Он сказал нам прожить долгие жизни

      Райнер был с собой максимально честен, никогда не врал себе о том, что однажды сможет искупить вину, он не строил ложных надежд. Он знал абсолютно точно — грехи заберут его в ад. И всё же вздыхая полной грудью чувствовал, что всё наконец закончилось. И хоть это на грани неприличного, ощущать себя настолько живым после всего ужаса, в котором он был повинен — время от времени его переполняло счастье.       Страна в которой он вырос вытоптана под чистую и перемолота в прах. От Марли остался один лишь городок на краю света, когда-то эта страна завоевала его силой, и вот теперь, это всё, что у них было. Теперь люди, что выжили в нём, знать не знали кто они — группа тех, чья нация уничтожена без остатка? Народ от чьей страны остался лишь пепел? Но так или иначе, город этот принял на себя роль символа объединившего осколки старого мира. Нетронутая титанами крепость, от которой во все стороны разрастался лагерь беженцев.       Райнер шёл по улице, и больше думал не о своих грехах конечно, а всё же о том, что они собирались распить вечером бурбона. Собраться с Жаном и Конни, в маленьком баре неподалёку, где хозяин встречал их как настоящих героев которыми они и являлись, хоть сами в это и не верили. Но даже с героев хозяин бара брал деньги. Райнер пересчитал монетки в кармане — на выпивку хватит.       Он думал позвать Армина, но Арлерт…он почти всегда занят. Делал за них всю работу. Говорил-говорил-говорил…выбивая для них место под солнцем, сражаясь за будущее и надежду. Райнер так бы не смог, никто бы не смог. И всё же, разве Армину не нужна передышка? Они все думали, что тот однажды сломается под грузом того, что оставил ему Эрен.       Штаб командования располагался на главной улице — высокое кирпичное здание с квадратным двориком внутри, где день и ночь тренировалась полиция. Они все проводили в нём немало времени — тактика…стратегия того как поднять мир из руин. Всё чаще звучали вопросы о том, что же им делать с Парадизом.       Райнер не хотел думать о Парадизе.       Хотя порой он вспоминал о Кристе. Они не виделись так давно, за это время он возмужал ещё больше, быть может хоть сейчас красавица Криста обратила бы на него внимание. Только вот Жан говорил, то ли назло, то ли вправду, что у той был муж и у Райнера это не укладывалось в голове. Во-первых, потому что Криста молода и прекрасна, не рановато ли для замужества? Во-вторых, потому что он отчётливо помнил с каким лицом та смотрела на Имир…но наверно им всем стоило двигаться дальше.       Он привычно собрался толкнуть рукой дверь в кабинет Армина. Небольшое темное помещение в котором его друг проводил уйму времени. Они все частенько заглядывали сюда, пока тот работал над очередным проектом по восстановлению человечества, рассаживались на зелёном потёртом диване и травили истории о кадетских временах. Арлерта это не раздражало, хоть очевидно, всё это его отвлекало. Но истории и у него вызывали улыбку — поэтому они и приходили. Только порой он говорил недовольно:       “Нет всё было не так”.       Сейчас, спустя полтора года, они даже отваживались говорить об Эрене.       Райнер отворяет дверь почти беззвучно, собирается громогласно пошутить и позвать Армина выпить, но успевает дёрнуть створку лишь чуть-чуть, потому что уже в следующую секунду закрывает её обратно. Браун видит не совсем то, что ему положено. И слышит не совсем то, что положено. Сдавленный женский стон застревает в ушах:       — Ааааах…       Картинка застывает перед глазами, и мерещится вместо деревянной поверхности лаковой двери. Ладонь друга путается в волосах его подруги, рот той приоткрыт, только затем, чтобы в следующую секунду быть накрытым губами его друга. На зелёном диванчике никто не травит истории о кадетских временах, там двое людей сливаются в сладострастном поцелуе.       Он не должен был видеть этого, особенно потому что, немедля вспомнил о Бертольде.       