Ричард Третий: проклятый король?

Глава 14. От Босуорта (1485) до Лестера (2015): пять столетий споров Гибель Ричарда III в сражении при Босуорте стала началом бесконечного периода споров, которые разделят мир специалистов-историков более, чем на пять веков. И причиной окажется память об этом короле. При династии Тюдоров (1485-1603) можно было услышать только один голос - голос порочащих Ричарда, тех, кто яростно соревновался друг с другом ради добавления подробностей к черной легенде проклятого короля наряду с Томасом Мором, Полидором Вергилием и другими, второстепенными, но многочисленными летописями. Писатели той эпохи стремились польстить современным им суверенам, превращая в дьявола последнего представителя династии Йорков. Генри Тюдор, официально помазанный на правление Англией 30 октября 1485 года, 18 января 1486 года вступил в брак с Елизаветой Тюдор, что позволило, благодаря его ланкастерскому наследию, слить, наконец, воедино две семьи и положить конец войнам Алой и Белой розы. Для большей надежности оставшихся членов рода Йорк уничтожили с жестокостью, которой следовало позавидовать методам Ричарда III. Эдварда, сына герцога Кларенса, которого дядюшка пощадил, казнили в 1499 году по приказу Генри VII. Его сестру, Маргариту, обрекли на ту же судьбу в 1541 году по следам ее сына Генри Поля, погибшего в 1538 году. Из трех сыновей Елизаветы, сестры Ричарда III, Джон оказался убит при сражении при Стоуке в 1487 году, Эдмунд подвергся казни в 1513 году, Ричард погиб в битве при Павии в 1525 году. Последний внук Эдварда IV, Генри был казнен в 1538 году, а правнук герцога Кларенса – в 1557 году. Очистив таким образом место монархи династии Тюдор могли считать себя избавившимися от неудобных свидетелей своего сомнительного происхождения. Тюдоры и воспоминания о «чудовище» Ричарде Не получится вести рассказ и дальше, не упомянув о призраках, восставших из наследия Ричарда III, дабы отравить плоды правления Генри VII. Призраках, довольно оживленных, воплотившихся в самозванцев, пользующихся многочисленными слухами и потворствующей им доверчивостью, воцарившейся в государстве в этот смутный период из-за таинственных исчезновений, а также жестоких и подозрительных смертей. Политическое самозванство не было редким в средние века, когда отсутствие реалистично выполненных портретов делало сложным опознание даже самых «заметных» лиц. В исследовании 2005 года, посвященном политическому самозванству в средние века, - «Вторая жизнь королей», Жиль Лекупр проанализировал многочисленные случаи, подобные историям ложного Альфонса I Арагонского, ложного Баудолино IX Фландрского, ложного Фридриха II Гогенштауфена, ложного Конрадина, ложного Иоанна I Французского и ложного Вальдемара II маркграфа Бранденбургского. Англия особенно богата на самозванцев из-за династических перепитий XIV и XV веков. Здесь и пара ложных Эдвардов II (Уильям Валлиец и Джон из Паудерхэма), и ложный Ричард II (Томас Уорд из Трампингтона), и, при Генри VII, пара ложных Эдвардов Уориков, сыновей герцога Кларенса (Ральф Уилфорд и Ламберт Симнел), а также ложный герцог Йорк, сын Эдварда IV, исчезнувший в лондонском Тауэре после своего «заточения» при Ричарде III (Перкин Уорбек). Один из них, Ламберт Симнел, юный пекарь, руководимый виконтом Ловеллом и даже коронованный в Дублине под именем Эдварда VI, был потом схвачен в 1487 году в процессе битвы при Стоуке. Самым опасным стал Перкин Уорбек, предполагаемый Ричард, герцог Йорк, которого на протяжение 6 лет под именем Ричарда IV поддерживали Маргарита Йорк, Карл VII и Максимилиан, и который противостоял Генри VII до 1499 года. Правление последнего оказалось довольно далеким от характеристики мирного. Подобно предшественнику, Генри столкнулся со множеством мятежей и заговоров. В 1486 году на севере виконт Ловелл развязал восстание в пользу Джона де Ла Поля, графа Линкольна, назначенного Ричардом III наследником. В Лондоне в том же году произошел мятеж в пользу графа Уорика. Уильям Стенли, оказавший особенную поддержку Генри Тюдору при Босуорте, принял участие в самозванчестве Перкина Уорбека и в 1495 году подвергся казни. Город Йорк постоянно демонстрировал Генри VII свою враждебность, и Генри Перси, граф Нортумберленд, в 1495 году был убит в ходе бунта против налогов. Посреди подобных происшествий не прекращала разрабатываться черная легенда о Ричарде III. Некоторым образом она получила официальное признание и оказалась выгравирована на мраморе с эпитафией на латыни, помещенной рядом с могилой короля. К 1495 году Генри VII повелел воздвигнуть в церкви францисканцев Лестера небольшой памятник, дабы отметить местонахождение могилы врага. Исчезнувший уже давно текст был скопирован в начале XVI столетия Томасом Ризли. В нем Ричард III описывался как «не король», и первые строки следующим образом подводили итог под его деятельностью: Я, запертый тут под многоцветным мрамором, Называемый многими Ричардом III. В качестве защитника государства от имени прав племянника Я держал британские края силой ложной веры. В течение двух лет и без 2 дней двух месяцев Два лета я держал не принадлежащие мне скипетр и державу. Сражаясь храбро, но будучи покинут англичанами, Я оказался побежден тобой, королем Генри VII. Выше приведены основные и общие слова. Летописцы, служившие Тюдорам, прибавят к ним обширный ряд эпизодов. Джон Ру, Полидор Вергилий и Томас Мор создадут продуманный образ тирана и чудовища, а народная поэзия вышьет на основе буколического сюжета контур злобного вепря. Валлийский поэт, откликавшийся на ласковое имя Дафидда Ллвида ап Ллевелина ап Гриффидда де Матафарна, сочинит оду в честь «короля Ричарда, убившего двух своих племянников». «Коротышка Ричард» в ней описывается как «собака», «маленькая обезьянка», «старый петух», «злобный боров» и «крохотная лондонская гусеница». Он обвиняется в убийстве своих двух юных племянников – «позор этому унылому сарацину, умертвившему ангелов Христовых». Сейчас «он мертв, пусть Господь благословит убившего его. Пусть процветает тот, кто умертвил в канаве пса». Поэма о «Трех Ричардах», созданная к 1490 году, настаивает на проклятии, поражающем суверенов, носящих это имя, как один погибших насильственной смертью. Автор добавляет: «Третий, пустив по ветру богатства, собранные Эдвардом, не испытал удовлетворения, пока не устранил детей брата и не объявил вне закона их сторонников; наконец, спустя два года после насильственного прихода к власти, встретился с этими сторонниками в битве и потерял как незаконно доставшуюся ему жизнь, так и также пришедшую к нему корону». Создатель произведения восхвалял Генри, который «затупил кабану клыки». Поэма об английской розе, возникшая в ту же эпоху, неуклюже применяет буколическую метафору: Англия сравнивается с розарием, куда проникло «животное, называемое вепрем». Это создание пытается втоптать и закопать в землю ветви розового кустарника, но одну из них (Генри Тюдора) удается спасти орлу (лорду Стенли), поэтому она возвращается через залив Милфорд Хейвен и умерщвляет кабана. Вряд ли возможно вообразить картину сражения между розой и вепрем, но у поэтической свободы в данном литературном жанре конца столетия границ не существовало. Другая поэма во славу братьев Стенли, «Поэма о Стенли» заметно прямолинейнее: Увы! Узурпатор Ричард стал королем. Безжалостный и страшный человек, С убогим телом и сердцем тирана, Демон в поступках, безобразный со всех сторон. К 1500 году поэт Бернар Андре в «12 победах Генри VII» сравнивает последнего с Гераклом, одержавшим верх над «огромным кабаном» Ричардом, которого он описывает при Босуорте «распираемым от гнева, словно змея, проглотившая ядовитые травы. (…) Он раскраснелся и отдал жестокий приказ солдатам убить Ричмонда (Генри Тюдора), причинив ему ни с чем не сопоставимые муки». Итальянский поэт, Пьетро Кармелиано, совсем недавно восхвалявший Ричарда, посвятив