Мастера маскировки

Крыса увели. На «Аристотеле», конечно, не было ничего похожего на камеру для опасных космических пиратов. Поэтому его просто закрыли в пустой каюте. Совсем пустой — непонятно, какие функции она выполняла до того, как Крыса в нее втолкнули, но здесь не было ни вещей, ни мебели, только пол из мягкой резины, как во всех помещениях лайнера. Щелкнул электронный замок, и Крыс остался один. Он огляделся — камер наблюдения видно не было. На всякий случай он отошел в дальний угол каюты — чтобы, если кто-то остался сторожить за дверью, ему бы ничего не было слышно — и сел на пол. Ему надо было собраться с мыслями. Последние события не застали его врасплох. Ну, почти не застали. Во всяком случае, когда на рассвете выяснилось, что Алиса Селезнева сбежала из брастакской тюрьмы, Крыс сразу понял, что захват корабля пойдет по плану Б. С этой Алисой по-другому и не бывает. Нет, то, что его раскрыли, схватили и заперли, его нисколько не обескуражило. Но вот… — Сынок, — раздалось у него в ухе. — Ну что там у тебя? Техника на людях, залезших в пиратскую шкатулку, тоже уменьшалась и при этом начинала работать как-то странно: например, уменьшенный передатчик искажал голоса так, словно говорившие в него предварительно подышали гелием. В первую минуту это смешило, потом начинало подбешивать. — Все по плану, — ответил Крыс тихо. — Которому? — спросила мамаша. — Тебя взяли в плен? — Я сам сдался, — возразил Крыс. — Так и знала, что ты в одиночку корабль не захватишь. — Мамаша, — сказал Крыс, начиная раздражаться, — это ведь не мой человек упустил девчонку… — Не твой, — согласилась мамаша. — Тут твоих людей нет. Как в детстве не умел связи заводить, так и… — Не буду я вас из шкатулки доставать, — сообщил Крыс. — Ладно-ладно, — рассмеялась пиратская королева. В другое время ее смех звучал бы как серебряные колокольчики, а теперь от него зачесалось ухо. — Скоро тебя ждать? — Нет. Тут пока все бегают туда-сюда. Надо переждать немного. — Давай не тяни, — сказала мамаша, и наступила тишина. Крыс вытащил наушник, поковырял в зудящем ухе пальцем и вставил наушник обратно. Ему, как уже говорилось, нужно было собраться с мыслями. Первая фаза плана Б завершилась успешно: Крыс оказался на «Аристотеле», шкатулка тоже. Пора было переходить ко второй фазе: Крыс превращается в таракана, через щель покидает каюту, проникает в помещение, куда поместили шкатулку, возвращает себе человеческий облик и выпускает пиратов на волю. После чего начинается третья фаза: все бегают и кричат. Итак, таракан. Метаморфу, чтобы превратиться в кого-то, нужно хорошо понимать, как этот кто-то устроен. Таракан с точки зрения опытного метаморфа устроен очень просто: шесть ног, две пары крыльев, сегментированное туловище с хитиновым покровом, незамкнутая кровеносная система, мальпигиевы трубочки, надглоточный ганглий. В сравнении с землянами, в которых Крыс превращался безо всякого труда, таракан был как детский конструктор рядом с космическим кораблем. Единственное, что было в таракане сложно воспроизвести — это габариты. Когда выбранный облик по весу существенно отличается от метаморфа в его естественном виде, это всегда вызывает определенные затруднения. (Именно поэтому любимая человеческая личина Крыса была невысокой и худой — средний крокрысец весит около пятидесяти килограмм.) Если нужно превратиться в кого-то более крупного, приходится создавать из ничего дополнительную материю, а это весьма энергозатратный процесс, и такой облик не получится удержать долго. Если же надо стать кем-то мелким, здесь потребуется не энергия, а внимательность. Метаморфу нужно очень плотно упаковаться в заявленный объем, а для этого необходимо заранее все хорошо продумать и полностью сосредото… — Сынок, — настойчиво сказали у него в ухе. — Сынок, ты уже вышел? — Нет, — прошипел Крыс. — Рано еще, сидите спокойно! … полностью сосредоточиться. В большинстве случаев, если в процессе превращения получалось что-то нежизнеспособное (например, метаморф-двоечник пытался создать существо с кровеносной системой, но без сердца), природный инстинкт немедленно выкидывал его в исходное состояние. Но бывали случаи — поистине жуткие, входившие потом в крокрысские учебники по метаморфизму или передававшиеся из уст в уста — когда инстинкт давал осечку. И в половине этих случаев причина была одна: метаморф попытался превратиться во что-то маленькое, а потом, когда превращение дало сбой, не сумел