Он сказал нам прожить долгие жизни

      Промозглый ветер гулял по пляжу, забираясь под полы плаща, и раз за разом стремился стянуть её длинный шарф. Если бы не школьное задание дочери, она ни за что, не разгуливала бы здесь, под грязно-серым небом и мелко моросящим дождём, чувствуя, как песок хрустит под ногами забираясь в ботинки. Ладони Анни держит в карманах, зарываясь при этом носом в ворот — единственное что спасает от холода.       — Нашла! — перекрикивает дочь ветер. В руках у той раковина необычной формы.       — Отлично, — кричит Анни в ответ, —  теперь пойдём, Райнер скоро приедет за нами.       Дочь быстро прячет ракушку в карман, бежит к ней, оставляя следы на песке. Ей, в отличии от Анни — совсем не холодно. Она ребёнок: активная, непоседливая, в ней пока нет, не единого стремления остановиться и отдохнуть от непрекращающейся гонки под названием жизнь. Анни чувствует себя счастливой, когда видит её такой — быть может, дочь совсем на неё непохожа, этой своей неудержимой энергией, но именно это и было замечательным. Анни прекрасно осознавала, что собственная замкнутость и отстранённость, была лишь следствием всех тех тягот, что ей пришлось пережить. Видя счастье в глазах дочери, она думает, что они с Армином всё же справились со своей ролью родителей, как бы мало в себя не верили поначалу. Или справлялись. Всё же многое ещё было впереди.       У них с дочерью есть и ещё одно заметное различие — у той уже появились друзья в школе, хоть одноклассников у и немного. Здесь, вдалеке от столицы, образование, в столь юном возрасте, на фоне пережитой миром трагедии, не является приоритетом для большинства родителей. Такое скорее позволяли себе люди навроде Армина, с непреодолимой тягой к знаниям.       И всё же, их дочь учится с большим удовольствием. Каждый вечер за ужином  сообщает обо всём, о чём успела узнать: о том, как устроена Земля, какие животные на той живут, что находится в глубинах океана. О буквах, о цифрах, о метрах и граммах. Ей интересно всё на свете — и никто не учит её бежать и драться с такой силой, чтобы быть быстрее и сильнее врага. Не учат стрелять, не рассказывают, кого следует ненавидеть. Не просят написать рассказ об искуплении собственных грехов.        У неё есть время читать книги, рисовать, бегать себе в удовольствие. Есть время задавать глупые вопросы. Всё то, чего у Анни никогда не было.       — Мам, — тянет она её рукав, — Аманда говорит, что титаны — это выдумка!       — Не слушай Аманду, слушай учителя.       — Учитель говорит, что нам рано про такое знать.       Анни невольно согласна, быть может, детям лучше и вовсе не знать больше нужного. Или может им всем притвориться, что такой напасти в мире не существовало? Конечно, она не верит, что такое возможно. Да и Армин сказал бы, что так нельзя, что нужно учиться на ошибках прошлого, раз те были совершены.       Ей вспоминается ощущение титанического тела — огромного, мощного, то было будто продолжением её собственного. Помнит, как от каждого шага сотрясалась земля, и оглушительный грохот издаваемый при этом. Пятки вдавливали почву, оставляя за собой глубокие следы, сила пронизывала каждую клеточку чудовищных мышц и горячей плоти. Мир вокруг становился меньше, особенно люди, те и вовсе были словно насекомые.       Анни спотыкается взглядом о собственную туфлю, голос дочери пробуждает её от наважения.        — Ма-а-а-ам?! — возмущается дочь. Она спрашивала её о чём-то, но Анни не слышала.       — Что?       Дочь дуется, и всё же повторяет:       — Я сказала Аманде, что титаны — это правда. Что мой папа был титаном. Это ведь правда?! И дядя Райнер был. А Фалько вообще был летающим...титаном! Но...вот в это я не совсем верю…       “И я была титаном” — думает Анни. Интересно, почему её дочь не знает про это. Никто не додумался ей рассказать? Или...