тому одно из своих произведений, после Босуорта принялся льстить Генри VII, которого поздравлял с убийством «тирана и кровопийцы», обвиняя последнего в лично совершенной расправе с Генри VI ударом меча в живот. Поэмы лишь выражали на языке литературы той эпохи общественное мнение, которое шло за пропагандой Тюдоров. Следы этого мнения находятся в описаниях бытовых происшествий, подобных приводимым Эсташем де Шапюи, послом Карла V в Англии в 1530 году. К примеру, когда кардинал Уолси, впавший в немилость и обвиненный Генри VIII в измене, умер в Лестере, Шапюи отметил: «Кардинал Йорка умер в день Святого Андрея, в канун убийства короля Ричарда. Их обоих погребли в одной и той же церкви, которую народ называет Гробницей тиранов». Другой бытовой эпизод, рассказанный Эдвардом Холлом в 1548 году, показывает, тем не менее, что тюдоровская пропаганда убедила далеко не всех. В 1520-х годах кардиналу Уолси, прибывшему требовать выплату «благоволения» у лондонских властей, советник напомнил, «что, согласно закону, таких благосклонностей требовать нельзя, ибо это противно статуту, принятому в первый год правления короля Ричарда III». Изумленный Уолси ответил: «Сэр, мне странно, что вы упоминаете Ричарда III, незаконно занявшего трон и умертвившего родных племянников. Как законы столь дурного человека могут оказаться добрыми?» Советник на это сказал: «Даже если он сотворил зло, многочисленные добрые законы его времени прижились, и они приняты не только королем Ричардом, но их одобрило правительство страны, каковым является Парламент». Ричард III в елизаветинском театре Вопреки всему, черная легенда о Ричарде III представляется широко распространенной в Англии в XVI столетии, в каждом из существующих социальных и культурных кругов, от королевского двора до простого народа, ее создавали как летописцы, так и историки. Черная легенда Ричарда стала даже театральным сюжетом, что является признаком настоящего признания, настолько во времена Тюдоров театр любили. Согласно последовательности, первой трагедией, выведшей на подмостки низложенного монарха, стала пьеса Томаса Легга «Ричард III», сыгранная в колледже Святого Иоанна в Кембридже в 1579 году. Ее сюжет основан на записях Томаса Мора и летописца Эдварда Холла и описывает бывшего суверена в качестве яростного преследователя сиюминутной выгоды, незнакомого с угрызениями совести. За работой Томаса Легга к 1590 году последовало произведение безымянного автора – «Настоящая трагедия Ричарда III», сочиненное почти одновременно с «Ричардом III» Шекспира. В нем, впрочем, обнаруживается возглас: «Коня! Коня! Свежего коня!» Между 1579 и 1602 годами Ричард появляется в 6 трагедиях, к которым следует присоединить 2 утерянных произведения – вторую часть «Генри Ричмонда» Роберта Уилсона (1599 год) и «Ричарда-горбуна» Бена Джонсона (1600 год). Но всех их затмил «Ричард III» Шекспира, написанный с конца 1592 года до начала 1593 года и надолго пресекший всякую попытку вернуться к истории. Кто еще осмелится подступиться к Ричарду III после гения из Стратфорда? Оказавшись издана в 1597 году и переиздана в 1598, 1602, 1605, 1612, 1622, 1629 и в 1634 годах, каждый раз с некоторыми изменениями, эта историческая драма удостоилась самого частого воспроизведения на сцене по сравнению с остальными пьесами Великого Барда. К величайшему сожалению исторического персонажа, это стало, может быть, истинным проклятием, нависшим над Ричардом III. Ибо с этих пор его образ также неотъемлем от написанного Шекспиром портрета, как Генри VIII от полотна, созданного Гольбейном. И образ этот не имеет ничего общего с исторической справедливостью. Шекспир большей частью опирался на исторические летописи Эдварда Холла и Ральфа Холиншеда, снабдившие его комплексом интриг из жизни чудовища. Он не был историком и не мог позволить себе разочаровать правящую государыню Елизавету I, как не мог пойти против общественного мнения эпохи, в течение которой успевшая сформироваться черная легенда уже рассматривалась в качестве непререкаемой истины. Поэтому Ричард навеки приобрел дьявольские черты. Тем не менее, тут выходит на первый план гений автора, позволяющий иначе взглянуть на трагедию. Благодаря магии шекспировских строк становится возможным ниспровергнуть встающие перед зрителем горизонты и дать произведению второе толкование, не погрешив при этом ни единым словом. Тоже самое Шекспир сотворил и с евреем Шейлоком, и с королем Лиром, и с Гамлетом, и с Макбетом. Будучи способен проникнуть в психологию создаваемых персонажей, он демонстрирует, насколько хрупка граница между добром и злом. Кто бросит камень в несчастного, подвергшегося беде от природы, с самого начала представляющегося как: «Но я не создан для забав любовных, Для нежного гляденья в зеркала; Я груб; величья не хватает мне, Чтоб важничать пред нимфою распутной. Меня природа лживая согнула И обделила красотой и ростом. Уродлив, исковеркан и до срока Я послан в мир живой; я недоделан, - Такой убогий и хромой, что псы, Когда пред ними ковыляю, лают». И кто не испытает сочувствие к этому несчастному, пораженному ужасом и преследуемому ночными кошмарами и вереницей своих жертв на протяжение предшествующей сражению ночи? «Помилуй, боже! - Шш... Все это сон. О совесть робкая, как мучишь ты! Огни синеют. Мертв полночный час. В поту холодном трепетное тело. Боюсь себя? Ведь никого здесь нет. Я - я, и Ричард Ричардом любим. Убийца здесь? Нет! Да! Убийца я! Бежать? Но от себя? И от чего? От мести. Сам себе я буду мстить? Увы, люблю себя. За что? ,3а благо, Что самому себе принес? Увы! Скорее сам себя я ненавижу За зло, что самому себе нанес! Подлец я! Нет, я лгу, я не подлец! Шут, похвали себя. Шут, не хвались. У совести моей сто языков, Все разные рассказывают сказки, Но каждый подлецом меня зовет. Я клятвы нарушал - как много раз! Я счет убийствам страшным потерял. Грехи мои - чернее нет грехов - В суде толпятся и кричат: "Виновен!" Отчаянье! Никто меня не любит. Никто, когда умру, не пожалеет. Как им жалеть, когда в самом себе К себе я жалости не нахожу?» Шекспировский Ричард III гораздо сложнее, чем позволяет думать первое поверхностное чтение трагедии. Разумеется, между процитированной парой монологов он, в произведении, убивает обоих своих братьев, обоих племянников, супругу и множество баронов, незаконно занимает трон и правит как тиран, однако, истинным виновником всего случившегося является судьба: ты – «заклейменный в час, когда родился», - говорит Глостеру королева Маргарита Анжуйская. Ричард, словно греческий герой, - жертва проклятия, но общество не желает видеть в нем ничего иного, помимо воплощенного зла. XVII столетие – оживление интереса: история и туризм Это печальное мнение подтверждается в 1621 году третьим авторитетом, окончательно установившим правоту черной легенды. После Томаса Мора и Уильяма Шекспира, канцлер Френсис Бэкон в своей «Истории правления короля Генри VII» сделал из Ричарда тирана «как по названию, так и по поступкам», абсолютно признавая за ним неоспоримые достоинства. Тот был «государем, одаренным воинскими талантами, ревниво заботившимся о чести английской нации, мудрым законодателем, действующим ради блага и утешения простого народа. Однако, по общему мнению, его жестокость и убийства родных затмили свойственные ему добродетели и достоинства. С точки же зрения мудрых, и добродетели зарождались и подпитывались, дабы служить более его честолюбию, чем являться настоящими природными качествами». Суждение Бэкона тоньше высказанных ранее его предшественниками и современниками. К примеру, Майкл Дрейтон в 1613 году в труде «Поли-Альбион» говорит о Ричарде как об «этой гадюке, самой злобной и порочной из разрушителей ей подобных, не чтящей ни божественных, ни человеческих законов». Первые признаки относительной реабилитации Ричарда III возникают ближе к окончанию XVI века вместе с зарождением в 