Глава 10. Ричард III: человек и король
12 марта 2024 г. в 10:38
Глава 10. Ричард III: человек и король
Несмотря на чрезвычайную краткость его правления - немногим более 2-х лет - и преждевременную гибель в 32 года, Ричард III остается одним из самых известных суверенов средних веков. Известность Ричарда многим обязана пьесе Шекспира, но она больше скрывает, чем открывает историческую личность. За спиной шекспировского чудовища стоит человек, сохраняющий свою тайну, ибо его истинная природа подверглась разрушению от воздействия театрального образа. Обнаружение исторической правды о нем – цель каждой из написанных биографий. Работу начинали разные специалисты, но полученные ими результаты друг другу возражали. Сказать, что Ричард III – персонаж противоречивый – будет эвфемизмом. По меньшей мере, Ричард не оставляет никого в равнодушии, что также является недостатком: каждый труд, посвященный жизни этого суверена одновременно превращается в средоточие нравственного порядка, обремененное этическими рассуждениями: был ли он виновным или жертвой? Честолюбивым убийцей, лишенным угрызений совести или же верным и искренним принцем, раздробленным событиями безжалостных войн между аристократическими кланами? Каждая из монографий, посвященных его судьбе в большей или в меньшей степени приближается к виду судебного вердикта. Возможно ли избежать подобного маршрута?
Задача трудна. Однако в ней присутствует и элемент определенной легкости. Встретившись со смертью в 32 года, Ричарду III повезло не узнать старости и сопровождающего ее упадка сил. Суверены, которые живут слишком долго, почти всегда сталкиваются с трудным финалом, лишающим красок счет одержанных ими побед. Да и в 70 лет король уже не тот, что в былые 30, как физически, так и психологически, что заставляет аккуратнее подходить к общему итогу его правления. Ричард III, действительно, не имел времени для развития. Погибнув молодым и здоровым, в цвете лет, он являл собой комплекс твердых свойств характера, очень рано сформировавшейся личности, оставшейся верной себе и неизменности образа, сравнимого в этом с его знаменитым портретом.
Обманчивость иль откровенность лика
Портрет, поднимает, тем не менее, множество вопросов и о физическом облике, и о личности монарха. Все еще рискованно пытаться извлечь сведения психологического порядка, созерцая написанную картину, чья точность по отношению к живой модели зависит от умения и намерений художника. Тем более, если речь идет о королевском портрете, не переставшим быть орудием пропаганды, демонстрирующем скорее функцию, нежели истинный физический облик. Как и в случае с официальными фотографиями современных президентов, портрет монарха – это образ, который стремятся ему придать, прошедший исправления, дабы он соотносился с целями власти на местах. Или же, как в конкретном случае Ричарда III, портрет, находящийся в нашем распоряжении, был написан в эпоху Тюдоров, спустя несколько лет после гибели короля, когда пропаганда, служащая новой династии, надеялась сотворить из него мерзкого и кровожадного тирана. Самый старый из портретов относится специалистами приблизительно к 1520 году, то есть, к началу правления Генри VIII. Он принадлежит Обществу Древностей Лондона и известен под наименованием Портрета, увенчанного сводом, так как помещен в раму, образующую наверху свод. Художник не известен, может статься, это фламандец. И опять, по мнению экспертов, разговор идет о копии с исчезнувшего на настоящий момент оригинала, созданного еще при жизни Ричарда III. Лицо на нем бледно, невыразительно, с пустым и непроницаемым взглядом. Восстановленный и очищенный в 2007 году, портрет свидетельствует о многочисленных корректировках, несомненно, так и не завершенных. К примеру, цвет глаз оттенка серой стали, предполагающий безжалостный нрав, равно как и плотно сжатые губы. Данный образ казался самым близким к модели. На короле был отороченный жемчугом головной убор, он смотрит прямо и надевает кольцо на безымянный палец левой руки.
Но существует и иная его версия, находящаяся в Монаршей коллекции замка Виндзор, с копией, выставленной в Лондонской Национальной Портретной Галерее. Отличающийся лучшим художественным качеством, этот портрет стал почти официальным портретом Ричарда III и, если не считать некоторых знаковых изменений, на нем представлен тот же человек. Написавший его художник равно неизвестен, но критики относят полотно к концу XVI века. Идет ли речь о копии с оригинала или о копии с копии? Не известно. Как бы то ни было, общее рассуждение позволяет утверждать, - произведение может являться частью целого ряда королевских портретов. Поражает схожесть с портретом Генри VIII, как и обсуждаемый, висящим в Национальной Портретной Галерее. Персонаж выступает из бархатных глубин, глядя налево. На нем украшенный брошью с жемчугом головной убор, он снимает с левой руки кольцо и надевает его на мизинец правой, совершая жест, в котором мы потом увидим символическое значение. Найденные сходства указывают на единое направление в создании монаршего шаблона. В 1563 году Елизавета I подписала воззвание, устанавливающее обязательные правила для «природной представленности личности, милости и светлости Своего Величества», а также для создания «совершенных модели и примера», чему надлежало следовать всем художникам. Королевский портрет более, чем когда-либо превращался в орудие пропаганды.
В случае Ричарда III работала пропаганда отрицательная. В ту эпоху, когда обсуждаемый портрет создавался, репутация погибшего суверена уже была сформирована. После Томаса Мора все историки времен Тюдоров ориентировались на архетип жестокого тирана, которого совсем скоро выведет на подмостки Уильям Шекспир. Даже исправления, нанесенные на полотно, имели целью очернить его образ. Это доказывает исследование произведения с помощью рентгеновского излучения в 1973 году. Цвета мрачнее, губы сжаты, глаза заметно уменьшены, на лбу несколько морщин, правое плечо чуть выше левого, что подразумевает искривление позвоночника. Картина выражает послание, передаваемое через запечатленного на ней человека. И не так уж он и карикатурен. Мы смотрим на того же самого персонажа, что стоит перед нами на картине 1520 года. Отличающегося гармоничными чертами, чуть более угловатыми, изможденного лица. В глубине «зеркала души», - прямой и тяжелый взгляд, сфокусированный на пустоте, губы над волевым подбородком сжаты. Представляется, что можно сразу разгадать серьезность, тревогу и покорность судьбе, свойственные Ричарду III. На нас он не глядит. Суверен потерян в собственных мрачных мыслях, в своем внутреннем мире, застыв перед загадкой сознания и выпавшего жребия. В его лице мы видим одновременно и Макбета, и Гамлета, человека, читающего историю своей жизни, как «рассказанную идиотом, переполненную шумом и яростью и без какого-либо смысла», человека, растерянного от повторения основного вопроса: «Быть или не быть?»
Но действительно ли перед нами истинное лицо короля? Вопрос следует обязательно поставить, ведь в 2013 году была проведена реконструкция облика Ричарда. Ею руководила Кэролайн Уилкинсон, профессор кафедры по черепно-лицевому установлению личности университета Данди. Она работала с черепом монарха, обнаруженным в Лестере вместе с его скелетом. Признаемся себе, - результат Ричарду не льстит. Он приписывает королю черты подростка, отстающего в развитии, причем довольно простого. Тогда как некоторые утверждают, что видят в нем сходство с написанным портретом, мы наблюдаем лицо персонажа невинного, неразумного, наивного, не способного оценить плоды своих поступков, значит, подверженного манипуляциям со стороны окружения, поэтому, равно тревожащего. Но отражают ли написанный на холсте образ и облик, воссозданный в 3D, двойственность того, кто превратится в подобие доктора Джекила и мистера Хайда XV столетия?
Неприятная или же располагающая к себе наружность?
Итак, черты лица остаются неопределенными. Относительно телосложения у нас есть свидетельства современников, к несчастью, недостаточно словоохотливые на нужную нам тему. Силезский рыцарь, Николас фон Попплау, часто встречавшийся с сувереном в апреле-мае 1484 года, описывал его как «выше меня на 3 пальца (то есть, почти на 5 сантиметров), но чуть худощавей, менее мускулистого, гораздо тоньше и изысканней и с маленькими руками и ногами». Его скудное описание не упоминает ни о каком физическом уродстве, что противоречит карикатурам летописцев и тюдоровских историков-пропагандистов, создавших из Ричарда настоящее чудовище, которое следующим образом представляет себя в драме Шекспира:
«Уродлив, исковеркан и до срока
Я послан в мир живой; я недоделан, -
Такой убогий и хромой, что псы,
Когда пред ними ковыляю, лают».
(Ричард III, I, 1)
Вероятно, увечья являлись чистой воды выдумкой, ведь о них не свидетельствовал никто из современников короля: ни Кройлендская летопись, ни Доменико Манчини, ни Фабиан, составитель Большой летописи Лондона, ни де Коммин. Ричарда все знали, часто видели, но, почему-то, скупились на критику его внешности, хотя, не пренебрегли бы намеком на какую-либо из неприглядных черт. Летописец Джон Стоу, автор Английских анналов, встречался с людьми в возрасте, знавшими суверена, но описывавшими его «физически скорее располагающим к себе, пусть и невысокого роста». Последнее свойство кажется противоречащим Попплау, однако, тот прославился приземистостью, и, с другой стороны, отмечаемый собеседниками рост Ричарда совершенно точно был уменьшен ярко выраженным сколиозом. Обнаруженный в 2012 году скелет это лишь подтвердил. Данный сколиоз, может статься, и несет ответственность за легкую ассиметрию уровня плеч короля, едва различимую на портрете, когда правое плечо находилось чуть выше левого. Без сомнения, происхождение единственного упоминания о Ричарде, как о «горбуне», то есть о человеке с «искривленным позвоночником», восходит к оскорблению, брошенному в процессе пьяной ссоры между сторонниками графа Нортумберленда и монарха в йоркской таверне в 1490 году. По крайней мере, об этом рассказывают судебные архивы города. Как бы то ни было, легкой ассиметрии оказывалось недостаточно, чтобы сделать Ричарда инвалидом, его действия в яростных сражениях лицом к лицу, в которых он многократно участвовал, служат этому прекрасным доказательством. Интенсивные тренировки, сопровождавшие всю юность нашего героя в Миддлхэме у графа Уорика, равно как и верховые прогулки по землям Йоркшира, сформировали из него, вопреки внешней хрупкости, истинного атлета.
Искренне верный и заботливый
Драматичные события, происходившие на протяжение детства Ричарда, подарили ему далекий от спокойствия душевный склад, импульсивность, тревожность, недоверчивость и озабоченность тем, что вокруг. Это запечатлелось на его лице, проигрываясь в некоторых видах нервного тика. Свидетель сцены повествует, - в течение церемонии помазания на царство король постоянно поворачивался, покусывал губы и прикасался ладонью к кинжалу. Будучи воспитан в сердце боевых действий, предательств, заговоров и убийств, Ричард всегда находился настороже. Успев пережить измену близких и родных, Кларенса, Гастингса и Бэкингема, как мог он кому-то доверять? Как мог он даже продолжать верить в собственный девиз: «Верность связывает меня»? Эта тревога преследовала монарха гораздо сильнее, чем обычный страх предательства. Она отличалась экзистенциальным характером, укоренившись в его глубокой религиозности. Ибо Ричард был чрезвычайно благочестив, а его благочестие - подлинным, серьезным, полным глубочайшего смысла и чувства нравственного долга.
