Женевская конвенция

Он позволил себе отключиться, кажется, лишь только на мгновение, а когда очнулся, обнаружил себя всё там же – в лесу, сидящим на мху и мелких ветках, тяжело привалившимся к какому-то высокому дереву. Но что-то неуловимо изменилось. Он повернул голову, чтобы осмотреться. «О, шлак!» – выругался он про себя. Она стояла метрах в пятидесяти и смотрела на него – человеческая женщина, да, кажется, это была женщина, хотя он не был уверен полностью. И, главное, нет бы закричать, убежать! Так ведь стоит и пялится. Парализовало её что ли? Он болезненно покривился. Уничтожать её не было сил, да и противно. Напугать? Так ведь бросится, чего доброго, звонить в свои «госслужбы», и у него будут неприятности. Оставался вариант поговорить – люди же, вроде, существа разумные, несмотря на то что мелкие и слабые. Этот вариант, конечно, не исключал двух предыдущих, но он решил попробовать. – Я просто немного полежу здесь и уйду, – выбрав подходящий для этой страны язык, сказал он, размеренно и спокойно, стараясь использовать наиболее мягкий тон, на который был способен. – Ничего не делаю, никого не трогаю, – следующая фраза далась ему с трудом, но он всё же заставил себя её сказать. – Не сообщай обо мне никому… пожалуйста. Женщина шевельнулась. Он радостно понадеялся, что она сейчас убежит и, может быть, даже действительно никому ничего не скажет. По крайней мере, в ближайшие шесть часов, пока его не заберут свои. Но вместо этого она сделала несколько неуверенных шагов по направлению к нему, всё так же не отрывая взгляда и двигаясь как-то полубоком, и вдруг спросила: – Ты ранен? Трансформер искренне растерялся. Он никак не рассчитывал, что человек станет задавать ему вопросы, тем более такие. И как ответить? «Да»? Но это же и так очевидно – вон, какая дырка в боку, и крыло с трещиной, и вон там, на руке разрыв, и это ещё далеко не всё. «Нет»? Но… очевидно же. А с какой стати он вообще должен отвечать? Трансформер чуть повернул голову, чтобы лучше рассмотреть женщину и столкнулся с её взглядом, очень выразительным, пусть глаза были и не такие, как он привык – чужие, органические, лишённые ярких красок и света, влажно блестящие, но при этом требовательные, испуганные, и… сочувствующие? – Да, – ответил он, наконец, движимый внезапно всколыхнувшимся любопытством и исследовательским интересом: «Что она будет делать дальше?» А она спросила снова. – Могу я тебе чем-то помочь? Этот вопрос тоже озадачил его. Задай его автобот или кто-нибудь из земных спецслужб, он отказался бы, не раздумывая, вот только они не стали бы задавать вопросов, а взяли бы в плен или пристрелили, пока не очухался. Но она просто прохожий, просто случайный представитель другой разумной расы, и она… хочет ему помочь? Она… может? Он не успел опомниться, как уже поймал себя на том, что размышляет, как её использовать в своих целях. Должно быть, он невольно потянулся к ближайшему ранению, прикрывая его рукой, и женщина тут же встрепенулась. – Твои раны… – она запнулась, подбирая слова. – Э-э… пробоины? Их нужно… перевязать? – догадалась она. Перевязать? Он понял не сразу, но быстро сообразил, что она мыслит в верном направлении, в том же, что размышлял и он, только в переносе на свой вид. «Перевязывать» у него там было нечего – важные магистрали с жидким содержимым задеты не были, а мелкие его аварийная система перекрыла сама, и всё же дырки в корпусе были очень неприятны тем, что сквозь них внутрь могла попасть куча чужеродной дряни, как неживой, так и живой, набежавшей на привлекательное тепло его систем. Может, и не опасно, но очень неприятно. – Их надо… закрыть, – сказал он, направив взгляд вниз, на женщину, которая как-то незаметно подобралась ещё ближе и старалась рассмотреть его дырку в боку. – Ну, чтобы туда не попала… – он остановился, очень неожиданно для себя подумав, что фраза «эта всякая ваша органическая дрянь» может её обидеть. Женщина подняла голову на его голос, потом опустила взгляд вниз, будто присматриваясь к чему-то, поворошила зелёную мягкую органику под ногой, снова взглянула на его рану и вдруг подпрыгнула и хлопнула в ладоши, голос её зазвучал радостно: – А-а! Поняла! – воскликнула она, глядя на него снизу вверх и улыбаясь. – Ты боишься, что в них всякие насекомыши наползут, пока ты здесь сидишь? И хочешь, чтобы я закрыла их чем-нибудь непроницаемым? Трансформер мысленно покривился: «боишься?» Ну, уж не боялся он, конечно. Впрочем, вслух он выражать своё недовольство формулировкой не стал, лишь едва заметно кивнул и ответил: – Верно. Женщина сложила руки на лице, закрыв нос и рот наподобие маски, как носили и некоторые представители их вида, и глухо произнесла из-под них: – Так-так, – взгляд её при этом был задумчиво расфокусирован. – Придумала! – воскликнула она через минуту и снова чуть подпрыгнула. – Сейчас! Кажется, у меня в машине есть всё необходимое! Сейчас принесу! – и женщина развернулась и побежала. Её проснувшийся энтузиазм даже стал его слегка пугать. Он почему-то всегда думал, что люди на Земле должны их только бояться и ненавидеть, но и мысли не приходило, что им может быть… интересно? Трансформер пригляделся и увидел, что в той стороне, куда побежала землянка, действительно между деревьев виднеется нечто серебристо-чужеродное для этого ландшафта. Звуки разносились в лесу очень хорошо, и он слышал, как женщина суетится вокруг своего транспорта, хлопает дверьми, чем-то шуршит. Наконец, она снова появилась перед ним с ворохом какого-то хрусткого беловатого материала в руках и висящими на локтях сумками. – Вот, – сказала она. – Этого должно хватить. Надеюсь, у тебя нет аллергии на полиэтилен и скотч? – Аллергии? – удивился трансформер. – Ну, это непереносимость чего-нибудь, – пояснила землянка, раскладывая свои вещи на зелёном «ковре» рядом с его ногой. Он презрительно фыркнул. – У меня «непереносимость» только к плазме, бомбам и ракетам! Женщина улыбнулась. – И всё же позволь, я проверю, – она взяла маленькое кольцо и с режущим слух скрежетом отодрала от него тонкую прозрачную ленту, отрезала небольшой кусок и приблизилась к его руке, – будет ли оно хоть держаться? Трансформер пододвинул к ней запястье, соглашаясь. Она положила полоску на его металл, прижала, пригладила пальцами, а потом, выждав несколько секунд, подцепила ногтем и попыталась оторвать. Скотч отошёл, но с трудом, и на прозрачной плёнке остались сероватые частички с поверхности. Женщина посмотрела на них на просвет и перевела взгляд на трансформера. – Ну, как? – Я же сказал, ничто такое мне не повредит, – небрежно ответил он. – Ладно, тогда… В общем, вот, что я хочу сделать, – она развернула свой беловатый шуршащий материал. – Это полиэтилен, если его приладить плотно, то он не пропускает даже воздух и влагу, и уж конечно не пропустит мусор и мелкую живность. Я разрежу его на подходящие кусочки и заклею им твои раны. Получатся такие… временные заплатки. Подойдёт? – она снова вкинула на него свои блестящие тёмные глаза, и он кивнул. – Подойдёт. И землянка принялась за работу. Он с интересом наблюдал, как она вырезает из плёнки большой квадрат, как примеряет его на пробоину в его боку и удовлетворённо кивает, как достаёт из тёмной матерчатой сумки вытянутый предмет и направляет неожиданно яркий луч света из него в отверстие, внимательно осматривает, снова кивает и, придерживая заплатку коленкой, наконец, закрепляет её у него на корпусе с помощью той самой клейкой ленты. Трансформер поймал себя на том, что уже не испытывает ни опасений, ни даже капли брезгливости от того, что она рядом и прикасается к нему. Ему, наоборот, как будто даже стало лучше просто от ощущения, что он не один, что рядом есть кто-то живой, пусть и не одного с ним вида. А одиночество могло испортить самочувствие даже при полной исправности. Женщина критично осмотрела свой первый опыт, ещё раз прогладила по краям и потянулась за новым отрезом, но вдруг спохватилась, будто вспомнила что-то. – Послушай, – сказала она, обернувшись, – а… как тебя зовут? Если это не военная тайна, конечно, – добавила она, неловко усмехнувшись. Он тоже усмехнулся в ответ, прищурив свои рыжие глаза. – Нет, – ответил он, – не тайна. На твоём языке меня звали бы… Луч, – чуть подумав, подобрал он подходящий вариант. Женщина окинула его оценивающим взглядом, изучая уже не