Падший будет прощен

Также месяцами ранее…

Бери жену из ровни, ибо, если возьмешь из тех, кто знатнее тебя, приобретешь не родственников, а господ. Клеобул

      «Взмах крыла бабочки на одном конце земного шара может вызвать ураган на другом». Пожалуй, это изречение, как казалось Харуну, подошло бы Мустафе-аге, деду Ярен по матушке, лучше всего. С его звонка дом буквально растворился в хаосе и переживал гибель Помпеев. Влиятельный ага Мидьята пожелал увидеть нового члена Шадоглу, внучку Хюму, и известил о своем скором приезде. Чем поставил всю семью не просто перед фактом, но и раком.       — Джихан! Джихан, где же ты? — страдальческий зов мамочки Хандан огласил внутренний двор, оторвав Харуна и Ярен от задачника по английскому. Они отодвинули занавеси и выглянули в приоткрытое окно.       Образовалась обычная для Шадоглу сутолока — людей, мыслей, голоса и чувства домочадцев смешались в нестройный звон, из которого стало ясно, что Мустафа-ага нагрянет к ним дней через четыре-пять, как только уладит дела. Он лечил сердце у лучших стамбульских врачей, поэтому пропустил многое из событий, что развернулись в районе Мидьята. Мелике, застывшая у дверей столовой, где они занимались английским, уронила поднос. Армуды с чаем вдребезги разлетелись о каменный пол.       От шума женушка подскочила на диване, сдавив рукой грудь. Хотя сердце стоило бы искать ниже — оно сейчас у всех где-то на уровне пяток. Мустафа-ага приедет повидать младшую внучку, а заодно не сможет не заметить новоявленного мужа у старшей.       — Тьфу на тебя, Мелике! — перевела дух Ярен. — Живо убери все и проваливай на кухню!       Вытаращив на Харуна глаза, работница навалилась на дверной косяк и не смогла сдвинуться с места.       — Не хочу показаться пессимистом, моя ненаглядная, но что в перспективе означает приезд деда Мустафы? Ему же не сказали, что мы поженились.       Памятуя их свадьбу у вонючего хлева и угрозы госпожи Хандан пожаловаться отцу, Харун в целом и так смекал, что черная туча в виде Мустафы-аги — это веская причина бежать на другой конец света. Им с Насух-беем предстояло объясниться за обиды Ярен и почему ее брак держался втайне от второго деда. Насух-бей запрещал ей что-либо рассказывать Мустафе-аге, пообещав в противном случае выдать свату все ее злостные интриги. А мало какого деда обрадует, что его внучка не только опорочила имя семьи, но и не раз подводила родственников к смерти.       — Это значит, Харун-паша, — глумливо пропела Ярен, захлопнув перед ним учебную тетрадь, — что кончилась твоя власть надо мной!       Харун предвидел такой ответ и смолчал. Плохие дни остались позади. Впереди дни худшие.       В столовую, рассевшись по диванам, очень быстро набилась вся родня; запоздало вбежал Азат, который не успел сесть за руль, как сорвался назад по требованию папочки Джихана. У Хазар-бея и его супруги Зехры-ханым, коих поневоле занесло на домашний совет, Харун лицезрел одно постное выражение лица на двоих. Они уже смирились, что никому из них не избежать участия в предстоящей лжи. То, как набычился и побагровел Насух-бей, обнаруживало в нем намерение до последнего не сдаваться свату с позорной правдой.       Ярен взглядывала на деда из-за плеча Харуна, на котором по-хозяйски разместилась, и иногда Харун слышал ее тихие, подлые смешки. Ну теперь она им устроит… Она-то точно не останется в накладе, если до Мустафы-аги дойдет слушок о том, как издевались над его внучкой.       — Отец… — взял слово Джихан-бей и тут же обронил в тишину, как Мелике поднос. Красноречие, собранность и решимость покинули чат Шадоглу. Ярен пугала Харуна, что у деда Мустафы такой характер, что он революцию мог поднять мановением пальца и заседал где-то в правительстве, заводя полезные связи. Не врала, по-видимому.       