Мы уже видели доказательство набожности короля на примере определенных объектов и личных документов, особенно богослужебных книг, в которых Ричард начертал несколько слов или куда велел добавить молитвы с трогательно выделенными подчеркиваниями. Суверен любил книги, часто с ними сверялся, отдавая предпочтение книгам религиозным, что объединяло его с супругой, Анной. Здесь можно обратиться к Книге духовной благодати, созданной в XIII веке саксонкой Мехтильдой фон Хакеборн, сестрой настоятельницы цистерцианского монастыря. На титульной странице указаны два имени: «Р. Глостер» и «Анна Уорик», свидетельствующие о духовном родстве четы. Это церковное произведение, крайне любимое светскими богомольцами, объясняло, как развивать свою набожность через молитву и регулирующие жизнь правила. Труд Мехтильды отводил равно важное место определенным простым, но символическим жестам, говорящим о любви к Христу. Например, прикосновение пальцами правой руки означало прикосновение к длани Спасителя, что советовали применять в минуты «искушения гордыней». Прикосновение к мизинцу правой руки означало размышление «о кротости и смирении Господа и моление Его этой кротостью о возвышении над гордыней». Именно это и совершает Ричард на портрете, относящемся к концу XVI столетия. Но тот же жест, что интересно, принадлежит и Генри VIII на картине 1520 года, снова ставя вопрос о происхождении произведений. Создал ли их один фламандский художник, или тут постарались представители его школы? Несет ли вызывающий вопросы жест религиозный или же политический подтекст? Ибо на обоих холстах король надевает кольцо на мизинец правой руки, то есть на палец, где следует носить уменьшенную личную печать. Как бы то ни было, работа Мехтильды фон Хакеборн придает серьезную смысловую нагрузку символике пальцев. Большой палец «представляет могущество Господа и защиту его против всяческих напастей, осаждающих верные ему благочестивые души». Прикосновение к большому пальцу выражает стремление оказаться «сильным в осуществлении добродетелей и в сопротивлении силой всевозможным порокам».
Еще откровеннее повествуют о благочестии Ричарда молитвы, добавленные для него в королевский Часослов. Это рукописное произведение, относящееся приблизительно к 1420 году и находящееся в библиотеке Ламбетского дворца, подверглось многократным переработкам, прибавляющим к содержанию тексты, отвечающие нуждам суверена. Украшенное растительными узорами и несколькими миниатюрами, но не достигнув пышности Часослова герцога Беррийского или Часослова герцога Бедфорда, кажется, что оно было приобретено Ричардом в самом начале правления, и, с данной минуты, король никогда не разлучался с книгой. Часослов обнаружили в шатре монарха после сражения при Босуорте, и матушка Генри Тюдора, Маргарита Бофор, потребовала томик в качестве боевого трофея, даже не дав себе труда стереть имя Ричарда оттуда, где оно стояло в молитвах. В календаре под датой 2 октября суверен собственноручно начертал на латыни: «Hac die natus erat Ricardus Rex Anglie tertius Apud Foderingay Anno Domini mlcccclii» (В этот день, в лето Господне 1452, в Фотерингее на свет появился Ричард III, король Англии).
Молитвы, добавленные по просьбе Ричарда в описываемую книгу Часослова довольно тревожны. Они выражают взволнованное, даже беспокойное благочестие, отсылающее к истории о Иосифе, сыне Иакова, согласно Библии, присвоившего себе права старшего брата:
«Господь, даровавший благословенному Иосифу мудрость в доме его повелителя и в присутствии фараона, освободивший его от ревности и ненависти его брата и равно почтивший, молю тебя, Господи Боже Всемогущий, также освободить слугу Твоего Ричарда от заговоров моих врагов и даровать ему милость и честь в глазах его противников и всех христиан».
Подобная просьба является сразу и объяснением занятия трона примером Иосифа, и выражением опасений Ричарда, заметных под покровом постоянных угроз мятежей, предательств и нападений. Опасений навязчивых, обнаруживаемых и в остальных текстах, добавленных к молитвослову, подобных тому, где монарх просит Господа «…установить и подтвердить согласие между мной и моими врагами. Показать мне и излить на меня славу Твоего милосердия. Пожелать успокоить, отвратить и уменьшить ненависть, ими ко мне питаемую (…). Иисусе Христе, Сын Бога Живаго, соизволь освободить слугу Твоего, короля Ричарда, от всех горестей, бед и скорбей, меня осаждающих, и от всех ловушек противников моих, послав на помощь мне против них архангела Михаила. Соизволь, Господи Иисусе Христе, свести до ничтожности дурные намерения, ими лелеемые или замышляемые против меня. (…) Милостивейший Иисусе Христе, всеми средствами, сохрани меня, слугу Твоего, короля Ричарда, и оборони меня от всякого зла и моего злейшего врага, от всякой настоящей опасности, как прошлой, так и грядущей, освободи меня от всех горестей, бед и скорбей, что я терплю».
Разумеется, и эта молитва, и другие, ей подобные, не характерны для Ричарда III. Такие тексты были в ходу в Европе XIV века, их находят в молитвословах Максимилиана I, Фадрике Арагонского и Александра Польского и полагают читаемыми в стиле молитв о снисхождении. «Каждый, кто пребывает в скорби, тревоге, или в немощи, или вызывает гнев Господень, или находится в заключении, или страдает от каких-либо бедствий, должен произносить эту молитву 30 дней подряд, и тем он убережется от смертного греха. Бог обязательно его услышит и сменит несчастья на радость и успокоение. Это доказано примером множества лиц». То, что Ричард испытывал необходимость включить подобную молитву в личный Часослов и использовать ее от своего имени, дабы ежедневно читать, словно заклинание, открывает нам измученный и тревожный ум, равно как и благочестие, одновременно глубокое, искреннее и исполненное суеверий. Тут суверен крайне близок к духовному состоянию его эпохи.
Существуют и другие выражения, сохранившиеся в предисловии акта основания Миддлхэмского колледжа, которые начинаются с признания в покорности, определения перед лицом Богом «своей чрезвычайно простой сущности, пришедшей в этот презренный мир совсем обнаженной, лишенной владений, благ и наследия». Господь, как говорится в акте, «в своей бесконечной доброте» не только одаривает меня «великими благами и дарами при помощи Его Божественной милости», но и осуществляет надо мной «покровительство, защиту и освобождает от многочисленных рисков, опасностей и ран». Священники при основанном колледже должны были молиться о спасении души Ричарда, равно как и о спасении души его супруги.
Основанные королем в течение жизни учреждения и благочестивые пожертвования несметны и разнообразны: 40 ливров в 1472 и в 1473 годах на восстановление церкви в Коверхэме, близ Миддлхэма; колокольня в 1474 году для часовни Святой Троицы гильдии моряков Халла; витраж для церкви в Грейт Малверн, где Глостер являлся сеньором имения; 20 ливров 7 марта 1484 года, выданные Екатерине Маунтферант «по причине ее бедности»; 100 ливров в год, 10 марта, дочери графа Солсбери; 8 ливров в год, 2 апреля, Томасу Седланду; 2 бочки красного вина, 7 марта, настоятелю и каноникам собора в Карлайле, «дабы они молились о благе короля и его супруги Анны, королевы Англии, о спасении их душ после смерти и о спасении душ родителей короля»; 300 ливров, все еще в 1484 году, для строительных работ в Кингс Колледже, что в Кембридже; множество имений, относящихся к землям Бэкингема и Линкольна, для Куинс Колледжа и содержание в 100 ливров для его председателя; содержание в 10 марок, 22 октября 1483 года, для женского монастыря в Уилберфоссе, что в Йорке, дабы вознаградить капеллана «и дабы молились о благе короля и его супруги Анны, королевы Англии, и их перворожденного сына Эдварда, герцога Корнуолла и графа Честера, и о спасении их душ после смерти»; 20 ливров каждый год, 3 марта 1484 года, Уильяму Хьюссу, верховному судье королевской скамьи, для основания песнопений «ради блага короля и его супруги Анны»; та же сумма и с той же целью была выплачена накануне монаршим глашатаям в Колдхарборе. В начале марта 1485 года, когда королева Анна находилась при смерти, тревога Ричарда относительно спасения его души удвоилась, хотя суммы, предусмотренные для учреждений, основанных им в Йорке, так и не были еще выплачены. Суверен писал церковным властям города: «Так как мы не желаем, чтобы наши названные священники оказались лишены своих жалований, и верим, что их молитвами станем приятнее Господу и его святым, то хотим и обязываем вас выплатить целиком накопленные суммы, равно как и те, что появятся в назначенный срок».
Молитвами святых отцов и благочестивыми подношениями Ричард надеялся обеспечить себя поддержкой Небес. В особенности он обращался к своим любимым святым. В личный Часослов он внес особые молитвы, обращенные к святому Георгию, к святому Христофору, к святому Иосифу (патриарху), к святому Юлию, а также к менее известному лицу, на которого, тем не менее, Ричард возлагал серьезные упования, на шотландского святого Ниниана, предположительно, трудившегося в северных областях. Король возносил к Господу следующую молитву: «Господь, обративший народы бретонцев и пиктов учением святого Ниниана, твоего проповедника, просвещением Твоей верой, даруй мне, Твоей Милостью и заступничеством Того, знание которого позволило нам подняться к свету Твоей истины, добиться радостей жизни небесной». Ниниана, уроженца Уинторна, что в шотландской области Галлоуэй, чрезвычайно почитали в диоцезе Йорка, где его чтили ради оправдания своих притязаний на юго-запад Шотландии. Среди «тех святых, которым я предан», пишет Ричард, присутствуют и остальные молитвенники, относящиеся к северу Англии, такие, как святой Уилфрид из Рипона и святой Уильям из Йорка. К ним следует прибавить святую Акельду, мученицу и покровительницу церкви Миддлхэма. В целом, в общественных и личных документах Ричарда III обнаруживается 35 святых, как мужского, так и женского пола. В акте об основании колледжа в Миддлхэме мы видим Георгия, Екатерину, Ниниана, Катберта, Барбару/Варвару и Антония/Антуана, чей вепрь, согласно легенде, отказался повиноваться дьяволу, приказавшему ему напугать святого и который, может статься, и является источником символа на королевском стяге, как уже было доказано. Книги Ричарда свидетельствуют о его глубокой привязанности к этим небесным заступникам и о его интересе к духовной стороне жизни, например, томик Видений Матильды.
Следующее проявление благочестия со стороны Ричарда III связано с его любовью к Йоркширу, это въезд тогда еще герцога в область в сопровождении супруги и их посещение уважаемой гильдии Тела Христова в Йорке, в 1478 году. Названная гильдия являлась благочестивым обществом, объединявшим высшие слои городского общества и ежегодно организующим цикл мистерий и театральных постановок на библейские темы. На улицах Йорка они вовлекали более 500 участников. На следующий день развернулась большая процессия, растянувшаяся от монастыря Святой Троицы до главного йоркского собора. Находясь в городе, Ричард, в качестве члена общества, принимал в ней участие.
Пуританин, защитник нравственности и добродетели: предтеча Реформации?
Образ благочестивого монарха и искреннего богомольца подтверждается постоянными поисками, можно сказать, даже одержимостью, Ричарда III нравственности, добродетели и чистоты. В течение своей короткой жизни он многократно самым торжественным образом выражал в очень личных текстах, звучащих, словно воззвания, стремление установить суровую мораль. В 1478 году, будучи еще герцогом Глостером, Ричард основал в Миддлхэме колледж, для которого написал чрезвычайно строгий устав. Священнослужителям запрещалось «часто посещать трактиры и подобные им места, равно как и бесчестных людей вне зависимости от времени суток», а также предаваться вне стен колледжа сну. Если священник или писец «применит в гневе бесчестные или же клеветнические слова, направленные против его собратьев, чинов выше, либо ниже его», то будет подвергнут штрафу. Также штраф припишут, если он в агрессивной манере выхватит нож, либо прольет кровь. Сегодня нам это может представляться минимумом, требуемым от служителя Церкви, однако, повседневные нравы общества XV века серьезно превосходили в области насильственности современные. Равно условия статутов уточняли в самом тщательном виде календарь праздников и ритуал проводимых церемоний. Праздники святого Георгия, святого Ниниана, святого Катберта и святого Антония превращались в главные события литургического года. Подобную же требовательность мы обнаруживаем в статутах, данных в 1477 году кембриджскому Куинс Колледжу. Священникам следовало быть учеными докторами богословских наук, бакалаврами или же мастерами искусств.
