу Марли. Вычурный, аляповатый, с улочками, мягко петляющими из стороны в сторону, и массивной лепниной на фасадах домов. Это первая остановка в их импровизированном путешествии, первая, но, на его взгляд, не самая интригующая.       “Хотите повидать мир, господин госсекретарь? — спросил его не так давно мужчина, что успел занять место Мюллера — наполовину элдиец, наполовину марлиец. Это было смелое решение для всей страны, и очень яркий сигнал в сторону Парадиза.        “Да, есть у меня такое желание среди прочих…” — отозвался тогда Армин, он, высказав пожелание вслух просто так, в ходе рутинной беседы, зная, что такое путешествие для него, невозможно. “Отчего же невозможно?” — заявил ему новый секретарь, — “Не припомню, чтобы вы вообще брали отпуска, выпишите себе командировку, оставьте заместителем госпожу Фингер, или…она теперь уже не Фингер? В любом случае славная женщина. Так вот, сделайте это и поезжайте.”       В тот момент Армин даже немного потерялся, настолько всё это оказалось просто. Может ли он себе это позволить? Или…быть может, это знак, что сейчас, тридцать лет спустя, мир, наконец, давал передышку всем тем, кто за него неустанно боролся. Мюллеру — спокойную пенсию на природе, загородом, ему — возможность вдохнуть полной грудью.       — Хитч присылала мне фотографию отсюда, там внутри этого места, всё отделано золотом, — указывает Анни на стеклянную витрину ресторанчика через улицу.        — Она была здесь? — немного удивился Армин.       — Да, приезжала с делегатами Парадиза, напросилась когда услышала, куда они       едут. Спустила всё своё жалованье на бесполезные вещи и одежду.       — Иногда я беспокоюсь, не вызывает ли на острове споров то, что она одевается как иностранка.        — Хитч солдат, и поверь мне, я на себе это испытала, она знает вполне хорошие приёмы. Будут лезть, даст сдачи, особенно если посмеют испортить одну из её этих блузок.       Армин ещё раз бросает взгляд на переливающуюся солнцем витрину вычурного ресторанчика. Золотые буквы на той написаны языком ему совсем незнакомым. Быть может ему стоит выучить какой-нибудь другой язык, как появится время?       — Сходим сюда вечером?        — Слишком...приторно-вызывающее место, не находишь? Да и там нас точно кто-то узнает.       — Тогда давай найдём самое злачное заведение в этом городе…такое нам ведь больше подойдёт?       Он смотрит на неё игриво, с ухмылкой, ожидая её реакции, но она лишь вздыхает и тянет его дальше по улице.       — Ты иногда пугаешь меня до мурашек.       24 июня 884 года       Широта просторов, открывшаяся перед его глазами, казалось невозможной, горизонт тянулся в обе стороны до самой бесконечности, и ничто не прерывало его, ни лесная поросль, ни колышущаяся трава, ни черепичные крыши домов.       — Эй, господин, — окликает его мужчина, старше его лет на десять, — Мы готовы.       Машина и правда начинает гудеть, звенеть гайками, и трещать, выпуская клубы едкого чёрного дыма оттуда, откуда, казалось бы, не должна.       Армин кивает водителю, забирается на заднее сиденье, туда где уже сидит Анни, морща от едкого запаха нос.       — Долго нам ехать? — спрашивает она.       Армин переводит взгляд на мужчину за рулём, спрашивает то же самое:       — Как долго нам ехать?        — Пару часов, если колымага дотянет, — кашляет мужчина и с рывком трогается с места.       И это тоже Армину кажется волнительным — такая странная езда, неудобства и даже запах гари, окруживший их.       Вокруг раскинулась пустота и оранжевый пылающий закат, превративший пустошь в океан пламени, горело и закатное небо над головой, чернеющее с каждой минутой.       — Не знаю, зачем вам в такую глушь, господин, но вижу, вы никогда не видели пустошей до этого.       Армин протягивает Анни бутылку воды, видя, что та никак не может избавиться от едкого дыма, оставшегося на губах.       — Я пахну как сгоревшее мясо… — говорит она недовольно.       Армин щурится, только на секунду, всего на мгновение, запах горелой плоти появляется в его памяти, и будто бы даже забирается в рот, оседая там на корне языка; и жар касается всего тела, не настоящий, но почти реальный. Армин несколько раз мотает головой, стряхивая болезненное воспоминание.       — Вы правы, не видел, вот и решил посмотреть, — врёт он, переключаясь на ответ водителю. Конечно, он видел пустоши, и не раз. Но то было после Гула, совсем свежие шрамы на теле земли. Эти пустоши были…другие, старые…и неизлечимые.        — Не на что тут смотреть. Бесплодные земли, тридцать лет прошло, а здесь любая травинка, что прорастёт, тут же сгинет прочь, кхе-кхе…эти гиганты не только поубивали всех, но и испортили землю... — то ли смеясь, то ли кашляя, говорит мужчина.       Их машина, если так можно назвать эту груду металла, не имеет ни окон, ни крыши и открывает обзор на всё их окружившее. Армин осматривается, он пытается оценить слова мужчины самостоятельно — на глаз, здесь и правда одна лишь голая земля, сухая, потрескавшаяся, мёртвые травинки торчали то тут, то там, но не больше этого.       Он смотрит вправо и влево, затем касается взглядом лица Анни, и в отличие от него, её взор прикован не к пустоше, а к небу надо головой, она ладонью придерживает разлетающиеся от встречного ветра волосы. Его взгляд сначала останавливается на её острых чертах лица — подбородке, носу, достигает ресниц…и только после обращается к небу: там на чернеющем небосклоне, стройная дорожка из звёзд, будто зеркало этого мира, стремится туда же, куда двигаются и они по пыльной старой дороге — к ровной линии горизонта.       — Зато у вас здесь звёзды так низко, рукой подать, — проговаривает он заворожённо. Видит, как Анни реагирует на звук его голоса, тут же отрывая взгляд от неба, словно слегка смущена своей простой заинтересованностью.       — Кхе-кхе, — снова слышится Армину смесь кашля со смехом, — Это вы верно заметили господин, вижу, глаз у вас намётан и знает, куда смотреть. Да, мы, может и жители бесплодных земель, но земля это наша, нашенская…и звёзды у нас самые красивые.       6 июля 884 года       Армин тянет её за собой, по шумной улочке, полной людей, улица такая узкая, что чужие тела постоянно касаются их, толкают плечами, трутся спинами, наступают им на ноги. Он боится случайно отпустить её ладонь, из-за чего сжимает крепко, то и дело оборачиваясь и проверяя, всё ли с ней в порядке. Многие местные оглядываются, изучают их светлые лица и такие же светлые волосы. Но никто не спешит окликнуть или причинить им вред — насколько Армин знал, туристов тут жаловали.        Он не планировал этого, но они случайно попали на какой-то праздник, и Армин не мог даже предположить, что именно эти люди празднуют — но с волнением разглядывал огни пылающие со всех сторон и странные танцы развернувшиеся в округе. Тут и женщины в широченных юбках, и мужчины с барабанами, и диковинные животные.       Музыка, что льётся отовсюду одновременно и чужеродная ему и чарующая. Наконец, он находит удобное место в углу улицы и останавливается перевести дыхание и просто посмотреть на празднество, возможно, попытаться разгадать его суть.       — Как думаешь, в честь чего праздник? — спрашивает он Анни.        — Не знаю, но, выглядит дико, — отзывается она.        Не успей они остановиться, к ним тут же подлетает стайка молодых девушек, они всовывают им в руки керамические чаши с жидкостью довольно странного цвета. Ни он сам, ни Анни, не собираются пить что-то из рук абсолютно незнакомых им людей. Они лишь переглядываются, не зная, как отказаться на чужом им языке.       — Не бойтесь, — слышит он голос справа, на чистом элдийском, — Это местный напиток. Очень крепкий, но если вы хоть раз пили джинн или бурбон, от одной чашки проблем не будет.        Он оглядывается на говорящего, мужчина его возраста, или вроде того, на вид что-то между сорока и пятьюдесятью. На том светлый пиджак и такой же светлый котелок, по усам и бороде ясно — мужчина этот тоже не местный, и всё же, он залпом выпивает напиток.       Анни тоже изучает мужчину, но затем, когда тот опрокидывает чашку, не успевает Армин и слова сказать, тоже берёт напиток из рук женщины и выпивает. Ему только и остаётся, что стоять с руками замершими в воздухе в попытке её остановить.       