После грозы - радуга

Насух, так и сияя от радости, открыл перед Азизе дверь и широким жестом обвел комнату: заходи, мол, располагайся. Помедлив, буквально несколько мгновений, она переступила порог и улыбнулась: да, Насух, стоит признать, постарался на славу. Комната была обставлена в ее вкусе — на окнах плотные шторы темно-синего цвета, так как она не любила, когда солнце начинало светить в окна с самого раннего утра; стол, два кресла, платяной шкаф, стул с высокой спинкой у столика с зеркалом, на котором уже стояли фотографии детей, флакон ее любимых духов и лежала ее расческа. Эсма внесла чемоданы, поставила их около шкафа, и тут же ринулась помогать Азизе сесть в кресло, после чего положила чемоданы на кровать и заявила, что лично сейчас все распакует, а если надо — отгладит и развесит в шкафу. — Ну, ты пока располагайся, — улыбнулся Насух, после чего наклонился и поцеловал ее в щеку, — а я пойду пока проверю, что там с обедом. — Насух, Эсма, — чуть поморщившись, проговорила Азизе, — да не суетитесь вы! — Все в порядке, дорогая! Отдыхай, я скоро вернусь, — он чуть сжал ее руку и, улыбнувшись еще раз, вышел. Азизе посмотрела на Эсму, которая была занята тем, что аккуратно раскладывала на кровати ее платья, и покачала головой. Кажется, им с Насухом бесполезно говорить, чтобы угомонились и перестали порхать вокруг нее, будто она немощная какая. Хорошо хоть Миран взялся, как говорится, за ум, вняв внушениям, что больше нет нужды дежурить около нее день и ночь. В конце концов она чувствует себя превосходно, и рана уже, можно сказать, не болит. Миран, заявив, что теперь он «наконец-то за нее спокоен» уехал обратно в Стамбул, пообещав позвонить им с отцом первыми после того, как малыш Умут испустит свой первый крик. В тот же день Азизе все же удалось убедить лечащего врача отпустить ее домой на три дня раньше, поскольку оные три дня все равно уже никакой погоды не сделают, а ей гораздо лучше будет дома. Когда Насух сделал ей предложение руки и сердца, Азизе поначалу опешила. Честно говоря, она была бы счастлива уже и тем, что он рядом, и они могут поддерживать и оберегать друг друга и свою семью. Что до официального брака… Азизе казалось поначалу, что они уже слишком стары для этого. Но и сам Насух, и Хазар с Мираном только посмеивались и повторяли, мол, самое время, да и вообще, кому какое дело! А если кто-то вздумает потешаться, так это говорит исключительно о глупости и скудости его ума. Что ж, если подумать… то в их словах есть резон. Она вспомнила, как давным-давно, еще в юности, Насух пришел к ней однажды вечером и позвал «немного прогуляться». Азизе тогда так устала за день, что буквально с ног валилась, а кроме того, Хазар в тот вечер никак не засыпал, все плакал, насилу ей удалось его успокоить. Но все же она решила не обижать Насуха отказом. Он привел ее в оливковую рощу, к тому самому дереву, которое они вдвоем посадили там примерно за неделю до того дня. — Смотри, Айше, — сказал вдруг Насух, запрокинув голову вверх, — сколько звезд! Ночь и вправду была ясная, и звезды так и сияли на черном-пречерном небосклоне. — Красиво! — сказала она, придвинувшись к нему. — Они так блестят, — улыбнулся Насух, — совсем как твои глаза, когда ты улыбаешься! В ответ она одарила его улыбкой, Насух