На них надвигалась никак не туча, это они с размаху налетели на айсберг и терпели крушение. Злорадный Иблис, приняв облик Ярен, смеялся.       — Отец, — прочистил горло папочка Джихан. — Я… ты ведь понимаешь, что скрыть брак Ярен все равно не получится, когда-нибудь… Хандан, подожди.       — Отец! — обвинительно встряла мамочка Хандан, выпрямившись. — У моего отца проблемы с сердцем, он всегда на грани. Он только пролечился и нуждается в хороших новостях. Мы не можем сказать ему, что Ярен выдали замуж без его ведома и благословения. К тому же отец очень чтит традиции, и ленивый не упрекнул бы нас, что мы не сыграли свадьбу!       Насух-бей зыркнул на нее исподлобья, сведя кустистые брови, и покрутил в руках старые четки. Четки перебирал и папочка Джихан, и Азат, наследуя привычку, щелкал своими как заведенный. У Харуна этот звук неприятно отдавался в ушах, будто по черепу носились пауки. Страшась дьявольских смешков Ярен.       — А что ты предлагаешь, Хандан? — спросил Джихан-бей, но та отвернулась, не имея альтернатив.       — Отец, брат, с вашего позволения… — деликатно вмешался Хазар-бей. — Я считаю, что нужно рассказать правду. Горькую, но, да пошлет Аллах Мустафе-аге долгих лет жизни, он узнает о рождении правнука или правнучки, и все и так вскроется. Правильнее признаться самим, чем Мустафа-ага услышит это от кого-нибудь, словно он нам чужой.       Озабоченный Насух-бей беззлобно покивал, но не сказать, что согласился. Харун не впервые подмечал, что он благоволил старшему сыну и реже срывал на нем зло.       — Вот что, — минуту погодя Насух-бей подал свой предсмертный хрип в пустыне безысходности, в которую их загнал. Свою ответственность Харун не умалял; он тоже топтал эти зыбучие пески, и ему за соучастие прилетит не меньше. — Мы не будем говорить правду. Никто из вас не скажет, ясно? Нам достаточно тех врагов, что мы имеем, не хватало еще разорвать дружеские отношение с моим сватом и подставить репутацию Шадоглу под его удар.       — Ты прав, отец, — ответил Джихан-бей, но по тону — возразил, — у нашей семьи полно опасных и сильных врагов. Фюсун Асланбей, к примеру. Она наверняка воспользуется случаем и расскажет Мустафе-аге о браке. Поэтому мы ничего не сможем скрыть. Даже если очень захотим, новость, которую мы с трудом удерживаем в стенах этого дома, просочится.       — И что, по-твоему, нужно делать, сын? — рыкнул в усы Насух-бей. — Фюсун будет настаивать разорвать брак, но Мустафа-ага этого не допустит.       Глаза папочки Джихана озарились режущим, металлическим светом, судя по которому у него в голове зажглась лампочка, что отвечала за идеи и творческий полет души. Это, увы, не сулило им ничего хорошего.       — Я того и добиваюсь, отец, — воодушевился папочка Джихан, — мы объясним Мустафе-аге, что провели свадьбу тайно, так как нам мешала Фюсун и угрожала жизни Ярен. Но поскольку он лежал в больнице, и речи не шло о том, чтобы его беспокоить. Таким образом мы столкнем Мустафу-агу с Фюсун, и он вынудит ее отказаться от мести.       Правильно, рассудил про себя Харун, закатайте всю семью в братский асфальт. Почтенный ага с немалой властью в руках и не без того издерганный каким-нибудь инфарктом, и его мать, представляющая психа на танке, которая уж никак не догадается раскрыть Мустафе-аге глаза на истину и обрушить эту скалу на ненавистное ей семейство. Асланбеи в курсе принудительного брака. Стоит им либо Ярен шепнуть деду, и Шадоглу обнаружат, что ходят по охренительно тонкому льду. Харун прикрыл глаза, растерев их, а Ярен прильнула, язвительно и как-то почти любовно хохотнув:       — Харун-паша, что это с тобой? Никак приуныл? Не волнуйся, я тебя в обиду не дам, Иншаллах. Буду милосердна.       