Her sweet kiss

Her current is pulling you closer And charging the hot, humid night The red sky at dawn is giving a warning, you fool Better stay out of sight I'm weak my love, and I am wanting If this is the path I must trudge I welcome my sentence Give to you my penance Garrotter, jury and judge

Не стоило соглашаться. О чем он только думал? Было очевидно, чем всё кончится. Подобное ослушание, предательство собственных устоев не приведет ни к чему хорошему. Только не с ней. Так нельзя. Нельзя было позволять её глазам одержать победу, дать губам получить над ним полную власть. Она знала, что делает, позволяя смазывать помаду и жадным рывком притягивать себя ближе. Ловушка её объятий — паутина, а он лишь мотылек в её царстве. Пусть. Пусть тонкие пальцы зарываются в натянутую прическу, пусть скользят по корпоратскому металлу шеи, чуть постукивая ногтями в легком кокетстве. Сердце пропустит удар. Мозговые импланты сбоят, истошно оповещают об опасности из-за резко подскочивших показателей. Дофамин, эндорфин, ещё что-то. Он не читает. Как в бреду, губы сами припадают к её мягкой шее, целуя без стеснения или робости. Ладони скользят по контурам талии, а после забираются под футболку, где очерчивают линию позвоночника. Ловкие, почти кошачьи движения вдоль рубашки заставляют нутро гореть. От её тяжелого дыхания самому хочется задохнуться. Это исступленная жажда, а она — оазис в пустыне. Руки, не предназначенные для нежности. Сухие, мозолистые, изрезанные железными вставками, чтобы удары и выпады становились эффективнее. Всего лишь два механизма для убийств во имя хозяина. Им нечего делать на её мягких бедрах, иметь наглость сжимать их в порыве, а после, сливаясь воедино, скользить по влажной спине, надеясь стать ближе. Он будто знает каждый изгиб, ему понятны желания её тела без слов или намеков. Почти родное. Наемница, воровка. Наказание за её поступки — смерть, но он позволит ей украсть всё, чего она пожелает. Позволит отточенным движением распустить его волосы, чтобы истончавшие пряди с серебром закрывали их лица. Позволит острым ногтям оставлять метки на спине и руках. Как же хочется соприкоснуться сердцами, душами. Эта оболочка — преграда. Её мало, ей не утолить изнывающей боли. Она давит изнутри, когда сердца бьются в унисон. Заключенная в объятия, она теперь казалась хрупкой птичкой. Нет больше той безрассудной, бесконечно стойкой воровки. Нежные плечи позволяли прикасаться к себе, требовали поцелуев. Спокойное дыхание у её шеи. Он не хочет её отпускать. Их пальцы переплетаются. — Мы встретились в плохое время, — тихо, серьезно. — Да? А почему мне так хорошо сейчас? — с легкой, мурчащей улыбкой. Платина имплантов на её руках кольцами огибала запястья. Линии изящные, но холод железа казался неуместным на этой аккуратной, теплой ладони, скользившей по колючей щеке. Её глаза — искры. Его — беспросветная тьма. Глубокая бездна, из которой он и смотрит. У него есть причины верить в свою правду, но её улыбка делает все старания бессмысленными. Свет, манящий мотылька. Дающий ему смысл. — Дай угадаю. Уйдешь завтра сутра и будешь недоступен? — Смирение. Укрылась одеялом, даже не смотрела. Ночной холод обдает разгоряченное тело ударами плети. Может, если сесть спиной, наваждение пропадет? Наивная мечта, глупая в суровых реалиях, рассыпется? Иногда ампутировать гной чувств лучше сразу. — Так нужно. — Кому? Молчит. — Ты помогла мне. Во всех смыслах. Но наши пути разойдутся в любом случае, ты и сама это знаешь. Шорох. Объятие скользит по его торсу. — Ты же хотел уйти в пустоши? Мы можем уйти вместе? Я знаю одну- — Нет, — хочется отвернутся сильнее, зажмурится сильнее, смахнуть её прикосновения. Нельзя подавать виду. — Арасака дала мне всё, Ви. Я не умер в отстойнике только благодаря им. Я клялся служить этой семье не ради денег или влияния. Это мой долг. Молчит. Спорить бесполезно, они делали это сотни раз. Прижимается сильнее. — Тогда останься хотя бы до утра.

Сердце пропускает удар.

***

Насколько глупой ,была идея выбрать то же кафе? С тем же телевизором, противным барменом и скучным видом из окна. Даже столик тот же. Он — в черном, строгом, похоронном. Она — в помятом, легком, невзрачном. Она умирает. Голубоватые следы усталости пролегли, спрятавшись за черной подводкой. Он знает. — Удаление биочипа совсем ничего не изменило? — Просто замедлился процесс,— ложкой уныло размешивала кофе, — сказали, чип начал разрушение уже через минут пять. Молчат. Что можно сказать тому, кто считает секунды перед мучительной кончиной? — Спасибо, что помог, — вымученная улыбка, однако, разбивается о лед его взгляда. — Эта странная затея могла дорого обернуться всему, мне в том числе, — складка между бровей становится отчетливее. Тлевшие искры в глазах уже не светили - догорали. — Прости. Я...не хотела вообще никого в это впутывать. — Поэтому залезла одна в охраняемую башню. — Ну, я была не одна, — кислая усмешка, — со мной был Джонни. Губы сжались в скорбящую линию. Интересно, насколько можно привязаться к призраку, живущему в голове? — Это было безрассудно. Совершенно глупая затея. Она рассеяно пожала плечами. Какая уже разница? — Зачем тогда помог? Он нахмурился сильнее. — Я не мог поступить иначе. — Мне жаль. Правда, Горо… Профиль, устремленный на уличную суету, не выражал ничего. Суровый воин, таким она его знала. Таким и запомнит. — Я знаю человека. Он хотел бы взглянуть на тебя. — Там не на что смотреть. Она смирилась. — Прошу, Ви. Вздыхает. Глаза прячутся за печальными ресницами. — Ладно, хотя вряд ли он скажет что-то новое. Я уже всех обошла. Даже Бестия решила помочь, подыскала мне пару риперов. Никакой разницы. Я все равно умру. Поверх её ладони легла другая — сухая, мозолистая, изрезанная железными вставками, чтобы удары и выпады становились эффективнее. — Значит, будем продолжать поиски. Вместе.

Сердце пропустило ещё один удар.