же рассмеялся, прижал ее к себе, а после достал из кармана изящную золотую цепочку: — Вот, моя Айше, — он надел цепочку ей на шею и аккуратно застегнул замочек, — это для тебя! Когда мы поженимся, я подарю тебе столько золотых украшений, сколько ты сможешь унести! — прошептал он ей на ухо и поцеловал. — Мне ничего не надо, — ответила она, прижимаясь к нему, — ничего! Только бы ты был со мной, Насух. Ты и наш сын — это самое дорогое, что у меня есть, самое ценное, чем наградил меня Аллах. — Осталось совсем немного, моя Айше, — отозвался он, еще крепче прижимая ее к себе, — и мы будем вместе. Вот только съезжу по делам отца в Адану, вернусь, и мы с тобой и Хазаром уедем! На другой день Насух уехал, а она осталась ждать. Когда ей, бывало, не спалось ночами, она представляла себе, как Насух заберет их с сыном, и как они станут наконец мужем и женой. Она сошьет себе красивое платье и длинную фату. И еще обязательно наденет эту цепочку, что он ей подарил. Ну, а потом… У нее действительно было роскошное, шелковое свадебное платье, отделанное кружевом и расшитое жемчугом. Маленькие жемчужинки украшали идеально уложенную высокую прическу. Запястья украшали тяжелые золотые браслеты; колье, серьги с подвесками, — все это стоило столько, что ей и не снилось прежде. Она, не раздумывая, сказала «да» на вопрос, желает ли вступить в брак. И было уже все равно, что рядом с ней был вовсе не Насух, а Нихат Асланбей. Когда после церемонии они вернулись домой и остались наедине, Нихат жарко целовал ее, прижимал к себе и шептал, что отныне они вместе «пойдут в новую жизнь», пусть только Азизе верит в его любовь и будет рядом. Она же и вправду хотела поверить и надеялась, что он поможет ей начать все заново. Поможет забыть Насуха, который предал ее, и излечить боль от потери любимого сына, хотя бы немного. Поначалу Азизе даже полагала, что и впрямь снова сможет стать счастливой, вот только Нихат, к несчастью, очень быстро позабыл обо всех своих клятвах. Видимо, таковы все мужчины, думала в ту пору Азизе. Ту самую золотую цепочку, последний подарок Насуха, она без сожаления выбросила, а вот четки, что он сделал своими руками и преподнес ей вскоре после рождения сына, почему-то не смогла. Она хранила их, как напоминание о том, что когда-то была счастлива, пусть счастье это и оказалось всего лишь ложью. Азизе решила никогда не забывать о том, что нельзя доверять человеку свое сердце, открывать свою душу. Чтобы не страдать потом лишний раз от разочарования и предательства. — Ханым, вы устали? — Эсма тронула ее за плечо. — Приготовить вам постель? — Нет, — махнула рукой Азизе, — не надо. Я не устала, Эсма, просто задумалась. — Вещи я все разложила, — доложилась ей Эсма, — там надо кое-что погладить, но это я позже сделаю, а пока… — Оставь, я сама потом сделаю, — махнула рукой Азизе. — Вот увидите, все теперь будет как нужно! — ободряюще улыбнулась Эсма. — Да, — согласилась Азизе. — Слушай, Эсма, я бы чаю выпила. Ты не могла бы… — Сейчас я все сделаю, не переживайте! — Эсма тут же вскочила и бросилась к двери. — Вы только не вставайте! Она взялась за ручку, открыла дверь и чуть не столкнулась с Джиханом, который, судя по всему, в тот самый момент намеревался постучать в дверь. — Можно? — спросил он, заглянув в комнату.