1586 году Общества Древностей, группы собирателей книг и рукописей, три члена которого приступили к оспариванию достоверности черной легенды. Ими стали Джон Стоу, Уильям Кэмден и Джордж Бак. Джордж Стоу в своих «Летописях Англии» в 1592 году рассказал об «избрании» Ричарда на трон, что отличалось от приписываемой прежде «узурпации». Он напомнил, что так и не нашли доказательства убийства сувереном обоих племянников, и объявил, - предполагаемые увечья Ричарда – чистой воды выдумка. В 1605 году в своей «Британии» Уильям Кэмден написал, что Ричард, «по мнению людей мудрых, был человеком дурным, но прекрасным государем». «Проживая как человек злой, он создавал замечательные законы». Джордж Бак, член Парламента, дипломат, поэт и историк, руководитель развлечений при Якове I, пошел еще дальше. В 1619 году он издал первую антиконформистскую биографию суверена, «Историю короля Ричарда III». В ней Бак написал, - «вся вина короля Ричарда заключается в обыкновенных подозрениях. Согласно законам, подозрение считается не большим признаком виновности, чем воображение». В какой-то степени, это стало утверждением презумпции невиновности. Джордж Бак представил себя адвокатом дьявола. «Я попытаюсь ответить вместо него и освободить и избавить его от этих невероятных и странных обвинений, как и от презренных скандалов, вывести его из сети упомянутых заблуждений и установить истину (до настоящего времени скрытую, измененную по форме и почти полностью подавленную). […]. Я прослежу, дабы клеветники и лживые обвинители этого государя были обнаружены и признались в своих клевете и наговорах. Мы отличим добрых и верных баронов от злых и неправедных. Мортон и Мор вместе с подражающими им будут описаны и изображены такими, каковы они есть». Таковой являлась бросающая вызов обществу программа, которой Джордж Бак постарался отдать дань уважения, одно за другим опровергая выдвинутые против Ричарда III обвинения. Тремя годами ранее, в 1616 году, Уильям Корнуоллис уже выпустил прорикардианскую поджигательную книгу, озаглавленную «Краткий похвальный рассказ в честь короля Ричарда III или оправдание против злостных клевет и обвинений его ненавистников». Более известное под названием «Краткого содержания повести о Ричарде III», произведение утверждало, что «в продолжение трех лет его правления появилось больше прекрасных законов для блага общества, чем в течение предыдущих тридцати лет». В 1629 году издали «Поле Босуорта», посмертно вышедшую работу поэта Джона Бомона, который воспел храбрость Ричарда, отказавшегося бежать. На легконогих скакунах вдаль удирают трусы, Но в ходе бегства вести злые им пролают псы. Дыханье чем продлить пытаться лишь на несколько часов, Скорей погибну я, чем удалюсь с позором в тень густых лесов. В 1640 году Томас Хабингон в своей «Истории Эдварда IV», целиком соглашаясь с тем, что Ричард был бессовестным честолюбцем, отринул более серьезные обвинения, вменяемые монарху «страстными противниками памяти Ричарда, герцога Глостера». Новым признаком интереса, возникшего в XVII веке к Ричарду III, оказалось начало культуры туризма по местам основных событий его жизни и к месту его смерти, равно как и любопытство к предметам и достопримечательностям, связанным с деятельностью суверена. Несомненно, чрезмерно будет назвать это паломничеством к реликвиям, но явление свидетельствует об истинном интересе к персонажу и его ядовитой репутации. Путевые записные книжки и туристические указатели не пренебрегали перечислением достойных интереса мест. В 1654 году Джон Эвелин в принадлежащем ему дневнике, проезжая через Лестер, описывает город как «знаменитый могилой тирана Ричарда III, теперь преобразованной в водоем, из которого поят скот». В 1698 году в своих «Поездках» Селия Фиенн зафиксировала, что видела оставшееся от каменного саркофага, разбитого на многие кусочки. В 1758 году Уильям Хаттон напрасно его искал, написав, что тот был «разрушен к концу правления Георга I, а некоторые фрагменты служат сейчас ступеньками в погреб». В действительности, упомянутый саркофаг – ложь, так как тело Ричарда бросили прямо в землю. Еще один интересный предмет: каркас деревянной кровати или койки, на которой Ричард спал в трактире «Синий вепрь», продолжающем работать в Лестере. В 1611 году Генри Пичем давал знать, что этот каркас можно увидеть за скромную сумму, заплатив лишь пенни. На данную тему ходила даже мрачная история о сокровище, найденном в древесине кровати и украденном разбойниками. Остальные предметы сомнительной достоверности, такие, как кинжал, книги, щит с гербом, крест и корона равно подверглись выставлению. Все это доказывает, по меньшей мере, одно: с течением времени любопытство по отношению к Ричарду III сменило у населения прежнюю враждебность. Бывший король присоединился к галерее знаменитых персонажей далеких средних веков, периоду варварской готики, знавшей Вильгельма Завоевателя, Иоанна Безземельного, Черного принца, Артура и Мерлина, эпохе, от которой столько замечательных и злобных людей стали не причиняющими ущерба полумифическими героями, чья популярность могла отныне приносить доход. XVIII столетие: противоречивые мнения эпохи Просвещения В XVIII веке, более через 200 лет после описанных событий, личность Ричарда III стала объектом настоящего академического диспута, в который включились знаменитые в культурной и политической имена, поделившиеся на 3 разных лагеря. Традиционную линию, поддерживавшую черную легенду, защищал философ Дэвид Юм, удовольствовавшийся повторением идей Томаса Мора. Странный союз великого философа-рационалиста и, вероятно, атеиста с яростным католиком и будущим святым. Для Юма Томас Мор был великим гуманистом, что придавало ему практически безгрешность. В своей «Истории Англии» в 1762 году он написал – «уникальное великодушие, честность и рассудительность Мора делают его живым доказательством безупречности (…). Его авторитет непререкаем и возносит писателя над всеми сомнениями, угрызениями совести и возражениями». Подобная удивительная слепая услужливость со стороны значительного представителя эпохи Просвещения и Разума воспринимается с трудом. Она заставила Дэвида Юма рассматривать Ричарда III в отрыве от нюансов «природы яростной и дикой», которая «оставила всякую основу чести и гуманности». Даже физический вид монарха внушал отвращение. «Горбун с лицом жестким и неприятным. Со всех сторон его тело было не менее исковеркано, чем его рассудок». «Не встречалось никогда и ни в каком краю занятия престола более вопиющего, чем совершенный Ричардом, как и более омерзительного относительно основ справедливости и правосудия наравне с общественными интересами». Тем более, что гибель суверена «произошла слишком мягко и почетно в сравнении с его бесчисленными и ненавистными преступлениями». В другом лагере не менее удивительно отыскать Джона Уэсли (1703-1791), максимально по-христиански и фундаментально сформировавшего доктрину методизма, пламенно защищавшего Ричарда III. В своем журнале в 1769 году он возмущался лицезрением «всех наших историков, проглотивших, не поперхнувшись» черную легенду об этом короле и сделавших из него «необычайного монстра». В «Краткой истории Англии» он выражает сомнения относительно каждого из приписанных монарху преступлений и определяет убийство принцев как «абсолютную ложь». Не так странно обнаружить в ряду других защитников Ричарда III таких лиц, как шотландский историк Малькольм Ленг (1726-1818) и священник-якобит Томас Карт, который в «Общей истории Англии» (1747-1755) ограждал короля от всех, вменяемых тому преступлений. Под пером Карта Ричард стал государем, «смелым на войне и мудрым в совете», но несправедливо оклеветанным. «Никакой государь не мог бы быть более способным, чем Ричард с тех пор, как он стал Защитником и покровителем и сместил с трона племянника: этот поступок и маневры ланкастерской партии породили собравшиеся