Призрак леди Солсбери

      – Подойди, скажи последние слова. Они тебя услышат.       На щеках тепло. Селена подняла руку, стирая слёзы, упрямо глядя перед собой и ничего не говоря. Страшно, очень страшно. Чувство вины пригвоздило ноги к церковному полу, но природное упрямство заставило развернуться и кинуться прочь, оставляя за спиной два чёрных ящика, содержимое которых некогда она называла священными для ребёнка словами «мама» и «папа». Улица встретила небывалым для этих мест снегом.       Холодно. Руки и ноги немели, пальцы кололо. Селена засунула кисти под мышки, но это не помогло. Казалось, ветер проникал в сами кости: их ломило, как при гриппе, и неясно, что могло согреть. Глаза резало. Девушка едва ли поняла, что открыла их: белизна потолка слишком сильно напоминала метель. Снова сомкнула веки и устремилась в темноту. Страшную и промозглую.       С правой стороны располагался неяркий источник света. Ресницы слиплись, а потому глаза открывались мучительно долго. Тяжёлое одеяло пригвоздило к кровати, но шевелиться и не хотелось. Ломота отказывалась проходить полностью, однако в целом ощущения были терпимыми. Тёплая мокрая тряпица коснулась лица, помогая стирать под веками высохшую соль и немного облегчая пытку первого моргания. Занавешенные окна не позволяли понять время суток, но тишина, нарушаемая только шорохами ткани и скрипом кровати, на уголок которой кто-то сел, а также практически осязаемый полумрак скорее говорили о том, что царила ночь. Плеск воды, а затем несколько отдельных капель, пробарабанивших по поверхности. Размытое зрение не давало сфокусироваться на склонившейся фигуре. Прикосновение ткани, уже сухой. Аккуратное. Первую мысль о том, что её обмывают для похорон, служанка отбросила, едва пришло узнавание. В свете свечи волосы Лиама отливали золотом, а тёплые отблески на лице делали его будто бы живее.       – Посмотри на меня. – Селена еле поймала светлые глаза своими. – Слышишь, это хорошо. Попробуй увести взгляд вправо. Молодец. Теперь влево. – После шумного выдоха, походившего на удовлетворённый смешок, Лиам улыбнулся. – Тише-тише. – Ладонь молодого человека, устремлённая к ключицам, остановила от попытки подняться на локтях. – Давай, я помогу. – Не без труда просунув руку под подушку, юноша сделал так, что Селена теперь полусидела. Вторая подушка нашла место позади первой, поддерживая голову, которая еле держалась на обессилевшей шее. Теперь комнату можно было обозреть целиком, так что облаченная в черное фигура художника перестала оставаться незамеченной. Берт приблизился, ухмыляясь: вряд ли на такое рассчитываешь при второй встрече.       На грудь легла сухая ткань прежде, чем Лиам потянулся за стаканом. Прислонив его к губам, молодой человек осторожно влил прозрачную жидкость в рот девушки, ощутившей лёгкий горько-солёный привкус. – Неприятно, но так надо. Ещё немного. – На уговоры было тяжело не поддаться. Мучившая жажда сделала всё остальное: казалось, что Селена готова сейчас залпом осушить всё содержимое ближайшего лимана. Часть воды пролилась по подбородку и впиталась импровизированным фартуком. Сон постепенно уходил. «Будто он делает это не впервые».       – Спасибо.       Вопреки ожиданиям, голос звучал почти нормально. Сквозь боль в теле Селена вытащила руку и смогла сама вытереть губы. Кровь толчками приливала к до того обездвиженным конечностям.       – Обошлось…– непонятно кому брошенная фраза Лиама повисла в воздухе.       – Сколько я…так?       – Недолго. Гость вовремя позвал, я собирался уходить. Всё будет хорошо. Берт тоже был поблизости.       Селена закрыла глаза, вспоминая. Похороны, корчившийся мужчина. Книга. Библиотека. Стоп. Какое-то событие произошло между ними, но девушка не могла вспомнить, какое именно. После тоже. Она куда-то шла, а потом будто…всё. Было плохо настолько, что мозг Селены оказался не в состоянии расценить происходившее иначе, как самую настоящую смерть. Служанка почувствовала, что кто-то берёт её за руку, только когда та выскользнула из-под тёплого одеяла. Лиам поднялся, отходя, чтобы его место мог занять Берт. Следя за чужими действиями, Селена вытянула лицо в смеси удивления и страха, когда молодой человек достал из небольшой шкатулки внушительный шприц. Переведя взгляд на предплечье, она уже обнаружила несколько синячков от инъекций.       – Потерпи.       Девушка почти упала с подушки, благо чужая ладонь вовремя остановила её стремившееся отклониться плечо.       – Не надо. – Видимо, сказав это громче, чем требовалось, Берт требовательно прижал руку к матрасу. – Я знаю, что делаю, можешь не беспокоиться.       