***

Джихан вошел в комнату и нерешительно замер на пороге. Азизе, увидев его, удивленно приподняла брови: — Джихан? Что-то случилось? Проходи! — Да я, собственно, хотел только узнать, как вы устроились, — пожав плечами, проговорил Джихан, стараясь казаться спокойным и невозмутимым, хотя на самом деле он был немного напряжен. Дело в том, что он давно уже хотел поговорить с Азизе, чтобы, как любит выражаться отец, не осталось никакой неопределенности. Однако, случай все не представлялся, поскольку Азизе находилась в больнице. Теперь же, когда отец решил привезти ее к ним в дом, время пришло, в конце концов и впрямь глупо злиться и обижаться на эту женщину единственно за то, что она — давняя возлюбленная отца и чрезвычайно дорога ему. Ведь сердцу не прикажешь, как там ни крути, и отец не был виноват в том, что любил всю жизнь Азизе, а не маму… Кроме того, в этой истории все оказались жертвами: и мама, и Азизе с отцом, — ведь бабушка обманула их всех и в результате сделала несчастными. Больше того, брат Хазар, сам Джихан и их дети тоже оказались жертвами бабушкиной лжи… Что ж, теперь, выходит, настала пора избавиться от последствий той давней истории, зарыть, как говорится, топор войны и жить дальше. Кроме того, ведь именно Азизе спасла жизнь брату Хазару. Да и Ярен той страшной ночью помог никто-нибудь, а телохранитель Азизе. Так что теперь Джихан всю жизнь будет благодарен ей за это.Лишь бы только с Ярен теперь все было хорошо, но об этом пока остается только молиться… Джихан выжидательно посмотрел на Азизе, наблюдая, как она разглядывала его со смесью любопытства и недоверия: — Все просто замечательно, — ответила она, — благодарю! — Ну и хорошо! — с облегчением вздохнул Джихан. — Знаете, Азизе ханым, — прибавил он, — мне бы хотелось… Словом, тогда, той ночью я не хотел навредить вам, правда! Я был не в себе, потому что моя дочь пропала и… — он чувствовал, что ему просто не хватает слов, чтобы выразить все, что он намеревался сказать. Азизе вздохнула, а после подошла к нему и положила руку ему на плечо: — Не думай больше об этом, Джихан. Когда твой ребенок в беде, ты готов на что угодно ради его спасения, поверь, в этом я тебя понимаю, как никто. Но все же позволь еще раз повторить то, что я тебе уже говорила: не позволяй гневу попусту ослепить тебя, иначе сам же навлечешь беду на тех, кто тебе дорог по-настоящему. В ответ Джихан снова глубоко вздохнул: — Вот так всегда выходит, — проговорил он, пожав плечами, — все меня предупреждают: отец, брат, Хандан, — я только злюсь, назло делаю все им наперекор, а потом получается, что они были правы. А я в дураках! Так даже в детстве было, — помолчав, проговорил он, пряча глаза. — Отец запретил мне, помню, есть халву, потому что у меня обнаружилась вдруг аллергия, а я назло ему стащил из кладовой и съел чуть ли не все, что было приготовлено для всей семьи. Ну и, конечно же, мне было плохо. Отец говорил, поделом мне, а я на него же и обижался, что не пожалел! — Ахмет у меня был такой же, — кивнула Азизе, — стоило только сказать ему «нельзя», он тут же поступал наоборот, из духа противоречия, желая показать свою правоту, доказать, что он — взрослый человек и может поступать так, как считает нужным. Джихан усмехнулся: оказывается, с ней можно разговаривать спокойно, и она в состоянии не только выслушать, но и оказать какую-никакую поддержку. Вот и сейчас — не стала ведь перебирать старые обиды, и за это он тоже был ей благодарен, поскольку и ему уже порядком надоело оглядываться на прошлое. — Это он? — неожиданно спросил Джихан, кивнув на фотографию, стоящую на столике у зеркала. — Ахмет? — Нет, — улыбнулась Азизе, — это Али. Он напротив был самым тихим и послушным. Когда его братья ругались между собой, старался помирить их, несмотря на то, что и ему могло достаться, потому что Мехмет с Ахметом были чересчур вспыльчивыми. Но он не обижался, говорил, мол, «с них сойдет, и они