Долгая дорога к переправе

— Ты вернулся… Он целовал Тао прямо на пороге ее кабинета, даже не закрыв дверь, на глазах служанок и гостей. Все они благоразумно притворились слепыми: если госпоже угоден этот темнолицый варвар в пыльном грубом дэгэле — кому какое дело? Розовый шелк на серой дабе, выхоленные белые пальцы в косматой гриве… — Прости, я грязный… воняю, как целый табун… я сейчас уйду… Хотел только увидеть тебя… В столицу въехали поздним вечером. Тал Тал предоставил близнецам командовать слугами, кивнул Сон Нян на женскую половину: «Она вся в твоем распоряжении», и вновь поспешил за ворота. Сейчас он как никогда понимал, что должен был чувствовать Ван Ю, когда гнал коня в Даду, возвращаясь из ссылки. Увидеть. Убедиться, что жива, здорова, ждала. Два письма за год с попутными караванами — истинная пытка! — Никуда не отпущу, раз пришел, — она, точно слепая, ощупывала колючий подбородок, шершавые щеки, острые скулы, туго обтянутые обветренной кожей. — У меня найдется для тебя горячая вода и чистая одежда. Не уходи… — Извини, не могу. — Тал Тал поцеловал ладони, гладившие его лицо, на мгновение зажмурился, вдыхая их душистое тепло, и отвел от себя ее руки. — Я должен вернуться домой. Завтра, если позволишь… Голубая и черная молнии, казалось, прожгли его насквозь. Миг — и Тао уже мягко улыбалась, пригасив ресницами острый блеск глаз. — Хорошо, приходи завтра. Расскажешь, кого привез и что задумал. Ну да, она же ворожея, как он мог забыть… За минувший год хутуны в этой части Даду не сделались чище и светлее. Он брел домой, огибая знакомые лужи, перешагивая выбоины в брусчатке, и думал о том, что еще прошлой весной обязательно остался бы. И сегодня с радостью отдался бы в любимые руки, несмотря на усталость… Если бы приехал один. «Я должен вернуться домой». Ради всех демонов Преисподней — почему?! Потому что — сонбэним. Потому что эта замкнутая, суровая и упрямая девушка делила с ним одну комнату, один шалаш, один плащ. Скакала бок о бок, глотая дорожную пыль; улыбалась его редким шуткам; не желая ни о чем просить, забивалась в колючие мокрые кусты, чтобы переодеться… Он должен вернуться, чтобы быть уверенным: Сон Нян нашла на женской половине все необходимое и уже давно спит. Или болтает с близнецами за ужином. Или… неважно что, но у нее все в порядке. «Я отвечаю за нее». «Перед кем? — подал голос кто-то едкий и настырный, появлявшийся всегда, когда на вопрос не существовало простого ответа. — Перед Баяном?!» Нет. Дядя давно уже не имел над ним такой власти, тем более когда остался за полторы тысячи ли от Даду. «Я отвечаю за нее перед самим собой. И хватит об этом». Дома его ждал старший из слуг с докладом, что «госпожа и одинаковые господа отужинали и отправились почивать», и запиской от Есенбуги. Оказывается, брат приходил, пока он был у Тао. И откуда только узнал? «Жаль, не увиделись. Утром уезжаю в становище — вводить в род двух своих мальчишек, — читал Тал Тал. — У меня вчера шестой сын родился! Зимой женился в третий раз. Дочерей уже пятеро. Когда же ты примешься нагонять меня, дорогой брат? Мечтаю напиться пьяным на твоей свадьбе! Отец бодр и здоров, обзавелся новой наложницей. А бабушка Нансалма умерла на второй день праздника Цаган Сар. Ушла мирно, во сне. В последний вечер, наверно, что-то чувствовала, попросила передать тебе этот оберег. Надеюсь, еще увидимся». — Вот, ваш уважаемый брат велел передать с запиской, — слуга протянул ему кожаный мешочек. В нем лежал черный плотный и гладкий камешек с дырочкой у края, в которую был продет шерстяной шнурок. О таких камнях в стойбище говорили, что они падают с неба, способны притягивать железо и защищать от сглаза… Тал Тал вспомнил: он уже носил этот «небесный камень» — в раннем детстве. Потом шнурок порвался, камешек закатился куда-то, и беспечный мальчишка забыл о нем… Спустя почти двадцать лет подарок от старой няньки вернулся к нему. Бабушка Нансалма… Жесткие, разбитые тяжелой работой руки, что умели так бережно промывать ссадины на детских коленках; певучий, чуть надтреснутый голос, рассказывающий древние чудесные сказки, после них снились волшебные сны; молоко, полынь и очажный дым — ее запах, впитавшийся в одежду и кожу… В последний год Нансалма почти ослепла и плохо слышала. Перед отъездом, поручая ее Есенбуге, Баян печально покачал головой: совсем недолго старой осталось… Тал Тал надел оберег, спрятал его на груди. Долго стоял молча. Няня до последнего обращалась к воспитаннику «миний дуу» — «маленький мой». Он обижался, а она просто любила его — всепрощающей тихой любовью. Как любила бы мать. И как никто больше любить не будет.