Райнер собирался забыть увиденное. Это ведь вовсе его не касалось, больше того — ему стоило порадоваться за друзей. Он даже придумал пару в меру скабрезных шуток, которыми будет их поддразнивать. Может ему не увидеть Кристу, но жизнь идёт дальше, нет ничего удивительного в том, что его друзья становятся больше чем просто друзьями.       — Слушайте, а вы знали, — наконец говорит он сверля взглядом стакан бурбона, в баре темно, и друзья уже изрядно навеселе, — Про Армина и Анни?       — Ха? О чём ты? — спрашивает Жан останавливая стакан прямо у рта.       — О их отношениях, о том, что они вместе.       Стопка Кирштейна встречается с гладью стола так поспешно, что капли разлетаются вокруг. Жан поглядывает на них, словно сожалеет о бесполезной растрате алкоголя.       — Глупости, — говорит он наконец, — Леонхарт и Армин? Что у них общего?       — И мне непонятно… — соглашается Райнен.       Почему они вообще вместе…и почему это его беспокоит.       — Да ладно вам ребята, — Конни выглядит по настоящему ошарашенным, но будто бы совсем не новостью о отношениях их друзей, — Они же ещё в кадетском корпусе были в довольно близки? Неужели вы не замечали…эти их разговоры…       Казалось безумием, что Конни знал о чём-то, о чём они с Жаном и не догадывались. А впрочем Конни дурак, ему и не такое могло прийти в голову.       — В те времена я их и рядом друг с другом не видел… — размышлял Жан, — Пару раз может…и работали в команде.       — Может стоило побольше смотреть на товарищей, а не пялиться на Микасу и Эрена, — закатывает глаза к потолку Конни, — Я вам говорю, они точно, относились друг к другу по особенному. Ведь Армин был тем кто загнал её в ловушку…как бы ещё он такое провернул.       — Сейчас когда ты говоришь об этом, — соглашается наконец Жан подливая себе бурбона.       Райнер знать не знал как тогда Анни угодила в плен. Но немудрено, что это была идея Арлерта, разве среди них он не был самым умным?       — И всё же… — вздыхает он, двигая к себе бурбон, — это кажется мне странным…       — Почему ты вообще об этом заговорил?       — Видел то, что не должен был.       Лица друзей озаряются ехидными усмешками, не стоило ему вообще начинать этот разговор.       Он знал, что в это время Анни возвращается с тренировки. Они все поддерживали свои тела в привычной им физической форме — так будто завтра снова идти на войну. Кто вырос солдатом, останется им навсегда.       Она идёт пружинистым шагом, обтирая лицо тряпицей. Волосы собраны кверху, как в кадетские времена. Лицо сосредоточенное. Когда она видит его, первая её реакция недовольство. Такое лицо, это ему вечное напоминание о том, как завёл их с Бертольдом в ад.       — Эй, Анни.       — Райнер, чего тебе?       — Хотел поговорить.       На лице подруги подозрение.       — О чём это?       — Пошли куда-нибудь в другое место.       Они во дворе штаба, весенняя трава начинает зеленеть под ногами — в мире после Гула Земли, не всюду ещё пробились ростки жизни, но здесь, жизнь осталась нетронутой. Вдалеке молодые солдаты отрабатывают приемы борьбы. Анни смотрит на них заинтересованно будто изучает каждый взмах.       — Так о чём ты хотел поговорить, — нарушила она тишину отрывая глаза от бойцов.       Всё это время он собирался с духом начать разговор, да так и не собрался.       — Думаю это не моё дело… — приступает он издалека.       Это ведь правда не его дело.       — Тогда незачем про это говорить, раз не твоё, — напрягается ещё больш подруга..       — Но я должен. Думаю…это то, что я должен сказать и ради тебя и ради Бертольда.       — Бертольда? — теперь она выглядит удивлённой.       Они не говорили о нём…никогда?       — Да. Слушай…я хотел сказать…вы оба мои друзья, и ты, и Армин…       — Армин? — её голос становится таким звонким когда произносит его имя, удивительно как он раньше этого не замечал.       — Верно. Ты, Армин, Бертольд…       — Да говори уже!       — Я знаю, что вы с Бертольдом никогда не были близки. И он так и не нашёл отваги высказать тебе свои чувства.       