раны, а его внешность: довольно изящная, стремительная конструкция, более узкая и подвижная в талии и широкая в груди и плечах за счёт выступающих крыльев, широкие устойчивые ступни с чем-то, напоминающим реактивные дюзы, и стойки воздухозаборников по бокам от головы. У него был тёмный цвет корпуса, но недостаточно глубокий, чтобы быть чёрным. У земной техники такой оттенок называют «мокрый асфальт». А на крыльях, руках и ногах у него были косо прочерчены ярко-жёлтые полосы, действительно, как лучи. – Тебе подходит, – улыбнулась женщина. – А тебя? – спросил он, отдавая дань вежливости и, чего греха таить, любопытству. – А? – Как твоё имя? – Меня зовут Галина. Можно просто Галя, – сказала она. – Оно что-нибудь значит? – Да, – улыбнулась землянка. – В переводе с древнегреческого оно означает «спокойствие, тишина, штиль». – Хм, – Луч усмехнулся, про себя дивясь совпадению. – И тебе… идёт. Он давно не чувствовал себя так спокойно. *** Галина ловко заклеила импровизированными «пластырями» уже почти все его пробоины, педантично просвечивая фонариком каждую, чтобы там случайно уже не оказалось чего-нибудь лишнего. Но добравшись до раны на его руке, казавшейся самой несерьёзной, она вдруг остановилась и пробормотала себе под нос: – Н-да… – Что там? – насторожился расслабившийся было трансформер и инстинктивно чуть было не дёрнул руку на себя, но вовремя остановился, сообразив, что землянка стоит совсем близко и держит её своими хрупкими лапками. – Да просто… Ты, похоже, проехался где-то, когда эту рану получил – в ней полно песка, щепок и сосновых иголок, – женщина вопросительно посмотрела на пришельца, тот недовольно скривился, и она неуверенно предложила: – Может, я попробую это вычистить? – Ну… давай, – разрешил Луч. Галина снова полезла в свою сумку, как он теперь заметил, сбоку на ней алело что-то похожее на две короткие перекрещенные линии. Покусав в задумчивости губу и порывшись там, она достала и натянула на руки два эластичных голубых чехла под руку и каждый палец. «Перчатки» – услужливо подсказала термин адаптационная программа. Вслед за этим она извлекла металлически поблёскивающий инструмент – «пинцет» и пачку белых, сложенных в несколько слоёв тряпочек. Приготовив всё это, женщина взяла фонарик в левую руку и, светя им, принялась вытаскивать из пробоины земной мусор. Луч наблюдал за ней и думал… думал, что всё это как-то фантасмагорически неправильно и очень удачно в то же время. Её осторожные движения маленькими пальчиками и инструментом были ощутимы, но не болезненны, а скорее даже приятны. Оценил он и то, что она не стала лезть в его рану голыми руками, хотя уже настолько к ней привык, что вовсе не был бы против. Впрочем, быть может, это было бы опасно для неё. – Ты делаешь это так профессионально, – сказал он задумчиво, глядя, как она вылавливает пинцетом последние иголки и вычищает салфеткой оставшиеся песчинки. – Ну, так я вообще-то врач, – огорошила его женщина внезапным признанием, на секунду вскинув к его лицу смеющийся взгляд. – Такого, правда, давно уже не делала, я ж просто сельский участковый терапевт – сплошные скучные больничные да рецепты от простуды. Но навык со «скорой» остался, сама удивляюсь, – усмехнулась она. – Ну, вот и всё! Последняя заплатка была наложена, и Луч поднёс руку ближе к лицу, оценивающе её рассматривая. Галина, тем временем, собирала свои вещи, и от мысли, что она сейчас уйдёт, и он снова останется один в чужом месте на чужой планете, стало щемяще тоскливо. Трансформер не знал, что его выдало, вроде бы его внезапные чувства никак не отразились у него на лице, вот только женщина, уже снова подвесив сумки на обе руки, посмотрела на него и спросила: – А когда тебя заберут? – Когда стемнеет, – ответил он. Галя повернула руку и взглянула на маленький блестящий кружок на запястье. – Значит, ещё часа через 4… – пробормотала она. – Хочешь… – она снова замялась в нерешительности. – Может, мне побыть здесь с тобой, пока твои не прибудут? – всё-таки спросила она. Луч мысленно возликовал, что она сама это предложила, и тут же устыдился собственного малодушия. – Вообще-то я… твой враг, – заметил он то, что, по