Неопределенность

Энн весьма повезло. Да это было и ожидаемо, что в поезде народа будет немного, ведь как-никак электричка отходила в два двадцать в ночь четверга. Первые десять минут поездки она смотрела в окно, где горели огоньки городской жизни. Пока Энн ждала прибытия своего поезда, пальцы ее рук и ног почти что онемели, а по телу блуждал ледяной холод. Так что, не снимая зимнего коричневого пальто, пятнадцатилетняя школьница, не шевелясь, разглядывала редких людей, почему-то находящихся в такое время на улице, машины, стоящие на светофорах, и пыталась представить чем занимаются люди, глядя на желтые квадратики многоэтажек. Включенный свет был лишь у единиц, но в общем можно было сказать, что многие не спали. В последнее время саму Энн мучила бессонница. Сна не было ни в одном глазу, разные мысли заполняли голову шумом, а в животе затягивался тугой узел, словно вот-вот и сам потолок обрушится на нее. Живя всего лишь в десятиэтажном доме, Энн все равно ощущала как ей тесно и душно. Снизу, сверху — везде были люди. И хоть стены создавали какое-то подобие уединенности, ей казалось, что спрятаться от посторонних глаз не получится. Многое приключилось с ней за эту зиму. Скоро февраль сменится мартом, но Энн не чувствовала будто что-то сможет поменяться. Также было и в канун Нового года. Если бы не Гилберт Блайт, который внезапно появился в ее жизни, поменяв само ее отношение к своей судьбе, она бы так и начала новый год, как и заканчивала. Потерянная и разбитая от того, что окончательно запуталась в своих фантазиях. Гилберт стал очередной мечтой, недостижимой и такой прекрасной. Энн думала о том какие обороты приняла эта история и пришла к выводу, что лучше уж было бы, если бы мечта оставалась лишь мечтой. Жалкой фантазией, как и все остальное. Великое будущее, мир возможностей и все эти книжные истории, которые не просто жили в ее голове, а стали неотъемлемой частью самой Энн. Она чувствовала себя бесконечно уставшей. Две ночи, когда она не смогла даже на секунду провалиться в сон, сказывались сейчас. Энн казалось, что она спала с открытыми глазами. Ехать три с половиной часа и Ширли-Катберт не знала куда ей пойти после прибытия поезда, так что решение положить голову на свой черный тканевый рюкзак и занять свободное рядом с ее собственным место пришло, как идея погрызть ногти. Стоило закрыть глаза, как напряжение постепенно стало спадать. В ее привычку вошло каждый раз перед тем, как заснуть придумывать очередную историю, но сейчас, да и последние два месяца ей было не до вымышленных сюжетов. Поезд моментами встряхивало, гудение и шепотки неспящих пассажиров доносились до Энн так, словно она была погружена в воду, а все эти звуки производились на суше. На тощую, рыжеволосую и веснушчатую Энн смотрела пара карих глаз. Их обладатель, только что вошедший в вагон, не мог утихомирить бешено колотящееся сердце. Гилберт Блайт тихими шагами подошел к спящей девушке и, аккуратно подхватив ее за распущенные, лохматые волосы, заставил поднять голову. Энн распахнула очи и хотела вскрикнуть от шока и нахлынувшей на нее злости, но темноволосый заткнул ее крик поцелуем. Энн ощутила как тело ее предательски реагирует на это действие. В животе своими хрупкими крылышками начинают махать бабочки, по коже пробегают мурашки, а в ушах все звенит. Мягкие губы Гилберта и ее, засохшие и сухие. Поцелуй их пробудил в Энн стыдливость, но ей казалось, что если она отстранится все рухнет. Весь мир обрушится на нее, как она и боялась, когда ждала поезда. Гилберт же жаждал большего. Он хотел при встрече с Энн поговорить с ней, заставить ее быть искренней и самому открыться, перестать скрывать себя настоящего и играть в этот идиотский спектакль, где оба они взяли на себя роли, которые не смогли вывезти. Он чувствовал яростное желание поговорить, но в итоге, увидев ее, смог лишь прильнуть своими устами к ее. — Нет, — услышал Гилберт, как пробубнила Энн. Стоило ему отстраниться и сесть напротив девушки, как все слова, которые он хотел ей сказать, забылись. — Ты что тут делаешь? — с пылом спросила она. Гилберт