правильно раскукожиться обратно. Брастак Рррр, в которого Крыс превращался вполне уверенно, весил примерно в тридцать раз меньше его пятидесяти килограмм. Таракан весил в пятьдесят тысяч раз меньше. Крыс вытянулся во весь рост на полу и уставился в матовый потолок, сияющий приглушенным светом. Шесть ног, сказал он себе строго, плюс две пары рудиментарных конечностей в нижнем конце брюшка. Брюшко состоит из десяти или одиннадцати сегментов. Пусть будет одиннадцать… Но он не мог сконцентрироваться на сегментах брюшка и прочих деталях тараканьей анатомии. Перед его внутренним взором раз за разом прокручивалась одна и та же сцена: пилагейская туристка поднимает подол юбки и являет миру ходули. Вот что по-настоящему застало его врасплох — не появление Алисы, не фиаско с захватом корабля, а этот вот внезапный срыв покровов, в результате которого безмозглая пилагейка оказалась мальчиком-землянином Пашкой. Тоже, возможно, не очень умным, но тем не менее сумевшим обмануть опытного метаморфа. Строением пилагейцы отличаются от землян довольно сильно. У них другое соотношение частей тела. Другой скелет. Другие кожные покровы. Яйцекладение, опять же, присутствует. Когда Крысу понадобилось превратиться в пилагейца, он освоил этот процесс за четыре дня. Можно было бы управиться быстрее, если бы под рукой был живой пример. Но пилагейцы обычно передвигаются по галактике туристическими группами, и отлавливать их достаточно хлопотно. Поэтому Крыс учился по анатомическому атласу. И научился. Каких-то четыре дня — и пилагеец в его исполнении ничем не отличался от настоящего и ни у кого не вызывал подозрений. Ирония заключалась в том, что мальчик Пашка, похоже, к анатомическому атласу не притрагивался и тоже ни у кого не вызвал… — Сынок, ну ты скоро?.. — Мамаша, — перебил Крыс, — тебе в пилагейской туристке ничего не показалось странным? — Тупая была как пробка, — живо откликнулась мамаша. — А что с ней? — Это оказался переодетый землянин. Мамаша помолчала. — Ну, бывает, — сказала она наконец. — Так ты уже выходишь? — Я скажу, когда выйду. — Что ты там тянешь? Давай скорее, у Бесноватого, похоже, клаустрофобия. — Если у него клаустрофобия, зачем ты его сунула в шкатулку? — У него раньше не было клаустрофобии, — ответила мамаша с тем мягким и пробирающим до печенок укором, с которым умеют говорить все матери. — А теперь есть. Мы тут почти сутки маринуемся. — Понял, понял, — откликнулся Крыс. — Сидите там, я скоро. … У этого Пашки не было никаких шансов притвориться пилагейкой. Он же не метаморф. Он не умеет преображаться. У него все устроено по-другому. Даже клоаки нет! Да как он посмел даже замахнуться на такой сложный облик? Дурак, сопляк! И, главное, как я на это попался?! Это выводило из себя больше всего. Не то, что мальчишка попытался тягаться с настоящим метаморфом, а то, что он выиграл. Он притворился пилагейкой, и Крыс, который всегда гордился своей внимательностью и умением подмечать детали, купился. Все купились, но за себя было особенно обидно. Триумф Пашки как будто перечеркивал всю историю крокрысской науки и культуры, весь путь, который прошел сам Крыс, все дни и месяцы, проведенные над наглядными пособиями и книгами по анатомии. Зачем это все, зачем досконально изучать существо, в которое ты решил превратиться, если можно просто напялить ходули, парик и черные очки?! С потолка лился мягкий, успокаивающий свет. Крыс смотрел в потолок и с предельной четкостью осознавал, что если попробует сейчас превратиться в таракана, то непременно войдёт в крокрысские учебники по метаморфизму. Посмертно. — Сынок… — раздалось у него в ухе. — Мамаша, — перебил он, — действовать будем по плану В. — Это что за план? — спросила мамаша подозрительно. — Вы сидите в шкатулке, — пояснил Крыс. — И потом, когда представится удобный случай, я вас вынесу с корабля. В наушнике повисла мертвая, гнетущая тишина — только где-то на заднем плане приглушенно вскрикивал Бесноватый: «Смыкаются, они же смыкаются!..» — Ты там совсем обалдел? — произнесла наконец мамаша таким страшным голосом, что даже «гелиевый» эффект не мог смягчить впечатление. — Какое еще «потом»? Патрульный крейсер уже в пути! Хватит валять дурака, превращайся и вытаскивай нас немедленно! — Мамаша, сейчас неподходящий момент, — сказал Крыс неубедительно. — Я сейчас не могу, серьезно. Я вас обязательно вытащу, но… — Что значит «не могу»?! Ты рехнулся? Операция висит на волоске, а он не