***

На следующий день к завтраку явился уже не дикий степняк, а столичный щеголь: чистый до скрипа, в шелках цвета грозового неба, тщательно причесанный и благоухающий миртом. Это душистое масло когда-то подарила ему Тао, заметив, что мужчине совершенно не обязательно пахнуть исключительно потом, железом и кровью. Близнецы, отпросившись накануне, уже ушли по своим делам, так что за столом сидела только Сон Нян, тоже умытая и принарядившаяся. При виде него она встала, пожелала ему доброго утра. Он ответил тем же, усаживаясь напротив нее. — Как только мои вещи высохнут после стирки, я верну все законной владелице, — пообещала Сон Нян, не прикасаясь к еде. — На женской половине стоят три сундука с одеждой. Спросила у слуг, чье это, — они не знают… Я подумала, что могу взять кое-что на время… После смерти Тэмулэн часть женской половины дома вновь была превращена в оружейную, вещи и мебель оттуда перенесли в другие комнаты. Он никогда не интересовался судьбой приданого жены; подозревал, что все добро растащили приживалки, крутившиеся возле беременной, и ни разу не заглянул туда, где она когда-то проводила свои дни. …Сон Нян в ханьфу Тэмулэн. Точно смутный намек: одной не помог и эту тоже не сбережешь. Свет падал на нее так же, как когда-то на жену — в тот далекий солнечный день вскоре после свадьбы, — и сидела она тоже прямо, положив руки на колени и спрятав их в рукава. Только из Хайяма вспомнилось уже совсем другое: Ты лучше голодай, чем что попало есть, И лучше будь один, чем вместе с кем попало. — Сонбэним, почему вы на меня так смотрите? — Вопрос донесся до него словно издалека. — Мне не следовало брать чужую одежду? Но никто не сказал… — Все в порядке. Если подходит, забирай ее себе насовсем, — перебил ее Тал Тал. — У этих нарядов нет хозяйки. Давай завтракать, пока не остыло все. Они принялись за еду. До поездки в императорский дворец еще двадцать дней, размышлял Тал Тал, машинально орудуя палочками. Достаточно ли, чтобы обучиться танцам и достойному поведению? В любом случае лучше, чем ничего. У Тао должны быть какие-то знакомства в Пинканли, если она согласится помочь… От этих размышлений его отвлек вопрос ученицы: — Сонбэним, вы поможете мне выбрать доспехи? — Что?.. — Рассеянно откликнулся он. — Выбери сама, что понравится, в оружейной, но сегодня у меня, скорее всего, не будет времени для поединка с тобой… — Доспехи, о которых я говорю, хранятся не в оружейной, — пояснила она с непонятной улыбкой. — Помните, вы говорили, что побрякушки, то есть украшения, должны стать моими стрелами? Значит, за доспехами придется отправиться в лавку, где торгуют тканями. Ваш сегодняшний облик, сонбэним, говорит о том, что вы, как никто другой, сумеете сделать наилучший выбор. «Потрясающе. Какой точный образ! Хотелось бы надеяться, это мое влияние…» — Отлично сказано, — усмехнулся Тал Тал. — Я имею в виду сравнение придворного наряда с доспехами, а не твою попытку мне польстить. Распоряжусь, чтобы сегодня же сюда прислали образцы тканей из лучших лавок. — Спасибо, сонбэним! Но будет достаточно, если пришлют образцы только одного цвета — белого. — Хм… У нас белый — цвет благополучия и достатка, ханьжэнь, напротив, считают его цветом смерти и скорби. А что бы ты хотела сказать своим выбором? — Прежде всего то, что я из Корё. Нас издревле зовут «людьми, одетыми в белое». Но пусть к этому смыслу прибавится еще и скорбь по моим подругам, так будет правильно. Кроме того, другие девушки наверняка выберут яркие цвета, я буду выделяться среди них, и император быстрее меня заметит.