Ну конечно, само милосердие, принесет ему в тюремную камеру фото сына или дочки. Или куда там Мустафа-ага его засунет, когда разделается со сватом и зятем? Но Харун без труда подавил в кусачей женушке огонек торжества — нагло стер расстояние между ними до горячего шепота и, вогнав Ярен в краску, обнажил хищную улыбку.       — Рано радуешься, любимая. Не сомневаюсь, что мы с твоим дедушкой Мустафой отлично поладим. Он будет счастлив узнать, что я, взяв тебя в жены, спас от незавидной участи, когда вся семья отреклась от тебя. Иначе что еще оставалось делать? Бросить девушку на улице без фамилии и средств?       — Ты — аспид, — сцедила Ярен. — Дедушка никогда не поведется на твое вранье. Он людей насквозь видит.       Негодование сделало ее милее, тронув Харуна ямочками на алых щеках, отчего он с снисхождением забыл ей эту грубость.       — Нет! Нет, отец не поверит! — вскрикнула мамочка Хандан в завязавшейся тем временем перепалке.       — Тогда какие варианты, душа моя? Мы зажаты между молотом и наковальней! — отчаялся Джихан-бей.       — Да, но, согласись, это не оправдывает нас, брат, — пристыдил его Хазар-бей, а глава дома, рявкнув на всю столовую, потребовал тишины, и близкие угомонились.       — Мне кажется, — присоединился к разговору Харун, сев ровнее, и семья повернулась к нему, — что, столкнув мою мать с Мустафой-агой, мы запрем себя в клетке с тигром и львицей. В этой ситуации мать сделает все, чтобы усложнить нашу жизнь, а новые враги и ей ни к чему. Боюсь, в вашем свате, Насух-бей, она обретет союзника.       Харун предложил бы сделать так, как советовал Хазар-бей, то есть честно сдаться на милость тирана, но его прервал глас вопиющего и бьющегося в последних конвульсиях:       — Мы поступим так, — с горячностью потряс кулаком старый бей. Четки его брякнули, просыпав глухую, деревянную дробь, как барабаны на казнях перед вынесением приговора. — У детей не было достойной свадьбы, верно? Значит, будет. Поступим по традициям. Устроим сватовство, обручение, роспись и сыграем свадьбу. И мы не дадим Фюсун расстроить наши планы — торжество будет обставлено так, как будто проводится впервые, а Мустафа-ага ни о чем не догадается. Он даже не пересечется с Асланбеями. Будет жить у нас, а не в отеле.       Столовая взорвалась от возражений по новой. Мысль отметить свадьбу под носом Асланбеев, которые могли без спроса на нее заявиться, звучала, как немыслимая попытка оправдаться. Как придумка душевнобольного или режиссера, затеявшего спектакль в жанре феерия. Досадно, что согласием актеров он заручиться не удосужился.       — Как ты хорошо придумал, дед! Молодец! — ядовито улыбнулась Ярен. — Представим, что меня не выдавали замуж, мужа выселим, затем позовем назад, примем чинный вид, что нашего будущего ребенка нет в помине. А Харун приведет подставных сватов, ему же не впервые. Или попросим Фюсун быть сватьей? А Мирана и Рейян тоже пригласим?       — Довольно! Закрой рот! — бешенство вскипело в Насух-бее, обдав его усатую физиономию новой волной крови. Четки задребезжали, словно ускоряя приведение приговора в исполнение. — Я терплю тебя в своем доме лишь из-за того, что ты в положении и тебя простил твой муж! Попробуй рассорить меня с Мустафой и пожалеешь об этом. Будешь делать, как я прикажу, и изображать счастливую невесту!       Слово «прикажу» уж очень царапнуло нутро Харуна, и, к всеобщему изумлению, он вклинился в наступившую паузу:       — Насух-бей, у вас с моей матерью общие игрушки — человеческие судьбы. Так вот советую вам положить их на место, пока что-нибудь не разбили. Здесь вы можете приказывать всем, кто носит фамилию Шадоглу, но не мне с Ярен. Она вам не родня — вы сами так решили.       