вокруг него клеветнические наветы». Племянники, вероятнее всего, считались незаконнорожденными и не имеющими прав, в любом случае, их убийство стало «моментом чистого совпадения». Эдвард, согласно Карту, умер от болезни, а Перкин Уорбек был его братом – герцогом Йорком, непонятно как вышедшим из стен Тауэра живым. Обнаружение в XVII столетии двух скелетов никак историка не взволновало. Далекий от вышеизложенных крайностей третий лагерь попытался установить равновесие, утверждая, что Ричард не являлся ни ангелом, ни демоном, но сложным и полным противоречий человеком. «Из всех английских монархов он был тем, кто обладал самыми противоречивыми качествами», - написал в 1788 году занимающийся древностями Уильям Хаттон в своей работе о Битве на поле Босуорта. «Преступления Ричарда происходили от его честолюбия, а их осуществление – от крайностей, свойственных его нраву. Если бы он согласно закону надел корону, то стал бы выдающимся сувереном, а если бы корона находилась вне его досягаемости, - то лучшим из подданных. Тем не менее, попав между двумя ролями, он принимал участие в действиях, свойственных и той и этой стороне, и испортил весь результат, став королем. Ричард оказался верным слугой, храбрым солдатом, достойным восхищения законодателем и, что, особенно важно, самым презренным из людей. История, быть может, не имеет никакого другого примера подобного соединения добродетелей и недостатков в одном человеке. В Ричарде существовало достаточно выдающегося, чтобы дать рождение многим блестящим личностям и достаточно отрицательных качеств, чтобы предать проклятию полк. […] Поэтому некоторые приписывают ему крайне ангельский характер, скрывая совершенные им злодеяния и окутывая всяческими добродетелями, доступными человеку для обладания. Другие же, словно нельзя избежать крайностей, представляют Ричарда в самом мрачном свете: его мысли были ужасными, а поступки – дьявольскими, в максимально изувеченном теле жил максимально искалеченный дух». Такое удерживающее равновесие суждение основательно вдохновлено весомым с исторической точки зрения трудом – «Историей Англии» французского историка-гугенота Рапана де Тойра, чьи 10 томов, изданные в Ла Э между 1724 и 1727 годами и в 1728 году переведенные на английский язык, стали в Великобритании эталоном. Автор, скрывающийся в Голландии протестант, добрался до Англии в составе армии Вильгельма Оранского в 1688 году и принял участие в сражении при Бойне в Ирландии. Вдумчивый и непредвзятый историк он завершил исследование правления Ричарда III портретом приводимым ниже. «Ричард III получил прозвище Горбуна, потому как действительно таковым являлся. Более того, одна из его рук была почти сухой, имея возможность взять немного или почти горсть пищи. Что до недостатков души короля, если верить большинству историков, то они представлялись настолько масштабны и настолько многочисленны, что трудно отыскать в имеющихся записях другого государя с таким дурным характером. Достоверно наличие у Ричарда неумеренного честолюбия, часто заставлявшего его совершать поступки, недостойные христианского государя. Исключительно в силу данной страсти приходится приписать ему коварство и жестокость, ибо монарх был коварным и жестоким только в отношении приобретения или сохранения короны. Ричард оказался не единственным государем, кого честолюбие довело до подобных крайностей. Историки, трудившиеся в годы правления Генри VII и Генри VIII настолько преувеличили бесчеловечность его действий, что нельзя не отметить, - в их работах возобладала чрезмерная необходимость понравиться упомянутым королям. Довольно правдоподобно, если специалисты приписали ему некоторые преступления без слишком хорошего их обоснования. Например, собственноручное убийство Генри VI и принца Уэльского, сына последнего. Существующее у них стремление от души плохо высказаться в адрес этого государя заставило забыть об определенных добрых его качествах, не поддающихся попытке обойти таковые молчанием. Как бы то ни было, не стараясь ни оправдать сотворенное Ричардом зло, ни обвинить его во всем случившемся в целом, как кто-то делает, следует удовлетвориться обвинением короля в том, что в нем стоило обвинения, и признанием одновременно того, что в нем обнаруживалось прекрасного. Преступления, сотворенные Ричардом, дабы захватить или сохранить корону, как уже было сказано, - следствие зависимости его от чрезмерного честолюбия, которым он позволил себе злоупотребить. Однако, пусть такая страсть их породила, менее жестокими они казаться не перестали. Что до остального, суверен обладал значительным умом, его суждения были тверды и обоснованы, что могло принести ему великую честь, если бы высказываемые мысли использовались с лучшими целями. Можно дать оценку его здравому смыслу и проницательности, благодаря предосторожностям, предпринятым для отражения нападений врагов. Эти предосторожности не могли бы оказаться оправданнее, если бы Божественное Провидение не получило удовольствия от обращения их в бесполезные, как иногда делало в отношении намерений, выглядящих лучше всего согласованными. При различных обстоятельствах Ричард доказывал необычайную доблесть, особенно он проявил себя в сражении, в котором погиб. Всего этого у Ричарда не отнять. Он желал, чтобы справедливость вершилась одинаково по отношению ко всем подданным, без различий, лишь бы в них не оказалось заинтересовано сохранение монархом короны. В отношении венца король не испытывал никаких угрызений совести, наступая на все правила, прописанные в законодательстве и нормах поведения. Склонность, проявляемая Ричардом к правосудию, пусть и сражающаяся с его честолюбием, может позволить относительное допущение, - из него получился бы, скорее всего, замечательный суверен, сумей он закрепиться на троне без оглядки на угрозу поражений. По меньшей мере, нельзя утверждать, что такое невозможно». Фигура Ричарда III запечатлелась не только в книгах XVIII века, гораздо чаще король встречается на сцене в постановках трагедии Шекспира, благодаря таланту некоторых прекрасных актеров. К сожалению, став театральным персонажем, Ричард почти не сохранил отныне связи с исторической действительностью, равно как и с плодом воображения Великого Барда. Текст меняется в зависимости от режиссеров и актеров, стремящихся сделать героя живописнее, поэтому схематичнее, если не сказать карикатурнее, преувеличивая с этой целью его физическое и нравственное уродство. В течение более полутора столетий то, что показывали зрителям в качестве пьесы Шекспира, говоря правду, являлось довольно свободным толкованием актера, автора и поэта Колли Сиббера (1671-1757 годы). В его версии, поставленной впервые в театре Друри Лейн в 1700 году, сохранилась лишь треть от первоначального текста. Остальное пришло из других шекспировских пьес, к которым добавилась тысяча строк, написанных лично Сиббером. Произведение создавалось с учетом ставки конкретно на данного актера. В соответствии со вкусом времени он «декламировал, вставал в позу, выразительно разговаривал, оплакивал себя, ворчал и извивался, словно гибкая гусеница». Его толкование роли поспособствовало превращению Ричарда в гротескную и пугающую куклу. Роль была снова опробована в 1741 году знаменитейшим актером XVIII века, Дэвидом Гарриком (1717-1779 годы), на протяжение 35 лет игравшим Ричарда III как на сцене своего театра, так и в городе и ставшим неотъемлемой частью персонажа, что при каждом представлении способствовало распиранию зрителей от восторга. Фанни Берни, видевшая Дэвида Гаррика в 1772 году, писала – «вызванные им аплодисменты превосходили все, что могут вообразить отсутствующие. В конце мне казалось, что они обрушат свод зала, наши сиденья ходили ходуном». Драматург Артур Мерфи от игры Гаррика превратился в соляной столб: «Когда он пробуждался ото сна, начиналась воплощающая ужас картина. Низким голосом