***
— Юль, — проносится по квартире голос мужчины — ответом служит тишина. В гостиной горит свет, но ни звука шагов оттуда, ни звука льющейся воды из ванной Марк не слышит, ловя чувство дежавю: приход после вторых съёмок очень похож на первый. — Юля, — уже тише зовёт он, тихо проходя вглубь квартиры. — Ю… — он останавливается на полуслове, замечая на маленьком неудобно для сна диванчике в гостиной свернувшуюся в клубочек Юлю, судя по всему уже давно спавшую. Марк чувствует первый укол совести: она его явно ждала, а он вместо того, чтобы лететь на всех парах домой, зацепился языками с коллегами, обсуждая какую-то ерунду. Нет, версии, конечно, — дело нужное (особенно, если это версии его драгоценности), но не настолько важное, чтобы лишать себя времени, проведённого дома с любимой женой, и явно не настолько, чтобы оставаться на съёмочной площадке едва ли не до победного. Загоревшийся экран её телефона, лежащего на самом краю, только подтверждает его мысли: он задержался на съёмках допоздна, а Юля, вернувшаяся раньше, уснула, вымотанная рабочей суетой — концерт сам себя не подготовит. Совместных вечеров в период его оживлённных съёмок и её подготовки к концерту становится значительно меньше, и Марк отчаянно борется с чувством вины, что он ничего толком не может поделать, чтобы всё вернулось в привычное русло: семейные завтраки, обеды, ужины, киновечера, танцы посреди гостиной и поток непрекращающихся поцелуев, завершающийся где-то в спальне. Оно вернётся само, когда пройдёт концерт и когда закончится «аватар». Наверное… Марк нежно заправляет за ухо выпавшую прядь волос, мешающую в полную меру любоваться на спящую Паршуту. Юля во сне выглядит трогательно и беззащитно, что сердце невольно щемит от нахлынувшей нежности. — Марк? — девушка пробуждается не то от его прикосновений, не то от пристального взгляда и сонно хлопает глазами, приподнявшись на локтях. — Ты вернулся? — вопрос звучит чуть ли не в крайней степени неверия, что это случается наяву, а не во сне. — Я… ждала… уснула, — Юля говорит медленно, с большими паузами и громкими протяжными зевками, отчаянно борясь с наступающим со всех сторон сном. — Спи, родная, спи, — мягко шепчет он, целуя жену в висок. Юля неразборчиво мычит что-то в ответ, но глаза послушно закрывает, возвращаясь в прежнее положение. Недолго думая, Марк подхватывает Паршуту на руки и уносит её в спальню, укрывая одеялом и осторожно целуя в макушку. Юля во сне причмокивает губами и поворачивается на другой бок, сильнее утопая в одеяле. — Там на столе еда, если что, — почти неразборчиво бормочет она, на секунду приоткрыв глаза, и тут же засыпает обратно. На столе действительно обнаруживаюися уже остывшие макароны и курица в кисло-сладком соусе, и Марк чувствует второй укол совести: Юля после выматывающей — этот факт он знал наверняка: Паршута иначе просто не умеет — репетиции стояла у плиты, надеясь порадовать его вкусным ужином и обсудить прошедший день, а он даже не удосужился ни прийти пораньше, ни заехать в супермаркет (в этом они с Лазаревым сегодня, на удивление, оказались похожи) за продуктами, список которых по приезде домой написала любимая. Еда на языке оседает горечью и противным чувством вины и больше одного куска в горло даже не лезет, несмотря на то, что на съёмках он почти не ел. Тарелка с остатками ужина отправляется в холодильник, а сам Марк — спать. — Сладких снов, amor mío, — ласково шепчет он и, едва касаясь светлых волос, целует девушку в висок. — Прости, что я у тебя сегодня такой дурак. — Я не буду вставать, репетицию перенесли, — бормочет она во сне, недовольно хмуря лоб и поворачиваясь к Марку спиной — спасибо, что не отправляя во сне на диван или на коврик в прихожей. А спустя некоторое время горе-муж улыбается тому, как его девочка по привычке ищет его тепло, прижимаясь к его груди.***