совести, давно надо было заметить, ещё до того, как она принялась ему помогать, и указал на хищную фиолетовую эмблему на своём крыле. И тут ему пришло в голову, что, возможно, в этой стране она вообще не знает о различиях в знаках! Но Галина грустно усмехнулась, развеяв его сомнения. – Ты десептикон, я знаю, – сказала женщина серьёзно. – Но моим врагом ты станешь, когда будешь боеспособен и агрессивен. А сейчас ты раненый и имеешь право на помощь. По «Женевской конвенции» хотя бы, – добавила она. – А это ещё что такое? – нахмурился трансформер и попытался сесть немного ровнее. – Да есть у нас, людей, такое соглашение, по которому раненые, вне зависимости от стороны, имеют право на медицинскую помощь и заботу, – ответила Галина, как-то даже слегка небрежно, будто вдруг сама пожалела, что упомянула об этом. – И что, оно правда соблюдается? – недоверчиво приподнял бровь трансформер. – Ну, иногда… – Галя снова опустила сумки на мох и села рядом с его ногой. – Но это ведь как минимум не рационально, – удивился Луч. – Помогать раненым противника, тем самым позволяя ему поддерживать количественную составляющую армии и боевую мощь. В чём смысл? Женщина задумалась, не зная, как ему правильно ответить. – Ну, видишь ли, любая война когда-нибудь закончится, и тем, кто останется, надо будет как-то смотреть друг другу в глаза, – сказала она медленно, пытаясь облечь в слова даже не мысли свои, а глубинные чувства. – К тому же, наверное, у многих из нас в иной момент возникает понимание, что война – это не ты и он, а нечто третье, что-то неживое и одуряющее, как болезнь, как вирус. Оно где-то над, им заражаешься неизбежно, и оно как раз на всех одно, и лечиться от него нужно вместе… – она вздохнула удручённо. – Я, наверное, непонятно говорю. Мне просто никогда раньше не приходилось объяснять это, и оратор из меня никудышный. Да, ты прав, это действительно выглядит «не рационально», а потому соблюдается далеко не всегда. Находятся обстоятельства, находятся оправдания, даже у тех стран, которые подписали договор… Но мне нравится этот принцип, и я просто чувствую, что это правильно, – Галина пожала плечами и замолчала. Он только озадаченно хмыкнул в ответ, но не стал спорить. Было бы глупо спорить с тем принципом, который только что сделал ему хорошо. – Так мне остаться? – спросила доктор ещё раз. – Да, если тебе не сложно, – ответил крылатый десептикон. *** Галина сидела рядом, но не под самым боком, а так, чтобы Луч мог её видеть, а она могла видеть его. Он тоже приподнялся и устроился сидеть поровнее, уже почти не прислоняясь к сосновому стволу. Трансформер чувствовал себя намного лучше, покой пошёл ему на пользу, системы самовосстановления потихоньку скорректировали и перенаправили, что могли, и теперь он, пожалуй, даже мог бы встать, но пока в этом не было нужды. Она появится, когда за ним прилетят – стоит всё же отойти отсюда на более открытое место, женщина сказала, что неподалёку, метрах в пятистах есть край обрыва и открытая площадка на нём. Туда он и направится, когда получит сигнал. Говорить ему не хотелось, но и сидеть в тишине было скучно, и он попросил Галину рассказать про её жизнь. И она охотно рассказала: о том, как училась на врача, и как работала на «скорой», и как потом вышла замуж, родила двоих детей и, переехав в деревню, перешла на спокойную работу в местной поликлинике, и о других подробностях своей «скучной и непримечательной» сельской жизни, которая ему показалась гораздо насыщенней и разнообразней, чем его собственная. Луч и подумать не мог, что люди живут так интересно и ярко, вернее, раньше он даже не думал об этом. Два раза, пока они сидели, у неё звонил телефон и сначала сердитый, а потом уже обеспокоенный мужской голос интересовался, куда она пропала и собирается ли домой, но Галина каждый раз отвечала, что в лесу слишком хорошо, и она погуляет ещё немного. Луч едва заметно улыбался, представляя её мужа и детей, и почему-то теперь ещё больше чувствовал радостное облегчение от того, что несколько часов назад из всех возможных выбрал вариант «поговорить». И хотя ему, кибертронцу, было не знакомо понятие «семья», он отчего-то ощущал, что