Домочадцы как воды в рот набрали, и от их молчания неспроста повеяло могильным холодом. Щеки старого бея надулись, как у злющего пса на привязи, глаза, в сети кровяных сосудов, расширились, и семья затаилась в ожидании, когда Насух-бей сорвется с цепи терпения. Это случилось почти моментально:       — А ты не учи меня, парень! Я пойду ко дну — ты пойдешь следом. Или, по-твоему, я и тебя насильно жениться заставил? Ты был со мной заодно! Без меня тебе не выкрутиться, будем действовать сообща. Знай свое место!       — В таком случае, — Харун переглянулся с такой же разозленной, как он, Ярен, и, в кои-то веки солидарные друг с другом, они поднялись, — чете Бакырджиоглу тут больше делать нечего. Мы переедем в отель. — Ярен демонстративно кивнула. — С Мустафой-агой я буду объясняться отдельно, а вы отдельно. Прошу нас извинить.       Напрасно Насух-бей полагал, что в его возможностях повлиять на Харуна. Мать тоже так думала, а потому не воспринимала его предупреждения, что иначе она потеряет в нем сына, всерьез. На его последнюю просьбу покончить с войной семей Фюсун Асланбей надменно промолчала и вышла за ворота дома. А Харун собрал вещи и покинул особняк Асланбеев. Он не имел привычки болтать впустую.       Перед тем как уйти из столовой, Харун поймал сокрушенный взгляд мамочки Хандан, которая придвинулась к Джихан-бею, требуя от него помешать склоке. Тот бросился на штурм во имя жены, ущемленной гордости и против всякого смысла:       — Отец, почему не сделать, как я предложил? Потому, что это моя идея? Хорошо, пусть это будет идея Хазара, он ее предложит, ему ты в жизни не отказывал! Брат, хоть ты не молчи.       Но шайтан все-таки подбил Харуна на авантюру Насух-бея, и полной неожиданностью оказалось то, что так захотела Ярен. Еще большим сюрпризом для него была причина — женушка решила, что раз дед лишил ее настоящей свадьбы с подарками, платьем, музыкой и всеми полагающимися обрядами, то пускай раскошеливается на фальшивой. Четкая, живая логика. Нет, правда, Харун оценил да и отбивался от ее доводов вяло и скорее чисто для вида. Ярен, в конце концов, молодая девушка и имела право на красивый праздник до того, как родится ребенок.       Насух-бей светился от восторга, как золотая монета из тех, что молодоженам дарят на свадьбу. Он будет спасен от гнева свата. Хлопоты легли на родителей и Харуна — ему предстояло сообразить что-то со сватами со своей стороны. Хазар-бей, как истинный миротворец, толкнул совет, что можно попытаться пойти на перемирие с Фюсун Асланбей и попросить ее, как мать, быть сватьей. Харун знал, что мать это не уймет. Ее ледяное сердце оскорбляло не то, что свадьба единственного сына прошла у сарая с овцами и без ее надзора, а сам факт брака. Безопаснее найти подставных сватов, чем беспокоить львиное логово Асланбеев, где никто, невзирая на кровное родство, Харуну не близок.       Но сваты-то еще ладно. Харун подсуетился и нашел людей с актерским талантом, так что они с готовностью оживят старую легенду о богатой семье жениха из Урфы. Беды посыпались на них, как из рога изобилия, начиная со свадебного платья, подаренного Харуном еще на первую помолвку. Ярен в него не влезала — ни в плечах, ни в талии, которая, если детально не присматриваться и не знать о беременности, еще сохраняла былую стройность. Вдобавок, как будто этого было мало, на дни планируемой свадьбы обещали холод и небольшие дожди, а платье покупалось на теплую погоду. Нестрашно, утешила мамочка Хандан и позвала за портнихой. Страшно стало, в особенности Насух-бею, когда выяснилось, что у Ярен не снялось обручальное кольцо. Свое Харун без затруднений стянул, а вот женушку одолели какие-то странные отеки.       