Утро его встречает приятным запахом блинчиков с кухни и тихой мелодией, доносящеся из динамиков Юлиного телефона. Сама Паршута нашумевшей песне Ани Asti подпевает вполголоса, чтобы не разбудить его — заботится, чтобы поспал подольше после долгой съёмки. На телефоне куча уведомлений из разных чатов в разных соц.сетях и мессенджерах и пара пропущенных, а ещё выключенный звук — тоже забота Юли. Вроде мелочь, а сердце от такого отчего-то пропускает удар, а на губах сама по себе расцветает улыбка. — А я кричала, как он может так, чёрт возьми, — тихо подпевает Паршута льющимся из динамиков строчкам, переворачивая очередной блинчик, когда Марк тихо подходит сзади, — в слезах писала: «Набери и поговорим», — на задворках сознания неприятно щёлкает на этой строчке, но значения этому Марк не придаёт никакого — мало ли что может быть. — Я словно птица феникс, та, что устала молить, — тихо подпевает он, обнимая жену со спины, — чтобы воскреснуть, нужно испепелить. — Ты меня напугал, — шутливо хмурится Юля, в отместку легко стукнув его кулаком в плечо, но в родных объятиях растворяется моментально. — Прости, — виновато шепчет Марк, целуя Паршуту в губы, — доброе утро, amor mío. Как спалось? — Если честно, то плохо, — Юля снимает со сковороды последний блинчик и, выключив плиту, разворачивается в его объятиях, бёдрами наваливаясь на столешницу гарнитура. — Сон дурацкий: я бежала за тобой, а ты шёл от меня. И как бы быстро я не бежала, ты, даже медленно шагая, отдалялся всё сильнее и сильнее. — Это просто сон, Юлёк. — Знаю, — небрежно пожимает плечами она, стараясь скрыть непонятно откуда нахлынувшее чувство страха за общее будущее, — но уснуть я после него не смогла. Пообещай, пожалуйста, что если у нас что-то пойдёт не так… — Не пойдёт, — протестует он, пока где-то далеко на задворках сознания скрипучий шёпот монотонно твердит уверенное: «Пойдётнетак — пойдётнетак — пойдётнетак». — Марк, — Юля смотрит с лёгким осуждением за то, что её резко обрывают на середине мысли, — не перебивай, пожалуйста… Если что-то у нас пойдёт не так, то, я тебя очень прошу, чтобы мы в любом случае сели, поговорили и решили ситуацию словами, а не игрой в «Том и Джери». — «Кошки-мышки»? — с лёгкой безобидной усмешкой поправляет Марк, пытаясь заглушить внутренний голос и странное чувство тревоги. — Я серьёзно, — Юля хмурится, и на лбу пролегают две складочки — ситуация для неё более чем серьёзная. — Пообещай! — Я обещаю, что в любой непонятной ситуации мы будем говорить и обсуждать, — сдаётся он, произнося обещание мягким успокаивающим тоном. Пальцы очерчивают выступающие костяшки на её ладони и, поднимаясь выше, нежно сжимают запястье, поднося Юлину руку в губам и покрывая её серией коротких поцелуев. — Но, Юляш, ты меня, правда, пугаешь. Что-то ещё случилось? — У меня очень дурное предчувствие. Я боюсь, Марк, — обращение кажется непривычно серьёзным, просящим особого внимания к её словам. Оно сильно контрастирует на фоне привычных «Маруш», «Маркуш», «Марик» или даже срывающегося с губ «Марк», но в совершенно другой интонации, и Тишмана это невольно напрягает. — Выше нос, коть, — тепло улыбается он, — мы всё преодолеем, слышишь? Во что бы то ни стало. — Спасибо, — еле слышный облегчённый вздох срывается с её губ. — Прости, что вчера не написал, что задержусь, и заставил переживать, — Марк смотрит виновато: ему и правда жаль. — Если честно, то я вырубилась сразу, как ужин приготовила, — извиняюще шепчет Юля, со смешком прижимаясь к мужской груди. — Не заметила даже, когда ты пришёл. — Удивительно, а сквозь сон успела сказать, что ужин на столе и что репетицию перенесли позднее, — смеётся он, пока руки притягивают девичье тело ближе к собственной груди. — Кошмар. Я просто находка для шпиона. Больше ничего не выдала? — Выдала, — не моргнув глазом, врёт Марк, идя на хитрый ход по вытягиванию информации, — что ты в «Аватаре» участвуешь, — Тишман внимательно следит за реакцией, но Юля даже бровью не ведёт, пока в её взгляде плещется издевательское: «Да-да, конечно, ври больше!», — в Мэри Поппинс, а на просмотре просто заметала следы. — Что ж, ты меня раскрыл сыщик, — Паршута включает актрису на максимум. — Если разложишь по полочкам все моменты, где я спалилась, то так уж и быть расскажу правду. — А ты расскажешь? — Что меня там нет и не будет? — Юля смешливо выгибает бровь, — рассказывала уже не раз. Кто-то плохо слушал, дорогой. — Актриса! — Ты сам выбрал, — ухмыляется Юля, по-лисьи щуря глаза. — Победителей не судят.