разница есть – оставить человечество без Галины или оставить без неё семью, и что вот это второе гораздо более жестоко. Солнечный свет на стволах деревьев и мху всё больше рыжел, всё сильнее вытягивались тени, небо приобрело сиреневатый оттенок, а потом стало тускнеть и тускнеть. На лес опускался вечер. Лицо трансформера, в тот момент что-то отвечавшего своей маленькой собеседнице, вдруг закаменело и взгляд на мгновение расфокусировался, но не успела женщина испугаться, как он вернулся в прежнее состояние и сказал: – Я получил сообщение. Они уже близко. Тебе пора… Галина понятливо подскочила с бревна, на котором сидела, и засобиралась домой. – Эм-м… – он приостановил её и неуверенно попросил: – Только помоги мне теперь отодрать это… пожалуйста, – он указал на заплатки, которые она с таким усердием накладывала всего несколько часов назад. Но, вопреки его опасениям, Галина не обиделась, а звонко расхохоталась. – Ну да, хорош же ты будешь, появившись перед своими в таком виде, – весело сказала она. – Они-то, небось, про «Женевскую конвенцию» не в курсе! И в четыре руки они мигом превратили импровизированный шедевр первой помощи в липкий и шуршащий мусорный ком. – Эх, знала, что эти дождевики когда-нибудь пригодятся, но никогда не думала, что так, – сказала она, улыбаясь и прижимая белый шар к груди, подняла с земли уже собранные сумки и ещё раз посмотрела на своего раненого снизу вверх. – Я не знаю, что сказать тебе на прощание, – честно призналась она. – Я тоже, – ответил трансформер. – Впрочем, я точно могу сказать тебе «спасибо», – он улыбнулся. – О, ну это и я могу тебе сказать! Десептикон удивлённо приподнял брови. – За то, что стал ярким… лучом в моей скучной размеренной жизни, – усмехнулась она и замолчала, постояла ещё несколько секунд, глядя на него, а потом опустила голову, развернулась и пошла прочь. Дождавшись, когда её серебристый автомобиль окончательно скроется за деревьями и стихнет шум мотора, Луч поднялся, немного постоял, придерживаясь за ствол и восстанавливая координацию, и медленно пошёл к месту встречи. *** Галина уже выехала на асфальтовую дорогу, когда ей показалось, что она слышит гул реактивных двигателей. Снова зазвонил телефон, и она ответила возмущённому мужу, что уже едет и будет дома через пятнадцать минут. Сердце тревожно, болезненно сжалось, некстати возник в голове вопрос: как они обходят системы ПВО, как им вообще удаётся столь скрытно обретаться здесь и чего ещё от них можно ждать? Луч правильно сказал – он её враг, и не только он и его «фиолетовые» собратья, но и те, вторые тоже… Просто потому, что слишком большие, слишком «продвинутые», слишком чужеродные для её планеты. Хотя, когда она сидела рядом с ним и болтала без умолку, а он улыбался, ей вовсе так не казалось. Правильно ли она поступила сегодня? Муж говорит, что она часто делает глупости в порыве чувств, и когда-нибудь непременно поплатится за это. Галина сильнее сжала руль, всматриваясь в кусты и дорогу, выхватываемую из темноты светом фар. Но она любила свои «глупости». Почему-то именно они казались ей чем-то ценным и значимым в её жизни. Муж ведь не знал, что он сам, и двое их детей, их сельская жизнь и её спокойная работа – тоже были в ряду её величайших «глупостей». Женщина улыбнулась. Правильно или нет – время покажет, или не покажет ничего, что вернее… Вдали показался мерцающий белый огонёк железнодорожного переезда, а за ним начинался родной посёлок. *** Пару месяцев спустя. В соцсети всегда приходило много спама, да и взламывали их довольно часто, поэтому сообщения вроде «Привет! Как дела?» от неизвестных юзеров Галина обычно удаляла или просто игнорировала. Но, то ли сегодня настрой у неё был такой податливый, то ли чем-то насторожила её единственная буква «Л» в подписи и странная аватарка в виде заснятой снизу вверх высокой сосны в закатных лучах, только она взяла и написала в ответ напряжённое, осторожное и строгое «Кто это?» Ответ пришёл через секунду и заставил её закусить костяшку указательного пальца, чтобы не завизжать от переполнявших чувств. «Женевская конвенция» – значилось на экране. Ещё одна глупость? Ну, конечно же… да!