Харун рассматривал треклятое кольцо так и так — тянул, и золотой ободок врезался в намыленную кожу пальца. Ярен дергала руку, шипя от боли. Интернет предлагал способы разной степени паршивости, но они не работали. И под водой холодной держали, дабы спала припухлость, и мылили, и нитку на палец наматывали, и ничего. Папочка Джихан притащил к ним на кухню ящик с инструментами и стал перебирать их, размышляя, что могло помочь. Помочь им мог только врач — так писали в интернете.       — Может, руку вверх поднять и долго подержать? — спросила мамочка Хандан, заглянув на кухню, чтобы раздать Мелике и Шейде указания насчет ужина. — Ах, Аллах, зря мы послушались отца и затеяли эту свадьбу. Все силы как будто сплотились против нас! Ярен, когда я была беременна Азатом, меня тоже мучили отеки, правда, на более позднем сроке…       Не унывала одна Ярен, веселясь и заигрывая.       — Харун, а Харун, — привлекла она внимание Харуна. Вечерний свет люстр мягко переливался у нее в глазах, таящих смех. — Реши задачку: какого диаметра у тебя будет фингал, — она нарисовала в воздухе круг, — если дед Мустафа увидит у меня кольцо?       Харун вонзил в благоверную дьяволицу тот самый лютый взгляд, от которого в страхе она должна была улететь до Анкары. Но сработал он так же хреново, как рекомендации про кольцо.       — Дочь, ты сама захотела эту свадьбу, угомонись, — нетерпеливо попросил Джихан-бей, с лязгом отбросив в ящик кусачки для металла.       — Именно. Либо у меня будет роскошная свадьба, либо у вас неприятности. Не знаю, как вы справитесь, — Ярен состроила невинную рожицу, усмехнувшись еще шире. Как улыбка и сбывшиеся мечты преображали ее горделивое личико! Она излучала радость и, будто бы ребенок, зачерпнувший горсть листьев, несла в руках осколки звезд, которым загадывала желание.       Не стерпев, Харун решил прервать ее звездный час:       — Папа, вы вроде находили кусачки. Может, разрезать кольцо? Сдается мне, замужество тяготит Ярен, и она не готова стать любящей женой.       — Да, сынок, — подхватил шутку Джихан-бей и начал обшаривать ящик.       Похоже, испугавшись за драгоценность, Ярен попыталась высвободить руку, но Харун усилил хватку, настойчиво потянув на себя. Они, как подростки, боролись в тишине, пока Джихан-бей, склонившись над инструментами, искал подходящий, чтобы снять украшение. Снова взял кусачки и покрутил, нахмурив черные брови. Харун обхватил ладонь женушки второй рукой, сдавив крепче и медленно и вызывающе приблизив к своим губам. Ярен с силой пнула его по ноге. Думала отвлечь и вызвать у него заминку, но увы — Харун крепко держал ее руку. Ее спас папочка Джихан, который поднялся со своего места и одернул жилет.       — Не будем рисковать, Харун, а то повредим палец. Если завтра кольцо не снимется, обратимся к врачу.       — Конечно, папа.       — А если не снимут? — задира-женушка получала несравнимое удовольствие, надкусывая их выдержку.       — Тогда забинтуем. Скажешь деду, что врезала мне по ребру и сломала руку. Почти не соврешь, — отпустил ее Харун.       Снова и тщетно попытавшись снять кольцо при помощи мыла, Ярен, наконец, бросила эту затею и выключила воду. В ванной затих свет, больно бивший по глазам в темноте спальни, и Ярен опустилась на свою половину кровати, зашуршала одеялом, укрываясь. Харун вдохнул травяной аромат ее духов, а она еще раз в задумчивости пригладила обручальный ободок. С вопросом повернулась к нему:       — Скажи, тебя очень напрягает эта ситуацией со свадьбой? Я все не пойму, почему ты согласился, Харун?       — Чтобы у тебя была фотография со свадебным платьем, милая. Мне тебя стало жалко. А ты?       — Мне стало жалко тебя, — хитро отразила Ярен и на секунду стихла. Воздух между ними жегся какими-то непонятными эмоциями, которые побудили Харуна подвинуться ближе. — Ты хотел бы, чтобы твоя мать была рядом?       — Свадьба ненастоящая, — напомнил он.       — Неважно. Хотел бы?       — Спрашиваешь, смогу ли я простить ей жестокость и позволить быть рядом? — подловил ее Харун. Ведь, простив мать, обнаружит в себе способность простить и неуживчивую женушку; Ярен искала определенность, но он дал расплывчатый ответ: — Смотря как бы она себя повела, пригласи я ее. Но терпимость не добродетель Асланбеев.       — А мне вот непонятно. Почему она Асланбей? Она не была расписана с твоим отцом?       Харун и сам бы хотел выяснить, чем мать не устроила фамилия его отца. Но не устраивала она ее потому, по всей видимости, что не звучала так же грозно и солидно, как у Асланбеев, и не внушала такой же восторженный трепет, подкрепленный влиянием и миллионным состоянием. Замуж мать выходила, но, кажется, окольными путями повлияла на суд, чтобы сохранить девичью фамилию после регистрации. Двойная фамилия ей тоже не подошла. Хотя годы спустя Харун стал подозревать, что брак родителей вообще никогда не заключался, либо это был религиозный в обход официальной регистрации, так как во время развода родителей несовершеннолетнего Харуна не вызывали ни в какой суд. Мать, скорее всего, лишь успокаивала его совесть, уверяя в обратном, а обручальные кольца они с отцом носили чисто символично. Как смотрел на этот бардак отец — неизвестно, наверное, с пониманием. Но при своих деньгах и репутации владычица безумных Асланбеев могла позволить себе и не спрашивать его мнение. Да и его дед Асланбей с дядей, кто воспрепятствовал бы ее своеволию, к моменту рождения Харуна не были в живых.       Выслушав, Ярен назвала мать Харуна роковой женщиной.       — Зачем спрашиваешь? Хочешь вернуть свою фамилию? — внутреннее напрягся Харун.       — Нет.       Ярен помедлила, а потом, взяв телефон, разблокировала его. Тусклый свет экрана выхватил из тьмы ее подбородок, накрыл призрачным сиянием пухлые губы и скулы.       — Просто интерес, надо же знать того, кто хочет меня убить. А еще я тут думала, какое имя подойдет фамилии Бакырджиоглу.       И она передала Харуну телефон, в котором были открыты заметки с мужскими и ниже женскими именами — некоторые подчеркнуты. Харун с улыбкой пролистнул список, который жена подготовила для их будущего малыша. Первым значился…       — Ахмет?       — Мне нравится, — заявила Ярен так, что попробуй отказаться. В подчеркнутых именах девочек первая стояла Ягмур. Ярен, Ягмур — логично.       — Мне тоже, — одобрил Харун, вернув погасший телефон. — Ладно, пора спать. Завтра я выезжаю, кошки вон, мышки в пляс, а послезавтра приезжает Мустафа-ага.       — Я вряд ли усну, — признанием прошептала Ярен и на немой вопрос ответила: — Руки с ногами ломит и спина отваливается. Мать вымотала меня примеркой платья.       Прокрутив в голове одну мысль, Харун попросил ее не бояться и довериться ему и, прежде чем жена поняла, что он собирался делать, притянул к себе. Провел рукой по спине, успокаивающе поглаживая и массируя через ткань шелковой пижамы. Дыхание Ярен участилось, обдав ему шею и грудь жаром, а мускулы натянулись, точно струны — те, что замерли в ее и его душе под влиянием этих пленительных секунд. Ладонь Харуна скользнула выше, по позвоночнику к лопаткам, и надавила, растирая забитые мышцы. Ярен уняла пробежавшее дрожью замешательство и сомкнула глаза. Это, конечно, не ослабит болезненные ощущения, но и пить обезболивающие лишний раз могло быть нежелательно. Словно каменное от напряжения, тело Ярен вскоре расслабилось; в полудреме она навалилась на Харуна, обняла его, случайно задев рану, и так и забылась глубоким сном.