Селена с детства ненавидела больницы. Позднее, когда стала взрослой и состоятельной, она доплачивала только за то, чтобы даже зубы ей лечили под газовым наркозом, лишь бы не встречаться с этими длинными и противными иглами. Подобное орудие пытки, пристегнутое к стеклянной колбе, было толще тех, что девушка помнила в прошлом, а потому в это небрежное «не очень больно» верилось с трудом. Художник с пониманием дела снял стеклянный колпачок, без интереса роняя его на одеяло.       «Он не хочет мне навредить», – слепая уверенность успокоила. Селена до конца не понимала, почему это было для неё правдой, но вернулась в исходное положение, для надёжности постаравшись сжать кулак второй руки. «Не в присутствии Лиама». Пальцы слушались плохо, но это же лучше, чем ничего? Она наблюдала, как кузен её мучительницы прислонился к дверному косяку. Он явно доверял другу, у самой же Селены с появления здесь проблемы с доверием не удавалось избежать.       Лиам кивнул, успокаивающе улыбаясь. Берт обработал место будущей инъекции чем-то, что пахло спиртом, смочил ей же пальцы. Бережно прощупав вену, неспеша ввёл иглу в пространство между двух не успевших зажить проколов. Жидкость, распространявшаяся внутри, была холодной и принудила зажмуриться ровно до момента, пока на коже не стало влажно и снова не потянуло чем-то алкогольным. Игла звякнула где-то сбоку, пока стеклянный шприц ложился в коробочку. В голове прояснялось.       – Где ты этому научился?       Берт ухмыльнулся – как поняла Селена, полностью в своей манере – и ответил, покачав головой.       – Считай, что жизнь преподавала мне уроки. Матушка болела. Я после её смерти даже пробовал пойти во врачи, но понял, что немногие достойны быть спасёнными и стал использовать руки в искусстве. Рассказывал тебе.       – Прости…       – Оно, – Лиам указал подбородком в сторону тумбочки, стремясь обойти неудобную часть разговора. А заодно закончить его до того, как Селена осознает, что ему не нравились чужие прикосновения к ней, которые и так задерживались на чужом теле, – на основе натристой соли. – Между его бровей залегла складка, однако это выражение не было каким-то злым. Напротив, выдавала некую подавленность. – Мы пойдём. Спи, дорогая Лилит.       Берт поднялся, беря с собой коробочку с инструментом. Уже у порога она перекочевала в руки Лиама, благодарно кивнувшего другу. В отличие от остальных моментов в Тотспеле, этот не принёс за собой тревогу. Напротив, скорее они убили бы Селену в момент её беззащитности, чем бы вот так вытаскивали с того света. Лиам уже хотел последовать за вышедшим художником, когда услышал скрип матрасных пружин. Развернулся резче, чем планировал, отчего сжимаемая шкатулка брякнула содержимым. Селена сидела на постели, а одеяло, до этого натянутое до подбородка, соскользнуло и комом осталось лежать в районе живота. Она была в нижних одеждах; к неудовольствию встречаясь с прохладной окружающей средой, плечи заломило так же, как руки до этого.       – Я могу…попросить тебя остаться ненадолго?       Юноша выглядел устало. Плечи скруглились, проявилась сутулость, с которой он долгое время боролся после того, как резко вырос. Но даже так он улыбнулся.       – Конечно. Берт, я скоро. Спасибо ещё раз.       Чтобы дойти до постели хватило четырёх шагов. Молодой человек опустился рядом вслед за тем, как Селена вновь заняла горизонтальное положение.       – Я тебя не отвлекаю? – собственный вопрос заставил прикусить язык. Лиам смотрел всё так же тепло. – Может, тебе и правду стоит поспать?       – Не переживай, милая Лилит. Я привык.       На диалог не было сил. Только плотное одеяло вернулось на место, как Селеной овладел в этот раз спокойный сон.              Теперь её разбудила жажда. Пол заливало солнце: скорее всего, к ней ещё раз приходили, чтобы раздвинуть шторы. Потянувшись к привычному стакану с водой, Селена осеклась. Понюхала содержимое. Ничего. Ровно как в тот раз. Осторожно опустила язык в жидкость, с опаской пробуя на вкус. Совершенно обычная. «Видимо, отравила эта гадина. Как там было? Розмарин?». Воспоминание вернулось лёгкой хвойной ноткой, которая чувствовалась после того конфликта, но не придала внимания. «Я же буквально за минуту до этого момента прочитала её гадкую «поваренную книгу». Не стоит так опрометчиво верить происходящему. Даже факт, что парни мне помогли, не отменят того, из-за чего им пришлось это делать. И Роб. Он вряд ли со всем связан, позвал Лиама и, видимо, контролировал. Если бы не он, точно бы меня закопали уже. Надо будет поблагодарить. Он-то точно теперь считает, что я у него в долгу. Слишком много этих гадских совпадений, чтобы было иначе». Первый шаг с постели отозвался ломотой в суставах. Разлёживаться в планы не входило, тем более что организм как мог старался оправиться. Для восстановления прошло мало времени, потому вся сцена казалась нелогичной. «Может, она и не хотела меня убивать. Лишь припугнуть. Держись у меня, я покажу, что такое настоящий страх, только попадись». Всё же легкая слабость не отступала, а потому платье в руках тянуло вниз, чем на деле. План повыдергать все волосы из седой головы тоже постепенно отходил на дальний ряд. Выжить. Впервые это слово стало поистине олицетворять цель. Больше здесь ни еды, ни воды. Только запечатанные бутылки, как в клубах, где накачивание дурью девушек ради развлечения было не глупой страшилкой, а суровой реальностью. Однако спросить со старухи надо, пусть и не в первоначально запланированной форме.       