просто…никто никогда этого не говорил вслух. Негласное правило — не вспоминать, что Анни была Женской Особью, чудовищем, в котором они видели особую жестокость.       — И что тебе ответила Аманда?       — Она сказала я придумываю!  — вздёргивает свой и без того вздёрнутый нос дочь.       — Конечно, она так сказала, у тебя ведь нет доказательств.       — У папы есть книга, там всё написано!       Анни щурится с подозрением.       — Папа тебе её читал?        — Только немножко.       — Немножко, значит…       Ей надо будет обсудить это с Армином, когда останутся наедине. В той книге много того, что юному уму лучше пока не знать.       Райнер ожидает их у дома, довольный как кот укравший сметаны. Он вообще всегда удивительно довольный, кажется, однажды решил для себя не упускать ни единого дня, и благодарить судьбу, что остался жив. Он решил прожить эту жизнь на полную, за себя и за всех, кого не вернуть. Хотя, впрочем, конечно, и у Райнера были плохие дни. Те самые, когда до рассвета не можешь сомкнуть глаз, прячась от нагоняющих призраков прошлого.       — Что это у тебя, Кнопка? — спрашивает он, наклоняясь. Девочка протягивает ему ракушку, что подобрала на берегу.       — Морская раковина, учитель сказал, чтобы мы нашли по одной и принесли на занятия.       — В ней, случайно, нет червяка? — интересуется Браун.       Дочь вздрагивает, отвращение появляется на её детском лице.       — Что-о-о, червяка? — взвизгивает ребёнок.       Анни и самой неуютно думать об этом, зачем Райнер говорит про такую гадость.       — Ну да, в них иногда залезают червяки.        Девочка аккуратно переворачивает ракушку, вглядывается внутрь и резко вскрикнув отбрасывает ту на дорогу.       — А-а-а-а-а! Там червяк! Большой!       Райнер, как и положено взрослому храброму мужчине в самом расцвете сил, подбирает ракушку с лёгкой усмешкой, выуживает оттуда червя, из-за чего и Анни бессознательно корчит гримасу отвращения. Гадость!       — Да разве это большой? Видал я червяков и побольше.        Он кидает мерзкого бурого червя на землю возле машины и жестом указывает, чтобы они забирались внутрь.        Когда Анни подходит к двери, червяк корчится на земле. Он ей отвратителен, но она почему-то решает не пачкать об него обувь.       Райнер частенько подвозит их. Год уже как, от столицы до города положили хорошее шоссе с качественной дорогой — торговый поток такой плотный, что это было необходимо. И всё же, обзавестись машиной непросто, по дороге, до сих пор можно встретить карету или повозку, запряжённую лошадьми, хоть политики и чиновники делали вид, что возвращение былой технологической славы шагает по Марли семимильными шагами.        Бывший Бронированный титан, а теперь просто гладко выбритый светловолосый мужчина, трещит без умолку так, будто именно ему здесь восемь, а не её дочери.        — Скажи Аманде, что если она будет называть тебя лгуньей, придёт твой дядя, который вылитый титан, не отличишь! И она посмотрит воочию на настоящего титана.       Дочь заливается смехом, ей, видимо, очень хотелось бы утереть Аманде нос.       Анни вслушивается в разговор, но в машине тепло, и тряска на этом шоссе скорее мягко её укачивает, и не доставляет дискомфорта. Она и сама не замечает, как засыпает.       — Леонхарт, за мной! — требовательно кидает в её сторону Магат. Девочка нервничает, но никогда этого не покажет. Она знает, что должно произойти и это её беспокоит, усердно делает вид, что ей всё равно. Злится оттого, что ей страшно.       Страх — это слабость. Так отец говорит.       Помимо Магата вокруг толпятся и другие марлийцы, их больше десятка и обыденно они редко подходят к элдийцам настолько близко. Они часто появляются на тренировках, но смотрят всегда издалека, словно на беговых лошадей на скачках. Ей, в общем, было плевать —  она знала, что в чём-то, да лучше других, а значит, они выберут именно её из множества других кандидатов.       