Анни выглядит откровенно растерянной и окончательно запутавшийся. Он, Райнер Браун — не лучший рассказчик. Не стоило начинать диалог.       — Я не имею не малейшего понятия о чём ты говоришь.       — Бертольд был в тебя влюблён.       — Чушь, — моментально отворачивается она. Или правда не догадывалась, или просто хочет сделать вид, что не догадывалась, — а если и так, то какая теперь уже разница.       — Я тоже так думал. — соглашается он, — И да, лезу не в своё дело, но разве вы с Армином сейчас не…близки?       Она вскидывает лицо, и он видит как пылают её щеки, но в глазах желание защищаться, уверен, ещё пара секунд и его тело окажется на земле.       — Тебе-то какая разница.       “И правда какая ему разница?”       — Вы оба мои друзья, я не хотел лезть в это, но разве не Армин съел Бертольда?       — И что…что из-за этого, мы тоже убили многих людей которые были близки другим. Мина…Марко…       — Я не об этом.       — О чём ты тогда, черт побери?       — Разве не может быть так, что чувства Армина…это чувства Бертольда.       С её лица пропадают какие либо эмоции. Раздражение, удивление, злость, смущение — ничего нет. И ему становится стыдно, что сказал ей такое. Не стоило, не стоило говорить. Но они оба его друзья, разве он не должен быть честен с ними. Разве не будет это правильным по отношению к Бертольду?       — Не неси ерунды, — наконец говорит она, голос опять наполняется нотками раздражения, — ты слишком часто бился головой о землю? Сам знаешь, это так не работает.       — Да, знаю, но разве тебе не кажется это странным?       Она смотрит на него с каким-то презрением, которого раньше он не замечал, быть может даже с болью.       — Странным, что? Что я могу кому-то нравиться?       — Я не хотел…       — Не хотел бы, держал бы язык за зубами.       Ей не спалось уже неделю, а может и больше. Сама не поняла как задремала в зале собраний. Осознала это только тогда, когда до неё будто издалека донеслось нежное:       — Анни…Анни…       Глаза распахиваются, Армин машет перед её лицом ладонью. Он сосредоточенный и обеспокоенный. Она выпрямляется на стуле, оглядывается — в комнате пусто. Собрание закончилось, только исписанные бумаги остались лежать на большом круглом столе.       — Ты плохо спишь? У тебя круги под глазами, — говорит он. И из его уст это звучит очень глупо, ведь у него тоже круги под глазами. Он тянется к её щеке, будто хочет коснуться, и она встает так резко, что отъезжающий стул издаёт оглушительный звук. Ему сложно не заметить, как она от него отстранилась. Он моргает, немного хмурится, его голубые глаза печальные…но они теперь такие почти всегда.       — Что-то не так, — утверждает он, а не спрашивает. Скрещивает руки на груди, — я сделал, что-то не так.       — Я просто устала, — наконец подбирает она слова. Это своего рода правда, она не врёт и ей совсем не хочется говорить о том, что услышала от Райнера. Она в эту глупость не верит, но не может перестать думать. И так проходит ещё один мучительный месяц.       Она проводит много времени с отцом. Последнее время, их поездки по миру, стали не такими активными, хотя все и поговаривают о том, что скоро они отправятся в Хизуру. Точнее в то, что от Хизуру осталось.       В какой-то момент отец говорит:       — Ты поругалась с тем пареньком?       У неё даже чашка выпала из ладоней, хорошо, что была пуста. Анни скрывала от отца всё, что могло навести его на мысли, что у его любимой дочери могут быть больше чем дружеские отношения с кем бы то ни было. И как он узнал?       — Что? — лучше сделать вид, что его слова для неё бессмыслица.       — Спаситель человечества, наш новый герой Хелос.       — Я не понимаю о чём ты.       Отец хмурится, по лицу видно, что поднятая тема не самая для него приятная, но кажется еще неприятней ему видеть как она раздосадована.       — Если проблема в том, что вы не можете искренне поговорить друг с другом, то так или иначе кто-то же должен сделать первый шаг. Глупо ходить вокруг до около, после того, как чудом остались живы.       