***

— А вот теперь расскажи об этой девочке, — потребовала Тао. Нет, Тал Тал честно собирался сначала выяснить насчет учительницы танцев из Пинканли, обсудить плату, сроки и так далее, и лишь потом… Но эта невероятная женщина плевать хотела на любые планы. Развороченная постель, разбросанные вещи, спина, исцарапанная дважды, потому что одного раза обоим оказалось недостаточно… — Ты ворожея, вот и узнай все сама, — пробормотал он в блаженной полудрёме, утыкаясь лицом в подушку. — Кто, зачем, почему… — Я ворожея, а не божество, вижу многое, но далеко не всё… Ну-ка, просыпайся, засоня! — Она шутливо, но чувствительно шлепнула его пониже спины. Он подскочил как ужаленный, увидел след от пятерни на никогда не знавшей солнца коже, услышал ласковый негромкий смех — и перевернулся на спину, просыпаясь окончательно. — В постели с одной женщиной говорить о другой — ты в самом деле настаиваешь на этом? — Она мне не соперница, так что почему бы и нет. — Тао раскурила трубку, выпустила струю дыма — желтовато-розового, пахнущего персиком и магнолией, — и бросила на любовника короткий испытующий взгляд. — Не соперница. — Тал Тал, подложив руки под голову, рассеянно проводил взглядом цветное облако, растаявшее под балдахином кровати. — Но врать не буду: иногда я хочу ее. Она привлекательна, потому что совершенно не похожа на тебя или мою жену. А еще она очень умна, прекрасно владеет саблей, стреляет из лука, ездит верхом… Тао слушала не перебивая. Когда Тал Тал дошел в своем рассказе до причины, по которой спешно вернулся в Даду, она вдруг положила указательный палец ему на губы: — Ни слова больше. Тебе незачем искать кого-то в Пинканли. Как, ты сказал, ее зовут? Сон Нян? Приводи Сон Нян ко мне: я сама обучу ее всему. И танцу тоже. Именно такому, какой любят во дворце. — Ты серьезно? — Он сел на постели. — О таком я и мечтать не смел! Но почему вдруг? — У меня свои счеты с чингизидами. Отправим им волчицу в шкуре овечки! — Тао зло усмехнулась, выпуская дым из ноздрей, точно дракон. На ней не было ничего, кроме браслетов на запястьях и щиколотках, но сейчас ее вид вызывал не вожделение, а опаску. Пряди длинных черных волос, словно живые, змеились по спине и груди. Тал Талу вспомнились слухи, ходившие о прошлом тетушки Лю, и ему стало тревожно за Тогон-Тэмура. Не с его мягкотелостью противостоять воле решительных женщин, особенно если те решат объединиться… — Не переживай, дворцовый переворот нужен мне меньше всего. — Тао в очередной раз дала понять, что читает его как открытую книгу. — Я всего лишь научу твою Сон Нян сводить с ума императоров. — Ну, нынешнему Сыну Неба много надо… — Тем более. Приходи с ней сегодня же, допустим, к часу Свиньи. Я собираюсь оставить ее здесь на несколько дней, так что позднее время не беда. Когда он вернулся домой, Сон Нян, сидя на скамье под грушей, перечитывала «Искусство войны» Сунь-цзы. Новость о том, что ее обучение продолжится в «Цветочном доме» она восприняла по-деловому спокойно: — Если это поможет мне в моем деле, я спущусь хоть в нижний предел ада. И я полностью доверяю вам, сонбэним: уверена, вы подыскали мне лучшую из наставниц. Когда мы отправимся туда? «Будь в ее распоряжении армия, она бы уже взяла дворец в осаду, — подумал Тал Тал. — Живое воплощение решимости и целеустремленности!» — Нас ждут к часу Свиньи, значит, еще есть время для ужина. Кстати, ты обедала? — Да, сонбэним, спасибо. Ваш повар очень вкусно готовит. Тал Тал скептически посмотрел на свою гостью: м-да, двадцать дней в седле под ветром и солнцем — не самый подходящий способ сделать женские щеки белыми, гладкими и округлыми. «Луноликая» — это