Несколько лет спустя, 23 октября 1483 года, Ричард, став королем Ричардом III, в воззвании, предназначенном мятежникам Кента, ополчился на «угнетателей и бездельников за счет его подданных, на чудовищных изменников и развратников, вызывающих у Господа великое негодование и неудовольствие». Особенно он метил в «Томаса Дорсета, ранее маркиза Дорсета, кто, не боясь Бога и опасности, угрожающей его душе, проклятым и бесстыдным образом овладевал и марал множество разных девиц, вдов и жен, проживая в условиях супружеской измены с презренной и приносящей несчастья женщиной, именуемой женой Шора». Обвинение являлось тем более замечательным, что его можно было применить, слово в слово, к покойному брату Ричарда, Эдварду IV, развратничавшему наравне с Дорсетом, наследовавшим суверену в роли возлюбленного Джейн Шор. Несомненно, в яростной критике Ричарда нужно читать выражение его еле сдерживаемого гнева на чувственные и беспорядочные связи брата. Здесь присутствовали обличающие пуританские нотки; Ричард представал в роли поборника добродетели, последовательно излагая в своем воззвании желание «сломить и подавить пороки».
В 1484 году, 10 марта, Ричард III отправил послание ко всем епископам Англии, где объявлял: «Нашей главной целью и самым пылким стремлением является покровительство развитию, выдвижению и увеличению добродетельности и чистоты жизни, а также подавление и уменьшение числа пороков и всего того, что противостоит добродетели, вызывая негодование и великое возмущение Господне». Он давал епископам морализаторские наставления: «Следовательно, мы желаем и повелеваем вам, требуя от имени Господня, дабы, согласно обязанностям вашего положения и границам вашей юрисдикции, вы наблюдали бы за тем, чтобы лица, пренебрегающие добродетелью и благоприятствующие достойной порицания практике греха и порока, оказались бы подвергнуты переменам, подавлены и наказаны в зависимости от их поступков, не жалея никого ни из дружбы, ни из милости, ни из страха, ни из привязанности, невзирая на отношение виновных к духовному или к светскому чину. Ради этого будьте уверены в наших покровительстве, помощи и поддержке, коли таковые окажутся необходимы и следите за строгим наказанием непокорных и явных противников. Если вы с пылом посвятите себя выполнению поставленной задачи, то станете этим приятны Господу».
Стиль изложения, по меньшей мере, неожиданный для человека, которого на протяжение XVI столетия историография имела склонность описывать как отчасти проходимца. Особенно, эти нравоучительные речи подтверждали многочисленные детали поведения Ричарда. Суверен демонстрировал сопереживание, даже сочувствие к лицам из своего окружения, к советникам, к доверенным людям, подобным графу Десмонду, кому выразил «глубочайшее сочувствие» в связи с утратой его батюшки, причинившей, по словам Ричарда, ему такую же боль, что и гибель брата Кларенса. Король был способен даже доказать гуманность по отношению к тем, кто внушал ему отвращение, как Джейн (или Елизавета) Шор, в глазах Ричарда, воплощение разврата и нечестивости. В 1484 году, все еще находясь в тюрьме Ладгейт, Джейн сумела сохранить удивительную силу соблазнения: Ричард написал канцлеру Джону Расселлу, что узнал, - допрашивавший госпожу Шор адвокат Томас Лайном был «чудесным образом ослеплен и обманут» этой изумляющей дамой, в которую влюбился после стольких своих предшественников и на которой хотел жениться. Испытывающий к Томасу Лайному уважение монарх признавался, как разочарован данными планами и просил канцлера: «Прошу вас пригласить его и увещевать отказаться от подобной мысли», но «если вы обнаружите его твердо решившим на ней жениться (...), тогда, коли это согласуется с законами Церкви, мы будем удовлетворены отсрочкой заключения союза до нашего прибытия в Лондон. Если существуют достаточные гарантии пристойного поведения (Елизаветы Шор), вызовите ее стражника и освободите его от порученной миссии (…), вернув даму под надзор и советы ее отца или любого иного лица по вашему выбору».
Поразительное милосердие, доказываемое равно и по отношению к некоторым другим политическим противникам. Например, по отношению к Джону Мортону, епископу Или, оставленному на свободе, но под надзором, в ноябре 1483 года, вместо того, чтобы держать его в Тауэре. Или, также, по отношению к графу Оксфорду, заключенному в замке Гам, на границе земель Кале и французского королевства, в месте, обладающем малой надежностью, тогда как его следовало перевезти в Англию. Что до матушки Генри Тюдора, Маргариты Бофор, она была освобождена в Лондоне, где продолжила плести интриги в пользу сына. В каждом из приведенных случаев просматривается нечто, превосходящее милосердие, это неосторожность или даже недомыслие. Они являются составной частью противоречий этого человека, с той же вероятностью способного приказать обезглавить ряд людей, что и легко их простить.
В личной жизни Ричард показал себя хорошим сыном и супругом. Нет свидетельств о каких-либо размолвках между ним и его матушкой, Сесиль, герцогиней Йорк, вернувшейся в принадлежащую ей крепость Беркхэмпстед. Ричард обеспечил матушке удобный и приятный уровень жизни, в 1483 году позволив ей обращаться к результату от продажи 258 тюков шерсти, дабы вернуть Сесиль обещанную, но так и не выплаченную Эдвардом сумму. В письме от 3 июня король писал герцогине: «Предстаю перед вами настолько сердечно, насколько для меня возможно (…), ища самым смиренным и любящим образом вашего повседневного благословения, особо утешающего меня в нужде (…). Госпожа, прошу вас присылать мне новости, приносящие мне чрезвычайное успокоение (…), и молю Господа об осуществлении ваших пожеланий». И далее он подписал послание: «Начертано рукой вашего смиреннейшего сына». Подобные письма являют собой самые теплые образцы в корреспонденции суверена.
Равно Ричард показал себя внимательным к супруге, Анне Невилл, с которой постоянно сотрудничал в процессе своих религиозных оснований, подразумевающих, что одариваемым следовало молиться о спасении четы. Король был преданным мужем, и Манчини докладывал, - это поведение было прекрасно известно населению. У Ричарда имелось двое незаконнорожденных детей, но они появились на свет до момента заключения им брака. Мальчик, Джон Глостер, уже обладал должностью в сфере управления королевством, а девочка, Екатерина Плантагенет, в 1484 году вышла замуж за Уильяма Герберта, графа Хантингтона. Пара получила от Ричарда богатое приданое, включающее владение ежегодным доходом в 1 тысячу марок. Королева Анна скончалась 16 марта 1485 года в Вестминстере в ходе короткой болезни, на протяжение которой монарх удвоил свои благочестие и тревожность. 2 марта он написал властям Йорка о выплате священникам предварительных сумм, предусмотренных для запланированных им учреждений. «Полагая, что их молитвами мы станем приятнее Господу и его святым». Тогда же Ричард стал чаще охотиться, словно, чтобы занять ум и найти в физических упражнениях средство ненадолго забыть о своем беспокойстве. 8 марта он приказал Джону Маунтгаю, сержанту королевских сокольничих, приобретать «во всех местах и по разумной цене» хищных птиц, «коих тот сочтет подходящими для монаршего увеселения». 11 марта Ричард отправил Джона Гейна и 4-х его спутников на континент с той же целью, а 27 марта наделил подобной миссией Уолтера Ботнема, посланного в Уэльс. Король велел похоронить супругу на территории Вестминстерского аббатства, «с почестями, положенными при погребении королеве», как свидетельствует Кройлендская летопись.
Этот упор на добродетели, чистоте и аскезе, это желание исправления нравов и образа жизни духовенства приводят к возникновению вопросов о связях Ричарда III с лоллардами. Именно тут скрывается сторона, до настоящего времени в историографии не рассматриваемая. В главе второй мы к ней уже приближались. Просто напомним, что Ричард обладал, сверял свои действия и совершал пометки в экземпляре перевода на английский язык Нового Завета Джона Уиклифа и его учеников. Что он посещал места или же обращался к мыслям, широко лоллардами распространяемым, особенно в окрестностях Лестера, где Уиклиф являлся священником прихода Латтеруорта, в котором его и похоронили. Что Ричард был знаком с пропагандируемыми лоллардами вопросами, такими, как определенное противостояние духовным властям, требование чистоты, важность Божественной милости в качестве основной составляющей личной судьбы, необходимость прямого доступа верующих к переведенным на английский язык библейским текстам, первостепенная роль Божественного слова в христианской вере, значение проповеди и усиление в религии национальных особенностей. Слишком много возникало вопросов, открывавших путь для реформы протестантизма, осуществление которой было неизбежно. Год коронации Ричарда – 1483 – равно являлся и годом рождения Лютера. Не мог ли Ричард III оказаться провозвестником Генри VIII? Мысль далека от нелепости. Вспомним, что этот монарх всецело представлял собой типаж средневекового богомольца, сторонника культа святых и производящих впечатление сторон религии, что он разделял с современниками необходимость в более сдержанном благочестии, лишенном показного и личностном. Описываемое было лишь одним из многочисленных душевных изломов ровесника европейской цивилизации на пике перехода между средними веками и новым временем, человека со средневековым образом мыслей, но восприимчивого к надеждам новой среды и к поискам ценностей, определяемых пока смутно.
Разум, беспокойный и ищущий знаний и истины
Ричард III не был лишен интеллектуальных интересов. Он читал, любил книги, как любил и беседы с философами, теологами и юристами. Устав 1484 года о внешней торговле обнаруживает значение, придаваемое сувереном книгам. Тогда как весь комплекс мер являет чрезвычайно покровительственный дух, ставящий крайне строгие границы для ввоза чужеземных товаров, он указывает, что «данный закон, целиком или частично, или же любой иной закон, принятый в будущем нынешним Парламентом, не нанесет (…) никакого вреда и не создаст никакого препятствия чужеземным фабриканту или купцу, вне зависимости от их нации (…), дабы они привозили в королевство и продавали здесь, в розницу или иначе, разные виды книг, рукописных или же печатных. Как не станет он мешать жителям нашего королевства по той же причине, - авторам, иллюстраторам, переплетчикам, печатникам книг, которые у них есть или появятся, продавать издания как товар, либо оседать в государстве ради осуществления задач названных профессий». Описанным законом Ричард установил абсолютную свободу изготовления, ввоза, продажи и циркуляции книг в Англии. Печатное дело находилось пока только в начале пути, но в мастерской Уильяма Кэкстона, устроенной в Вестминстере после 1477 года, оно уже довольно деятельно развивалось, будучи поощряемо сувереном. В 1485 году, в котором состоялось сражение при Босуорте, Кэкстон напечатал «Смерть Артура» сэра Томаса Мэлори, дабы, как он сказал, знать могла прочитать о «благородных и добродетельных подвигах» рыцарях, что свидетельствовало о переходном характере эпохи, когда новые технологии лишь приступали к распространению ценностей, принадлежащих, однако, времени минувшему.