Анни подняла чашку, та даже не треснула, только зря переживала. Покрутив её в руках ответила лишь:       — Спасибо.       Сегодня он снова был занят, как вчера, как и позавчера. Что-то о беженцах, что-то о Парадизе…что-то о круге ненависти который никто не в силах разорвать. И совсем немного о надежде. Аккерман остался в кабинете последним кто не ушёл. По штабу он передвигался с тростью, но в поездках, некогда самому сильному бойцу человечества, приходилось использовать кресло-каталку. Анни ждала пока Аккерман оставят их наедине. Капитан оглядывается на неё и тут же отводит взгляд — от одного этого ей хочется покинуть помещение. Почему же он всё ещё её не прирезал…       В конце концов он договаривается о чём-то с Армином, хмыкает проходя мимо и покидает кабинет. Вот теперь здесь и никого лишнего, но желания завести разговор с которым пришла у неё нет. Выйти бы вслед за Аккерманом, выйти, да забыть слова Райнера. Но они не выходят из головы.       — Анни, ты хотела поговорить? — спрашивает Армин самое логичное что вообще мог спросить.       Она поднимает взгляд, но старается смотреть куда угодно кроме него.       — Да.       — Что-то не так… — заключает он, — уже давно, что-то не так. Извини я никак не мог найти время, чтобы узнать у тебя, что же случилось. Извини, я понимаю насколько это ужасное оправдание.       — Нет, — она не хочет, чтобы Армин винил себя, — Я и сама не то, чтобы горела желанием разговаривать.       Он пересекает комнату, садится рядом, наклоняется уперевшись локтями в ноги, соединяя ладони вместе.       — Что случилось, я не пойму пока не расскажешь…       В горле сухо и хочется пить. Глаза Армина поблескивают от солнечного света пробравшегося в узкое окно. Она открывает рот и тут же закрывает. Может и не стоит ничего говорить.       Он придвигается ближе, аккуратно берёт её за ладонь, но она отстраняется так поспешно как только может. Весь последний месяц только и делает, что отстраняется. Если будет чувствовать его кожу своей — не решится на разговор. Она даже видит как он расстроен, ему неприятно — усталость и то, что он не может понять причину её такого поведения давят на него, изматывая.       — Хорошо, — наконец говорит она, не правильно с её стороны заставлять мучиться Армина незнанием, — это странный вопрос…но ты знал, о том, как ко мне относился Бертольд?       “Бертольд” — имя резонирует в воздухе, Армин глядит в сторону, видно, ему не нравится это имя. Не нравится поднятая тема.       — Да, вроде того, — наконец отзывается он немногословно.       — И как давно ты знал?       — Как давно…дай подумать…наверно еще с того времени как мы выбирали куда пойти служить…он не спускал с тебя взгляда, когда ты покидала тех, кто решил стать частью Разведкорпуса.       — Верно, ты всегда был таким наблюдательным…       — Да, я следил за тобой, у тебя ведь было УПМ Марко… Это не тот уровень откровенности который ей был нужен. Вовсе не тот.       — Армин я говорю об этом лишь потому… — начала она, но он её вдруг перебил.       — Потому что думаешь, что нравишься мне из-за чувств Бертольда.       — Да, — выдохнула она. Не знала, хорошо это или плохо, то, что он и сам догадался о сути её переживаний…значило ли, что Бертольд и правда на него повлиял.       Армин молчал, она редко видела такое его лицо, недовольное, даже казалось немного раздраженное. Солнце закатилось за тучу и темнота в комнате стала густой и неприятной. Словно отражая повисшее между ними настроение.       — Так что, — наконец спросила она, наполняя тьму отчаянием, ее голос высокий, требовательный, даже дерзкий, хоть и немного подрагивал — это правда?       — Отчасти.       — Я поняла, — срывается с уст. Она встаёт, находит глазами дверь. Это совсем непросто, когда от подступающих слёз мутится зрение. Лишь бы дойти до дверей. Секунду или две она двигается ощущая себя полной дурой, но затем слышит:       — Постой! — вскакивает он и сам, будто в небольшом замешательстве, перехватывает её ладонь, она вырывается — скорее от съедающий её досады, чем от желания вырваться. Но он лишь толкает её к стене перекрывая выход своим телом. Он выше её на голову, когда только успел так вырасти? За всё то время, что она находилась в кристалле? Она могла поставить ему подножку и он бы даже догнать её не смог от пылающей боли в ноге, но Анни лишь прячет взгляд в сторону. Его руки впиваются в её запястья поднимая те вверх, но затем всё меняется:       — Извини, — поспешно говорит он, отстраняясь и будто со стыдом отпуская, — Я не то имел в виду. Бертольд…его воспоминания, я не могу сказать, что они не причём, я хотел бы сказать именно это, но тогда я солгу.       Она хмурится, зачем вообще вся эта витиеватая речь, если в конце всего, признание, что его чувства к ней и не его вовсе.       — Неужели ты думаешь, что я не размышлял об этом сам? — восклицает он, — Я думал об этом и немало. Чужие ли эти чувства, или мои…и если бы так оказалось, что они мне не принадлежат, я бы никогда…никогда не посмел тебе о них говорить.       — Что? — всхлипывает она. Чёртовы слёз превратили её в дуру окончательно.       — Я вспоминал…пытался вспомнить всё с самого начала…И честно, я не могу сказать, что те мои странные чувства, были любовью…но это было не тоже, что чувствовал Эрен.       — Эрен? Причём тут вообще Эрен… не понимаю.       — Знаешь, он ведь до последнего не верил, что ты и Райнер…предатели. Он отрицал. Так было и со мной…только вот…совсем по другому.       Она до сих пор его не до конца его понимала, но вид того, как Армин отчаянно пытается её переубедить — успокаивал. Он понимает это, осознаёт, что разговор может сложиться, отступает на шаг, даёт ей отойти от стены. Она ловит каждое его слово.       — Я знал, что ты убила тех титанов…с самого начала как увидел УПМ Марко знал, может и пытался убедить себя, что ошибся, но никак не выходило, твои действия были очевидны, но…я просто…не мог решиться действовать…потому что это ведь была ты. В конце-концов, я просто решил не говорить ничего в надежде, что тогда ничего и не случится…а потом встретил тебя в облике Женщины Титана.       — Это так глупо…знаешь ли…       — Да…верно. Это было ужасно глупо. К тому же я так отчаянно винил себя, за то, что использовал твоё доверие…и это тоже было глупо, ведь ты убила моих сослуживцев.       Анни прикусила губу. Они никогда в жизни не смогут сделать вид, что не было, тех кошмаров, что она сотворила. Закроют глаза на прошлое, но оно не исчезнет. Одно искупает их в глазах друг друга — они оба убийцы.       — Я думал и думал…почему же я был так глуп…затем понял, поступи так-то кто иной, кто-то, кроме тебя, и разве, что Эрена и Микасы, я бы сдал его с поличным, и не мучился чувством вины…       — Хочешь сказать, я ещё тогда была тебе небезразлична? — потерянно спросила она. Определённо он вёл именно к этому. Но зачем же тогда соглашался с её словами про Бертольда.       — Да…но я не могу не спрашивать себя…те чувства, стали бы они чем-то большим, если бы я не познакомился с тобой лучше…увидев осколки чужих воспоминаний? Я не знаю. У меня нет ответа и никогда не будет. Я не буду врать. Но я думаю это и не важно…никто, никогда не заставлял меня испытывать что-то чего я не хотел, никто не навязывал мне чужую волю, это я знаю точно.       Она сделала шаг навстречу, еще один, и ещё. Уткнулась носом в светлую рубашку, обвила его руками. Быть может, было бы намного лучше, если бы он просто сказал: “Бертольд тут совсем не причём, я всегда тебя любил!”. Выкрикнул бы это пламенно и искренне, убеждая её, что это была любовь с первого взгляда. Но тогда бы он и не был тем человеком, за которым она готова была идти куда угодно, даже зная, что он ведёт её в ловушку.       Его руки сомкнулись вокруг ее талии.       — Ты была такой милой, когда была маленькой… — наконец говорит он.       Она прижимается носом к его плечу и отвечает:       — Вот теперь мне хочется тебя ударить.