король взывал: «Коня, коня! Венец мой за коня!». Ричард останавливался и, растерявшись, страдая просил: «Перевяжите мои раны», затем, рухнув на колени, жалобно молил: «Господь, ты сжалься надо мною». Во всем этом зрители видели совершенное копирование самой природы человека». Именно описанная сцена запечатлена художником Уильямом Хогартом на его самой известной гравюре, самой дорогой и самой продаваемой: Мистер Гаррик в роли Ричарда Третьего. Роль наравне с Дэвидом Гарриком исполняли такие актеры как Джон Филипп Кембл, Эдмунд Кин и Джордж Фредерик Кук. Последний вообще специализировался в ролях злодеев. В 1750 году трагедию впервые сыграли в Северной Америке, и она стала самой представляемой в Новом Свете шекспировской исторической драмой. В 1821 году ее поставили даже с привлечением чернокожих актеров. Кук играл роль Ричарда в Бостоне, Филадельфии, Провиденсе, Нью-Йорке. После созданного им эскиза характера персонажа американские Ричарды III погрузились в экстравагантность с Юниусом Брутом Бутом, игравшим с переходящей в дикость жестокостью, и его сыном, Джоном Уилксом Бутом, по-настоящему убившим в 1865 году президента Линкольна. «Исторические сомнения» Горация Уолпола (1768 год) В целом, театральные постановки серьезно помогали поддерживать в общественном мнении Англии XVIII столетия черную легенду о Ричарде III. Тем не менее, в области исторической литературы самое значимое произведение, относящееся к спору вокруг этого суверена, является попыткой оправдания. Оно вышло из-под пера Горация Уолпола и называется «Исторические сомнения относительно жизни и правления короля Ричарда III», будучи издано 1 февраля 1768 года. Успех книги обязан, по большей части, личности автора: Горация Уолпола, сына сэра Роберта Уолпола, премьер-министра Великобритании на протяжение более 20 лет (1721-1742 годы). Рожденнный в 1717 году Гораций Уолпол принадлежал к одинаковому ряду дилетантов от высшей аристократии, чрезвычайно богатых, образованных и интересующихся всеми художественными и литературными областями. Он был неутомимым корреспондентом, о чем свидетельствуют 39 томов оставленной им переписки (Джереми Поттер непочтительно называет его «жертвой словесного недержания»). Пристрастие Уолпола к средневековому прошлому, столь презираемому за некоторые стороны, сделало из него предвестника волны неоготики с его романом «Замок Отранто» и постройкой странного жилища в стиле готического барокко близ Твикенхэма: Строуберри Хилл. В предисловии он объяснил, что оказался заинтригован ожесточением авторов, заваливших память о Ричарде тем, что Уолполу показалось подозрительным. «Множество преступлений, ставящихся королю в вину, представляются невозможными и даже хуже: противоречащими его интересам. Кажется ясным, что под блеском восхвалений, расточаемых историками мудрости Генри VII, скрывается эгоистичный и не имеющий чувств тиран. Я подозреваю, - они очернили его соперника, дабы в контрасте с ним Генри предстал внешне приятным». Обсуждаемые историки, писал Уолпол с аристократическим презрением, были столь непрофессиональны, что восстань мертвые из могил, они бы их не узнали. Так называемые специалисты придали Ричарду III волей «невежества и ошибок», «предрассудков и воображения» вид чудовища и проклятого короля. Стоило этому образу утвердиться, в особенности, благодаря престижу Томаса Мора, он стал неистребим, ибо «существует род литературного суеверия, с которым люди привычно соглашаются, и который заставляет их полагать, - всякая попытка оспорить веру не важно в какой области – дурной или хорошей – есть надругательство. Они обречены поддерживать свои первые впечатления и обижаются друг на друга из-за малейшего обновления, вне зависимости, хорошее у них настроение или подавленное, патриоты они или тираны, святые или грешники. Вещающим истину не будет никакого снисхождения». В своей 150-страничной работе Уолпол вновь исследует 6 приписываемых Ричарду III убийств: Генри VI, его сына, принца Уэльского, брата Кларенса, супруги Анны и племянников, Эдварда и Ричарда. За ними следуют вынесенные судом смертные приговоры Риверсу, Грею, Вогану, Гастингсу наравне с намерением короля жениться на племяннице, Елизавете Йорк, позорным наказанием Елизаветы Шор и физическими недостатками изучаемого персонажа. Каждый случай подвергается тщательной проверке, за чем следует безапелляционный вывод: Ричард III был несправедливо оклеветанным храбрецом. Работа Уолпола вызвала определенный интерес и оказалась успешной. Выпущенное тиражом в 1 200 экземпляров первое издание разошлось в течение дня. Второе, насчитывающее 1 тысячу экземпляров, начали выпускать уже на следующий день. Это стало поводом для гордости Уопола. Он отправил завершенный труд друзьям. Презирая как критику, так и поздравления, с поистине аристократической спесью сэр Гораций послал 12 марта 1768 года Джорджу Монтегю слова, приводимые далее. «Гатри опубликовал 2 критические рецензии на моего Ричарда. Одну – оскорбительную – в «Критикал Ревью», другую – любезную и даже льстивую – в памфлете. Обе настолько глупы и достойны презрения, что я предпочел бы первую, пытающуюся казаться остроумной. Но, что касается доводов и юмора, каковые обе стараются проявить, ни одна не дотягивает и до пренебрежения». Уолпол не потерпел ни малейшей критики своего труда, и это утянуло его в бесконечные споры с доброй половиной представителей литературного мира. Известно, что обидчивость и тщеславие писателей, когда дело касается ими созданных произведений, можно заносить на скрижали. Уолпол, ко всему прочему, добавил к установившемуся равновесию вес принадлежащего ему социального статуса. Он даже дошел до ссоры с Дэвидом Юмом и, что намного серьезнее, с Вольтером. Сэр Гораций посчитал критику Юма настолько «ничтожной», что ответил тому «с заслуженной оппонентом суровостью», - как сам потом написал. История с Вольтером разворачивалась иначе. Нельзя безнаказанно разругаться с пророком Просветителей, чье зубоскальство раздается по всему европейскому пространству. 6 июня 1768 года патриарх из Ферне обратился к Уолполу: «Не соблаговолите ли вы оказать мне добрую услугу и прислать вашу работу с помощью почты?» Польщенный Уолпол 21 июня заискивающе ответил «первому европейскому гению, славному во всех науках»: «Действительно, месье, я решился оспорить историю Ричарда III, в том виде, в каком она до нас дошла. Повинуюсь вашим приказам и отправлю мой труд, пусть со страхом и трепетом. Да, я выпустил написанное в свет, как это называется, однако, что вы справедливо замечаете, данный свет состоит из крайне малого числа читателей. Несомненно, я не ожидал, что вы окажете мне честь, причислив к их рядам. (…) Для меня вы являлись учителем, и, может быть, единственная заслуга, способная найтись в моих сочинениях, это то, что они обязаны изучению ваших трудов». После подобного Уолпол пылко надеялся получить от Вольтера похвалу. Он даже отправил ему в довесок «Замок Отранто». Ответ не заставил себя ждать, но оказался совершенно не таким, на какой надеялся сэр Гораций, несмотря ни на что, не остерегшийся разрушительного сарказма учителя. В продолжительном письме от 15 июля, тот едва ли посвятил хоть параграф «Историческим сомнениям», сюжет которых, видимо, абсолютно философа из Ферне не интересовал. Войны Алой и Белой роз, «обеих залитых кровью и увядших» были для Вольтера одной из старых готических историй, присущих варварам. «Перед отсылкой моего письма, месье, у меня нашлось время прочитать вашего Ричарда III. Из вас получился бы превосходный главный прокурор. Вы подвергли взвешиванию все доступные возможности. Однако представляется, что у вас есть некая скрываемая склонность к этому горбуну. Вам хочется, чтобы он оказался чудесным парнем и даже любезным человеком. Бенедиктинец Калме написал целую диссертацию, доказывая, что Иисус Христос обладал чрезвычайно привлекательным лицом. Я