пока совсем не про нее, ей нужны хороший сон, достаточная еда, спокойная жизнь, а она вместо того рвется в бой… Остается надеяться на чудо, которое может сотворить с ней Тао. Ворожея приняла их в своем кабинете. Одетая в строгое черное ханьфу, с гладкой прической всего с тремя короткими шпильками, без трубки, за столом среди книг и рукописей, она производила сильное впечатление. Так мог бы выглядеть глава императорской академии, будь он женщиной. Губы, чуть тронутые розовой помадой, сурово сжаты, голубой и черный глаза смотрят пристально и холодно. По дороге сюда Тал Тал прикидывал, как будет правильнее вести себя с любимой, но обстановка избавила его от сомнений: войдя первым, он на мгновение замер, оценивая ее новый облик, а затем поприветствовал ее самым церемонным поклоном. Отойдя в сторону, пропустил Сон Нян. Она тоже поклонилась — почтительно и без робости. Хозяйка кабинета жестом пригласила Тал Тала занять единственный стул у стола. Сон Нян осталась стоять. — Как твое имя? — осведомилась Тао. — Сон Нян, госпожа, — внятно и спокойно ответила девушка. — Сон Нян, по ходатайству господина Тал Тала в этом доме тебя обучат придворному танцу, подобающим манерам, а также особой науке, о которой я не буду распространяться из соображений благопристойности. — Тао говорила веско и размеренно, ясно давая понять, что в этих стенах последнее слово остается за ней. — Обучение продлится двенадцать дней. Все это время ты проведешь здесь. Сейчас тебя отведут в твою комнату. Занятия будут проходить с раннего утра до поздней ночи, ежедневно. Меня можешь называть госпожа Лю. Вопросы? — Благодарю, госпожа Лю, у меня нет вопросов. — Отлично. Тао позвонила в колокольчик, стоявший на столе. Вошла одна из служанок. — Проводи госпожу Сон Нян в ее комнату. Ты поступаешь в ее распоряжение. Служанка молча поклонилась. — Спасибо, господин Тал Тал, и до свидания, — проговорила Сон Нян, прежде чем уйти. — Желаю успешной учебы, — успел ответить он, прежде чем дверь за ними закрылась. Дождавшись, пока их шаги стихли в глубине коридора, Тао достала откуда-то из глубин стола свою неизменную трубку и принялась набивать ее смесью, похожей на черные мелкие опилки. — Со стержнем девочка, — заметила она. — Такую не согнешь и не сломаешь. — Ты поэтому была с ней так сурова? — улыбнулся Тал Тал. — Хотела испытать? — Да, и она справилась. Мы наверняка поладим. А пока она будет тут, попроси У Чифана дать тебе четвертый том «Истории династии Хань». У него он точно есть — кажется, это единственная уцелевшая копия. — Разве он существует? Попечитель книгохранилища при академии уверял меня, что «История» — трехтомник… — В четвертом томе слишком много отвратительной правды об императорском дворе, вот книгу и объявили несуществующей. Дворец был гнусным местом тысячи лет назад, остается таким и в наши дни, — желчно усмехнулась Тао. — Обрати особенное внимание на то, как расправлялись друг с дружкой супруги и наложницы и какую лютую смерть встретила императрица Люй Чжи. Сон Нян очень пригодятся эти сведения, но на чтение у нее не будет времени. Так что подготовь для нее еще один урок, когда она вернется к тебе. Тал Тал взял ее за руку. — Я уже говорил тебе, что ты чудесная, невероятная, восхитительная и мудрая? А также неотразимая, остроумная и щедрая? — Как много любви, неужели это все мне одной… — неожиданно грустно вздохнула Тао, рассеянно высвобождая ладонь и вставая. — Тебе и никому больше. Тал Тал подался к ней, обнял. Она стояла безучастно, опустив голову. — Спасибо, милый. На сегодня мы попрощаемся: мне пора познакомиться с твоей… нет, уже моей ученицей.

