воспоминания о нем.

      Ее взгляд упал на закипевший чайник. Кажется, он кипел уже около минуты, но только сейчас Теодора обратила внимание на это. Она выключила его, залила кипяток в две чашки, в которых уже плавали листья черного чая. Женщина взяла две кружки и направилась в комнату, где ее ждал долгожданный гость.       — Готово, — она вымученно улыбнулась, ставя кружки на журнальный столик. Сама Тео присела в небольшое кресло, мужчина же сдержанно поблагодарил. Ее взгляд поднялся на мужчину, который сидел перед нет. Неужели это и в самом деле Джон? Прошло столько лет, женщина уже и не рассчитывала однажды встретиться с ним, но нет, вот он, сидит перед ней, словно и не было всех этих годов, словно он не пропадал.       Джон взял кружку в руки, сделал небольшой глоток, Теодора повторила за ним. В комнате повисло тяжелое молчание. Кажется, они не виделись целую вечность, но слов словно не находилось. Спросить его о всех этих годах? Нет, не стоит. Он ведь и без того уже многое рассказал. Тео тоже молчала. Она видела, что вопрос так и крутится в его разуме, но он продолжал молчать.       — Так, — Теодора поставила чашку на стол, нервно потерев руки, — ты же хочешь что-то сказать. Просто скажи уже.       — Я рад тебя видеть, — мужчина улыбнулся. Только сейчас Теодора заметила, что ему трудно даются эти слова. Вероятно, потому что ранее он признался в симпатии к ней, еще в далеком прошлом. Тео и самой было немного неловко со всей ситуации, однако сейчас гнетущая тишина была совсем не кстати. Ведь ей просто хотелось поговорить со старым другом, который однажды спас ее жизнь, пусть даже ценой вечности.       — Я тоже рада. Думала, не удастся снова увидеть тебя. Много лет потратила на поиски, да только толка не было. Никакой информации. Может, это и к лучшему.       Вновь повисла тишина. Теодора поднялась с места, подошла к окну и закурила. Это помогало собрать мысли воедино, да и Джону явно нужно было еще немного времени. Она ему его дала.       — Так вы с Фридрихом…       — Да, — быстро ответила Теодора, грустно отведя взгляд на улицу. Воспоминания о нем были самыми светлыми, приятными, важными, но приносили столько боли, которую нельзя было просто описать словами. Фридрих был ее тайной, ее сердцем и душой. В нем было все: вся ее жизнь.       — Мне жаль… — негромко произнес Джон, делая еще несколько глотков эрл грея.       — Пожалуйста, не стоит, — прервала его Тео, потушив сигарету, — Мы были счастливы. По-настоящему. Пусть и совсем маленький отрезок времени по сравнению со всей моей жизнью.       Джон лишь понимающе кивнул. Возможно, если бы тогда он не спас ее, то сейчас ему бы не пришлось следить за тем, как с каждым словом Тео стареет на глазах. Она оставалась все такой же прекрасной, молодой, но вот взгляд сейчас словно выдавал, что этой женщине уже далеко не двадцать пять лет.       — Мне интересно узнать про вашу жизнь.       Глупая затея. Такая женщина, как Теодора не будет раскрывать душу, изливать свою боль, даже если ей это так нужно. Джон бы этого не хотел. Чувства к Мисс Эйвери были все еще слишком велики, чтобы просто смотреть на то, как она будет рассказывать о другом, пусть и про того, кого любила уже столько лет.       — Хорошо, — Тео вновь вернулась на диван, взяла кружку в руку, но так и не сделала глоток, — после того, как ты исчез, было тяжело. Я искала любую ниточку, которая вела бы к тебе, но ничего. Фридрих все это время был рядом, помогал. Помог побороть мою упертость, — они вместе улыбнулись, — Играл на скрипке и, пусть сразу все смотрели на него, как на врага, со временем его даже начали принимать за человека. Даже подходили и говорили, что он замечательно играет. Он и правда прекрасно играл, — было заметно, что Тео все тяжелее говорить, но Джон не мешал, позволял продолжить рассказ, — Примерно через год мы поняли, что оставаться на месте опасно. Для него. Тогда нам помог Лоуренс. Он, благодаря своим связям, сделал документы на имя Теда Ньюленда. Английский у Фридриха, конечно, был ужасный, но ему много говорить и не приходилось. Ему удалось устроится в бар «Луиджис», где он играл. Я же вернулась к работе журналистки. Примерно через год мы поженились. Я была самой счастливой женщиной на свете. Родителям я рассказала правду о том, кто он на самом деле. Мама была рада, а вот отец… Скажем так, он был огорчен, что я не нашла себе американца. Родителей Фридриха на свадьбе не было. Отец умер, как и мама, поэтому просто некому было его поддержать в этот день. Ему хотелось верить, что не смотря на строгость отца, он рад, что Фридрих смог найти меня. Возможно, но скорее просто нам было легче думать так.       Она замолкла. Джон поднялся с места, пересел ближе к Теодоре. Ему хотелось поддержать ее в этот момент, но слова все ушли. Чтобы хоть как-то оказать ей свою поддержку, он взял ее за руку. Женщина благодарно посмотрела на него.       — Мы были счастливы. Фридрих так сильно хотел завести кота, я была против, мы бы просто не смогли жить с котом, аллергия. Он много говорил о том, что хочет ребенка. Где-то через три года после свадьбы завел разговор об этом, я была не против, но… Не вышло. Только спустя много лет я поняла в чем была причина, но рассказать ему об этом уже не могла. Тем не менее, нам повезло. Он построил хорошую карьеру музыканта, играл на большой сцене. Мы были счастливы. Был один вечер, я его помню до сих пор в мельчайших деталях. Тогда я купила новую пластинку, пришла домой. Он приготовил ужин. Я поставила пластинку, заиграла музыка. Предложила ему потанцевать. Удивительно, как он прекрасно играл на скрипке, но вот танцевать совсем не любил. Мне пришлось его поуговаривать. Пообещала, что не буду смеяться и научу его современным танцам. В результате, мы протанцевали весь вечер. Смеялись много. Музыку перестала играть, но мы продолжали танцевать. Не хотелось его отпускать. Я видела, как любовь между людьми с годами угасает. Но это было не про нас. Я была готова танцевать так с ним каждый вечер, не отпускать его руку, — «целовать» — подумала женщина, но тактично промолчала. На губах Теодоры появилась улыбка, но она вышла не веселой, ведь дальше история становилась только грустнее, — В один момент, Фридрих стал чувствовать себя плохо. Он ходил по врачам и один из них сказал в чем причина. Острый миелоидный лейкоз. Он часто лежал в больницах. Я была с ним. Каждый день приходила, проводила с ним несколько часов, но приходилось уходить. Нужно было много работать, чтобы можно было оплачивать его лечение. Я тогда почти не спала, но с ним я была всегда веселой, улыбалась. Не через силу, нет, он заставлял меня улыбаться. Потом настал апрель 1938 года. Ему стало хуже, но он этого не показывал, бодрился. Я видела, как ему было сложно. Пришлось уехать в другой штат, какое-то экспериментальное лечение. 24 апреля я пришла к нему, как обычно. Принесла желтые тюльпаны, его любимые цветы. Тогда я подумала, что желтые цветы очень сильно выделяются на фоне всей этой угнетающей атмосферы больничной палаты. Он постарел, но я продолжала видеть в нем молодого солдата, которого встретила в 1914 году. Это был наш последний вечер. Мы говорили о нас, вспоминали нашу жизнь, строили планы. Он пообещал мне, что выздоровеет, но умер. 23:17. До сих пор помню время на часах. Он сказал, что любит меня и… Его сердце остановилось. Как и часы, висевшие на стене.       На глаза Теодоры выступили слезы. Она прикусила щеку, стараясь удержать слезы, но вот появилась мокрая дорожка, а за ней и еще одна. Тео стерла слезу со щеки. Несколько раз всхлипнула. Подняла свой взгляд к потолку, стараясь успокоиться.       — Я тогда даже не догадывалась, что те тюльпаны — последние цветы, которые я ему дарю. Не хотелось верить, что вот так просто я его потеряла. Он болел, но я не была готова к его смерти. Тогда вернулась домой и увидела резную фигурку из дерева, которую он подарил мне. Заплакала. Я так его любила и ненавидела одновременно. Как мог меня оставить? Как мог подумать, что я смогу жить без него? Но пришлось. Через несколько дней были похороны. Я столько раз услышала «Соболезную Ваше утрате», что возненавидела эту фразу. Для большинства он был знакомым, коллегой, но для меня он был моим мужем, самым прекрасным мужчиной в моей жизни, с которым я прожила самые прекрасные 23 года. Я была потеряна, чувствовала одиночество, которое меня душило. Было так больно. Я ходила на его могилу почти каждый день, приносила все новые тюльпаны. Самые разные цветы, которые могла найти. Все цветочники города знали меня в лицо. Спрашивали кому я их покупаю, но я не рассказывала. Снова услышать слова утешения — к черту. На могиле рассказывала, как скучаю по нему, как мне его не хватает, как прошел день, все, абсолютно все. А потом началась Вторая Мировая война и я сбежала. От него, от воспоминаний о нем. Отчаянный поступок. Кажется, мне просто хотелось уйти с ним. Тогда я и узнала, что бессмертная. Тогда же умер Лоуренс. Мы были в одном автобусе, когда начался обстрел. Умерли все, кроме меня, а я, вероятно, единственная, кто хотел тогда этого, — Теодора поставила кружку на столик, повернулась в сторону шкафа наверху которого лежали все ее воспоминания: дневник, пара фото, обручальное кольцо, которое едва ли изменилось со дня свадьбы.       — Фридрих как-то сказал, что я спасла его. Даже не подозревал, что на самом деле он спас меня. Спасает до сих пор.       Теодора замолчала, опустила голову. По лицу вновь полились слезы. Сдерживать их не было сил. Она отпустила руку Джона, прикрыла глаза. Впервые ей удалось так рассказать о Фридрихе, о себе. О том момент, когда часть ее навсегда умерла.       Джон поднялся с места. Его рука легла на плечо Теодоры, она отчаянно прижалась к ней, как утопающий тянется к спасательному кругу посреди Северно-ледовитого океана. Какова вероятность выжить? Нещадно мала.       Мужчина наклонился к ней, притянул к себе и крепко обнял.       — Прости меня, Теодора. Прости за то, что подарил вечность.