Личная библиотека Ричарда, чье содержание удалось частично восстановить, благодаря терпеливой работе Анны Саттон и Ливии Виссер- Фукс, отражает вышеописываемое колебание. В ней находятся как «Большие летописи Франции», «История Английского королевства», «История разрушения Трои», так и «Тристан», трактат «О военном деле» Флавия Вегеция Рената, два томика историй Чосера, наравне с благочестивыми произведениями, такими, как «Книга духовной милости» и, разумеется, его драгоценный Часослов. По всей видимости, Ричард был привязан к книгам, на которых начертал свое имя «Р. Глостер» или «король Ричард». Он читал как по-английски, так и по-французски, равно хорошо зная латынь, чтобы, как представляется, следить за ходом литургии.
Интерес короля к интеллектуальным дисциплинам был довольно заметным и находился в тесной связи с его духовными тревогами. Особенно Ричарда привлекали две науки: теология и философия, впрочем, неотделимые от той эпохи. Монарх искал в них ответов на вопросы о жизни, о смерти, о потустороннем и о судьбе. Как только он смог, Ричард стал совещаться с докторами этих наук, не пренебрегая посещением двух крупных университетов государства – Оксфорда и Кембриджа. Там король встречался с мыслителями схоластической традиции, равно пребывая в контакте с гуманистическими центрами Италии, привносящими идеи Возрождения в Англию.
Таким образом, всего через несколько дней после помазания на царство, Ричард 24 июля 1483 года отправился в Кембридж в обществе своей супруги. В университете его приняли ректор и преподаватели, а также, епископ Уинчестера, Уильям Уэйнфлит, встретившийся с сувереном в колледже Магдалены, где последний провел ночь. На следующий день Ричард попросил об участии в двух схоластических обсуждениях в большом зале, теологическом и философском. Противниками в теологическом споре являлись два знаменитых профессора – доктор Джон Тейлор и преподаватель Уильям Гроцин. Последний, пройдя обучение в Уинчестере, а затем в Нью Колледж в Оксфорде, преподавал основы теологии в колледже Магдалены. Он был эллинистом и в 1488 году отправился в Италию, где навещал Анджело Полициано и других гуманистов, прежде чем поехать учить греческому языку в Оксфорде. Там Уильям Гроцин вдохновит Джона Колета и Томаса Мора. Ричард сказал, что остался чрезвычайно доволен участниками, которых он щедро наградил. 26 июля суверен посетил университет, нескольких часов посвятив диспутам с теологами и философами. В то время Оксфорд понемногу утрачивал свойственный ему престиж, особенно после преподавания в его стенах Уиклифа, повлиявшего на лоллардов и сделавшего учреждение подозрительным в глазах церковных властей. Как мы уже заметили, Ричард находился довольно близко к морализаторским склонностям течения и не сомневался в оказании денежной помощи некоторым мыслителям. Например, «возлюбленному» Джону Бентли, которому определил содержание в несколько ливров, дабы он получал в Оксфорде образование, - «ради возрастания добродетели и знаний».
Но Кембридж, старый соперник Оксфорда, в те дни отличался гораздо большими исследовательскими работами. Ричард III с женой останавливались в нем в мае 1484 года. Королевская чета составляла часть тех, кто осыпал университет благодеяниями. С 1477 года монарх создал в Куинс Колледже должности для преподавателей, кому пожаловал множество имений в Бэкингемшире с содержанием в 100 ливров для председателя. Королева равно добавила от себя несколько содержаний для преподавателей. Прием в стенах Кембриджа оказался особенно теплым, с даром 6 фунтов стерлингов и 5 су в рыбе и 7 су – королевским менестрелям. Там обсуждали философию и теологию, в связи с чем Ричард составил и направил всем епископам страны письмо о важности для духовенства добродетели и чистоты.
Взаимоотношения Ричарда III с чиновниками и святыми отцами Кембриджа отличались чрезвычайной прочностью. Среди них суверен набрал часть своего личного штата как в духовной, так и в светской сфере. Именно при посредничестве кембриджцев Ричард познакомился с новыми мыслями, прибывшими из Италии. Таким образом, в мае 1483 года хранителем личной печати был назначен Джон Ганторп, получивший в Кембридже диплом и ставший настоятелем в Уэллсе, знаменитый эллинист, некогда проживавший в Ферраре. Томас Барроу, уроженец Линкольншира, учившийся в Итоне, а затем ставший в Кембридже студентом по дисциплинам канонического права, выполнявший при Ричарде обязанности канцлера, когда тот был герцогом Глостером, в сентябре 1483 года оказался поставлен Главой Свитков, то есть, хранителем архивов. Джон Докетт, также обучавшийся в Итоне, а затем в Кингс Колледже Кембриджа, доктор канонического права, стажировавшийся в Падуе и в Болонье, был избран личным капелланом монарха, с которым тот мог беседовать о философии Платона. Джон Докетт специализировался в данной области, являясь, к тому же, автором комментариев к платоновскому «Федону». Андре Докетт, вероятно, его родственник был председателем Куинз Колледжа в Кембридже и тоже знакомцем короля. Джон Ширвуд, сын чиновника Йорка и архидьякон в Миддлхэме, учился как в Кембридже, так и в Италии. Латинист и эллинист, епископ Дарема, он был известным гуманистом. Ричард отправил Ширвуда в Рим с рекомендациями, адресованными Папе Сиксту IV, ради назначения на место кардинала. Король добавил в общество Джона Ширвуда еще одного священника, получившего образование в Кембридже, доктора Томаса Лэнгтона, равно стажировавшегося в Падуе и в Болонье, где последний приобрел степень доктора канонического права. Он являл собой типичного северянина, уроженца Уэстморленда, коего Ричард заставил избрать епископом Сент-Дэвидса.
Стремление соблазнять и производить впечатление
Личность, обремененная большим количеством комплексов и оттенков характера, чем в целом представляли короля его хулители и защитники, человек, которым был Ричард, являл собой доказательство нрава, сбивающего с толку, скрытного и измученного ролью суверена. Существует две категории монархов. В первой - человек растворяется в функции, правя, словно обратился в образование, в сборник законов, холодно и бесстрастно. Таким оказался случай Людовика XIV. Во второй – человек позволяет руководить собой темпераменту, ставя обязанности на службу страстям и чувствам. Для него королевский статус – всего лишь средство навязать свою волю. Так во Франции произошло с Людовиком XV. Представляется, что Ричард относился ко второй категории, как и большинство средневековых монархов. Поэтому, не удивляет обнаружение в осуществлении им обязанностей скрытых изгибов нрава.
В случае с Ричардом человек никогда не стирался надетой им маской функции. Именно это описал в апреле 1484 года силезский рыцарь Никлас (или Николас) фон Попплау, в распоряжении коего имелся долгий досуг для изучения поведения короля. Его свидетельство имеет исключительную ценность, ведь фон Попплау был наблюдателем нейтральным и не испытывающим предубеждений. Он не относился к числу первых встречных, явившихся с улицы. Один из приближенных императора Священной Римской империи германской нации, Фридриха III, сэр Николас оказался отправлен последним в поездку по европейским дворам в качестве полу-посланника, полу-шпиона с целью собрать справки о посещаемых странах, о личностях их правителей, о сложившейся в каждой из них экономической ситуации, о настроениях населения и, особенно, о военных силах. Его доклад, опубликованный в 1998 году в Кракове под названием «Рассказ о путешествии Николаса фон Попплау, рыцаря и жителя Бреслау», позволяет нам увидеть Ричарда III таким, каким тот желал показаться при европейских дворах, но, также, и таким, каким задумала его природа, благодаря плохо контролируемым любым человеком реакциям.
Когда Попплау сошел на берег в Кенте, Ричард находился в Понтефракте, что в Йоркшире. Для рыцаря подобное означало пересечение королевства на расстояние в 400 километров и совершение по пути некоторых этнографических заметок, посвященных англичанам. Сэр Николас считал их «обидчивыми и раздражительными, при впадении в злость не щадящими никого». Наконец, англичане отличались очарованием, среди были «чрезвычайно красивые женщины, равных коим он не видел нигде в мире. Эти дамы привечали германцев, любили, когда за ними ухаживают, выделялись высокой грудью и членами крепче, чем у германок». Склонные к взаимоотношениям с противоположным полом англичанки настаивали на объятиях с фон Попплау, предлагали ему напитки и еду, «делая это единственно, дабы лишить невинности». Немного смущенный данным теплым приемом фон Попплау совершил в пути остановку ради паломничества в Кентербери – к могиле Томаса Бекета, а затем – к могиле Эдварда Исповедника в Вестиминстерском аббатстве, после чего проследовал на север через Уэр, Кембридж, Стамфорд, Ньюарк и Донкастер. В Йорке сэр Николас восхитился величественным собором, а на следующий день получил аудиенцию у монарха в присутствии всего двора.
Король показал себя с лучшей стороны, он проявил любезность, непринужденность и обаяние. Ричард внимательно выслушал дежурную похвалу на латыни, процитированную фон Попплау, тепло за нее поблагодарил и, как записал рыцарь, - «подошел ко мне, взял за руку и посадил рядом с собой. Монарх ответил мне на латыни при помощи переводчика, что Его Величество охотно пожалует гостю все, что я попрошу, если окажется на то у него возможность, в знак почитания Его Императорского Высочества принца Бургундского (Максимилиана, сына императора Фридриха III) и меня, из-за моего красноречия, в которое король никогда бы не поверил, не услышь он меня лично». Польщенный Попплау подпал под воздействие чар суверена, он передал Ричарду письма и от императора, и от его сестры, Маргариты Бургундской, вдовы Карла Смелого.
На следующий день Ричард и Николас приняли участие в службе, слушая лучших музыкантов и исполнителей, «чистота голоса которых могла сравниться с чистотой пения ангелов», - как свидетельствовал о том ректор, несомненно, говоривший на основе накопленного опыта. В любом случае, фон Попплау очутился среди ангелов, когда его провели внутрь воздвигнутого близ церкви великолепного шатра. «Здесь я узрел кровать суверена, покрытую алым бархатом и тканью с позолотой. (…) А еще в шатре короля, находясь рядом с кроватью, стоял стол со скатертью из расшитого золотом шелка. На монархе было золотое ожерелье с множеством жемчужин, каждая размером с горошину, и бриллиантов. Перевязь в толщину достигала объема руки и проходила через левое плечо, спину и правую руку». Таким образом скрывался серьезный сколиоз, сказать о коем фон Попплау остерегся. Такая демонстрация роскоши, очевидно, имела целью произвести на посетителя впечатление, дабы он мог доложить своему господину и европейским дворам, насколько богат и влиятелен король Англии. Фон Попплау не поддался манипуляции. Монарх, как он писал, «специально разместил самых умудренных представителей двора за столом так, чтобы я отметил уровень его царственной славы». При трапезе присутствовали самые близкие родственники суверена, а вместе с ними и «граф Нортумберленд, один из могущественнейших людей в стране. Но все они сидели довольно далеко от короля, почти в конце стола». Фон Попплау пригласили занять место с товарищами Ричарда, но тот ответил, отдавая дань хорошей лести, если не сказать, отменному угодничеству, что предпочитает сесть рядом с сувереном, дабы лучше «видеть лик Его Королевского Величества и несравненные добродетели монарха». Подобный ответ «весьма пришелся королю по душе».
На протяжение трапезы присутствующие вели теплую беседу, в процессе которой Ричард приоткрыл новую грань своей личности. Оставив «официальное» и формальное обращение, требуемое саном, и, может статься, также под воздействием напитков, он разгорячился, «оживился», - по словам фон Попплау, сделавшись разговорчивым, «настолько, что едва прикасался к кушаньям, ведя со мной беспрестанно разговор». Расслабившись, король позволил себе пуститься в признания, что сильно роднило его с Людовиком XI, завзятым оратором, но затем прикусил язык, опасаясь, что уже многое рассказал. Ричард бомбардировал фон Попплау вопросами о европейских дворах и, воспламенившись мыслью о крестовом походе, мечтал оказаться победителем турок.