вместе с вами желал бы поверить, - Ричард III не был ни таким уродом, ни таким злодеем, как о том говорят. Но я не стремился бы иметь с ним дела. У ваших белой и алой роз пугающие народ шипы. “Эти милостивые владыки представляют собой горстку мерзавцев” (происхождение цитаты не известно). В действительности, читая историю Йорков и Ланкастеров, как и многих подобных, думаешь, что читаешь историю грабителей с большой дороги. Да и ваш Генри VII был просто резчиком кошельков». Такая бесцеремонность включала все, что могло привести Уолпола в бешенство. В тот же день Вольтер написал герцогине де Шуазель: «Соблаговолите, мадам, стать судьей между месье Уолполом и мной. Он прислал мне свои произведения, в которых оправдывает тирана Ричарда III, о ком ни вы, ни я совсем не думаем. Но месье отдает предпочтение родному ему грубому шуту Шекспиру перед Расином и Корнелем, и это меня серьезно тревожит». Действительно, послание Уолполу, в основном, было посвящено относительным достоинствам Великого Барда и значительным французским авторам-классикам. Сэр Гораций оказался уничтожен. Он написал в «Кратких заметках»: «Я бросил эту тему, не желая начинать спор, особенно относительно вопроса, в котором, правильно или ошибочно, вся Франция находится на собственной стороне, а вся Англия – на моей». Несомненно, Уолпол тешил себя иллюзиями, но решение оказалось мудрым: диспут с Вольтером - это предприятие с максимальной опасностью. Сэр Гораций одержал не больше успеха с подругой, мадам дю Деффан, с которой обменивался приводимыми ниже письмами. Когда Уолпол поделился с ней в 1767 году проектом восстановления доброго имени Ричарда III, маркиза сочла такую идею выходящей за рамки: «У вас не выйдет оправдать вашего Ричарда III. Как вы додумались до столь странного плана? И как может случиться, что вы надеетесь получить от подобного море развленчения?» (3 мая 1767 года). Но уже 11 декабря Мари дю Деффан писала: «Я отыскала читателя для вашего Ричарда III, поэтому не медлите ни мгновения, чтобы мне его отправить. (…) Мне будет приятно послушать вашего Ричарда III» (маркиза была слепа, и просила читать ей книги). 30 января 1768 года она трепетала от нетерпения. «Я ожидаю вашего Ричарда. Я уже предупредила мадам де Меньер, с которой мне очень хорошо. Не смею просить ее перевести его, сегодня это ниже ее достоинства, но уже просила ее о переводчике. Она предложила мне некоего Сьюара. Я вам успела сказать, что обещала прийти сама мадам де Монтиньи. Но я не уверена в его стиле. В конце концов, пусть Ричард прибудет, и мы увидим, с чем столкнулись». Сэр Гораций отправил маркизе несколько экземпляров. «Ваш Ричард должен прибыть. Меня злит, что мне он достанется только в одном экземпляре, хотелось бы подарить один – мадам Меньер, а два или три – другим людям, кому я желаю доставить удовольствие. Я сохранила бы один, который перевел бы Виарт. Если из Лондона кто-то поедет, чтобы прибыть сюда, пришлите с ним три или четыре экземпляра». В конце концов, произведение добралось. В процессе просьб перевести его и прочитать ей мадам дю Деффан вынесла 18 декабря 1768 года свой вердикт. «Этим утром я дочитала Ричарда III. Какой пугающий горбун! Как пришла вам в голову мысль его оправдывать? Даже окажись он менее уродлив и менее подл, все равно остался бы чудовищем. Нужно очень сильно любить истину, чтобы получать удовольствие от исследований подобной личности». Вот кто подтвердил замечание Уолпола: когда основанием для веры служит обычай, никакие доводы, вне зависимости от их разумности, не в силах ее поколебать. По всей видимости, дурная слава Ричарда III оказалась неискоренима. Сам сэр Гораций смирился с этим мнением, допустив в 1793 году в «Послесловии к моим историческим сомнениям», что, судя по всему, черная легенда не является, может статься, такой уж легендой. Парадокс судьбы, тогда же Людовик XVI, находясь в тюрьме Тампля, переводил «Исторические сомнения», в которых увидел, - плохая репутация короля не всегда обоснована. XIX столетие: историческая наука на службе у предрассудков С модой на обновление готики и романтическим пристрастием, питаемым к средним векам, XIX век неизбежно опять заинтересовался личностью Ричарда III. Он равно был представлен и в музыке – вышедшей в 1883 году оперой француза Жерве Бернара Гастона Сальвера «Ричард III» и одноименной симфонической поэмой Берджриха Сметаны, вышедшей в 1858 году, и в живописи. Появились слезоточивые работы, сосредоточенные на двух принцах в Тауэре, – «Сыновья Эдварда IV» Поля Делароша (1831 год), «Принцы в Тауэре» прерафаэлита Джона Милле (1878 год) и другие полотна подобного типа кисти Сэмюэля Уэйла, Джона Опи, Ричарда Уэстхолла, Джеймса Норткота, Томаса Стотхарда и Чарльза Роберта Лесли. Романисты также занялись Ричардом III и его трагическим жребием, в доли секунды переодевшись в тоги историков, что всегда довольно двусмысленно. 16-летняя Джейн Остин в «Истории Англии» от 1791 года принимает сторону короля, беря на себя роль настоящего судьи. «Нрав этого государя был, в общем счете, слишком сурово осужден историками, но он принадлежал к Йоркам. Я склонна думать, что Ричард являлся достойным высокого уважения человеком. Разумеется, с уверенностью говорят, что он убил двоих племянников и супругу, но одновременно утверждают, что суверен не расправлялся с мальчиками, и я склоняюсь к вере в последнее». Изложенное выше походит более на каприз подростка, чем на серьезное мнение. Чарльз Диккенс также исполнил роль историка в «Краткой истории английского народа», вышедшей в 1874 году. Произведение переиздавалось 22 раза в течение 25 лет. В нем автор восстановил отрицательный образ, выраженный Уильямом Шекспиром. Что до Вальтера Скотта, он удовольствовался замечанием относительно «Исторических сомнений» Горация Уолпола, - «простой литературной разминки», в которой писатель пришел к вере в собственные измышления: «Сомнения господина Уолпола приобрели в его глазах почтенность уверенности, относительно коей он не терпел возражений». Но XIX столетие еще и, прежде всего, начало настоящей исторической науки, занятой поисками достоверных источников, к которым приближается критично, что, впрочем, не позволяет положить конец возражениям. Первые труды продолжали противостоять защитникам обычая. В качестве примера можно привести Джона Лингарда, католического священника. В своей «Истории Англии», вышедшей в 1819 году, он слепо двинулся по пути позиции Томаса Мора. К новаторам отнесем Шэрона Тернера. Он создал портрет Ричарда III, придав ему больше человечности, отметив в «Истории средневековой Англии», вышедшей в 1823 году, «в какой мере его раздутые преступления приписываются королю, а какие его эпохе и его партии». Главным событием в английской историографии, относящимся к средним векам, стало принятое Парламентом в 1822 году решение – открыть для исследователей все запасники. Щелчком пальцев километры свитков и тонны пергамента, скопившиеся в лондонском Тауэре, в собраниях Вестминстерского аббатства, в собраниях национальных и местных архивов, оказались доступны историкам. К ним присоединились огромные собрания рукописей, складываемых в Оксфорде с 1600 года благодаря Томасу Бодли и Роберту Коттону, а с начала XVIII столетия – благодаря Роберту Харли. С самого первого дня они превратились в неподдающиеся оценке запасы, откуда до сих пор продолжают черпать историки. Это Бодлианская библиотека Оксфорда, запасы Коттона, 8 тысяч томов рукописей из собрания Харли в национальных архивах, в Государственном архиве Великобритании и в Британской библиотеке. Многократно переписанные, изданные, переведенные и снабженные комментариями при участии таких ученых обществ, как Общество древностей, Кемденское общество и общество Селдена, эти документы позволят, наконец, серьезно поработать со средневековым английским прошлым. Тем не менее, они не заставят зашевелиться строки, касающиеся