поймут, что заблуждались». А если я начинала злиться, улыбался мне и убеждал не тратить нервы попусту. — Прямо как брат Хазар! — воскликнул Джихан. — Погодите-ка, — вспомнил вдруг он, — Али Асланбей… Ваши сыновья ведь учились в итальянском колледже, верно? И это же Али получил почетную медаль лучшего ученика в выпускном классе? В итальянский колледж отец отдал Джихана после смерти бабушки, якобы именно она нашла для него эту школу и очень настаивала, что там «ее милому внуку будет гораздо лучше, нежели в простой школе для нищих», куда он ходил раньше. Отец в свое время и впрямь отдал их с Хазаром в самую простую школу, находившуюся на соседней улице, полагая, что учиться там вместе с детьми простых рабочих, а не «избалованными мамочкиными и папочкиными любимчиками» пойдет им с братом на пользу. Бабушка же была категорически против и постоянно убеждала отца, что ее внуки обязаны общаться лишь с «людьми их круга». — Да, верно, было дело, — подтвердила Азизе. — Так значит, это его вещи мы спрятали в спортивной раздевалке за шкафчиками! Ну, понимаете ли, — чуть смутившись, проговорил Джихан, — их команда обыграла нашу в баскетбол. И тогда один из моих приятелей сказал, мол, капитан у них, ко всему прочему… «заучка и маменькин сынок». Ну, мы и решили им отомстить. Глупо, конечно… — Он, кстати сказать, — усмехнулась Азизе, — очень разозлился. Весь вечер возмущался тогда, что «какие-то дураки» смяли и испачкали его одежду, и если бы он нашел того, кто это сделал, «оторвал бы руки». Братья еще предложили поехать в школу и «надрать уши» тем, кто подшутил над ним. Но он их отговорил, потому что именно из-за этого его дразнили «маменькиным сынком»: если кто-то его задирал, старшие братья, узнав об этом, тут же шли, чтобы «разобраться с обидчиками нашего мелкого», как его звал Ахмет. Хотя… сам он иногда тоже мог над ним подшучивать. — Брат Хазар тоже всегда за меня вступался, еще и в старой школе. Когда я ругался с кем-нибудь и устраивал драку, он потом приходил выяснять отношения. А потом долго увещевал меня, чтобы я «не велся на провокации», и как мог, покрывал перед отцом и учителями. Потому что если бы он узнал о драке, мне бы и от него досталось. Джихан замолчал, не зная, что еще сказать, но чувствовал себя при этом, как говорится, лучше некуда, словно какая-то, пусть и небольшая часть груза на его плечах, упала… — Ну так что, Азизе Асланбей, — хитро прищурился он, — мир? Ведь вы теперь в некотором роде моя… мачеха. — Мир, Джихан Шадоглу, — в тон ему проговорила Азизе и протянула ему руку, — как говорит твой отец, теперь мы будем все вместе, будем одной семьей, а значит… — … значит, никому нас не победить! — закончил за нее Джихан. — Джихан, — мгновенно посерьезнела Азизе, — послушай меня: остерегайтесь этой женщины. Я говорю о Фюсун. Поверь, она еще покажет себя, так просто она не угомонится. — Я знаю, — отозвался он. Что ж, и здесь Азизе права, приходится признать. — Это ведь она заявила на Ярен, больше некому! — Она хотела убить твоего брата, а тебя упрятать за решетку. Твой отец с ума бы сошел от горя, а я… или умерла бы на месте, или убила ее, а потом уже умерла. И она добилась бы своего, разрушила нашу семью… — Ты не переживай, — махнул рукой Джихан, перейдя вдруг на «ты», — у нее ничего не выйдет, и мы непременно до нее доберемся. Только бы найти этого человека, Эркана! Ну, того самого, который похитил Ярен. Ведь он явно что-то знает о Фюсун, потому и скрывается… — Мама, ты… — Хазар заглянул в комнату и удивленно заморгал, увидев Джихана. — А… у вас тут все хорошо? — Если ты хочешь спросить, не поубивали ли мы друг дружку, то, как видишь, нет, — стараясь не рассмеяться, проговорил Джихан. — Мы с твоей матерью заключили мирное соглашение. Ведь как-никак она теперь тут хозяйка, и я, — он покаянно склонил голову, — обязан слушаться. Чтобы меня не выставили вон! — Джихан! — укоризненно покачала головой Азизе. — Он