Мужчина перед ними ухмыляется:       — А ваша спутница куда смелее вас, — говорит он.       Армин вздыхает, конечно, это так, конечно, она смелее него, но он ведь просто хотел быть осторожнее.       — Раз уж мы приехали в такую даль, — говорит Анни, — Нужно попробовать всё, что тут есть.        Армин ещё раз вздыхает и тоже берёт из ладоней девушки чашку, горечь и огонь обжигают ему горло. Какая же гадость. Мужчина не соврал, напиток похож на джин, разведённый с землёй и углём. Он даже закашлялся, когда, наконец, чувствует что может говорить, произносит:       — Вы, случайно, не знаете, что они празднуют?        — О как же, конечно, знаю, сегодня день когда пали гиганты.       — Это сегодня? — переспрашивает Анни удивлённо.       Армин тоже хотел было удивиться, но удивление скрылось за холодной логикой куда быстрее, чем успело его настигнуть. Они путешествуют чуть больше месяца, эта дата определённо подходит. Вот теперь, прямо сегодня — “Битва Неба и Земли” оказалась тридцать лет тому назад, он снова на год дальше от Эрена. Это казалось нереальным. Как и музыка вокруг, как танцы, как счастье на лицах людей, как Анни стоявшая рядом, на щеках которой уже успел запылать румянец от крепкого напитка.        — Да, именно сегодня. Местные жители, коренные народы, что смогли вернуться, так это величают — падение гигантов. Они танцуют и поют в память о тех, кто погиб под ступнями тех монстров, чтобы павшие с того света видели, что гиганты не смогли уничтожить их народ.        — Вот оно как, — протягивает Армин, он мысленно делает заметку в голове, записать всё это в блокнот или на любой другой подходящий клочок бумаги, который найдётся.       — Я помню тот день так, будто это было вчера, — говори мужчина, — Мне было двадцать, и я был подмастерьем у кузнеца. В нашу деревню хлынули толпы напуганных, молящих о спасенье. Они говорили о конце света, а мы думали их охватило безумие.       — Безумие?       — Верно, никто не поверил их рассказам, мы хотели гнать их прочь, но одна семья, что жила на окраине, вышла ко всем и подтвердила, титаны идут.       — Им вы всё же поверили? Но почему? — интересуется Армин.       — Они были элдийцами, что скрывались в нашей деревне, мы шептались об этом долгие годы, а потом оно так и вышло.       — Вы пустили тех людей?       — Как оказалось, они не искали у нас спасенья, лишь еды, они бежали дальше, сказали, что и нам нужно бежать.       — И вы, вы тоже побежали?       — Нет, мы остались, мы поверили в их рассказ, но не могли поверить в то, что титаны правда придут. В итоге тех титанов остановили герои, и мне просто повезло.       — Ага…остановили… — протягивает Анни.       — Позвольте спросить, а вы, помните, тот день? Где же вы были, что делали? Вы и ваша спутница?       Армин мнётся, никогда не думал, что ему придётся выдумать историю на сей счёт. Но у него в голове уже появилось три вполне сносных варианта, но вот какой именно озвучить, выбрать было непросто: тот в котором он был простым студентом в городе, что сейчас был столицей. Тот, где спасся от Гула на поезде вместе с другими людьми которым просто повезло, или тот, где проспал несколько дней даже не зная, что по миру шла смерть. Он открывает рот, но Анни хватает его за ладонь и тянет в сторону:       — Прошу нас простить, но я украду своего дорогой мужа на танец, — заявляет она мужчине в светлом котелке и пиджаке. Тот смотрит на её алые щёки, и лишь мягко улыбается в ответ. Армин задерживает взгляд на его глазах, кажется, мужчина снова переживает тот день, видит лица тех безумцев, слышит слова о конце света, и страшится, страшится бежать. Армин понимает его, он тоже часто переживает тот день. Но не сейчас, не когда рука Анни крепко сжимает его ладонь.       Анни тянет Армина сквозь группу танцующих, глубже и глубже в толпу.       — Ты и правда хочешь станцевать? — удивляется он. Голова у него немного кружится от мельтешения, и от крепкого напитка. На губах до сих пор вкус джинна, земли и угля.       Анни останавливается, встаёт на носочки, приподнимает руки и делает пару оборотов вокруг своей оси, так что юбка разлетается, смеётся под шум диковинной музыки, смотрит ему в лицо:       — А что Арлерт, думаешь не смогу?       