«Он расспрашивал меня о Его Императорском Величестве, о всех королях и принцах Империи, мне знакомых или известных, об их обычаях, благосостоянии, предприятиях и добродетелях. Я отвечал наиболее почтительным по отношению к ним образом. Потом суверен на миг замолчал. Затем снова принялся расспрашивать меня на многочисленные темы, в конце концов, перейдя к туркам. Я ответил, что накануне дня Святого Мартина в 1483 году Его Величество король Венгрии (Матьяс Корвин) при содействии сил, отправленных Его Императорским Величеством (Фридрихом III) из земель Его Императорского Величества, сразил более 12 тысяч турок. Услышав это, король крайне приободрился и ответил: “Я желал бы, дабы мое королевство, а не Венгрия, соседствовало бы с турками. Ибо тогда, исключительно с моими подданными и без поддержки иных монархов, принцев и сеньоров, я изгнал бы не только турок, но равно и всех моих врагов”».
Фон Попплау явно приукрашивал. Несомненно, он намекал на сражения, в процессе которых Матьяс Корвин изгонял турок из региона Отранто, но эпизод оказался далек от масштаба, ему приписываемого. Интерес Ричарда III к крестовому походу являлся частью его грез и противоречий. Пусть он правил со свойственным государю Макиавелли, Ричард тосковал по рыцарской эпохе и по походам в дальние края. Равным образом король выражал подобные чаяния в литании, которую велел прибавить к личному Часослову: «Помолимся, дабы любящий и всемогущий Господь, держащий в руке все государства, пришел на помощь христианам и сокрушил мощью руки своей язычников, погрязших в их свирепости».
Попплау оставался в окружении суверена в течение 8 или 9 дней, питаясь с ним за одним столом, что демонстрировало чрезвычайную дружелюбность Ричарда, приготовившего для гостя подарки. По всей видимости, король заботился о создании своего образа. Тем не менее, в двух случаях кажется, что Ричард частично утратил контроль над чувствами, и за фасадом обходительного и любезного монарха проявился подозрительный, раздражительный, властный и чуть встревоженный дух. К концу пребывания рыцаря в Англии король преподнес ему золотое ожерелье, снятое с шеи одного из придворных. Смущенный Попплау вежливо отказался, отговорившись тем, что не достоит подобного дара. Ричард оскорбился и объявил, что, раз он не согласен, то не может даже надеяться добиться милости суверена. Немного времени спустя король предложил Попплау новый дар, от которого рыцарь снова попытался отказаться. На сей раз монарх воспринял это как оскорбление. «Он отправил мне послание, спрашивая в нем, неужели я полагаю себя носителем королевской или княжеской крови, чтобы сметь презрительно относиться к его подаркам (…). Король жестко меня отругал и надавил так сильно, что мне пришлось ему уступить». Являлся ли эпизод частью простой игры формальной вежливости или же инстинктивным проявлением резкого, властного и недоверчивого характера Ричарда III, разновидностью агрессивного рефлекса человека, вынужденного постоянно держать оборону? Вторая гипотеза представляется самой правдоподобной.
Как бы то ни было, инцидент скоро оказался позабыт. Ричард велел передать фон Попплау «письма и наставления для его добрых друзей в родных краях, ходатайствуя перед ними в засвидетельствовании рыцарю дружбы и милости. Суверен сделал это по собственному почину, хотя я ни о чем подобном не просил». Кажется, что Ричарду удалась операция по созданию необходимых социальных связей, и он рассчитывал, что гость распространит образ, желанный для представления европейским князьям. Тем не менее нельзя сохранять уверенность в абсолютном убеждении фон Попплау в увиденном, ибо чуть дальше в своем рассказе тот приоткрывал завесу бродящих о монархе темных слухов, согласно которым, «правящий теперь король Ричард, как говорят, также убил и сыновей короля Эдварда, дабы вместо них пройти помазание на царство и коронацию», однако «другие утверждают, что мальчики продолжают жить, заключенные в мрачную темницу». Самостоятельного решения рыцарь не принял, и это не казалось ни в коей мере его волнующим.
Посещение силезского рыцаря подтвердило стремление к честности и надежности, которое демонстрировал Ричард. Он знал, другие короли станут расспрашивать о нем фон Попплау, задавая себе вопрос, с кем им предстоит иметь дело и какую позицию необходимо занять по отношению к нему. Ричард оказался вынужден окружить себя хвастливой пышностью, в действительности, никак не соотносящейся с его глубокими мыслями, пусть суверен и не пренебрегал определенным украшательством как в общественной жизни, так и в личных пристрастиях. Английский монарх любил драгоценные камни и хорошую одежду до такой степени, что приказал, - все ввезенные из-за границы драгоценные камни сначала следует показать ему, и только потом выставлять на продажу, дабы Ричард смог купить те из них, что подходили королю. Для подобного ввоза суверен одобрил разрешение, выданное некоему Людовику Гримальди, «с целью иметь возможность приобрести желаемое до остальных». Драгоценности служили также для вознаграждения доказавших свою верную службу, таких, как Хью Брайс, мэр Лондона. Ричард даровал ему «золотой кубок, инкрустированный жемчугом и драгоценными камнями». Равно пожалования не обошли Джона Дауна, казначея личного дома короля. Он получил «яшмовый кубок, инкрустированный жемчугом и драгоценными камнями», золотую чашу с сапфиром и драгоценную посуду. Сюда можно добавить и Джорджа Кели, торговца, награжденного «драгоценностями с рубином, на котором были подвешены прекрасные жемчужины», стоимостью в 100 ливров.
Огромное значение имела для Ричарда одежда. Она указывала на социальное положение, рассказывала, чем человек занимается, насколько высок его уровень, к какой общественной, политической или этнической страте его следует отнести. Именно поэтому ирландцу графу Десмонду в 1484 году отправили целый гардероб, когда тот приносил королю присягу в верности: одеться как англичанин значило уже немного стать англичанином. Ему следовало, как уточнялось, «оставить внешний облик и привычки ирландского образа жизни, приняв на себя использование манер, обычных в Англии согласно образцу, высланному Его Милостью королем, как – одеяния, камзолы, короткие штаны и головные уборы». Ричард отправил вельможе два длинных платья, одно – бархатное, второе – златотканное; два камзола, один из темно-красного атласа, второй – из бархата, три сорочки, три пары коротких штанов разных оттенков, два головных убора и золотое ожерелье, стоимостью в 30 ливров.
Что касалось лично его, Ричард предпочитал одежду изысканную, что видно на портрете, и, обеспечивая себя ею, тратил значительные суммы. В 1483 году была потрачена 1 тысяча ливров, что подтверждают счета монаршего гардероба, 200 ливров ушло на шелковые ткани как для короля, так и для королевы; в октябре 1484 года 61 фунт стерлингов, 4 су и 9 денье заплатили за 19 кусков тонкого голландского полотна, более 16 фунтов стерлингов 18 су и 4 денье за одеяния из бархата и шелка «для нас и нашего употребления»; в январе 1485 года 50 фунтов стерлингов 5 су и 4 денье заплатили за «некоторые платья из атласного бархата».
Все это являлось частью окружающей обстановки, которую Ричард полагал обязательной для утверждения в глазах подданных и не только законности своего, еще хрупкого, королевского статуса. Также можно подробно остановиться на присутствии при дворе музыкантов, певцов и менестрелей, произведших на фон Попплау столь глубокое впечатление. 28 марта суверен пожаловал годовое содержание в 10 марок певчему Джону Перти; 26 сентября – обязал Джона Мелойника, члена королевской капеллы, «зная о его высокой культуре и учености в области наук и музыки», нанять «для нас и от нашего имени взрослых исполнителей и исполнителей младшего возраста, сведущих в названной науке и в музыке, коих тот сочтет достойными нам служить». Монарх нанял даже чужеземных менестрелей для своей личной труппы, сопровождавшей его во время переездов. Можно назвать в их числе Конрада Шуйстера и Питера Скайделла, менестрелей герцога Баварского, ради приезда и развлечения двора получивших пропуска с обеспечением безопасности.
Средневековый король равно должен был в поражающих воображение масштабах охотиться. Его свора насчитывала 36 гончих и 9 представителей луней из семейства ястребиных. В марте 1485 года Ричард приказал приобрести соколов как в Англии, так и в Уэльсе, а также на континенте. Ричард заботился о поддержании охотничьих заказников, таких как, например, Стрейншем парк в Уостершире, где, как писал король, «в результате чрезмерных охот дичь сильно сократилась». Как следствие, «мы желаем ее восстановления и сохранения в таком состоянии ради нашего развлечения». Суверен официально запретил любому, вне зависимости от статуса, там охотиться. Также у Ричарда был зоопарк, и он назначил Джона Брауна «главным хранителем и распорядителем наших медведей и обезьян».
Наконец, английский монарх, наравне с его собратьями на континенте, должен был оказаться строителем, оставив в память о себе увековечивающие славу своего создателя памятники. Ричард III об этом знал, но ему не хватило основной составляющей: времени. Правление последнего Плантагенета будет слишком кратким, чтобы сохранить узнаваемый отпечаток на английском архитектурном наследии. Тем не менее, он не пренебрегал данной областью, как свидетельствует летописец Джон Ру: «Король Ричард достоин всяческих похвал как строитель – в Вестминстере, Ноттингеме, Уорике и в Миддлхэме, как и во многих других местах, что можно прекрасно видеть». Но ни одна из работ так и не завершится к концу его правления. Таким образом, Джон Стоу в его «Исследовании Лондона 1603 года» описал «весьма чудесный вход, начатый Ричардом III в 1484 году, высокий, с замечательными деталями, но не оконченный». Джон Лейланд в «Маршруте» 1535 года замечает о замке Уорик, что «король Ричард III велел проломить часть стены, начав и наполовину закончив половину мощной башни для пушек. Но работа осталась незавершенной». То же самое относится и к укреплениям города Пула. Остальные труды растворились среди ранее существовавших или же среди более поздних строений так, словно плоды забот Ричарда исчезли в ансамбле. Подобное произошло с пристройками к заставе Монк Бар в стенах города Йорка. Суверен равно способствовал продолжению работ в часовне Кингс Колледжа в Кембридже, пожаловав ей 300 ливров, и работам в часовне Святого Георгия в Виндзоре с утверждением той годового содержания в 250 марок. Ричард велел восстановить и поддерживать в надлежащем виде многочисленные замки, например, замок Карлайл, но ни одна из больших работ не может быть приписана ко времени его правления, поэтому вкусы короля в области архитектуры остаются нам не известны.
Контраст между суровым, закрытым, почти пуританским характером Ричарда III и роскошью его двора наравне со стилем одеяний монарха не является, собственно говоря, противоречием. Осознавая спорность ношения им королевского титула, Ричард знал, что обязан увлекать, восхищать, одаривать и тем обеспечивать себе верность окружающих крупных хищников, ожидающих совершения им малейшей ошибки, произведения малейшего сигнала о слабости, дабы низвергнуть властителя или даже убить. Заставляя себя принять, королю следовало подкупать, привлекать и производить впечатление, непрестанно опережая противника. Нужно было воссоздать истинно королевские декорации, в которых Ричард исполнял бы роль, соответствующую его месту, как бы то ему не претило.