шутит, сынок, — повернулась она к Хазару. — Мы говорили о Ярен. И о Фюсун. — О Фюсун? — насторожился Хазар. — Я как раз говорил Азизе ханым, — ответил Джихан, — что нужно как можно скорее отыскать Эркана, потому что он может помочь упрятать эту ненормальную за решетку. И тогда, — вздохнул он, — хоть одной головной болью будет меньше. — Да, ты прав, — кивнул Хазар, — стоит заняться этим и как можно скорее. Теперь, когда мама здорова, и дома, мы можем приступить, так сказать, к решению наших проблем. — Главное, не теряйте хладнокровия, — по очереди взглянула на них Азизе. — Об этом, — Хазар чуть похлопал ее по плечу, — можешь не беспокоиться. — Слушай, — решил сменить тему Джихан, — представляешь, Хазар, оказывается, в итальянском колледже я учился вместе с твоими братьями по матери! — И как выяснилось, — кивнула Азизе, — именно Джихан со своими приятелями испортили спортивную форму Али. — Правда? — Хазар взглянул Джихану в глаза, и через секунду оба радостно расхохотались. — Ну, ладно, — тут же спохватился Хазар, — там папа просил передать, что обед почти готов, и хотел узнать, что тебе принести? А мы пока пойдем за стол. Он велел позвать тебя, Джихан. — А я, значит, буду тут сидеть, как в одиночной камере, что ли? — обиженно протянула Азизе. — Тебе пока нельзя перенапрягаться! — воскликнул Хазар. — Кстати, почему ты встала? — Потому что мне надоело валяться, как бревно! — отрезала Азизе. — И я вполне способна дойти до столовой, в конце концов это же не пустыню Сахара перейти. — Ну, — задумчиво протянул Хазар, — раз такое дело… Тогда пошли! Не то все остынет, а Мелике так старалась, да еще там Эсма ханым ей помогла.

***

Зехра собрала посуду и поставила на столик у окна, чтобы не мешала Рейян. Сама же она, тем временем счастливо зажмурилась, как всегда делала в детстве, когда радовалась или предвкушала нечто приятное, например, поехать с отцом на прогулку. Честно говоря, Зехре иногда самой себе было стыдно признаться, но временами она немного ревновала дочь к мужу. У Рейян всегда были очень доверительные отношения с Хазаром, и все свои горести и радости она несла ему. Впрочем, если подумать, в этом нет ничего удивительно, потому что Хазар бей также был нежен и внимателен к девочке, он принял ее с самого же первого мгновения, когда взял на руки. Он сделался и для самой Зехры, и для ее дочери самым главным и любимым человеком. Когда Зехра осталась совсем одна, была полностью сбита с толку и раздавлена предательством того, кого, как она думала, любила больше жизни, и с кем собиралась прожить жизнь, именно Хазар бей протянул ей руку помощи. Он говорил, что прекрасно понимает, что это такое, когда жизнь рушится в одно мгновение, и поэтому он предлагает ей быть вместе, поддерживать друг друга. Да, их свела не крепкая и взаимная любовь, но теперь, спустя много лет, они действительно крепко полюбили друг друга. Во всяком случае, сейчас Зехра абсолютно уверена: муж никогда ее не оставит, и, что бы ни случилось, всегда будет рядом. О Аллах, вздохнула про себя Зехра, поскорее бы закончились эти черные дни: пусть Умут родится наконец здоровым и сильным, и жизнь Рейян будет в безопасности. Да, врач убеждает их, что все нормально, но Зехре все равно очень тревожно. Она успокоится только тогда, когда все будет позади. — Мама, что с тобой? — спросила у нее Рейян, устраиваясь поудобнее на постели. — Ничего, милая, — Зехра подошла к ней, наклонилась и погладила ее по голове, — это ты почему-то вдруг загрустила. — Просто я жду Мирана, — отозвалась Рейян. — Очень по нему соскучилась. Зехра рассмеялась: с момента приезда в Стамбул Миран с Рейян были вместе, да и дома, стоит сказать, они не разлучались так надолго. Что в некотором роде неудивительно, учитывая все пережитое. Когда же они приехали сюда, то Миран прямо заявил, что ни за что не отойдет от жены, будет рядом с ней, ни за что не отпустил ее руку. Но потом из Мидьята позвонил Хазар