Стоило выйти из комнаты, как на лицо легла чужая рука, закрывая рот. Попытки пройтись локтями по рёбрам кого-то, кто был выше и сильнее, не увенчались успехом, а потому Селена предприняла отчаянный шаг, со всей дури укусив кожу напавшего. Над головой раздалось шипение, но некто позади хватки не ослабил. Вместо этого раздался пахнущий табаком шёпот.       – Лилит, поговорим не здесь. Тут у стен есть уши, и нам они не нужны.       Роб отступил, неловко стирая чужую слюну прямо о штанину. Силы челюстей после случившегося не хватило, чтобы прокусить кожу, но оказалось достаточно, чтобы лицо постояльца красноречиво выражало неодобрение.              – Доброе утро. – Нахально скривив губы, Селена вошла в чужие апартаменты, приметив, что с пола убрали ковёр. «Не хочу знать, чем я его испачкала» – сомнений в собственной вине перед предметом интерьера не возникало.       – Доброе. – Без лишних предисловий Роб поставил перед девушкой стул, сам же опустился на кровать. – Ранее я в тебе сомневался, но события позавчера, – мужчина кашлянул. «Позавчера? Ну, теперь точно её убью», – их развеяли. У тебя здесь друзей нет, в отличие от того, в чём ты пыталась меня убедить, можешь не стараться, сам вижу.       – Прозорливый мистер Штицхен, чего же ты хочешь? – пальцы, сцепленные на животе, невольно свело. Селена заговорила с мужчиной на равных, на что он никак не отреагировал. Видимо, и вправду в ней нуждался.       – Того же, что ты мне предлагала. Союз. Это, – Роб вытащил из-под груды листков на тумбочке один, где неровными линиями намечен набросок женщины, чьё лицо показалось смутно знакомым, – моя мать. Она приехала сюда навестить подругу и пропала.       – С чего ты вообще взял, что она была здесь?       – Её чёртов портрет висит у Жозефины, – мужчина сознательно не стал произносить «у вас», явственно понимая, что у сидевшей перед ним служанки и её хозяев общности как таковой быть не могло, – а её вещи тут и там мелькают на местных. Мисс Солсбери некстати застала мой диалог с одной из женщин: видимо, это отразилось и на тебе, потому что в прошлый раз нас заметили.       – То есть ты говоришь, что тебя подслушивали, а потом ведешь меня в то же место? Чтобы… – Селена задохнулась от злости, судорожно вспоминая, что Жозефина терпеливо ждала её внизу в предыдущую их встречу с Робом. Более того, сама позвала её к нему. Проверяла? Кто тогда нашептал хозяйке о двусмысленном диалоге между этими двумя?       – Жозефины здесь нет, я точно знаю, Лиам внизу. Меня представили художнику, но он ушёл, это я тоже видел. Никто, кроме меня, скорее всего не в курсе, что ты способна стоять на ногах.       «Странный. С одной стороны осторожный, но сейчас он действует глупо. Этому тоже должно быть оправдание, наверное, ему слишком не по себе для такой спешки».       – Я нашёл кладбище неподалеку.       – В каждом городе есть кладбище.       – Это скорее напоминает наскоро засыпанные могилы после битвы, чем места памяти. Ты в курсе, сколько в Тотспеле живёт людей?       – Н…нет.       – А я тебе скажу. Каждый, кого бы ни встречал, смотрел так, будто приезжие здесь – редкость. Тут абсолютно каждый знает о том, кто на ком женат и чем занимается, потому что видит того каждый день десятилетиями. Всего пара сотен семей. Непохоже, будто они будут просто сваливать тело любимого человека в яму, не ставя крестов и табличек. Другое кладбище здесь тоже есть и всё как принято, с цветами и ревущими вдовами. Тюрьмы в Тотспеле нет. Смекаешь, о чём говорю? – глаза смотрели, обжигая уверенностью. – Некого здесь зарывать, как собаку.       – А зачем ты притащил меня сюда и говоришь это? Уверен, будто я тебя не сдам?       – Я всё видел. То, что происходит на улицах и то, что произошло с тобой, странно похоже, не находишь? Эта семейка – самое тёмное пятно. И ты не отмоешься от него, если будешь делать вид, что это не твоё дело. От тебя хотели избавиться за помощь мне – я те крики, якобы ты что-то мне наплела, слышал через коридор. Тебе никто, кроме меня, не поможет, а мне и подавно. Я. Просто. Хочу. Правды. – Последние слова чеканно упали, как гильзы по полу.       – Я поняла. – Селена поднялась. От резкого движения голова закружилась, но девушка это проигнорировала. – Узнаю, что смогу. Партнёры?       – Партнёры.       