***

За тот год, что они не виделись, в смоляных волосах У Чифана прибавилось седины, сделалась заметнее складка между бровями, но в остальном он остался прежним — сдержанным и немногословным, каким запомнил его Тал Тал. Они встретились во дворе академии, тенистом от высоких платанов; лицо учителя просияло искренней радостью: — С возвращением, друг мой! Наша переписка доставила мне немало приятнейших часов, но она не заменит живое общение… Надеюсь, ты пришел, чтобы возобновить занятия? — И да, и нет, У-цзы. Конечно, ваш недостойный ученик с удовольствием вернется к тем работам, которые пришлось оставить из-за отъезда, но сейчас его привела к вам иная цель. Волей случая у него тоже появился ученик, вернее ученица. Господин даругачи Ляояна решил отправить свою родственницу ко двору… — Кого я вижу! — донеслось откуда-то сзади. Энергично проскрипел мелкий гравий дорожки, и перед сидящими возник Оуян Сюань — круглый, шумный и деловитый. — Смотрю, знакомый рыжий хвост! Значит, соизволили явиться, молодой человек? Тал Тал поспешил встать и поклониться. — Садитесь-садитесь! — отмахнулся веером второй наставник. Любитель обильных трапез, он обливался потом даже в прохладный ветреный день. — Хотя рассиживаться, прямо скажу, нечего! Пока вы изволили прохлаждаться в этом своем Ляояне, здесь накопилось целое море работы… или лучше сказать — степь? Завтра же приходите и впрягайтесь! Шутке рассмеялись все трое. — Ничтожный ученик непременно явится оседланным и взнузданным, — ответил Тал Тал. — Но сегодня намерен испросить у достопочтенного У-цзы одну книгу. — Это какую же? — живо заинтересовался Оуян Сюань. — Четвертый том «Истории династии Хань», Оуян-цзы. Толстяк отчего-то поскучнел, внезапно вспомнил о каких-то важных делах, торопливо повторил приказание явиться и откланялся. Тал Тал обернулся к У Чифану, надеясь получить от него объяснение странному поведению друга, и обнаружил, что У-цзы встревожен. — Тебе эту книгу посоветовала Тао? — отрывисто спросил он. — Ты готовишь родственницу даругачи в те самые императорские наложницы, о которых столько говорят при дворе? — Именно так, У-цзы. Но почему вы обеспокоены? И отчего с Оуян-цзы случилась такая перемена? — С этой книгой у нас с ним связаны не самые приятные воспоминания. — У Чифан вновь выглядел невозмутимым. — Как-нибудь потом расскажу… Идем, она в моем кабинете. — Истории, описанные в ней, подаются как дела давно минувших дней, — говорил он на ходу, — но только слепой не увидел бы в них обличения нравов правящей династии. Я бы не хотел, чтобы книга покидала пределы академии. Она не слишком большая, ты прочитаешь ее еще до наступления темноты. Действительно, таинственный четвертый том по сравнению с предыдущими тремя пухлыми книгами выглядел тетрадкой. Однако содержание с лихвой искупало скромность объема: неизвестный автор подробнейшим образом описывал всевозможные ухищрения, которыми пользовались обитательницы гарема и женских покоев, чтобы унижать и уничтожать друг друга. Отдельной главой шел рассказ о печальной участи императрицы Люй Чжи: несчастную растерзал пес-призрак, являвшийся ей во сне — плод колдовства одной из жен. Примечательно, что император, имя которого не называлось, был прекрасно осведомлен о «тихой войне» между женщинами, но не только не вмешивался, а даже поощрял. Он полагал, таким образом жены и наложницы проявляют свою любовь к нему… Тал Тал покинул академию с целой тетрадью выписок и мыслями о том, что Сон Нян, пожалуй, пригодились бы во дворце и настоящие доспехи, а не только те, что являлись красивой фигурой речи. Вот небольшой кинжал она обязательно возьмет, об этом он позаботится.

