Я — фанатка

Помню, как я чуть с ума не сошел, увидев Марту, распластанную на песке арены. В этом момент я решил, что она умерла. В груди сдавило — я не мог вдохнуть. Затряслись руки. Хотел позвать на помощь — кто-то должен был ей помочь, но не мог выдавить ни звука, не мог пошевелиться. Перед глазами померк свет. Очнулся я у себя в комнате. Меж тесных стен толкались локтями мои друзья. Они о чём-то ожесточённо спорили — наверное, испугались за меня и решали, звать ли лекаря. Первым, что я произнёс, было имя девушки. Друзья поспешили уверить, что с ней всё в порядке — она жива. Дальше меня отпоили чаем, сдобренным целительными травами, и объяснили, чем закончилось состязание. Поверить в случившееся было трудно. Невероятным было уже то, как успешно проходила Марта один этап за другим, но то, что Никита, собравшийся воткнуть в неё огненный кинжал и одержать победу погиб, а она стала мастер-магом… Это находилось за гранью моего понимания. Я с нетерпением ожидал момента, когда Марта очнётся от магического сна, решив повременить с возвращением в столицу. Через два дня на порог моей комнаты явились друзья с ошеломительным заявлением будто Марта все спланировала и убила Никиту намеренно. Я рассмеялся им в лицо. Если бы даже у неё хватило сил, то зачем бы ей понадобилось совершать такое? Никита, конечно, цеплял меня и в целом был до крайности неприятным, но лишать за это жизни было бы чересчур. Дальше меня ожидала ещё более невероятная история. Я внимал друзьям в немом оцепенении. Сначала не верил тому, что слышал, но чем больше они говорили, а главное — то, с какими лицами они делились подробностями жуткой истории, якобы случившейся со мной, убедило что это совсем не вымысел. Я впал в ужас, чувствуя себя обманутым — преданным. Да кем они, духи их подери, себя возомнили, чтобы скрывать такое?! И если всё было правдой, то получалось, что Марта действительно была причастна ко всему о чём говорили друзья? Я вышел из себя — не помню, когда в последний раз меня так сильно захлестывало. Еще раз сходил в лазарет и снова расспросил лекарей о состоянии Марты. Они повторили, что нет никакой угрозы жизни и уже в скором времени она должна прийти в себя. Я уехал. Собрал вещи и вернулся в столицу. Долгих два месяца я переваривал случившееся. Негодование и злость раздирали меня на части: принять, что близкие тебе люди могли поступить с тобой как угодно, без твоего на то согласия и даже знания, было невообразимо! Бывшие друзья приходили мириться. Я гнал их прочь. В один из таких визитов я понял, что хочу ещё раз услышать, что произошло и на этот раз в мельчайших деталях. Мы пили и спорили до ожесточения. Орали друг на друга, как резаные, слегка подрались. Я повторял снова и снова, что у них не было никакого права так со мной поступать. На следующий день Кирилл принес мой портрет. Друг давно увлекался живописью и добился в этом немалых успехов. На портрете я был изображен в тот момент, когда он обнаружил меня в кабинете. Я надолго затих и попросил его уйти. Портрет остался. Я отнёс его в комнату и долго — очень долго — смотрел на месиво, в которое превратилось моё лицо. Это было отвратительно. Я действительно стал жертвой. Что должна была почувствовать Марта, когда увидела меня таким? Она опекала меня долгие годы. Для неё неприемлемым был сквозняк, покушавшийся на моё здоровье. Что она должна была сделать с тем, кто совершил со мной такое? Верно — взять в руки молоток. Я снова вернулся к тому, с чего начал когда-то — Марта была странная. Очень странная девушка. Эта девушка не гнушалась убийством, пусть и совершила его ради меня. Она также не стеснялась водить меня за нос, скрывая, какой силой обладает. И ещё она с лёгкостью принимала решения за меня и моих друзей. Я подумал о том, что сделал бы, не сотри она мне память. И понял, что в свои двадцать три года я был бы в ужасе от произошедшего. Конечно, я бы что-то предпринял, но это точно было бы одно из тех решений, которые в разговоре с друзьями сулила мне Марта. Разбуди они меня тогда, я бы смолчал и попытался найти способ отомстить Никите. Но даже в этом случае я бы не стал его убивать. Максим сказал, что Никита имел огонь Пожирателя, и объяснил, что именно это значило. И всё же, даже узнав о том, какая мне грозила опасность, я вряд ли бы смог отнять его жизнь. Просто знал, что не решился бы. Если бы такое случилось с моим другом, я бы, наверное, пошел жаловаться и требовал бы исключения и наказания студента — это был самый понятный и приемлемый вариант действий. И, наверное, это было бы малодушным, ведь сам бы я жаловаться не пошел. Стал бы вынашивать планы мести, лишь бы не стать притчей во языцех и не тревожить семью. Марта действительно очень хорошо меня знала. От всех этих мыслей голова нещадно гудела. Родные волновались: слышали, как я ругался с друзьями и понимали, что приключилась беда, но я наотрез отказывался говорить. Я вдруг осознал, что как бы ни злился и о чём бы не думал, я совсем не собирался выдавать Марту. Она сделала то, на что у меня самого никогда не хватило бы ни