Анни помнит, как лицо Хувера озарилось счастьем, когда тому сказали, что его выбрали. Она не понимала чему тот так радуется, почему ребячество в его глазах затмевает знание о собственной незавидной судьбе. Понимает, почему Браун светится от счастья — он круглый дурак. А почему его друг, не понимала, Хувер казался ей разумнее. Глупо это. Хотя, наверно и у высокого темноволосого паренька, тоже свои причины быть здесь. В общем, ей всё равно.        Марлийцы ведут её вниз по ступенькам, в подвал, ниже и ниже, где не единого чёртова окна. С каждым шагом становится всё холоднее и холоднее. Она видит, как пар вылетает из собственного рта. Но чаще всё же видит носы своих ботинок и острые бледные коленки, торчащие из-под шорт. Марлийцы молчат. Из-за этого она нервничает ещё больше. Тишина пробуждает волнение внизу живота. Волнение которое ей совсем не свойственно.       Подвал заканчивается коридором, а коридор железной дверью. За гремящими створками большая зала. Она не догадывалась, что здесь было такое место, впрочем, она об этом и не думала никогда.        В центре застыла фигурка, скрюченная и склонившаяся к полу. Запястья её изогнуты, закованные в кандалы цепи заставляли руки взмывать вверх будто изломанные крылья. Она знает кто эта женщина — обладательница Женской Особи титана, женщина-оборотень являющаяся победоносным оружием Марли. Молодая, но очень уставшая. Если бы Анни сейчас видела лицо той, то кажется смогла бы увидеть на том облегчение. Для девушки наконец всё закончится — войны, борьба и служба под чужим знаменем.       — Леонхарт, ко мне! — снова командует Магат. Её подталкивают в спину, она сама не заметила, как застыла на месте.        Марлийцы расходятся, даже командир её покидает, кивая в её сторону, будто выказывая какую-то одному ему понятную поддержку. Поддержка ей не нужна. С ней в центре залы остаётся стоять лишь один человек. Мужчина в белом халате, лицо которого поначалу кажется добрым, но затем скорее отталкивающим, отвратительным — извращённым.        Он держит в руках металлический шприц с иглой такой толщины, что Анни не по себе. Она сглатывает, коленки предательски вздрагивают, упирается пятками в пол, чтобы дрожь не выдала её страх. Вдруг марлийцы заметят, заставят вернуться к отцу ни с чем. Что она будет делать после такого? Она знать не знает, что ей вообще делать, если не это. Остаётся делать только то, что говорят.        Но даже если её страх заметен, марлийцам плевать. Наверняка в этой комнате видели страха и больше, куда больше. Мужчина хватает её за руку, тянет на себя, с силой сдавливая запястье, выкручивая нежную детскую кожу. С кончика шприца срываются несколько капель и падают на пол, чем ближе оказывается игла, тем страшнее и толще та выглядит. Мужчина не церемонится, и возможно это и к счастью, медлил бы — ей стало ещё ужаснее. Он вгоняет иглу под кожу, так больно, что она даже издаёт сдавленное:       — Ай!        И тут же сжимает зубы. Нельзя выглядеть слабачкой. Мужчина ухмыляется. Жидкость из шприца проникает в её тело, и там перемешивается с проклятой кровью, капли которой немедля выступают по краям ранки. Она смотрит на алые бусины словно заворожённая. Мужчина снова ухмыляется, разворачивается и оставляет её одну посреди огромной залы.        Хотя нет, не одну. Там есть ещё эта девушка, что закована в кандалы. Голова той опущена, грязные, тёмные волосы ниспадают, закрывая лицо. Она не двигается — не жива, не мертва. И это последнее, что Анни помнит — ведь дальше была только тьма и ощущение чужого бесконечного кошмара.       — Ма-а-ам! — толкает её в бок маленькая рука, — Ма-а-ам, просыпайся!       Дверь машины открыта, на сиденье рядом взобралась её дочь. Анни ещё толком не проснулась, а ладонь уже сама собой тянется поправить ленту в её волосах. Не это ли, материнский инстинкт про которой так много говорят женщины постарше.       — Хорошо тебе, проспала всю дорогу, — заявляет Райнер, — Чем ты занимаешься по ночам, что так легко отрубаешься? Хотя нет, постой, я не хочу знать.       Анни выбирается из машины, холод снова касается её щёк, забирается за шиворот. Она чувствует себя потерянно и сбитой с толку. Что ей снилось? Какой-то кошмар? Тягучий и неприятный сон. Она забыла.       — Подожди пару месяцев, ты тоже не будешь высыпаться, когда твой ребёнок появится на свет.       Лицо Райнера немедля краснеет, а на лице появляется ухмылка. Он касается рукой носа, затем потирает шею, издаёт пару смешков. Этот болван выглядит смущённым, но лишь от того, что его распирает от гордости, что он скоро станет отцом. Браун словно считает это какой-то невероятной заслугой. Достижением. Чем-то чего должен достичь каждый мужчина. Анни лишь вздыхает, бросая на Райнера полный скепсиса взгляд. У неё не выйдет спустить его с небес на землю сейчас.       Армин ходит по кабинету туда-сюда, руки сложены за спиной. Её муж очень взволнован. На подлокотнике кресла устроился изрядно обросший Конни, Анни видела его не больше месяца назад, а у него уже так отросли волосы. Скорее всего, это волнение из-за грядущего отцовства оставило на нём такой след. Быть может, когда ребёнок родится, волосы того опустятся и ниже ушей. А может, Анни придумывает, и Конни спокоен, и тратит так много времени на то, чтобы обсуждать в баре с Райнером как они будут растить своих сыновей, что появятся на свет почти одновременно, и за разговорами этими он совсем забывает о собственной стрижке.       Конни оглядывается на вошедших, но ничего не говорит. Анни осматривается, спрашивает только:       — А где Пик?       — Я отпустил её… — отзывается Армин.       — Её отец сильно болен, — сообщает Райнер. Впервые за день, он не сияет довольством.       — Насколько всё серьёзно? — спрашивает Анни. Когда думает про отца Пик, не может не думать о своём. Тот ведь тоже не молодеет.       — Серьёзно… — понуро отвечает Конни.       Дочь заглядывает ей в глаза, и она видит, что девочка не совсем понимает темы разговора и всё же, взволнованно реагирует на тон их голосов. Анни замечает в глазах дочери затаившийся страх, она ещё ни разу не сталкивалась со смертью. Ей предстоит однажды, но к их общему счастью не тем же образом, которым со смертью познакомилась Анни.       Анни поглаживает её по волосам успокаивая, а Райнер видя, что атмосфера в кабинете стала словно неживой, падает в кресло и нарочито громко заявляет:       — Ну, сколько нам ещё ждать?       Армин обращает взор на часы, повисшие на стене.       — Вот-вот, пару минут ещё.        — А точно сработает? — сомневается Конни, поглядывая на стол. Анни тоже смотрит туда. Чёрный, блестящий телефон стоит прямо посередине отполированной деревянной поверхности. Все в комнате не отрывают от него глаз.       В полной тишине, проходит минута или две, и так же неожиданно, как и ожидаемо, комната наполняется пронзительной трелью:       “Т-р-р-р-р-р-р т-р-р-р-р-р-р”       Армин даже вздрагивает, пугается, но, скорее всего, лишь от того, как сам себя накрутил. Он дрожащей рукой берётся за трубку. Поднимает её с великой осторожностью, подносит к лицу под внимательный взгляд Конни.       — Армин Арлерт…слушает, — говорит так серьёзно, будто на том конце телефона кто-то очень и очень важный, — Меня…слышно?       Тянутся напряжённые секунды молчания, Анни вот-вот готова перейти на сторону сомневающегося Конни, и согласиться, что эта штука не свяжет их с Парадизом, но тут Армин с облегчением говорит:       — Хистория!        — Ты её слышишь? Ты слышишь её?! — кричит Спрингер, чуть не подпрыгивая.       Райнер смотрит на Анни восторженно, будто желает поделиться своими эмоциями. Да, что там, Анни и сама чувствует некий странный восторг, переглядываясь с ним.       