Роб встал с кровати, провожая служанку. Если поначалу время здесь стояло на месте, то последние события заставляли шестерёнки закрутиться: главное, чтобы ветром от них не сдуло шахматные фигуры. Партия выходила к середине. Держась за перила, Селена неловко спускалась вниз. Ощущения в коленях всё ещё были не из приятных, но реальная возможность навернуться оказалась переоценена. «Я у себя одна, неважно, надо быть осторожнее». Лиам и правда расположился внизу, неровными линиями подчеркивая что-то в свежей газете. Карандаш в пальцах дрожал, но молодой человек словно бы этого не замечал. На столе перед ним лежало несколько нетронутых лепёшек, от чьего вида рот Селены наполнился слюной. Услышав скрип половицы, сидевший обернулся, складывая газету вдвое.       – Доброе утро.       – Ты сказал, что я пролежала недолго, а прошли целые сутки.       Обвинение повисло в воздухе, когда Лиам отвёл глаза. Встал, указывая на своё место.       – Поешь. Их делали для меня.       Газета легла в языки пламени, облизывающие кладку камина. Бумага захрустела, загибаясь от жара. Обещавшая себе не притрагиваться ни к чему Селена всё же приняла предложение, едва справившись с одним ломтём хлеба. Напряженное молчание затягивалось, но Лиам не спешил уходить, безучастно смотря на огонь. Девушке хотелось верить, что её поступок не повлечёт последствий, но с лепёшками и вправду всё было хорошо.       – Мне нужна твоя помощь. Стой, – юноша подошёл к столу, отбирая у Селены тарелку, которую та собиралась унести, – у тебя выходной, не надо утруждаться. То, о чём я тебя попрошу, не связано с работой. – Девушка подняла глаза. Лиам по-настоящему выглядел виновато и казался бледнее обычного. Было видно, что последние дни дались ему с трудом, а потому злиться на него в должной мере не получалось. «Ощущение, что он тоже здесь…заперт. Просто на других условиях». Тарелка звякнула на столе. Лиам взял служанку за руку, оплетая своими пальцами её. Ладони его на этот раз были горячее, а потому даже согревали. Видимо, кровообращение ещё не до конца восстановилось. Две фигуры застыли. Лиам покачал головой, после чего прервал близость, потянув девушку за собой и освобождая её кисть. Было ли это отголоском того, что Селена забыла? «Нет, я этого и не помнила. Внимание он проявляет к Лилит. Если она ему доверяла, то у меня мотивов к этому нет».       Путь по лестнице занял чуть больше времени, чем ожидалось. Костяшки пальцев белели от того, с каким усердием Селена держалась за перила. Несколько раз останавливалась, переводя дыхание. Портреты на стене смотрели на неё с жалостью, при встрече взглядом с одним из них девушка похолодела. Мать Роба улыбалась, подобно Мадонне со старых фресок. Умиротворённое лицо должно было вызывать спокойствие, но служанка поспешила отвернуться, пряча тревогу в уголках глаз.       Лиам открыл дверь своей комнаты и пропустил девушку вперёд. Несколько пылинок закружились в полоске солнечного света. Молодой человек провёл Селену к столу, отодвинув для неё стул, и приблизив стоявшую на столе чернильницу, не спеша открывать верхний ящик.       – Тебе больше нравилось это, – металлическое перо с третьего раза встало в тёмный держатель, после чего юноша передал его Селене. Цепким вниманием он хватался за её пальцы, что к облегчению не выдали дрожи. Плечи Лиама расслабились. Следом перед девушкой расположились несколько листков бумаги, с которыми она пока не понимала, что нужно делать. – Вроде, всё. Пожалуйста, помоги мне написать письмо, как в старые добрые. Я буду тебе диктовать. Как устанешь, скажи. – Молодой человек остановился у края стола, опираясь на него бедром. Несмотря на будничность ситуации, Селену не покидало ощущение неправильности происходящего. Она поудобнее перехватила держатель. «Не зря профессор Спенсер на инженерной графике заставлял всё составлять от руки. Надеюсь, не стану по привычке выводить буквы по ГОСТу, адресату это покажется странным». Селена окунуло перо в тёмную и пахнущую железом жидкость и стряхнула в баночку излишки чернил. – Уважаемый мистер Джонс, – речь лилась, подстраиваясь по темп, с которым девушка записывала. Буквы получались ровными и округлыми. Служанка старалась: чтобы не переделывать, но, с другой стороны, и оправдать доверие. Не бросил, в конце концов. «Не надо привлекать лишний интерес. Возможно, если покажу, что я не опасна, меня не тронут». Но завитки, оставляемые на g, i и t говорили и об ином. Перо мерно поскрипывало, вторя направляющему голосу, – благодарю вас лично за интерес. К сожалению, мы не продаём картины, но вы всегда можете на них полюбоваться у нас или заказать у господина Хаутдезерта…       – Хаутдезерта?       Селена оторвала взгляд от бумаги. Лиам поднял брови, но в мгновение исправился, терпеливо объясняя:       – Фамильное имя Берта.       – Как в легендах о короле Артуре?       