***

Оуян Сюань не преувеличивал, говоря о целой степи работы. Буйная Хуанхэ вновь шла на приступ свежевозведенных дамб, срочно требовались новые, более совершенные способы укрепления берегов, и у группы ученых во главе с Оуян-цзы на счету была каждая голова, умевшая делать верные расчеты, и руки, способные рисовать правильные чертежи. Тал Тал с энтузиазмом присоединился к делу, так что двенадцать дней ученичества Сон Нян пролетели незаметно. К концу этого срока домой вернулся Баян: «Верный человек шепнул, что скоро наступит время действовать. Все наши собираются в Даду. Готовится облава на тигра… Ну, ты понимаешь, о ком я». Конечно, дядя с порога поинтересовался, где Сон Нян. Узнав, у кого она обучается, весело ухмыльнулся: — Ты, как обычно, придумал то, что мне бы и в голову не пришло. Одно из двух: или наша малышка сразу обскачет прочих девушек, или в пыточную Эль-Тэмура мы отправимся втроем, всем семейством, так сказать… Утром тринадцатого дня явился посыльный от постоялого двора дядюшки Лю с запиской. «Ваша красавица готова к покорению дворца, — говорилось в ней. — Приходите и убедитесь сами». Тао вновь приняла облик строгой ученой дамы. При виде ее у Баяна слегка отвисла челюсть, и он в полном недоумении взглянул на племянника. Тот загадочно улыбнулся, и оба они вслед за хозяйкой прошли в гостевую залу, где должен был состояться смотр. Там уже стояли три стула, а у стены двое музыкантов настраивали инструменты — цинь и пипу. Тао хлопнула в ладоши, и из-за драпировок выплыло розовое видение. Осанка богини, походка легче облачка; безупречно гладкий, белый овал лица, маленький алый рот, влажный блеск миндалевидных глаз из-под длинных ресниц… — Это что, Сон Нян?! — пробормотал Баян. Тал Тал тоже не мог узнать в этой ожившей статуэтке прежнюю угловатую, худощавую девушку. — Чуть-чуть белил, десяток локтей лучшего шелка и очень-очень много работы, — улыбнулась Тао. — Ваша родственница заслуживает всяческих похвал за свое трудолюбие. По знаку хозяйки музыканты заиграли томную, неторопливую мелодию. Сон Нян взмахнула длинными рукавами… Да, это был тот самый танец, после которого императоры готовы осыпать золотом не только танцовщицу, но и весь мир. Пришлось срочно посылать домой за паланкином: ни у кого из мужчин не возникло и мысли о том, что явившаяся им утонченная дева будет передвигаться по грязным людным улицам верхом или тем более пешком. Баян то и дело сбивался на «вы» в обращении к ней. Усаживаясь в паланкин, Сон Нян улыбнулась Тал Талу — с достоинством, чуть загадочно — и негромко сказала: «Теперь я полностью готова, сонбэним». — Осталось еще кое-что, — возразил он. — Яды, отвары дурманящих трав, средства для появления прыщей и другие прелести гаремной жизни. Прочитал целую книгу об этом, пока ты была здесь. Оставшиеся дни будем учиться выживать среди нежных созданий. Дома, смыв белила и переодевшись в свою старую одежду, Сон Нян уже не выглядела небожительницей. Впрочем, перемены в ее облике и поведении были заметны. Нет, она не превратилась в ослепительную красавицу, но в повороте головы, манере смотреть, в жестах и речи появилось что-то новое, завораживающее. Она напоминала клинок, побывавший в руках мастера: ты тратишь часы на то, чтобы как следует наточить саблю, стараешься, пробуешь разные камни, и все равно разрез на бумаге выходит кривой и рваный, а мастер возьмет клинок, несколько раз, по-особенному поставив руку, проведет им по точильному бруску, и вот уже тонкий лист расходится ровными полосами от одного легкого прикосновения стали.