1 августа 884 года       Он дует на свои ладони, и видит, как изо рта вылетает пар. На дворе лето, но ночь на склоне высокой горы всё равно вызывает мурашки и холодком забирается под воротник. Он подсыпает в котелок над костром немного пряной травы, и добавляет кусочки жжённого сахара.       Анни смотрит на это действо с сомнением, кутается в клетчатое покрывало, сидя напротив него. У них над головами раскинулись мириады звёзд, а под ними высокий глубокий лес. Один из немногих старейших лесов, что остался после Гула. Они долго гуляли по нему сегодня и хоть это туристическая тропа, он страшно боялся нарваться на волков. Но теперь над ними были звёзды, вокруг тишина, и сейчас был один из тех моментов в которых ему хотелось оставаться бесконечно.       Ему казалось — одни и те же звёзды сопровождали их везде в их путешествии, маленькие путеводные огоньки высоко-высоко в небесах. Порой смотрит на них, и ему вспоминается одна ночь: они вчетвером — Эрен, он сам, Бертольд и Райнер долго идут сквозь лес, лишь для того, чтобы на склоне, встретиться взором с усеянным сиянием звёздным небом. Это ещё тогда поселило в его душе волнение, и сейчас оно возникало раз за разом, когда он видел эту черноту, изрешеченную огнями.       Он замечает, что напиток закипает, зачерпывает тот, и заливает в железную походную кружку. Передаёт его Анни аккуратно, так чтобы она не обожглась. Женщина смотрит на жижу, даже не скрывая своих подозрений:       — Отравишь меня в горах, ситуация будет непростая.       — С чего бы я должен тебя отправить? — будто бы с обидой говорит он.       — Ты столько всего туда насыпал, что это уже никак не может быть простой чай.       — Это вкусно, мой дедушка такое варил, когда мы ходили с ним в походы…       — Ты…никогда об этом не рассказывал, — говорит Анни, аккуратно пытается отпить, но, видимо, напиток ещё слишком горячий, она лишь дует на тот, не отваживаясь сделать следующего глотка.       — Удивлена? Что у меня есть воспоминания не только о том, как меня шпыняли на улицах соседские дети? — усмехается он.       — О нет конечно, поверь мне, за последние тридцать лет, ты рассказал столько всего, только там везде были Эрен и Микаса, и почти никогда твой дедушка.       — Дедушка…он иногда устраивал вылазки, где только мы вдвоём и никого вокруг. Никто не тычет в меня пальцем, не говорит, что я сын тех самых еретиков, что сбежали и бросили малолетнего сына. Никто не говорит, что это наказание от самих стен.       — Ты уверен, что хочешь говорить об этом?       — Это было так давно, плохое не вызывает уже никаких чувств, но хорошее осталось, оно тёплое, как этот напиток в твоих руках. Дедушка рассказывал истории, выдумывал на ходу, — улыбается Армин, — И в каждой из них был мальчик, который становился героем.       — Дай угадаю, он придумывал истории про тебя?       — Как ты догадалась?       — Ты и ей такие сочинял, когда она была маленькой, про героинь, что спасали мир, — улыбается Анни.       — Я ведь только много лет спустя понял, что дед рассказывал мне истории про меня. Тогда и не задумывался, почему же имена героев отличаются от моего собственного всего парой букв. Но тогда…мне сложно было даже вообразить себя на месте героя. Это ведь не я, я не герой, думалось мне, я представлял себе в тех историях Эрена.       Армин снова бросает взгляд на небосклон. Видит знакомые созвездия. Быть может, где-то там в небесах и его дедушка, и Эрен…хотя нет, конечно, это всё глупости...верить в такое. И всё же звёзды были прекрасными и недосягаемыми, и это не поддавалось никаким принципам логики, но, казалось, все по кому он скучал, и правда, могут оказаться скрытыми за ними.       Анни, наконец, отпивает напиток в своих руках, её лицо резко становится удивлённым, она говорит восторженно:       — Вкусно, так сладко! Твой дедушка знал толк в согревающих напитках.       — Вообще...этот напиток не должен быть сладким, но дедуля добавлял сахар специально для меня.       — О так ты был сладкоежкой?       — Даже близко не таким, как ты.       