Письмо

***

      Чем больше проходило времени после моего гнусного и ужасного поступка, тем сильнее я мучился чувством стыда и вины. Кажется, мне уже никогда не стать хорошим человеком. Какое ужасное бремя Мей водрузила на мои плечи! Как эгоистично она поступила. Разве не она сломала мне жизнь своей просьбой? Ведь, будь я на ее месте, то предпочел бы никого в такое не втягивать. Но все же она девушка, как я могу винить ее за слабость духа?       Вы не представляете, как меня бросало из крайности в крайность: то я тосковал по ней, то ругал ее, то оплакивал, то проклинал. Я вновь пристрастился к выпивке и в пьяном состоянии божился перед луной, что готов и сам расстаться с жизнью. Но, как только я трезвел, то понимал, что мало, чем отличаюсь от Мей. Я просто не мог такое с собой совершить.       И тогда меня посетила мысль: насколько же мучительна была жизнь Мей, если она увидела в нашей встрече шанс сделать то, что ей самой было не по силам? Эта мысль развернула всю ситуацию в другую сторону. Я нашел того, кто заслуживает злости и презрения. Этим человеком был ее отец.       Этот никчемный родитель продолжал как ни в чем не бывало посещать игорные заведения. Я стал ходить туда же и наблюдать за ним. Чем больше я его разглядывал и видел, как тот счастлив, тем сильнее крепла моя ненависть к нему. Он продал собственную дочь за долги, но не бросил своего пристрастия. Вряд ли он вообще задумывался о том, на что обрек Мей.       Раз уж я такой пропащий человек и столь искренне страдаю о том, что случилось; раз уж я заслуживаю самых страшных мук после смерти, так почему он продолжает получать удовольствие от жизни? Если мне нечего более страшиться, ибо худшее уже свершилось, то я могу сотворить все, что пожелаю. А я желаю, чтобы этот человек ушел на тот свет, желательно, очень мучительно. А еще я желаю, чтобы его никчемная жизнь была предана забвению, и никто никогда не принес на его могилу поминальных огней.       Если вы сейчас держите это письмо, то, значит, я совершил второе убийство. Вы знаете, кто стал еще одной моей жертвой.       Как я уже писал, я не прошу вас о прощении, а хочу лишь человеческого понимания, а еще, молю вас не вмешивать моего отца и мать в это дело. Пусть суд пройдет тихо и незаметно. Без имен и свидетелей.       Как только пробьет час кролика, я сам явлюсь с повинной к вам на порог.

***

      Дэмин прекратил читать и, не выпуская письмо из рук, подошел к окну. Открыл ставни и вслушался в звуки города: не начали ли на стенах города отбивать в гонг час кролика? А когда развернулся, то увидел ухмылку на лице Мингли.       – Ты не веришь, что чувство раскаянья способно его сюда привести? – поинтересовался Дэмин у мечника.       – Я не верю, что это раскаянье. К чему такое писать, если ты считаешь себя виноватым? Приди и положи голову на плаху или покончи со своей жизнью сам.       – Он ищет понимания и желает решить судьбу, как велит закон.       – Или жаждет в последний раз разделить полученное удовольствие от содеянного.       – О чем ты? – Дэмин поразился услышанному и непроизвольно сложил руки на груди, будто стараясь отгородиться от предстоящих размышлений Мингли. Тот всегда норовил отыскать в людях самое скверное.       – А что, если он совершил убийство не из желания исполнить волю возлюбленной и стремлении избавить ее от позора, а из мести? – Мечник прищурил глаза и с вызовом посмотрел на Дэмина, будто экзаменатор, что пытался пробить брешь в знаниях ученика. – Не потому ли выслеживал эту Мей в борделе, заказал лодку и уплыл на самый дальний берег реки? Не потому ли так ярко описал ее убийство? Да и зачем возвращаться на место преступления, если ты в ужасе от содеянного?       – Но если это не раскаянье, то что, по-твоему, его заставило прийти и сдаться властям?       – Страх. – Коротко отрезал Мингли. Он подавил зевок, стремясь показать всем видом, что эта тайна человеческого сердца уже разгадана и оттого тосклива. – Что же еще может заставлять таких людей признаваться в преступлении?       – Я так не думаю. Ты видишь все это под странным углом. Он попал в сложную ситуацию, услышав, что для Мей его появление стало ударом. Девушка и сама хотела прервать свою жизнь, и лучшее, что он мог для нее сделать – облегчить принятое ей решение. Уж кого и винить в умысле так только ее. Она заставила любимого человека совершить такой жуткий шаг. Ей было совсем не важно, как он будет жить с таким грузом. А то, что он так ярко описал произошедшее, лишь подчеркивает, как он потрясен тем, к какой развязке их привела судьба.       – Ты пытаешься сказать, что змея, сожравшая яйца дрозда, сделала это не потому, что просто хотела их сожрать? Мне кажется, что он с самого начала не питал к Мей любви, а к ее отцу – уважения. Его интересовал статус, который он мог бы получить, женившись на ней. С его-то худой родословной он выше писца никогда бы не поднялся.       Дэмин нахмурился. Точка зрения мечника всегда несла в себе стремление обнажить все низости человеческой души. Он был способен обвинить во лжи и грехе даже самого прославленного святого, найдя этому вполне логичное объяснение. Но Дэмин знал о людях не только плохое и видел, что иногда под грязью таится по-настоящему светлая душа. Поэтому он хотел было начать объяснять Мингли, что тот неправ, но в этот миг раздался звук гонга с городских стен, и в дверь постучали.