сил, ни решимости. В конце концов, я был всему причиной, а она сделала то, что, пожалуй, было в её характере: намертво вколотила гвоздь. Изменившийся ветер моих мыслей не означал, что я простил ее. Я продолжал закручивать вихри колец одних и тех же рассуждений, и к чему бы я ни приходил, мне это не нравилось. Ни один вариант развития этой истории не выглядел достаточным — идеальным, чтобы забыть случившееся в скором времени, и забыть навсегда. С презрительной усмешкой к самому себе, я вдруг понял, почему Марта походила на королеву в высокой белой башне. Мы — все мы — были ей не ровня. Даже близко. Щенки, путавшиеся под ногами многомудрого мага. Об этом говорила её невероятная для юных лет магическая сила и множество других качеств, которые я замечал, но видел под неверным углом. Марта оказалась не только не в пример одарена, она была выдержана, расчетлива, мудра и хитра, и совершенно не боялась делать то, что хотела или считала нужным, даже если это не укладывалось ни в какие рамки. Я ревел от досады; злился на её обман и такую невероятную независимость: ей никто не был нужен, и уж точно не принц, спасавший даму в беде, как неудачно пошутила Елена однажды; и в то же время я не мог не восхищаться ею. Марта всегда казалась мне неотвратимо притягательной бездной, и своим поступком только подтвердила мои догадки. Она была смерчем. И как будто этого было мало, я точно знал, что это не все её секреты. Надеяться, что она вдруг изменится и откроется мне, не приходилось. Ведь это будет уже не Марта. За месяц до учёбы я погрузился в изучение магии — теории и практики, — чтобы отвлечься и хотя бы немного сладить с противным чувством собственной никчёмности. Семья вздохнула с облегчением, решив, что буря миновала. В академию я возвращался с трепетом. Нам с Мартой нужно было поговорить, но как начать этот непростой разговор и что сказать я не знал. Я прокручивал слова сотни тысяч раз, но все мои речи выглядели напыщенным драматичным потоком упрёков и жалоб. Отвратительно. В обеденный зал я входил, словно на поле битвы. Это было первое место, где мы могли встретиться. Поговорить у нас бы не вышло, слишком много ушей и глаз вокруг. К тому же я знал о последнем разговоре между ней и Максимом, и потому не удивился, когда увидел её за столом в тёмном углу. Досада усилилась, когда я заметил, что лиловая полоса исчезла с её запястья, как и чёрная роза. Усилием воли я затолкал раздражение поглубже. Место, чтобы предаваться унынию, было самым неподходящим. Я болтал с друзьями о ерунде, зная, что все будут рассматривать нас с пристальным вниманием. В прошлом году мы были парой, однако Марта — выигравшая состязание, погубившая старшекурсника и ставшая мастер-магом — села отдельно. Нужно было выждать. И мне удавалось вести себя со свойственной мне непринужденностью ровно до того момента, когда появился Григорий. После того портрета я помирился с Максимом и Кириллом. Они извинились, признавая собственную неправоту. Григорий же своей вины не чувствовал. Он заявил, что очень долго над всем этим думал — ведь всё случилось ещё в апреле, и пришёл к выводу, что решение Марты было наилучшим. Ещё добавил, что вообще не стал бы меня посвящать, после чего мы снова сцепились и нас растаскивали друзья. Уходя он кричал, что я придурок, раз не оценил поступок Марты. Я орал в ответ, что ещё как оценил, вовек не забуду. Но я прекрасно понимал, что имел в виду Григорий. Пусть Марта и поступила, как ненормальная — ни я, ни он никогда не сталкивались с такой бескомпромиссной степенью заботы о другом. Пусть даже эта забота существенно отличалась от общепринятых ожиданий. В ушах зашумело, когда Григорий сел с Мартой. — Какого духа? — протянул я, стараясь не поднимать голос. — Однако, они быстро нашли друг друга, — фыркнул Кирилл. — Ты о чём? — В жизни бы не подумал, что кто-то может разделять такие… — Кириллу понадобилось несколько мгновений, чтобы подобрать слова, — взгляды. Тем более он. Он ведь казался всегда простым, как ручей по весне. Я посмотрел на соседний стол. Марта выглядела как всегда — бледной и строгой. И эти её длинные темные волосы… Такая притягательная. Мне совсем не понравилось, как просто они общались и ещё меньше вдохновило, когда здоровяк придвинулся к ней слишком близко. — Ты скоро собираешься с ней мириться? — отвлек меня от мыслей Максим. Он косился в том же направлении и выглядел смурным и сердитым. — Я не сказал, что собираюсь мириться, — неужели я был настолько очевиден? Было неудобно признаваться друзьям, что именно этого я, кажется, и хочу — примирения. Я ведь оставил её в лазарете, не поговорив и даже не дождавшись, когда она придет в себя. Максим сказал, что я считаю её больной, и она, разумеется, сняла мои подарки, значит, вряд ли ещё признавала нас парой. Разве я был вправе рассчитывать на примирение? Максим поджал губы. Да, духи меня раздери, мне было стыдно, что я столько орал про то, что стоило, и не стоило, как должно, а как нет, а сам был готов бежать к ней сломя голову! И ещё — духи, Григорий! Ему-то что от неё понадобилось?