Собеседник засмеялся. Наверное, впервые за долгое время, потому что сразу закашлялся, будто с непривычки.       – Не знал, что ты читала. Каждый раз, когда мы шутили об этом раньше, ты смотрела с непониманием, а потом Берт начинал перечислять свою родословную. Когда же меня видела с книгой, то стремилась вытащить на улицу, чтобы я «прекратил заниматься этой глупостью».       Селена закусила губу. Сходств с Лилит у неё с каждым днём находилось будто бы меньше и меньше. Лиам продолжил диктовать.       Конец письма подкрепили родовой печатью. К удивлению, на ней располагалась змея. «То есть называя тебя гадиной, я была недалека от правды». Осечка во внутреннем диалоге привела к мысли, что молодой человек, закатывавший сейчас длинный рукав, в таком случае мало походил на изображенное животное. Он осторожно взял у Селены перо, несколько раз стряхнул с него чернила, и оставил рядом со змеёй пару кривых черт, контрастировавших с ровными и чёткими буквами выше. Держатель несколько раз чуть не выскользнул, но Лиам справился с тремором, после чего привычно вытер писчий инструмент.       – Позволь вопрос.       – Конечно, милая Лилит?       – Почему ты не написал его сам?       Лиам еле заметно поник, сохраняя паузу. «Подбирает слова».       – Скажем так, у меня с детства были проблемы с почерком, и как бы я над ним ни работал, никогда не получалось ничего сносного.       – Это всё?       – Ты и этого не…да, это всё. – Чернильницу закупорила пробка. Молодой человек с нажимом провёл пальцами по ребру ладони, стирая одному ему видимые тёмные брызги. – Могу ли я теперь попросить тебя ещё кое о чём?       – О чём?       – Прости Жозефину.       Селена с шумом втянула воздух. «Да как ты можешь?». Поток ругательств в голове не складывался в нужные слова. Ярость заволакивала глаза, и непонятно, чего было больше – злости на Жозефину, на Лиама или на себя. Одна – отравительница, другой – непонятно, чью сторону занимает, а сама Селена хуже их обоих, если так и не ушла – хотя пыталась, не потребовала немедленного ответа – хотя думала, принимала чужую помощь – хотя клялась себе этого не делать. Этих «хотя» набиралось уже на целый мешок. Проклятие старухи – а в данный бред с каждой минутой верилось всё охотнее, учитывая абсурдную реальность происходящего – толкнуло Селену на то, чтобы жить под чужим именем, пытаться поддерживать прежние отношения Лилит и сидеть смирно, ожидая своей участи, лишь украдкой налаживая связи. Они могли понадобиться всё быстрее: говорил об этом факт того, как менялось восприятие времени в застывшем и забытом богом городе. Первая неделя – ничего, а вторая смешала чужие похороны, видение чудовищной кончины, семейные тайны людей, которых не должно существовать в мире, откуда Селена родом, чертовщину, творимую безумной тёткой, одновременно богобоязненной и забывающей одну из основных заповедей, и осязаемую холодными пальцами смерть, едва не утянувшую в свои объятия. Картинки реального прошлого, где Амели, Мэри и Роб были статистами на сцене жизни Селены перемешивались с тем, что она видела здесь, где буквально каждый из них занимал в жизни Тотспела больше экранного времени, чем та, кого боялись упомянуть бегущей строкой. Осознание ничтожной цены собственной жизни било по самолюбию: если Роб не врал, то вчера девушку ждала такая же безымянная могила, достойная не человека, но скота. Если бы не…Роб. Лиам. Возможно, Берт. О том, чтобы на них полагаться, речи не шло: они заодно с тем, кто сваливал на голову эти испытания. Но чтобы относиться, по крайней мере, не враждебно… Этого они достойны. «Плюсом ко всему, я пообещала и то, что буду показывать свою безопасность для их дел, чёрт бы их побрал. Сдержать бы и это». Но слова «Я прощаю Жозефину» упрямо не желали выходить из горла, застряв где-то в трахее.       – Я устала. – Селена хотела отодвинуть стул, но Лиам надавил всем весом на подлокотник, не позволив этого сделать. Он медленно опустился на одно колено по правой стороне, приковав взгляд к отвернувшейся служанке, выжидая, что та вот-вот его оттолкнёт.       – Я понимаю. Мы поговорили, она действительно сожалеет. Пойми, сестра временами сама себе не принадлежит. Мне больно видеть, как вы… – Лиам устало потёр веки двумя пальцами, собираясь. – Я не знаю, кто из вас двоих мне дороже. Не хочу выбирать. Пожалуйста, сделай это для меня. Если Жозефина вновь совершит что-то в сотню раз меньшее, но плохое, по отношению к тебя, я встану на твою сторону. Прости мне, что не уследил, воля Всевышнего, этого не должно повториться, но сейчас могу лишь просить.       – Ради тебя. – Селена повернулась, преодолевая страх встретиться глазами с молодым человеком. Прежде, когда кто-то её так практически умолял, она избегала даже слушать. И на сей раз бы не слушала, если бы смогла вырваться из физического капкана между стулом и столом и капкана эмоционального. Смутная благодарность, смазанная гневом, протискивалась между полушарий, оставляя проход не только холодному рассудку, твердившему: беги! Партнёрство с Робом было иллюзорным, как луна в отражении воды, Лиам же явно питал к Лилит привязанность излишне глубокую, чтобы этим не воспользоваться. И, к неудовольствию, даже находить в этом странном поведении что-то, что трогало сердце.       – Благодарю… – в сказанном слове прозвучало больше воздуха, чем обычно. Облегчение сквозило там, где опустилась голова, а ноги легко подтолкнули юношу выше, так, чтобы он поднялся и выпрямился. – Я провожу тебя.       Коридор встретил шагами вернувшейся Жозефины. Её привычный траурный наряд выглядел ещё темнее, чем обычно, а по усталости глаза женщины могли соперничать с братом. Она дёрнулась, будто увидела привидение, но тут же собралась, пригнув шею, если не стыдливо, то совсем сожалением.       – Лилит, я…       – Я не держу на тебя зла, – голос девушки скрипел так, будто она была роботом, произносившим введённый программистом текст. – Проси прощения не у меня, и отвечать тебе не передо мной. – Они словно поменялись местами. Теперь Жозефина пригибалась, страшась чужого гнева; Селена же, победившая в немом поединке, сладости выигрыша не вкушала. Только тяжесть в голове, которую необходимо немедля приложить к подушке. Видимо, она очень рано встала, неправильно оценив своё состояние, потому что перед глазами плясало. По запаху ладана становилось ясно: хозяйка ходила замаливать грехи. От курящейся смолы в носу стало необходимо скрыться поскорее, что служанка и сделала, на этот раз без приглашений кого-либо сторожить её сон, прошедший мгновением, пусть за окном и заметно потемнело. Сорочка неприятно прилегала к телу, намекая, что пора бы её сменить. Селена согрела ковш воды; на то, чтобы мыться целиком, ушло бы больше, чем была возможность унести, но ополоснуться казалось единственно верным решением. Картины неотрывно следили неживыми глазами за мерцанием свечи. «Постельное бельё ещё поживёт. Не выношу менять пододеяльник». Полотенец у служанки не нашлось, благо из своего горячечного бреда, сопровождавшего посещение библиотеки, девушка помнила, где располагались помещения с отельными принадлежностями. Пройти нужно было лишь мимо полудюжины комнат: Роба, пары пустых и Жозефины. Из-за косяка виднелась полоска света. Темнота виделась такой густой, словно сейчас стрелки часов давно перевалили за полночь, но хозяйка, видимо, не собиралась спать. Щель явно намекала на то, что дверь закрыли неплотно. Шаги стали крадущимися. «Надеюсь, я не увижу там того, как она там ваяет зелья». Жозефина сдавленно рассмеялась. Кто-то стоял в отдалении, отчего полностью фигуру было невозможно охватить взглядом. Селена предусмотрительно потушила свечу, неловко покачав ею в воздухе, отчего пара капель раскалённого воска попала на пальцы. Отвлёкшись на боль, девушка упустила момент, когда силуэт внутри раздвоился, и одна его часть мостом оставила руки, державшие чужую талию. Оказалось, женщина стояла ко второму присутствовавшему в комнате спиной, и он теперь отошёл на шаг, не разрывая тактильной связи. Молодой, но явно принадлежавший человеку мужского пола голос сказал:       – Будешь хорошо себя вести, я приду и завтра. До праздника осталось недолго.       «Берт? Это ж какая разница у них в возрасте». Селена отступила, следуя к своей первоначальной цели. Новая зацепка тянулась к художнику, однако проследить за этой ниточкой оставалось возможно только утром. И не факт, что следующим.              Двадцатисемилетнее тело просыпалось неохотно: то ли виной всему был дождь, то ли факт, что девушка проспала слишком много, то ли слишком мало, ведь весь сон с середины дня и до момента, когда приспичило смыть с себя грязь, остался не учтён организмом. «Лучше бы потом совсем не засыпала». Принюхаться к стакану с водой и попробовать её вошло в привычку. Теперь Селена чётко следила за его наполнением, даже оставляла на стекле едва заметные пометы, какой уровень был вечером, а какой встречал её по прошествии ночи. Собравшись, служанка покинула комнату: работать тело отказалось бы. Осталось уповать на то, что все посчитают, что она ещё слаба. О прогулках тоже речи не шло: привычно неуютный Тотспел гротескно померк, сквозь оконное стекло выглядя серее, размываясь стремящимися с неба каплями.       Спуск по лестнице вышел достаточно бодрым. К завтраку на этот раз присоединилась и Прима, беспрестанно болтая ногами, едва задевая башмачками Лиама, никак не реагировавшего на шалости. Жозефины рядом не было, но на исходящий паром чайник Селена посмотрела с опаской. Светловолосый молодой человек приветственно улыбнулся, девочка же шутливо прятала лицо, оставляя между пальцев виднеться карий смеющийся глаз.       – Доброе утро, милая Лилит.       – Доброе утро, милая Лилит.       – Так и будешь за мной повторять?       – Так и будешь за мной повторять?       – Я – маленькая заноза.       – А с тобой я не играю, – Прима надула губы в ответ на вступление Селены.       – Я – маленькая и самая милая заноза, – Лиам поддержал ту, кого принимал за подругу детства, смягчив её слова и ожидая реакции девочки, что так напоминала своими придумками Лилит пару десятков лет назад.       – Я – маленькая и самая милая.       – Ты жульничаешь! – юноша искренне засмеялся, наклонившись над небольшой фигуркой за столом, изображая, будто собирается её поймать в грозные лапы. Прима вскочила, спрятавшись под уголок скатерти, практически опрокинув при этом свою чашку, вовремя поднятую Лиамом. Блюдце ухнуло о ковёр и, к счастью Жозефины, не разбилось. «Могу представить, какая боль ждала бы её при виде неполного сервиза».       – Доброе утро. – Селена заняла привычное место напротив них. Картина предстала камерной идиллией, где взрослый и серьёзный молодой человек – по здешним меркам зрелый мужчина – старался выудить из-под стола издающую задорные выкрики девочку, заставившую поджимать ноги, чтобы избежать быть схваченной за лодыжку, и сам не замечал, как уподобился ей в веселье.       – Всё, я запыхался. – Просторечие сняло с Лиама некий полог аристократизма, что подмечался с первой встречи. – Признаю, мне за тобой не угнаться, тем более, мне уже пора.       – Куда ты? – Прима вынырнула из-под белой скатерти, округляя и без того большие детские глаза.       – Мне нужно к господину Роузену.       – Опять твои «взрослые дела». А как же я?       – А ты… – Лиам посмотрел на Селену, оценивая внешний вид девушки. Не бледна, но не румяна; вряд ли её энергии хватит на то, чтобы справиться с Примой, которую дождь загнал из так любимого сада под крышу. – Я не знаю. В библиотеке есть сказки, ты могла бы…       – Читать самой скучно, давай лучше ты мне почитаешь.       – Как вернусь – обязательно. А пока… – оставлять двух юных особ не хотелось. Непогода также не располагала к тому, чтобы выходить из дома, но обязательства, накладываемые его ролью, заставляли выражать неповиновение минутным желаниям. – Лилит, чтобы не скучать, ты могла бы посмотреть, как пишет Берт. И ты тоже, Прима.       – Берт скучный и совсем со мной не играет. И злится.       – Потому что брать чужие кисти и рисовать поверх готовых работ – это не игра.       – Ску-у-у-учно-о-о-о.       – Давай ты меня проводишь к Берту, а потом мы что-нибудь придумаем, – притворное дружелюбие Селены девочка раскусила, как щелкунчик – грецкий орех, а потому нахмурилась.       – Да-да, проводи Лилит, и за это я тебе что-нибудь привезу.       – Миндаль в сахаре?       – Миндаль в сахаре, – сделка была скреплена самым деловым рукопожатием, какое бизнес-леди только помнила. Маленькая ладошка заставляла трястись большую практически всю дорогу до выхода. Селена быстро запихнула в себя рогалик с кремом: прежняя диета этого бы не простила. Настало время отправляться к художнику; если он сейчас над чем-то работал, то это наверняка потрет Роба. Присмотреться к Берту стоило – он оставался наименее изученным элементом пазла, а мнение ищейки-Штицхена могло отличаться. Служанка накинула оставленный на вешалке плащ. Прима, напротив, прямо в платье выскочила на улицу, неиспуганная дождем.       – Наденешь что-нибудь? Замёрзнешь.       – Мне не холодно и не жарко.       – Прима, ты странная.       – Не страннее, чем ты. Ходила здесь всегда, а где дом Берта не знаешь. Столько раз там оставалась, даже ночью бы дорогу нашла, а тут не помнишь.       – Зачем?       Прима проигнорировала вопрос. Башмачки, спешившие прямо по лужам, заставляли торопиться, тем более что маячила перспектива промочить ноги, и нестись по прямой не получалось. Постройка была неприметной, но с виду уютной: внутри зазывно горел свет, противоборствующий промозглой мгле, давящей на плечи. Возле входа Прима буквально растворилась. На стук никто ответило молчание. Оставалось только войти, сопротивляясь налетевшему ветру.       Тишина. Лишь по приближении к комнате чувствовался тлеющий табак, а кисть мерно шуршала. Двое мужчин не заметили Селену, и только её покашливание вывело каждого из мыслей.       – Лилит! Присаживайся, извини, чай придётся налить самой, я уже поймал азарт, – Берт указал на свободное кресло. Соседнее занимали какие-то свёртки, и в целом вид помещения заставлял думать о словосочетании «творческий беспорядок». Роб кивнул вошедшей, возвращаясь в статичную позу. Сзади него располагалась задрапированная тёмная материя, свешивающаяся с края ширмы.       – Доброе утро. Благодарю, я пока обойдусь.       Троица погрузилась в молчание. Временами слышалось, как дерево стучит о стекло, смывая с ворсинок краску. Берт орудовал пока только одной, среднего размера, крупными мазками обозначая форму, работая, что называется, «через пятна». На холсте уже виделись узнаваемая квадратная челюсть и тень в уголках губ.       – Изобразить вас с трубкой?       – Признаться, мне всё равно.       – Думаю, это покажет ваш характер. – Очевидно, Берт оставил попытки говорить об искусстве. Роб повёл плечами, устав от нахождения в одном положении.       – Как вам спалось? – Селена предприняла попытку начать разговор с на первый взгляд ничего не значащего вопроса, для себя же стараясь приблизиться к тому, что её волновало. Если Берт этой ночью был близок к Жозефине, то та толика хорошего отношения к нему после оказанного внимания должна снова раствориться в сомнениях.       – О, я спал, как младенец, и пробудить меня смогла только тяга к прекрасному, – художник не отрывался от наполняющегося смыслом полотна: разговор его едва ли отвлекал.       – Я тоже хорошо, спасибо.       Диалог повис. «Если не соврал, то это был не он. Как знать, со спины непонятно, выспался ли». Роб метнул служанке взгляд. Та кивнула. Неясно, понял ли он её мотивы, но мешать не стал.       – Голова беспокоила?       – Нет, если б было так, то зажёг бы свечи. Мэри просто волшебница: говорит, мама передала ей рецепт, якобы в воск надо добавить какие-то масла или выжимки, не помню, но череп перестаёт крошиться за считанные минуты. Иначе как я смог бы работать, а в противном случае зачем жить?       – Лиам того же мнения? – эта деталь волновала. Если они познакомились в училище, то младший Солсбери тоже должен иногда рисовать, но следов его творчества Селена не обнаружила, кроме момента, когда он что-то выводил на бумаге у себя. Получавшееся вряд ли было изображением – он писал, хотя потом не сказать, чтобы с этим действием справлялся.       – Лиам талантлив, но ему мешает другое. Он и сам тебе говорил, не может посвящать этому достаточно времени. Иногда и дрожь мешает, но, думаю, это не главная причина. Ему повезло родиться в своей семье, мы же, бедные художники, слишком зависим от рук.       Дрожь. Селена и сама замечала тремор, но не думала, что он с Лиамом постоянно. Видимо, из-за него он отдавал другим составление писем: подпись и та получалась кривой, не позволяющей определить, чем хотел закончить отправитель, своей фамилией или абстракцией.       – Ты мог бы стать врачом, – отходить от разговора было нельзя. Очень разрозненно виделись пока известные вещи, – они много зарабатывают.       – Деньги – не главное. Главное – вкладывать душу в то, что делаешь.       С этим Селена осталась согласна. Не ощущай она удовлетворения от каждого созданного моста, то вряд ли добилась того, что имела, включая материальное. А сейчас о её детище известно ровным счётом ничего: заполнены ли декларации, в норме ли поставки. Амели не справится: это здесь она могла предстать заносчивой и властной, а в жизни эта размазня не сделает ничего без чужой указки. Внутри груди скрутился узел. Может, и на такое поведение существовали причины? Однако перед боссом они не стоили последствий.       – На сегодня можем закончить? – Роб уже еле выдерживал и начинал сутулиться, то и дело поправляемый замечаниями художника.       – Последние штрихи, и можно дать высыхать перед мелкими деталями. Я не задержу вас надолго.              Дождь ослабил хватку, покрывая крыши изморосью. Роб закурил, перепрыгивая через лужи.       – Как думаешь, Берт в этом замешан? – вода, составляющая сейчас, по ощущениям, процентов девяносто атмосферы, глушила звуки, и можно было перестать опасаться.       – Я кое-что видела ночью, но пока не уверена. Пока он тёмная лошадка.       – Заметил, как он на тебя смотрел. Вы давно знакомы?       – Говорят, да, но я не помню. Не стану торопиться, ещё ясности ноль.       – Нужно больше времени. Они все к чему-то готовятся, и нам тоже следовало бы поступить так же. У меня тоже не вышло ничего узнать, рассказывать нечего.       Остаток пути провели в молчании. Селена оставила мужчину докуривать на крыльце, сама же предпочла его компании тепло дома. За часы, проведённые у Берта, пальто не просохло, и теперь только чуть спасало от холода. Внимательные взгляды со стен провожали служанку, пока она поднималась к себе, лихорадочно обдумывая, что предпринять дальше. Чувство того, что её заперли, не нравилось и тяготило наравне со смирением, что просто так вырваться вряд ли получится. Александра Штицхен смотрела из посеребрённой рамы с той же теплотой, что и прежде. Селена задержалась напротив её лица. Оно неестественно бледнело прямо на глазах, пока не наметило дорожки ярко-красных слёз. Морок грозился перелиться с полотна прямо на пол, заставив отшатнуться и побежать вверх. Перед взором темнело всё отчетливее. Преодолевая последнюю ступеньку, девушка ощутила, будто кто-то подставил ей подножку, и устремилась в уже знакомое липкое ничего.