Ричарда III. Каждый из лагерей обнаруживает в описываемых документах, чем утвердить уже существующее у него мнение, а рукописи не особо сильно стирают предрассудки нравственного порядка. Таким образом, среди клеветников на Ричарда мы видим Джона Джесса, создавшего в 1862 году «Воспоминания о короле Ричарде Третьем» и упорно продолжившего придерживаться версии Томаса Мора. Основание было простым: «нельзя поверить, что великий и справедливый канцлер, переживший муки ради процветания религии, добровольно и со знанием дела занялся бы подделкой исторической истины». Те же доводы мы обнаруживаем в «Ланкастере и Йорке» Джеймса Рамзи (1892 год) и, хотя в гораздо умеренной форме, в «Краткой истории английского народа» Джона Ричарда Грина (1874 год), и в «Конституционной истории Англии» оксфордского епископа Уильяма Стэббса (1878 год). Наконец, Альфред Легг в 1855 году – в «Нелюбимом короле» - полностью опроверг сплетни Томаса Мора, «чье суждение было ослеплено ненавистью приверженца» и кто «обратил в догматы неизвестные мотивы своих героев». В 1844 году Каролина Хальстед, супруга приходского священника Миддлхэма, издала в 2 томах и в 1 тысяче страниц «Ричарда, герцога Глостера и короля Англии». Труд целиком основывался на собрании подлинных документов и являлся правдивым жизнеописанием Ричарда III, дух которого продолжает посещать родной город миссис Хальстед. По всей вероятности восхищенная покойным монархом, она сделала из него рыцарственного героя и верного последователя суровой викторианской нравственности. Каролина Хальстед утверждала, что нельзя отыскать личность, «поступающую благороднее и рыцарственнее». Разумеется, Ричард захватил корону, но «передача венца по наследству в тот период английской истории довольно слабо признавалась. Право Парламента низлагать суверена и объявлять властителем другого допускалось, и не только в течение предыдущего правления Эдварда IV, но равно и в случаях Эдварда III и Генри IV». Настоящее научное противостояние, существующее вокруг жизни и трудов Ричарда III развернулось к концу столетия между Джеймсом Гайрднером (1823-1912), историком, специализирующимся на XV веке, в течение 27 лет работавшим в Государственном архиве Великобритании, и сэром Клеменсом Маркемом (1830-1916), блестящим любителем, великим путешественником, больше географом, чем историком, председателем Королевского географического общества, обладателем эксцентрического ума, автором многочисленных произведений на чрезвычайно разнообразные темы. Первый являлся пламенным защитником черной легенды о Ричарде III, второй – таким же ярым ревизионистом и защитником монарха. Сторонники противопожных точек зрения столкнулись в 1891 году в колонках уже пользующегося уважением «Инглиш Хисторикал Ревью», вернувшись там к своим исследованиям и ужесточив их выводы. В 1878 году Гайрднер издал «Жизнь и правление Ричарда III», монографию, которую спустя три четверти века будут рассматривать в качестве незаменимой биографии короля, возвращаясь к методическому утверждение списка его предполагаемых преступлений. В предисловии говорилось: «Кропотливое изучение деяний и жизни Ричарда еще больше убедило меня в точности портрета, который стал нам знаком благодаря Шекспиру и сэру Томасу Мору». В действительности, в своем труде Гайрднер кажется руководствуемым скорее уважением к обычаю, чем рукописными источниками. Настоящий ответ Маркема вышел только в 1906 году с его книгой – «Ричард III: жизнь и характер». В ней он отметил, - традиционное мнение о суверене «чересчур карикатурно и чересчур грубо противоречит тому, что можно извлечь из официальных документов. Подобные истории оскорбляют здравый смысл (…). В соответствии с моими личными выводами, Ричард III должен быть освобожден от всех предъявленных ему обвинений». Согласно Маркему, ответственным за возникновение черной легенды следует считать кардинала Мортона, «тройного предателя и фальсификатора истории», вдохновившего и, может статься, даже лично написавшего «Ричарда III» Томаса Мора. Истинный проклятый король – Генри VII, достаточно правдоподобно выглядящий виновным в убийстве принцев. В 1897 году Ричард III получает неожиданное подкрепление: от американцев, в лице сенатора Генри Кабота Лоджа, когда-то бывшего историком. Он написал в «Скрайбнер Магазин», что Ричард «вел бой короны и народа против феодальной системы маленьких тиранов», и что «выживи король, он оказался бы властителем, сразившим феодализм, объединившим венец и население и распахнувшим дверь знанию и цивилизации». Ричард III стал защитником ценностей цивилизации, демократии и культуры: подобная мысль, по меньшей мере, дерзновенна, как и похвала, с какой Кабот Лодж обратился к Гайрднеру. Этот выдающийся историк, по словам сенатора, издал отличающуюся эрудицией биографию короля, использовав все имеющиеся на руках достоверные документы, чтобы укрепить черную легенду, но его поступок ничего не изменил. «Его поражение (…) более милостиво для отстаивания случая Ричарда, чем любая из возможных защит». XX век: наступление рикардианцев вплоть до пика в 2015 году Битва между сторонниками и противниками Ричарда продолжилась в течение ХХ столетия, ужасы войн коего достигли беспрецедентного для истории уровня, снизив средневековые сражения до мелких стычек. Страшнейшие из суверенов прошлого оказались любителями по сравнению с тиранами современности. Если сопоставить с ними тяжесть приписываемых Ричарду III преступлений, то легко получится увидеть в нем почти святого, как дерзнул сделать в 1933 году Филипп Линдсей, издавший своего «Ричарда III» между двумя мировыми войнами, в год прихода к власти Гитлера. Автор обращался к королю как к спасителю Англии, с почти религиозным пылом. «Ричард, Ричард! Ты – тот человек, к которому мы должны обратиться теперь, когда балансируем на грани бездны грядущего. Ты сражался, дабы построить Англию такой, какая она есть, ты пришел, чтобы править страной, разбитой сражениями, поврежденной рассудком и утратившей все свои завоевания. Господь забрал у тебя все, что ты любил на свете – отца, брата, жену, ребенка (…), но судьба не поразила твоего духа, духа Англии. Ничто не смогло погасить искру, сиявшую в груди Ричарда, искру, толкавшую его на борьбу даже тогда, когда будущее лежало во мраке. Непреклонный, героический, любезный, великий Ричард, последний из наших английских королей (…). Но и сегодня его не понимают. Именно к людям прошлого нам следует обратиться в данный миг отчаяния (…) На протяжение столетий он представлялся нам символом зла, словно демон в череде других суверенов, человек, прощавший слишком часто и некстати, оказавшийся обреченным на смерть изменой тех, кому сохранил жизнь, верный брат, строитель церквей, покровитель Кэкстона (…). Он представлялся нам карикатурой, тем, кто убивал из любви к преступлениям, изувеченным не только телом, но и душой, бесчеловечным и по-звериному жестоким». Вот Человек: этот гимн Ричарду, возлюбленному спасителю, пожертвовавшему своей жизнью, почти обожествляет его, уподобляет Христу или, по меньшей мере, канонизирует. Чуть отступив, можно также увидеть здесь предтечу Черчилля, спасителя Англии в очень мрачный момент ее истории. Описанный настоящий культ Ричарда III имеет сторонников и сейчас, как существуют и более разумные попытки его оправдания. В 1936 году профессор Уильямс в Кембриджской средневековой истории написал, - «в его рассудке находилось место для многих противоречащих друг другу мыслей. Чем более мы станем смотреть на Ричарда как на человека своего времени, тем более это впечатление начнет казаться удовлетворяющим (…). Чувствительность не относилась к числу добродетелей XIV века, и ни Ричард, ни его современники не придавали серьезного значения судьбе тех, кого политические проблемы ставили на их пути. Двойственность столетия являлась частью личности Ричарда». Такое сбалансированное отношение разделялось