Обезглавленная высшая аристократия
Придя к власти на исходе 30 лет гражданских войн, наблюдаемых им лишь на последних этапах, Ричард воспользовался усталостью общественного мнения, жаждавшего стабильности. Более того, войны Алой и Белой розы значительно ослабили высшую аристократию, многочисленные представители которой оказались убиты в сражениях, казнены, изгнаны и сокрушены. Это урезало границы способности создания проблем знатными семьями. Именно здесь следует искать два благоприятных фактора для королевской власти, кои могли помочь Ричарду III. В любом случае, нужно определиться с деталями. Действительное влияние войн Алой и Белой Розы на английских баронов до сих пор служит предметом споров между историками. Уже Де Коммин подчеркивал опустошительность результатов, приписываемых им странной привычке англичан отдавать в сражениях предпочтение убийству знати. С его точки зрения страна на деле совсем не пострадала от перенесенных войн. «Ни страна, ни народ почти не пострадали, зданий не сжигали и не разрушали; судьба косила лишь солдат, особенно, знатного происхождения, против которых остальные были серьезно настроены». Как следствие: «В процессе войн между этими двумя домами (Йорков и Ланкастеров) в Англии произошло 7 или 8 крупных битв, в коих жестоко погибли 60 или даже 80 князей или представителей королевских династий». Историки подтверждают, государство, в целом, мало пострадало от войны. Прежде всего, потому что эпизоды настоящих боевых столкновений на земле были крайне редки: не более года, по общему счету, и пик их приходился на период с 1459 до 1461 года. В те дни участие в происходящем высшей знати было максимальным. Ущерб, наносимый городам и селам, представляется очень незначительным: в основном, разрушали крепости, однако, экономическая активность затрагивалась лишь слегка.
В конце концов, высшая аристократия оказалась, некоторым образом, чрезвычайно ослаблена. Начнем с того, что ее хорошо проредили. Вельможи лично принимали участие в битвах, выводивших из строя весомую часть их собратьев. При Таутоне встретилось, как минимум, порядка 50 тысяч человек, и сильные мира сего попали в самое сердце столкновения, как-никак, положение обязывало. Цифры, свидетельствующие о погибших среди высшей аристократии, выдвинутые де Коммином, - от 60 до 80 человек – не так далеки от реальности. В минувшие 30 лет сражения случались раза в 4 чаще, чем на протяжение всей Столетней войны, при том каждое из них отличала ожесточенность. Герцоги и графы являлись главами семейных кланов, в борьбе за корону защищавших собственные интересы. Список знатных жертв основных стычек более, чем красноречив.
– 22 мая 1455 года: Сражение при Сент-Олбансе. Убиты : герцог Сомерсет, граф Нортумберленд, граф Стаффорд, лорд Томас Клиффорд.
– 23 сентября 1459 года: Сражение при Блор Хит. Убиты: лорд Одли.
– 10 июля 1460 года: Сражение при Нортхэмптоне. Убиты: герцог Бэкингем, граф Шрусбери, виконт Бомонт, лорд Эгремонт.
– 30 декабря 1460 года: Сражение при Уэйкфилде. Убиты: герцог Йорк, граф Ратленд, граф Солсбери, сэр Томас Невилл.
– 2 февраля 1461 года: Сражение при Мортимер-Кросс. Убиты: Оуэн Тюдор.
– 17 февраля 1461 года: Второе сражение при Сент-Олбансе. Убиты: сэр Томас Кириел, лорд Бонвилл.
– 29 марта 1461 года: Сражение при Таутоне. Убиты: граф Нортумберленд, лорд Невилл, лорд Уэллс, лорд Дакр, лорд Уиллоуби, граф Уилтшир, граф Девоншир, лорд Клиффорд, сэр Эндрю Троллоп.
– 13 февраля 1462 года: Казнь графа Оксфорда и его сына.
– 25 апреля 1464 года: Сражение при Хегли Мур. Убиты: сэр Ральф Перси.
– 15 мая 1464 года: Сражение при Хексеме. Убиты: герцог Сомерсет, лорд Рус, лорд Хангерфорд, сэр Эдмунд Фитцалан, сэр Филипп Уэнтуорт.
– Maй 1464 года: Взятие крепости Бамбург. Казнь сэра Ральфа Грея.
– 27 июля 1469 года: Сражение при Эджкот-Мур. Убиты: граф Пембрук; Казнены: граф Девоншир.
– 14 апреля 1471 года: Сражение при Барнете. Убиты: граф Уорик, маркиз Монтегю, лорд Сей, лорд Кромвель, сэр Хамфри Буршье.
– 4 мая 1471 года: Сражение при Тьюксбери. Убиты: принц Эдвард, лорд Уэнлок, граф Девон, сэр Роберт Уиттинхэм, сэр Эдмунд Хэмпден, Джон Бофор, брат Сомерсета. Казнены: герцог Сомерсет, лорд Фальконберг, сэр Хамфри Одли, сэр Джон Лэнгстротер, сэр Хью Кортни, сэр Томас Трешем, сэр Джарви Клифтон.
Описанная бойня высшей аристократии повлекла за собой перевороты в порядке наследования. Некоторые из знатнейших имен исчезли; другие оказались переданы женщинам, вдовам или дочерям, благодаря повторным бракам или союзам с новыми придворными, вызывая утрату престижа и наследственные споры. Аристократы обеднели, и из-за понижения доходов, и из-за роста расходов на роскошный образ жизни. Поддерживать статус становилось все накладнее. Денег требовали облачения, экипажи, домашняя прислуга, праздники и пиры, пожалования, подарки, забота о замках, куда начали включать заботу об удобстве и об эстетических впечатлениях. 5-й граф Нортумберленд, скончавшись в 1527 году, оставил после себя 13 фунтов стерлингов 6 су и 8 денье актива и 17 тысяч ливров долгов. В подобных условиях уже не возникал вопрос о соперничестве с королем, который единственный был способен сохранять такой парк артиллерии, перед которым не могли устоять самые мощные крепости. Подобный виток развития оказался благоприятен для усиления влияния монарха и выгоден Ричарду, обладающему средствами ведения сражений, намного превосходящими те, коими владел любой из его баронов.
Но политический контекст эпохи не только лишил аристократию части доходов, он также поменял ее мировоззрение. Дух рыцарства и феодализма, основанный на верности и преданности, угас. На пороге стояла эра реализма, политики действительности, описанная Макиавелли в его «Государе». Войны Алой и Белой розы ускорили происходящий процесс, получив пример у поступков высшего сословия с незаконными занятиями трона, предательствами и убийствами. Преданность превратилась просто в слово: каждый склонялся к перемене лагеря и смене династий, исходя из соотношения сил, семейных интересов и личных амбиций. Политические взаимоотношения уже не имели своим фундаментом доверие, напротив, оно уступило место недоверию и непреходящему подозрению. «Ход событий и наклонности людей оказались таковы», - писал Томас Мор, - «что человек не мог сказать кому он может довериться и кого должен опасаться». Примеры предательства встречались в изобилии, включая сюда и разгар сражений. Уорик, «Создатель королей» переходил от Ланкастеров к Йоркам, а затем от Йорков к Ланкастерам. Кларенс поддержал брата, Эдварда IV, потом вступил с ним в столкновение, а затем снова поддержал, остановившись на заговоре против монарха. Герцог Бэкингем бросил Эдварда V ради Ричарда, затем Ричарда – ради Генри Тюдора, при этом сам мечтая стать сувереном. Каждому приходилось сомневаться в ему подобных, а королю – сомневаться в каждом. Правление Ричарда III происходило в удушливой атмосфере, которая объясняла безжалостность его реакции на малейшее подозрение. Эта атмосфера усугублялась непрекращающимся возникновением слухов.
Единственный для суверена способ удостовериться в верности влиятельных баронов состоял в перенасыщении их титулами и, особенно, благами, путем осуществления по отношению к ним покровительства. Кроме того, требовалось обладать предназначеными к распределению благами. Главным источником служили конфискации, таким образом происходило перемещение имущества. Блага отбирались у изменников и передавались верным сторонникам, уже завтра превращавщимся в изменников. Результат, впрочем, не всегда достигал вершины возложенных на него упований. Парадокс заключается в том, что Ричарда предадут именно те, кого он одарил больше остальных: Гастингс, Бэкингем, Стенли, Нортумберленд. Ибо чем больше они получали, тем выше взлетали их честолюбивые помыслы. Да и выбор Ричарда не постоянно оказывался справедливым. Например, перераспределяя среди сторонников на севере имущество Бэкингема в южных областях, он серьезно разочаровал южных сеньоров, почувствовавших себя ущемленными. Из 7 выдвижений в орден Подвязки 6 были пожалованы северянам, равно извлекшим выгоду от присвоения епископского сана. Подобный фаворитизм заявлял о себе на всех уровнях, как при назначениях на должность шерифа, так и на более скромных местах хранителя, управляющего или смотрителя за королевскими владениями. 7 представителей семьи Меткалфов, например, из Уэнслидейла, что в Йоркшире, получили должности и содержание. «Северяне», такие как лорд Скроуп из Болтона или лорд Зуш, получили назначения в комиссии по слушанию и рассмотрению дела в Корнуолле и в Девоне. Сэр Мармадьюк Констебл увидел, как ему оказывает почести город Торнбридж. Роберт Брекенбург добился места шерифа в Кенте, Джордж Невилл – хранителя парков и охотничьих угодий в Дорсете. Это вторжение северян, слывших варварами и грубиянами, вызвало неприятие Ричарда южанами, по отношению к которым он совершил роковую ошибку: Кент и соседствующие с ним графства стали вернейшими из сторонников Генри Тюдора. В конце концов, благодаря благоприятствующим торговле мерам, принятым монархом, нейтралитет сохранил Лондон. Политика покровительства баронам не одержала победы. Ее шаги оправдали себя в единичных случаях. Так случилось с Джоном Говардом, сделавшимся герцогом Норфолком, и позволившим убить себя за дело Ричарда при Босуорте. Так случилось с семьей де Ла Поль. Джон, герцог Саффолк, приходился мужем сестре Ричарда, Елизавете. А их сын, Джон де Ла Поль, граф Линкольн, будет назначен сувереном наследником трона после смерти его ребенка, принца Эдварда.
Ричард, средневековый король или государь эпохи Возрождения?
Править в подобной атмосфере оказалось не легко, особенно, когда законность суверена находилась под вопросом. Сам Ричард III разрывался между ролью монарха по средневековому образцу, привыкшего к рыцарским законам и обычаям, и поведением государя эпохи Возрождения. От феодальной монархии он сохранил внешнее представление, выражения, определенные церемонии и традиции, которым придал свежий блеск, способный придать престижу его власти свежий блеск. Доказательством этого может служить важность, присвоенная герольдам, облачаемым в ливрею их господина и носящим его девиз, в нашем случае, - «Верность связывает меня». Именно такими запоминающимися и красочными словами официальные посланцы представляли Ричарда, сначала принца, а потом короля. 2 марта 1484 года Ричард создал профессию, породившую корпорацию со своими правилами и резиденцией лондонском здании в районе Колдхарбора: Колледж геральдики или Геральдическую палату. Особая хартия объявляла, что геральдисты и их наследники образуют «составное тело с постоянно происходящей преемственностью и общей печатью. Дабы у них было подходящее место для сборов и общения, а также для выполнения возложенных на членов обязанностей, им навечно пожаловали, как и их наследникам, названное место (Колдхарбор) в приходе Всех Святых». Король приписал корпорации земли, дабы она могла поддерживать капеллана, обязанного молиться о спасении душ короля, королевы, их сына и других благотворителей Колледжа. Герольды исполняли важную роль во всех официальных церемониях, где, в глазах всех собравшихся, выражали зрелищность влияния их господина. При погребении Эдварда IV присутствовали15 герольдов. При коронации Ричарда III присутствовали 18 герольдов, причем, монарх пожаловал им 100 ливров. В сентябре 1483 года в Йорк на празднование в честь возведения его сына в статус принца Уэльского суверена сопровождали 5 герольдов. Личный герольд Ричарда носил геральдическое наименование «Белого Вепря» на французском языке, как и девиз короля. Французский являлся традиционным языком для английской аристократии, начиная с XII столетия. Эта отчасти устаревшая сторона внешнего вида рикардианской монархии обнаруживается в пристрастии к красочным парадам с увенчанными султанами на головных уборах рыцарями и с оруженосцами в ливрее. Ричард III тосковал по временам расцвета рыцарства и крестовых походов, стремясь задержать их настолько, насколько было возможным для военного духа его средневековых предшественников. Он станет последним королем Англии, лично участвовавшим в сражениях и погибшим на поле боя. Определенным образом Босуорт стал границей для английского средневековья.