бей, рассказал обо всем, что случилось с Ярен и с Азизе ханым, и Миран тут же сорвался и поехал домой. — Я не успокоюсь, пока своими глазами не увижу, что все в порядке! — заявил он. Тем не менее, Миран звонил Рейян каждый день, они подолгу разговаривали, он сообщил, что с Азизе ханым, к счастью, все хорошо, она уже поправляется, и потому он может со спокойной душой вернуться. Три дня назад он и впрямь вернулся и практически не отходил от Рейян, пока сегодня Зехре не удалось убедить его сходить пообедать по-человечески, потому что иначе он рискует заболеть, питаясь исключительно купленными в вендинговом автомате сэндвичами. — Пообедает и придет, детка, — сказала Зехра, присаживаясь рядом. — Знаю, — кивнула Рейян, — но дело в том, что мне так скучно без него! И немного тревожно… — А чтобы ты не тревожилась, — проговорил Миран, входя в палату, — я принес тебе кое-что вкусненькое! — с этими словами он протянул ей пластиковую тарелку со спелой, вымытой клубникой. — Ой, как же хорошо! — воскликнула Рейян, отправляя в рот самую крупную и спелую ягоду. — Только ты знаешь, чего мне хочется больше всего на свете! Еще бы мороженого… Шоколадного! И тогда наступит полное блаженство! — Это что-то новенькое! — усмехнулся Миран, переглянувшись с тещей. — Правда, мама Зехра? Помнится, раньше ты налегала на сдобу, на шоколад… А вот мороженое… Что ж, пойду, — вздохнул он, — куплю! — Оставь, Миран, — Рейян потянула его рукав, заставляя присесть рядом, — потом. Так уж и быть — потерплю! — Я позвонил домой, между прочим, — сообщил он. — Папа сказал, что бабушку уже выписали, ну, и она сама меня очень долго убеждала, что с ней все хорошо. — Слава Аллаху! — кивнула Зехра. В самом деле, хорошо, что все закончилось счастливо, и ни с Хазаром, ни с его матерью ничего не произошло, а кроме того, это помогло им сблизиться еще больше. — Между прочим, — Миран утащил с тарелки Рейян одну ягоду и быстро отправил ее в рот, — дед уговорил ее переехать к нему. Говорит, так ему будет спокойнее, и он прав. — Значит, теперь они вместе, — улыбнулась Рейян. — Это хорошо! — Они столько лет страдали оттого, что их разлучили, — задумчиво проговорила Зехра, — пусть же теперь будут счастливы. Вчера, когда Зехра разговаривала с мужем (она позвонила, чтобы узнать, как там Гюль и малышка Бахар), Хазар бей тоже обмолвился о том, что его отец теперь вместе с Азизе ханым, и даже больше того: он подумывает о том, чтобы узаконить их отношения. Правда, это покуда — страшная тайна, и Зехра поклялась, что не проболтается. — Очень хорошо, что все в сборе! — возвестила явно обрадованная чем-то Азра, войдя без стука. — Азра, ты как нельзя кстати! — улыбнулась Рейян. — Как у нас дела? — спросила тем временем Азра. — Я тут принесла тебе лекарства, которые следует принять после обеда. А через час — последняя капельница, — она поставила на прикроватный столик пластмассовую баночку с таблетками. — Почему последняя? — спросил Миран, отставляя пустую тарелку из-под клубники и наливая воды в стакан. Он протянул воду Рейян и испытующе взглянул на Азру. — Потому что доктор Туран только что просмотрел результаты последних анализов и принял решение: назначить кесарево на понедельник. — Понедельник?! — воскликнула Рейян. — Уже? — обеспокоенно вскинулась Зехра. — А разве… — Срок подошел, — кивнула Азра, — все показатели в норме, так что тянуть не будем. Потому что если вдруг роды начнутся внезапно, это может осложнить все дело. — Ох, — вздохнула Рейян и потеснее прижалась к мужу, — я… я так ждала этого, и вот теперь момент настал, а мне страшно! — Не бойся, родная! — улыбнулся Миран, обнимая ее и целуя при этом в висок. — Я же буду рядом. И все будет хорошо. — Непременно! — подхватила Азра. — Аллах тебя убережет, дочка! — Зехра тоже обняла дочь и ласково чмокнула ее в щеку. — Думайте о том, — по очереди взглянул на них Миран, — что уже через несколько дней наш милый Умут будет с нами.