Анни усмехается, перебирается на его сторону костра, располагается рядом накидывая поверх их коленей своё покрывало, затем упирается головой ему в плечо:       — Давай, приедем сюда ещё разок, с внуками, — заявляет она.       Она никогда не говорила о внуках. Наверно свежий воздух на неё так влиял, или огромная доза сахара, думалось ему.       — Ха…внуками, звучит заманчиво, но знаешь, от нас это ведь не зависит.       — Ты прав, мы воспитали её слишком независимой.       — Тебе ли об этом говорить…       16 августа 884 года       Армин просыпается оттого, что солнце слепит глаза. Вечером ни он, ни она не додумались задёрнуть шторы, и теперь жёлтое светило сияло прямо в его лицо. Сначала это вызвало лёгкое недовольство, но затем, когда он заметил голубизну утреннего неба, не смог оторвать глаз. Ни облаков, ни птиц, ни дыма, не труб — голубой прямоугольник, чистый как холст художника, замер перед ним, очаровывая своей простотой и красотой.       Анни ворочается, кажется, пока он разглядывал вид за окном, солнце сменило своё положение и лучиками добралось и до её глаз. Она прячет лицо у него в груди, крутит головой не желая просыпаться, но затем всё же раскрывает заспанные глаза.       — Ты проснулся? — говорит она, изучая его лицо.       — Да, чуть раньше тебя.       — Ты спишь хорошо…всё время, что мы путешествуем, спишь хорошо.       — Мне и правда не снились кошмары, последнее время.       Они так и лежат пару минут, просто вглядываясь друг другу в лица. Пока она вдруг не тянет ладонь и не проходится пальцем по щетине на его подбородке.        — Не могу понять это седина или нет… — говорит Анни щурясь.       Он и сам касается лица задумчиво почёсывает подбородок:       — Так бывает, когда видишь одно и то же лицо по утрам больше двадцати лет подряд, на нём со временем появляется седина.       — Ах, — вздыхает она и поднимается с постели,  — Ты задолжал мне слишком много совместных пробуждений из-за своей работы спасителя мира.       — Чувствую, ты будешь припоминать мне это ещё лет двадцать, — отзывается Армин, поднимаясь вслед за ней.       — И что, недоволен? Мы с тобой связаны на всю жизнь, мы, два монстра, забыл? — усмехается Анни.       — Никогда не забывал, ни на секунду, — улыбается он.       Этот светлый портовый городок мало похож на тот, в котором жили они. У них там настоящая рыбная промышленность, а тут судя по запахам, если, что и добывали, так это была выпечка, а в особенности круассаны, что Анни ела и за обедом, и за ужином, и за завтраком, чередуя в тех только начинку.       Все домики здесь белокаменные. Все улочки украшены разноцветными флажками. Тут, кажется, на днях был фестиваль, но на него они не попали.       — Всё ли мы положили в багаж? — спрашивает Анни который раз, волнуется, вышагивая по улочке.       — Всё, я проверил не меньше трёх раз.       — Мог бы проверить и четыре.       — Ты переживаешь, что мы забудем тот подарок Райнеру, что ты выбирала целых три дня?       — Не тебе говорить о таком, мы несколько часов ходили по рынку, а потом та женщина всучила тебе те шарфы.       — У этих шарфов такая приятная ткань…детям Микасы и Жана они понравятся.       — Та продавщица тебя надула.       Армин вздыхает, та женщина, что продавала шарфики и перчатки была такой милой, но сейчас он уже догадывался, что был обманут, нет не так, он был в этом твёрдо уверен.       — Не мучай меня, Анни, я и так понял, что просчитался.       Она усмехается, прижимается к нему ближе, касаясь его плеча своей щекой.       — Хорошо, я никому не расскажу, что ты не такой умный каким хочешь казаться.       Анни вдруг останавливается, дёргает его за локоть, и он встаёт на месте вслед за ней. За витриной, перед ними, стоит огромный набор из сотни чаёв, в прекрасной коробке из красного дерева с вензелями и золотом. Коробка хоть и выглядит изящно, но по виду довольно увесистая.       — Это будет непросто, — говорит Анни. Им даже не надо обсуждать о чём они подумали, для обоих всё и так очевидно.       — Да, везти с собой на Парадиз, а потом и в Марли, Капитану, будет ужасно сложно.       — Но не невозможно.       — Но не невозможно.