и другим серьезным специалистом по XV столетию, профессором Эрнестом Фрейзером Джейкобом. В вышедшем в 1961 году томе Оксфордской истории Англии, посвященном периоду, он написал, - «неоспоримо наличие у Ричарда III конструктивной стороны. Монарх был чрезвычайно далек от известного, благодаря традиции, мерзавца, (но) начав со столь же чрезвычайно незаконного шага (убийства Гастингса), он оказался вынужден следовать в этом направлении». В 1955 году профессор Пол Мюррей Кендалл (1911-1973) из университета Канзаса издал серьезную работу, ставшую вехой в историографии, посвященной королю. Его биография Ричарда III, основанная на обильном количестве документов, замечательной эрудиции и превосходном понимании истории, превратилась в доказуемое восстановление доброго имени проклятого суверена и в разрушение мифа черной легенды. Кендалл завершил свой труд следующими словами: «Образец противоречивой нравственности Полидора Вергилия, мощь Томаса Мора, драматическое изобилие Уильяма Шекспира – все это придало тюдоровскому мифу волшебную жизненную силу. Какой вклад в искусство, но какая беда для истории». Защитники Ричарда равно сформировали в ХХ столетии объединение, имеющее целью продвигать в массы положительный образ этого окруженного спорами монарха. В 1924 году хирург Сэмюэл Саксон Бартон основал общество Белого вепря, переименованное в 1956 году в общество Ричарда III. Учредив филиалы в многочисленных уголках страны, оно раз в 3 месяца стало издавать журнал, «Рикардианец», распространяя статьи специалистов на различные исторические темы, касающиеся личности и жизни Ричарда III. Журнал преследовал конкретную цель. «Осознавая, что многочисленные детали обычной точки зрения на характер и жизнь Ричарда III ни подкреплены достаточными доказательствами, ни разумно обоснованы, Общество стремится дать развитие всем возможным способам исследований, касающимся жизни и эпохи Ричарда III, и обеспечить переоценку источников, рассказывающих об этом периоде и о роли данного монарха в английской истории». Число членов общества, насчитывающее в 1980 году около 2 500 человек, сегодня достигает, согласно его интерне-сайту «многих тысяч», без иных уточнений. Еще в 1983 году председатель общества, Джереми Поттер, написал в работе с разоблачительным, почти бросающим вызов названием «Добрый король Ричард?»: «Общество видят по-разному, - в качестве крестового похода, распространяющего историческую истину, презренного собрания ограниченных и отчасти погибших умов или демонстрации, вызывающей сочувствие или даже забавной, английской эксцентричности». В действительности, далекое от фольклорного сборища тоскующих о «добром короле Ричарде» Общество Ричарда III не только способствует статьями рикардианцев освещению некоторых темных вопросов истории этого смутного периода. Оно поддерживает и финансирует определенные проекты. Например, постановку памятника Ричарду III в Лестере и, в особенности, археологические раскопки, позволившие в 2012 году обнаружить останки суверена и успешно перезахоронить его с торжественностью в 2015 году. Другие организации, такие как основанный в 1986 году фонд Ричарда III и Йорков и Фонд Ричарда III преследовали идентичную цель, излагаемую последним следующим образом: «Доказать строгими исследованиями, что события, относящиеся к жизни и правлению Ричарда, противоречат нарисованной Шекспиром карикатуре». В действительности тут сокрыт довольно деликатный вопрос: как разделить произведение неприкасаемого драматурга и иконы британской культуры от исторической реальности, касающейся Ричарда III? Обвинение Шекспира во лжи будет сопоставимо с богохульством и непростительным кощунством. Принятие замысла Великого Барда таким, каков он есть станет оскорблением для исторической правды и трудов историков. Споры могут зайти слишком далеко. В 1980 году председатель Общества Ричарда III издал письмо о противоречивости телевизионных выдумок, в котором с юмором задавал себе вопрос, следует ли требовать извинений со стороны Национального театра за постановку «оскорбительной и лживой драмы Шекспира «Ричард III», глубоко обидной столь многим?» Можно ли начать против Великого Барда посмертный процесс с обвинением в распространении возводимой на покойного короля клеветы? Этот вопрос ставился в Парламенте в ноябре 1980 года, на фоне споров о средствах массовой информации, распространяющих клевету, порочащую исторических личностей. В конце концов, внесенный на голосование закон отверг всяческое действие подобного типа, если речь заходила о лице, скончавшемся более 5 лет назад. Поэтому, Шекспиру оказалось не суждено предстать перед судом из-за клеветнических измышлений в адрес Ричарда III. Последний, впрочем, продолжил разжигать страсти даже 5 столетий спустя после своей гибели. Разумеется, все это относительно. Мир ХХ века сталкивается с вызовами, гораздо основательнее. Ричард III даже серьезно канул в Лету истории, что в 1996 году продемонстрировал документальный фильм Аль Пачино «В поисках Ричарда». Но если его имя уже не заставляет массы реагировать, противоречия в мирке историков, между рикардианцами и антирикардианцами, продолжаются. Вторые теперь занимают позицию обороны, и возмутительная работа Альфреда Лесли Рауса «Поле Босуорта» (1966 год), в которой Ричард сравнивается с Гитлером, почти не в состоянии укрепить их тылы. Такое чудовищное сравнение, как бы то ни было, высвечивает заставляющую голову кружиться деградацию нравственных ценностей политики со времен средних веков. Намного умереннее и правдоподобнее «Ричард III» Чарльза Росса, профессора Бристольского университета, изданный в 1981 году, в котором, в основном, принята суть летописей периода правления Тюдоров, признающая, что «Ричард вел себя как энергичный и приносящий пользу монарх». Вехой стала последняя, более спокойная биография – «Ричард III. Брат. Защитник и покровитель государства. Король» (2017 год) Криса Скидмора. Автор - историк, член Парламента и Королевского Исторического Общества, министр по делам университетов, науки, исследований и нововведений с сентября 2018 до февраля 2020 года при правительствах Терезы Мей и Бориса Джонсона. Основанный большей частью на современных летописях, зафиксировавших события, труд предлагает нашедший равновесие взгляд на суверена, чьи поступки нельзя понять без опоры на содержание его эпохи. «Его поведение и его слова не могут быть взяты отдельно друг от друга (…). Создать белую легенду о личности Ричарда – значит просто продолжить пустой спор «доброго» Ричарда против «злого» Ричарда. С историей Ричарда III следует обращаться уравновешенно и компетентно, что не получится без максимально возможного обращения к современным источникам и рассказам о его жизни и правлении, используя земной путь монарха таким, каким тот был, а не таким, каким его следует лицезреть позднее». Подобное суждение Соломона, тем не менее, осуществимо только для историка. Остальные области культуры преследуют иные цели, разыскивая красочное, драматичное, чувствительное или нравственно назидательное больше, чем подлинное. Для населения слава исторических персонажей лепится скорее произведениями эстетичными и романтичными, а вовсе не историческими монографиями. Ричард III не избежал этого правила. Его появление в детективном романе Джозефины Тей «Дочь времени» в 1951 году, равно как и на театральной сцене в лице Алека Гиннесса, Кристофера Пламмера и Рона Кука или на киноэкране в 1956 году в восхитительном исполнении Лоуренса Оливье, Гаррика ХХ века, только подпитало манихейский миф о проклятом короле. Такой король не может быть иным, нежели добрым или злым, хотя он просто, как Эрнани у Виктора Гюго, «… темный рок, и страшных сил полет! И порождение слепой и мрачной тайны! И дух, родившийся из тьмы необычайной!» Подобный суверен , как и все настоящие герои, осознает, - он лишь «в руках судьбы бесчувственной игрушка».