может! Да как ты… -… Точно смыкаются!.. -… себе позволяешь? Думаешь, мы тут в игрушки играем?! Посмотрите на него, он не может! А мы, по-твоему, можем тут сидеть? Я тебя растила, ночей не спала, а ты меня теперь готов сдать патрулю?! Хуже, ты готов бросить родную мать умирать черт-те где от тесноты и нехватки кислорода… У наушника не было выключателя, поэтому Крыс вытащил его из уха и отложил подальше. Ходули, парик и черные очки, перечислил он про себя с ожесточением. Зачем учить биологию? Зачем с интересом и уважением разбираться, как природа сконструировала тот облик, который ты решил позаимствовать? Просто встаешь на ходули, нахлобучиваешь сверху дурацкую шляпу, и… И, может, в этом есть какой-то смысл? Когда Крыс смотрел на кого-либо, у него в голове разворачивался тот же анатомический атлас, в котором все было учтено, подсчитано и подписано. Но если абстрагироваться от этих всеобъемлющих биологических познаний, если посмотреть на ту же пилагейскую туристку свежим и поверхностным взглядом, что бы он увидел? Он увидел бы длинную и нескладную фигуру, задрапированную в пышные и цветастые тряпки. И огромная нелепая шляпа сверху. Собственно, именно это все и видели, глядя на презренного Пашку. Нескладную фигуру он сформировал с помощью ходулей, шляпа была в наличии. С лицом, которое у пилагейцев совсем не похоже на человеческое, Пашка ничего сделать не мог и потому скрыл его черными очками и отчасти париком. Это был совершенно новый, абсолютно чуждый Крысу — да и всем уроженцам Крокрыса — подход: скопировать облик не полностью, а выделить в нем наиболее яркие черты и повторить только их. В результате получался не точный портрет, а какой-то шарж. И парадоксальным образом этот шарж был чуть ли не более узнаваемым, чем самая точная копия. И это было намного, намного проще. Крыс вздохнул, нащупал наушник и сунул в ухо. В наушнике было тихо. — Есть кто? — позвал он. — Крысик, — голос мамаши звучал заискивающе, — а помнишь, как ты на Эвридике превратился в малого дракончика? Нам всем очень понравилось, да, ребята? Ребята нестройным хором подтвердили, что да, очень. — И на Брастаке, — продолжала мамаша тем же сладким голосом, — ты так здорово превращался! Никогда не видела большей виртуозности! А еще… — Ладно, — сказал Крыс и сел. — Готовьтесь, я буду через пару минут. Младший инженер космического лайнера «Аристотель» тихо проскользнул в каюту и опасливо прикрыл за собой дверь. Собственно, он не замыслил ничего плохого. Он просто был романтик в душе, зачитывался земным писателем Стивенсоном, и раз уж капитан категорически запретил экипажу ходить смотреть на живого космического пирата, младший инженер решил хотя бы посмотреть на пиратские сокровища. Сокровища сложили в пустующей каюте. На столе стояла маленькая шкатулка, рядом лежал бластер. Младший инженер смотрел на эти предметы и чувствовал на губах морскую соль. Его лицо овевал ветер дальних странствий. Он потянулся к шкатулке, чтобы хоть одним глазком взглянуть на драгоценности, ради которых благородные корсары отправляют друг друга прогуляться по доске — и вдруг снаружи донесся странный, пугающий звук. Если бы только это не было решительно невозможно, младший инженер решил бы, что где-то неподалеку вышибли дверь. Звук повторился ближе, потом еще ближе. Можно было подумать, что кто-то движется по коридору, планомерно выбивая одну дверь за другой. И в тот момент, когда младший инженер сказал себе, что такого не может быть, потому что не может быть никогда, дверь, которую он только что прикрыл, содрогнулась и рухнула внутрь каюты. На пороге стоял таракан. Потом младший инженер не мог сказать, что потрясло его сильнее: то, что таракан был полутора метров ростом, или то, что у него на рыле криво сидели черные очки. Вид таракана всколыхнул его память и вызвал из небытия воспоминания о ретро-фильме «Люди в черном», где была какая-то похожая, но неуловимо отличающаяся сцена. Таракан решительно прошел в комнату (он передвигался на задних ногах), развел двумя парами передних и сказал: — Извините, я без ходулей. — Вы кто? — промолвил младший инженер немеющими губами. — А на кого похоже? — спросил таракан с издевкой. У него был скрежещущий голос, а речь никак не совпадала с движением жвал. — На таракана, — честно ответил младший инженер. — Только тараканы маленькие… Таракан отпихнул его в сторону и промаршировал к столу. — Вам и так сойдет, — бросил он через плечо. И открыл шкатулку.