Закат эпохи

Этот ноябрьский день стал последним для Императрицы и Самодержицы Всероссийской Екатерины Великой. Престарелая женщина лежала в своих покоях на мягких подушках, окружённая членами своей семьи, подданными и медикусом Роджерсоном. Лейб-медик проводил кровопускание для государыни, что делал обыкновенно после каждого приступа боли у Её Величества, но на этот раз такой метод лечения не помог. — С тяжестью на сердце сообщаю, что Екатерина Алексеевна вскоре покинет нас. Я не силах что-либо сделать, — произнёс Иван Самойлович, сначала взглянув на внука императрицы, восемнадцатилетнего Александра Павловича, который держал за руку бабушку и до последнего наивно надеялся, что ей станет лучше, что она продолжит управление империей, ведь он не в силах принять на себя такой великий титул. После медикус направил свой взгляд на Павла Петровича, который, прочитав тот самый манифест, сжимал его в руках и смотрел то на умирающую матушку, то на испуганного сына. — Ну как же так, Иван Самойлович! — воскликнула Марья Саввишна, ближайшая слуга и подруга Екатерины Алексеевны. Роджерсон только опустил голову и отошёл в сторону, в глубь комнаты, давая возможность родственникам проститься с государыней. Павел Петрович протянул манифест императрицы своему сыну, но тот лихорадочно замотал головой, не желая возлагать на себя такую ношу, как управление Российской империей. Он был ещё так молод, поэтому ему хотелось заниматься тем, что нравится и побольше времени проводить в компании юной супруги Елизаветы Алексеевны, которая сейчас стояла за ним и тихо плакала, вытирая слёзы платочком. За то короткое время, что девушка прибывала в России, она успела привязаться к Екатерине Алексеевне и заполучить её доверие. Тогда великий князь посмотрел на императрицу, которая была не в силах что-либо сказать и просто молча наблюдала за всем происходящим вокруг неё. Не дождавшись от неё никаких действий, Павел Петрович поднёс манифест к свече, и тот в считанные секунды превратился в пепел. «Пусть будет так. Никаких сил у меня более нет сражаться с ним. Он же всё-таки мой сын, даст Бог, не загубит империю, — размышляла умирающая Екатерина Алексеевна, — а мне к Грише пора, заждался небось». Незадолго до апоплексического удара, настигнувшего женщину так внезапно, ей снился сон. Очень хороший сон. В нём она была ещё такая молодая, шла по длинному белому коридору в красивом бирюзовом платье с золотой вышивкой, а волосы её были собраны в высокую и изящную причёску. Дойдя до огромной двери, императрица с лёгкостью открыла её, и пред ней престал Григорий Александрович. Он был такой же молодой и красивый, как и в их первую встречу в шестидесятых годах. Даже повязка не красовалась на его лице, хотя это не имело совершенно никакого значения для Екатерины. Она сразу же кинулась в его объятья и крепко прижалась к большой груди. — Гришенька, любимый мой. Наконец мы снова вместе, — прошептала она. — Теперь навсегда, Катенька, — ответил он и взял её за руку, поведя куда-то вдаль, где начинался чудесной красоты сад, совсем не похожий на тот, в котором они гуляли ранее. Теперь у них хватит времени друг друга, ведь в этом чудесном месте можно никуда не спешить. Сейчас же государыня чувствовала, что многое не успела, на многое ей не хватило времени. Её любимая внучка Александра Павловна лишилась жениха таким ужасным образом и слегла с болезнью. Императрица также не завершила реформу образования, не смогла усилить права и свободы крестьян, не улучшила экономическую мощь в стране, не провела судебную реформу, борющуюся коррупцией и не дала женщинам тех прав и возможностей, которыми обладали мужчины. Но самое главное — не успела превратить в жизнь Греческий проект, сокрушив и разделив ненавистную Османскую империю, возродить и Византию и поставить на правление туда ещё одного любимого внука Константина Павловича. В девять часов сорок пять минут вечера императрица издала последний вздох и перестала дышать. Павел Петрович последним из всех членов семьи подошёл к ней и поцеловал в ещё тёплый лоб, а после, взяв жену за руку, поспешил покинуть комнату уже покойной императрицы. Постепенно из покоев Екатерины Алексеевны стали выходить и все остальные, включая статс-секретаря Александра Андреевича Безбородко. Александр Павлович держал за руку Елизавету Алексеевну, лицо которой уже опухло и покраснело от слёз, и сам еле-еле сдерживал себя, чтобы не заплакать, ведь бабушку, вырастившую его, он любил более родителей, которых в детстве видел достаточно редко. Когда все покинули комнату государыни, Марья Саввишна упала перед её постелью и долго-долго что-то говорила, закончив свою речь словами: «Спите спокойно, Ваше Величество, надеюсь, Вам там хорошо». Пятого апреля следующего года состоялась долгожданная для Павла Петровича коронация. На нового императора поверх военной формы одели далматик из малинового бархата, а после он возложил на себя порфиру. После совершения всего обряда коронования Павел Первый вернулся к своему трону, положил скипетр и державу на подушки и подозвал к себе Марию Фёдоровну. Новая императрица встала перед мужем на колени, и тот снял с себя Большую Императорскую корону, в которой более тридцати лет назад короновалась его матушка, и прикоснулся ею к голове супруги. После завершения церемонии Павел Первый подошёл к краю ступенек и зачитал «Указ о престолонаследии», вводивший наследование по мужской линии от отца к сыну, тем самым запретив женщинам когда-либо занимать российский престол. С этого дня и началось официальное правление монарха, противоречащее взглядам его покойной матушки. И означало это правление закат той прежней и любимой многими Екатерининской эпохи, во время которой свершилось много научных открытий, были выиграны важнейшие сражения, присоединены новые территории, а также родились и развивались люди, сыгравшие не последнюю роль в истории России.