Тем не менее, позади чуть кричащего декора стоял поистине реалистично мыслящий суверен. Брызжущий энергией Ричард не оставался на месте. Всегда находящийся в движении, он довольно редко бывал в Лондоне. Город, однако, оставался неоспоримой столицей, средоточием главных учреждений, местом проведения священных таинств и экономическим очагом страны. Находясь в нем, Ричард останавливался или в Вестминстер Холле, или в Тауэре, или в Кросби плейс, великолепном частном особняке, возведенном в конце 1460-х годов богатым торговцем шерстью, сэром Джоном Кросби, скончавшимся в 1475 году. Занимая часть Бишопсгейт стрит, здание включало в себя просторный зал и являлось идеальным местом для собраний в самом центре Лондона. Но король навещал дом довольно эпизодически. Беспрестанно пересекая земли государства, Ричард старался физически появляться везде, где возникали трудности. Можно восстановить его маршрут с апреля до сентября 1484 года. Выехав из Ноттингема в конце апреля, монарх задержался в Йорке на несколько дней в начале мая. Оттуда он отправился в Миддлхэм и уже 16 мая оказался в Дареме, откуда двинулся в Скарборо, дабы провести смотр снаряжения флота, должного вступить в бой с шотландцами. 8 июня Ричард встретился с бретонскими посланниками в Понтефракте. 15 июня он уже был в Йорке, затем вернулся в Скарборо. 21 июля суверен опять в Йорке, где принимает одно из важнейших решений своего правления – решает создать Совет по Северу. В конце месяца Ричард едет на юг, через Бакден и Стэмфорд, дабы попасть в Лондон. С 26 августа он снова направляется на север, встречаясь там в Ноттингеме с шотландскими дипломатами и задерживаясь в городе в течение сентября-октября, прежде чем вернуться в столицу через Мелтон Моубрей, Питерборо и Бакден.
Не имея возможности, вопреки желанию, находиться везде одновременно, Ричард стремится быть в курсе происходящего как в стране, так и за ее пределами, причем в достаточно короткие сроки. С данной целью король поддерживал агентов, постоянно снабжавших его информацией о действиях вероятных противников, то есть, почти всех, ибо Ричард считался в полном смысле слова одержимым заговорами и интригами сильных мира сего. Именно благодаря этому, он был в курсе малейших поступков и движений в Бретани Генри Тюдора. Кройлендская летопись сообщает, что Ричард задействовал «агентов по другую сторону моря вне зависимости от запрошенной ими цены, благодаря которым узнавал обо всех движениях врагов». Для передачи новостей, как король написал в документе от апреля 1484 года: «Мы назначили и велели определенным из наших слуг держаться в различных местах между нами и западом страны для скорой доставки известий и всего того, в чем мы имеем необходимость быть осведомленными». Посланцы располагались на каждых 20 милях (чуть более превосходящих 30 километров). Подобная система, запущенная в 1482 году Эдвардом IV, позволяла письмам пересекать порядка 300 километров в течение 2 дней, таким образом, монарх мог мгновенно узнать о любой высадке даже в самом маленьком уголке страны.
Политические советники, которыми себя окружил Ричард III, являлись коллективом довольно высокого уровня, знающим и действенным. Хотя король не всегда испытывал счастье от выбора друзей, как о том свидетельствовали многочисленные предательства, ознаменовавшие время его правления, большая часть высокопоставленных чиновников и руководителей управленческих служб состояла из надежных профессионалов без личных честолюбивых помыслов и не принадлежащих к слою высшей аристократии. Наиболее значительными считались Томас Ротерхэм, епископ Линкольна и канцлер, Эдмунд Чаддертон, казначей палаты представителей, Джон Олкок, епископ Уорчестера, Ричард Редмен, епископ Сент-Асафа, Роберт Стиллингтон, епископ Бата и Уэллса, - три епископа, вышедшие из Кембриджского университета. Джон Одли выполнял обязанности казначея Палаты Шахматной доски (министерства финансов). Лорд Стенли – управляющего королевским домом, Френсис, виконт Ловелл, - камергера. Джон Кендалл – секретаря и главы монетного двора. Уильям Кэтсби – личного конюшего и оруженосца. Морган Кидвелли – монаршего прокурора. Томас Лайном – адвоката. Уильям Лейси – чиновника Совета. Томас Барроу, Томас Хаттон и несколько других уполномоченных – занимались другими делами. При исполнении функций местного значения, но не менее серьезных, таких как управляющий королевскими крепостями или хранитель королевских лесов и владений, мы видим доверенных рыцарей и оруженосцев, например, Джона Динхема, Джеймса Тирелла, Томаса Тирелла, Роберта Брекенбери, Ричарда Хадлстона и Томаса Тунсталла.
В окружении Ричарда III можно различать две категории советников или помощников. Облеченные ответственностью обязанности перешли к обладателям диплома высшего уровня, часто выходцам из Кембриджа, среди которых было множество епископов, избранных в силу их знаний, или к непременным сеньорам из высших слоев аристократии, коих суверен использовал по феодальному в качестве своих основных вассалов. Бэкингема – на западе, Норфолка – в Восточной Англии, братьев Стенли – в Чешире, в Ланкашире и на севере Уэльса, Нортумберленда – на севере Англии и в графстве Марч. Ричард доверил им руководство комиссиями по использованию созванных и комиссиями по слушанию и рассмотрению дела, позволявшими вышеназванным лицам собирать войска. Он осыпал их благодеяниями, надеясь сохранить верность одаренных. Но верность являлась ценностью иной эпохи, абсолютно вышедшей из моды, что стоило монарху многих перенесенных горестей. Существовала и вторая категория, включавшая в себя людей действия, исполнителей, причем как почетных миссий, так и низких задач. Равно лишенные нравственности, как и представители высшей аристократии, последние, в массе своей, были вернее в разы, ибо их честолюбивые мечтания не переходили границ королевских вознаграждений. И тут Ричард не скупился. Считается, что почти 40 рыцарей и оруженосцев, находящихся на личной службе у суверена, получили владения и годовое содержание, достигавшее в сумме 2 500 ливров. Других возвели в статус рыцарей ордена Подвязки. Например, сэра Ричарда Рэтклифа, сэра Джона Коньерса, сэра Томаса Бурга и сэра Ричарда Тунстелла. Помимо прочего, Ричард Рэтклиф в 1485 году получил земли, приносящие ему 650 ливров. Роберт Брекенбери – владения, стоимостью почти в 400 ливров. Джона Кендалла повысили до уровня советника суверена, и его доходы возросли до 450 ливров в год.
Ричард, почти не имея возможности доверять высшей аристократии, сумел воспользоваться, в конце концов, поддержкой буржуазии и городов. Административные центры никак не ощущали себя затронутыми столкновениями войнами Алой и Белой Розы. По примеру Лондона они стремились к миру, порядку и безопасности, справедливости и непременным условиям, обязательным для ровного хода дел. Споры аристократии оставляли города равнодушными. Будь на троне Йорк, Ланкастер или Тюдор, - их это совершенно не трогало, пока суверен обеспечивал спокойную торговлю. Ричард III прекрасно это понимал. Ясно просматривается как в процессе его правления оказался вчерне набросан союз, напоминающий политику Капетингов и Людовика XI: союз между королевской властью и городами, направленный против высшей знати. Данный союз напоминал горожанам о запрете носить ливрею аристократов, дабы избежать создания противоборствующих кланов – причин разнообразных проблем. Он гарантировал заключение городских хартий, как в Глостере с сентября 1483 года, позволяющих населенному пункту заниматься самоуправлением и собственными делами. Также позволял определенным ремеслам иметь подтверждающие их хартии. Двумя самыми важными в данной области являлись корпорации герольдистов – Геральдическая палата – и корпорация торговцев воском - Почтенная компания продавцов восковых фигур. Обе они продолжают существовать до сих пор.
В нашем электрифицированном мире мы едва можем представить себе важность, приписываемую в средних веках торговле воском. Для обыкновенного освещения продолжали использовать сальные свечи. Сгорали те гораздо быстрее, но отличались меньшей дороговизной. В конце концов, воск считался товаром благородным, применяемым для изготовления свечей, спрос на которые был высоким. И в храмах, и в часовнях, и в монастырях потребление свечей отсчитывалось миллионами. В Почтенной компании продавцов восковых фигур каждый прихожанин приносил и ставил свечу в честь Святой Девы. Десятки свечей постоянно горели перед статуями в процессе каждой из церемоний. Во время значимых событий освещение было одним из основных пунктов расходов. Когда хоронили Генри V, представители духовенства несли порядка 1400 свечей. Свеча, очевидно, обладала символической духовной ценностью. Пламя, прозрачное и уязвимое, соотносилось с самой жизнью, виделось светом, озаряющим как душу, так и тело. В нем угадывались чистота, ясность и истина. «Горящая свеча указывает настоящий путь, пройденный Иисусом Христом», - говорил отшельник в «Смерти Артура», текст которой Кэкстон напечатал в 1485 году. Как и создание Геральдической палаты, основание корпорации торговцев воском Ричардом III имело ценность символическую. Это было шагом, продиктованным благочестием. Хартия предусматривала, что у корпорации окажется капеллан, взявший бы на себя молитвы о спасении душ короля и его потомков.
Добрые взаимоотношения Ричарда с городами являлись еще одним элементом, сближающим английского суверена с Людовиком XI. У обоих монархов наблюдалась схожая симпатия к буржуазным добродетелям, таким как трезвость, работоспособность и благочестие. Милости, дарованные городу Йорку и другим 18 городам в первые месяцы его правления, доказывают это. Да и послание, обращенное в мае 1485 года к мэру Ковентри довольно понятно. «Мы узнали, как вы недавно с усердием отдали силы наблюдению и осуществлению наших серьезных и основательных повелений, продемонстрировав тем самым любовь и единение, царящее между вами, отставив в сторону раздоры, несогласия и разлады ради чести и процветания нашего города. Поэтому мы воздаем вам хвалу и поздравляем с проявленными вами ответственностью и мудростью, благодаря вас от всего сердца и желая вам продолжать действовать в том же направлении».