***

Наступил последний вечер. Давно готово было белое ханьфу, затканное по вороту и подолу серебром, и такого же цвета головное украшение; ждал своего часа паланкин, заново покрашенный, с новыми нарядными занавесями; завтра поутру должны явиться помощницы от Тао, чтобы одеть и причесать будущую императорскую наложницу. Все советы и предостережения сказаны, все возможные козни соперниц изучены, все составы коварных зелий затвержены наизусть — но Тал Тал никак не мог заснуть. Не помогало ни чтение наставлений Кун-цзы, ни сила воли. Но не пить же маковую настойку, в самом деле… Решив, что прогулка по ночной прохладе может помочь, он вышел во двор. И увидел темный силуэт на скамье под грушей. — Не спится? — Хотела немного погулять перед сном, сонбэним… — Завтра тебе уже не придется вставать при моем появлении, — он сел на скамью по другую сторону стола. — Наши занятия окончены. Ночь была светлая, хоть и безлунная. Лицо девушки смутно белело в темноте, глаза казались двумя темными колодцами. — Еще не поздно отказаться, Сон Нян, — тихо сказал Тал Тал. — Письмо можно передать императору каким-нибудь другим способом. Она покачала головой. — Сонбэним, вы забыли, что он не умеет читать… Для начала мне придется научить его грамоте. Я очень боюсь завтрашнего дня, боюсь так, что леденеют руки и останавливается сердце… — ее голос дрогнул, — но утром я оденусь и поеду во дворец. Когда мы были еще в Ичжоу, вы спрашивали, что у меня есть кроме мести. Тогда я ответила, что ничего, а вы с неприязнью заметили, что я чужая, не из вашего рода, и наши интересы совпадают лишь временно. — Разве что-то с тех пор изменилось? — Надеюсь, да. Вы были правы, когда говорили, что я не из тех, кто тихо доживает свой век в гареме. От мести я не отказалась, но императора буду учить грамоте не только затем, чтобы он сумел прочитать письмо покойного отца. Он должен стать истинным правителем, таким, каким описывает его Кун-цзы. Чтобы никого не продавали в рабство… — Тебе придется нелегко, — Тал Тал вздохнул. — При дворе у тебя едва ли найдутся сторонники. — Мне будет достаточно одного сторонника. — Несмотря на темноту, Тал Тал был уверен, что она смотрит прямо ему в глаза. — Вас, сонбэним. Позвольте мне по-прежнему считать вас наставником, разрешите надеяться на ваши знания и мудрость. Да, я не ваших кровей, но государство выше рода, разве не так? На краю ночи вспыхнули костры меркитов. Молоко и кровь, гул барабанов и шелест лент на старом карагаче, свежесть родниковой воды в овраге, жгучий вкус архи… — Государство создается людьми и людьми же разрушается, — ответил Тал Тал. — Род — это больше, чем люди, это память и дух, его уничтожить куда труднее… Но мне по душе твоя решимость. Пока ты останешься верна себе, я буду на твоей стороне. Обещаю.