Армин активно кивает, затем замолкает, прислушивается. Никому кроме него не слышно, что там в телефоне, и из-за этого происходящее выглядит и ощущается странно. Она видит как глаза его расширяются, он снова кивает, вероятно, в ответ человеку, с которым говорит, и только секунду спустя понимает, что этот кивок собеседник не увидит.       — Да, да, конечно! — секунда и с его губ срывается, — Микаса!        Дочь цепляется за её юбку, спрашивает:       — А когда приедет тётя Микаса?       В ответ, Анни шепчет тихо, чтобы не мешать разговору:       — Надеюсь, очень скоро.       — Да, у нас всё хорошо. Просто отлично! Да, да это невероятно, что мы, наконец, можем поговорить! Что? Я не слышу? Что там кричит Жан? Ты дашь ему трубку? Хорошо, конечно!       Даже из динамика приложенного к уху Армина, ей слышится голос Кирштейна, кажется, тот орёт так громко, как, может, чтобы его было лучше слышно. Может пытается докричаться с самого Парадиза, а может, просто не разобрался, как работает эта волшебная штука.       Райнер резво поднимается с места:       — Дай мне сказать кое-что! — требует он.       Армин протягиваем блестящий, чёрный предмет с двумя серебристыми рожками на концах. Конни тоже подскакивает на ноги.       — Ты вообще знаешь как с этим обращаться?! — не доверяет он Райнеру.       — Конечно, знаю, думаешь, я никогда не видел телефона?        Но всё же трубку Браун берёт чрезмерно аккуратно, будто боится сломать, прикладывает ту уху:       — Жан…давно не виделись, настолько, что я наведываюсь в местную конюшню, когда вспоминаю о тебе.       Шутка Райнера встречена всеобщим гробовым молчанием. Кому такое вообще, может, показаться смешным? Даже на той стороне провода, ответом ему лишь тишина. Быть может, Райнер готовился не день и не два — и сейчас потерпел фиаско, но так ему и надо. Дурной его голове.       Телефонная трубка начинает гулять по рукам, заставляя Армина, волноваться за сохранность ценной аппаратуры. Такой звонок доступен им лишь потому, что они находятся в здании правительства. Ни единый человек на всём материке не сможет дозвониться до Парадиза — кроме них, и кучки политиков.       Анни отказывается от своей очереди, ей отчего-то неловко говорить таким образом, в окружении людей, направляющих на неё взгляды. Ей куда комфортно написать обычное письмо.       А вот её дочь времени не теряет, она лепечет, что-то в трубку, будто болтать по телефону для неё обыденность, просит непременно приехать и привезти ей то и это, и другое и третьей, кажется, в какой-то момент даже начинает жаловаться на Аманду, требуя от Микасы письменных заверений о битвах с титанами.        Когда девочку всё же, с трудом отрывают от телефона, Конни долго и обстоятельно просит передать родителям Саши так много всего, что голова идёт кругом. Они все здесь, могут написать свои пожелания на бумаге, но кажется, что когда говорят вслух, всё происходящее имеет куда больше значения.        В конце концов, телефон снова оказывает у Армина. Он сам не замечая, как навязывает провод на палец нервничая, говорит:       — А…понял…так значит…вот как, вот оно, что…я…поздравляю!       Он убирает трубку от лица, прикрывает нижнюю часть ладонью, улыбается будто ему неловко говорить о таком вслух, и всё же сообщает:       — Микаса и Жан ждут ребёнка.       — Второго?! — ошарашенно вскрикивает Конни.       У Райнера ухмылка растягивается по лицу:       — Жан своего не упускает…       — Заткнись, Райнер, — прикрикивает на него Анни. Взрослый мужчина, а ума всё ещё как у воробья.        Армин прощается, припадая к телефону трубка издаёт печальный звон. Наступает тишина. Они переглядываются, смотрят один на другого.       — Когда тётя Микаса и Жан приедут?! — раздаётся вдруг звонкий голос дочери.       Армин сначала смотрит на Анни, затем поглядывая на фотографии, на своём столе.       — Похоже, не очень скоро.       — А взрослая жизнь оказалась не такой уж и весёлой, да? — роняет Конни.