Король- вершитель правосудия
Существовала сфера деятельности, к которой Ричард III был особенно внимателен, - это правосудие. Некоторым образом, монарх превратил его в центральную колонну своих обязанностей в полном соответствии с заявлением юриста, сэра Джона Фортескью, в его работе «О природе». «Служба суверена состоит в том, чтобы сражаться и судить». И Ричард принял последнюю задачу чрезвычайно близко к сердцу. На следующий после коронации день он созвал в Звездной палате Вестминстерского дворца собрание юристов, дабы одновременно и утвердить свою волю в принуждении уважать в государстве законность и посоветоваться относительно определенных вопросов права, «наделив их строгим повелением применять законы справедливо, не делая различий между богатыми и бедными», - как писал безымянный летописец. «Именно воля короля», - прибавил он, - «сыграла роль в том, что отныне знали, слова «по повелению суверена» и «по его закону» - превратились в одно и то же явление». Прежде чем знать после церемонии коронации успела отбыть в принадлежащие ей земли, Ричард воспретил ее представителям «совершать какое-либо вымогательство у его подданных». В процессе правления он делал множество заявлений, утверждая, что основной долг монарха – вершить правосудие. В 1484 году Ричард написал жителям Кента после подавления мятежа Бэкингема, что «Его Величество король целиком нацелен на обеспечение и реформирование управления правосудием в государстве, дабы карать и избавлять страну от вымогательства и гнета». Все те, кто оказались «оскорблены, угнетены или подверглись незаконному дурному обращению» должны обратиться с жалобой, которую суверен лично рассмотрит, «когда прибудет в графство Кент (…), ибо Его Милость полностью сосредоточен на том, дабы все его добрые подданные могли жить в мире и покое, спокойно пользуясь своими землями, доходами и благами, обеспечиваемыми законами королевства, благоприятствующими людям. Следовательно, монарх желает и повелевает, дабы никто, каковы бы ни были его условия и статус, не похищал, не обижал и не грабил никого из подданных, ни в отношении тела, ни в отношения благ того, под страхом смерти». Ричард понимал, все представители власти, как светской, так и духовной, обязаны равно уважать правосудие. Монарх написал Томасу Баррету, епископу Дауна в Ирландии, что осознает, - «ни в коем случае наша святая мать Церковь не должна подвергаться ограблению, напротив, ее следует защищать, как требуют того справедливость и право. Далее, никоим образом ни ограбление, ни вымогательство не должны совершаться против подданных короля, каким бы не оказался их статус. В случае преступления виновных следует наказать в соответствии с законами государства». Также Ричард осознавал, «что подданные короля могут свободно передвигаться по большим дорогам без того, чтобы на них накладывали незаконную выплату налогов». В наставлениях, данных сэру Мармадьюку Констеблю относительно управления монаршими владениями в Татбери, Ричард требовал от него положить конец крайностям, предпринимаемым в области практики ливрей среди клиентов сеньоров. Суверен повелевал отослать всех уполномоченных, повинных в вымогательстве и в оказании давления.
Ричард лично многократно вмешивался, дабы исправить ошибки и заставить применять справедливость по отношению ко всем в самых чистых традициях Святого Людовика. Узнав, что главный викарий, заместитель епископа, лишил простого священника доходов, король издал приказ об их восстановлении. Когда совершалось корыстное нарушение относительно продвижения по службе чиновника, связанного с личной печатью, повредившее его более достойному коллеге, Ричард велел хранителю личной печати, Джону Ганторпу, «отстранить Ричарда Бела от прежних обязанностей, касающихся личной печати, коих тот достиг, нарушив правила и старый порядок, благодаря дарам и иным порочным и неправедным средствам к великому огорчению подчиненных ему служащих, работающих уже давно». В феврале 1484 года, когда суверен получил «горестную жалобу, отправленную нам от имени бедного подданного», Роберта Делби, чей дом в Бокхэмптоне был захвачен Робертом Уорсли, то потребовал от судей Уорикшира исследовать случай и заставить уважать справедливость, заверив «нашего упомянутого подданного в безмятежном владении данным имением». Ричард желал быть отцом, открытым для каждого из своих подданных, включая в их число самых смиренных. Дабы и последние обладали доступом к правосудию, в декабре 1483 года он поставил Джона Харрингтона во главе отдела Совета, ответственного за выслушивание «заявлений, запросов и челобитных бедных людей». Совет равно имел возможность принимать решения по опротестованиям, и те подданные, которые не имели средств для обращения к обычным судам, могли обращаться в инстанцию, позднее названную Судом по рассмотрению жалоб.
Это не помешало Ричарду принимать иногда решения, мало соответствующие справедливости, но благоприятствующие его сторонникам. Так случилось в отношении опеки над ребенком, Эдвардом, переданной в июле 1484 года Ричарду Полю, вопреки вынесенному судом постановлению. Поль служил королю, оценивавшему его как «верного и признанного помощника». Несомненно, подобный инцидент не являлся единственным. В 1485 году судья Уильям Крауч ополчился на монаршее правосудие и произвольные вмешательства последнего, что стоило ему обвинения в подстрекательских и соблазнительных речах.
Слишком короткое для глубоких реформ правление
Ричард III сохранил правительственные учреждения своих предшественников. Во второй главе мы уже к ним обращались. Единственным новшеством в этой области стало создание в июле 1484 года Совета по делам Севера страны. Данный регион играл в правлении Ричарда важнейшую роль, но равно создавал и проблемы. Сталкиваясь с шотландскими набегами, северная граница испытывала необходимость в присутствии сильной власти, в способности подготовить достаточные по количеству и подготовке войска. Там также разворачивалось противостояние между двумя знатнейшими семействами – Невиллов и Перси, наравне заявляющих о собственном превосходстве. В конце концов, это была обширная, но малонаселенная область, охватывающая Йоркшир, Нортумберленд, Ланкашир и Кумберленд, где правили жестокие представители аристократии. Их мрачные крепости усеивали земли в долинах и на холмах Пеннин и Чевиота, каждая по-своему незабываемо выделяясь. Тут говорили на диалектах, не понятных южанам. Справедливость вершилась по праву обычая, отличающемуся от общего права, применяемого в остальной части государства, и подобное положение сохраняло особенность границы очень надежно. Во время правления Эдварда IV Ричард делил власть в описываемом регионе с графом Нортумберлендом, Генри Перси, что происходило не без провокаций соперничества и ревности. Став королем Англии, Ричард обязан был заставить уважать в ней порядок и обеспечить правосудие и безопасность в вышеописанных далеких краях, применяя там те же правила, что и во всем государстве. Это и оказалось задачей, поставленной перед Советом по делам севера, председательство в котором в июле 1484 года доверили Джону, графу Линкольну. Данный Совет рассматривался в качестве ответвления от Королевского Совета и осуществлял правосудие от его имени. В соответствии с начальным повелением предусматривалось, «что все письма и документы нашего названного Совета, приводимые в жизнь в этих краях, будут составлены от нашего имени и подтверждены рукой нашего племянника Линкольна при упоминании участия Королевского Совета». Среди членов названного Совета, действующего при номинальном руководстве еще ребенка, графа Линкольна, мы находим графа Уорика, сына Кларенса, графа Нортумберленда и лорда Морли. Обосновавшись в Шериф Хаттоне и в замке Сандал, Совет разбирался как с уголовными, так и с гражданскими делами. Его суд являлся последней инстанцией и, следуя начальному повелению, осуществлялся беспристрастно. «Суверен подразумевает, что никто из сеньоров или лиц другого положения не должен назначаться в его Совет из милости, привязанности, ненависти или из злобы». В ходе процедуры каждый сеньор, вступивший в конфликт интересов с иными сторонами покидает место своего пребывания. Ни один из важных вопросов нельзя обсуждать в отсутствии графа Линкольна и двух уполномоченных комиссаров. Совету надлежит заседать в Йорке на протяжение трех месяцев (четверти года). Если ему станет известно об устройстве «собраний и созывов, противоречащих нашим законам», он может вмешаться и покарать, не докладывая предварительно монарху. В числе дел, предписанных Совету, находилось множество вопросов, касающихся огораживаний, проводимых противостоящими сельским общинам местными сеньорами. Последние захватывали общинные земли, окружали их стенами из высушенных камней и помещали внутрь своих овец. Подобное вмешательство короля в дела раздражало графа Нортумберленда и местную аристократию, но служило знаком действенности Совета, остающегося важным механизмом осуществления влияния суверена в провинции в течение 150 лет.
Стремление Ричарда III к преобразованиям проявилось равным образом и в иных областях, но краткость его правления, жестоко прерванного через 2 года и 3 месяца, не позволила ему как следует воплотить задуманные проекты. В ряду мер, задуманных монархом, было укрепление влияния шерифов, в течение предыдущих правлений утративших принадлежащие им судебные функции. Ричард хотел сделать из них ведущих представителей центральной власти в графствах. Важность, приписываемая королем обязанностям шерифов, доказывается тем, что многие из его ближайших соратников, их исполняющих, носили громкие титулы. Это и сэр Эдмунд Гастингс, шериф Йоркшира, и сэр Роберт Перси, шериф Эссекса и Хертфордшира, и сэр Томас Уортли, шериф Стаффордшира, равно как и сэр Ричард Рэтклиф, и сэр Роберт Брекенбери, шериф Уэстморленда. Сознавая жизненную значимость морского флота для беспрестанно подвергающегося угрозам военной высадки острова, Ричард поощрял строительство кораблей кораблей, создав Адмиралтейскую комиссию с герцогом Норфолком в качестве адмирала, и Брекенбери и Джоном Уодом в качестве вице-адмиралов, его заместителей.
Относительно финансов, ключевой сферы для действенности всего аппарата правительства, суверен равно начал здесь глубокие преобразования, состоящие в общей передаче функций от Палаты шахматной доски (министерства финансов) Палате короля, казначеем которой был Эдмунд Чаддертон. Это позволило ему осуществлять контроль над появляющимися доходами. А доходы возникали благодаря конфискации владений, принадлежавших прежде могущественным сеньорам, осужденным в соответствии с процедурой лишения гражданских и имущественных прав. Например, во время конфискации имущества у королевы Елизаветы Вудвилл оказалась создана целая команда из сборщиков и специалистов по бухгалтерии, концентрирующих в своих руках арендную плату, ежегодные выплаты и доходы от ее владений. Ее возглавил Джон Фитцгерберт. Общая сумма обычных доходов Ричарда III оценивалась около 35 тысяч ливров, что было недостаточно для покрытия расходов, вызванных восстаниями и угрозами вторжений, особенно угрозой вторжения Генри Тюдора. Поэтому следовало прибегать к тяжело осуществляемым займам и взывать к Парламенту, дабы взимать чрезвычайный налог в размере 1/10 и 1/15 части доходов. К сожалению, единственный Парламент, успевший собраться в процессе правления Ричарда III – в январе-феврале 1484 года – заседал при довольно сложных обстоятельствах. Суверен, влияние которого было еще слабым, не мог позволить себе разочаровать Палаты лордов и общин, начав царствовать с объявления о новых податях. Напротив, от него требовалось пообещать их сократить.
У Ричарда III не было времени, чтобы стать великим королем. Имелись ли у него к тому возможности? Человек, личность, пристрастия и способы правления которого мы изучали, не относился ни к числу гениев, ни к числу посредственностей. Сложный, таинственный, не поддающийся разгадке, способный как на лучшие, так и на худшие шаги, он мог достигнуть высот как в одном, так и в другом. В противоположность обычно произносимому относительно людей подобного типа, Ричард не отличался непредсказуемостью. Начиная с восшествия на трон, его правление разворачивалось, следуя неумолимой механике, неотвратимой последовательности событий, спустя чуть более 2 лет, приведших суверена к катастрофе. Нам никогда не станет не известно, существовали ли в душе Ричарда силы и способность оказаться великим правителем, ибо судьба уже вела его к трагедии. Не стал ли он одним из тех,
«кого мечта тревожит,
Кто к цели избранной бестрепетно идет?
(…)
невесть куда;
И слушать обречен
Дыхание стихий,
Безумных сил закон» (Виктор Гюго «Эрнани», III, 4).
Правление Ричарда, неумолимо и быстро погружающее монарха в ад, с самой первой минуты оказалось усеяно убийствами, заговорами и совершением предательств.