молчал. Он не мог найти слов, способных иметь масштабность, которая сейчас была необходима. «Шаг вперед, два шага назад. Я должен сказать хоть что-то,» — и он стал говорить хоть что-то. — Я рад тебя видеть, — бессмысленная, бесполезная в нынешней ситуации глупость. — Ты когда-нибудь оставишь меня в покое? — это была неправда, ведь Гилберт никогда не был настойчивым, возможно, именно этого ему и недоставало. — Твои волосы такие лохматые, — «Идиот, дурак, болван.» Энн посмотрела на него, готовая разреветься. — Прости, — спеша исправить ситуацию, вымолвил Гилберт. «Почему же он так стремится быть в поле моего зрения? Неужели он до сих пор не понял, что ничего не получится… это пустая трата времени.» — пришло ей в голову. И спустя мгновение внутри нее словно что-то упало. Год назад она размышляла совершенно другим образом. Год назад ей казалось, что подростковая влюбленность — это самое прекрасное на свете волшебство. Что потеющие ладони, опухшие глаза, красный нос от бесконечных ночных истерик, минуты, проведенные перед зеркалом, когда ты думаешь чего тебе еще не хватает, чтобы заполучить внимание того самого — даруют тебе минуты блаженства, когда чувства взаимны, и связь между подростками чиста и невинна. Сейчас она вспоминала об этом с отвращением и в то же время с печалью. Раньше мир казался ей не таким тусклым. — Гилберт, тебе не надо было… — начала потухшим голосом Ширли-Карбет. «Что с тобой стало?» — Гилберт не сводил с Энн глаз и ничего не говорил. Он словно провалился в сон и никак не мог понять, как же проснуться. Энн, кажется, успокоилась и просто ждала. Она не торопила его и была готова выслушать, но Блайт не мог заставить себя говорить. Слишком много всего ему нужно было сказать. Он боялся, что из него польется поток бессвязных речей, и он сделает только хуже. — Зачем… Зачем ты вообще появился в моей жизни? — с упавшим сердцем прошептала Энн. У Гилберта заболела голова. «Нет. Нет. Нет. Не говори так,» — эти слова не должны были задеть его, но они причинили ему боль. Неужели ей настолько невыносимо вспоминать о том, что между ними произошло за эту зиму? И Новый год… Возможно, ему не стоило, возможно, именно это отпугнуло девушку, но… Он любил ее. «Может, если я скажу ей это, все сказочным образом встанет на свои места?» — но нет, он не мог просто бросить ей эти слова. Это было бы слишком неожиданно и несправедливо по отношению к Энн. — Да скажи уже хоть что-нибудь! Крикнула девушка. На них стали оглядываться. Один спавший мальчик на коленях у матери, лет девяти, раздраженно кинул им, чтобы они так не орали, а затем снова уснул. Мать его глянула на них с подозрением. — Энн, тогда, в Новый год тебе не показалось… Все было по-настоящему, верь мне, прошу. Я не считаю, что мы сделали это зря, просто тогда я боялся, я думал, что мое неумение выражать то, что я чувствую и страх причинить людям боль… я, останься со мной и мы со всем разберемся. Обещаю, я не буду больше молчать, дай мне время и я смогу сказать это… смогу сказать… Те самые заветные слова, которые так хотел сказать Гилберт и которые так хотела услышать Энн пульсировали в ее голове. «Остаться с тобой? Тогда тебе придется остаться и со мной тоже.» — Я не хочу больше недопониманий, Гилберт. Мне очень больно, но я знаю, что и тебе не лучше, именно поэтому стоит начать с самого начала. «Прожить нашу историю заново, чтобы расставить все точки над «и»? Тяжело будет, но я верю в нас.» И оба они стали терять землю под ногами и проваливаться в бездну воспоминаний. Первое ноября, Энн перевелась в другую школу, находящуюся ближе к ее дому. До этого она училась в престижном лицее гуманитарных наук, но там ее жизнь превращалась в сплошной кошмар. Она подвергалась буллингу и Карберты, приемная семья Энн, не могли видеть как она страдает. В новой школе, самой обычной, где учились негении, владеющие в четырнадцать лет четырьмя языками, Энн вроде бы было лучше. Там она считалась одаренной и очень способной, и даже завела друзей, а затем на третью неделю ноября пришлось ее знакомство с Гилбертом Блайтом. Юноша хорошо помнил тот день…