Счастливого Жатволуния

      Капли моросящего дождя посверкивали в пламени магических светильников. Киан надвинул капюшон поглубже. Осенняя непогода разогнала большинство гуляк по домам и тавернам, оставив ночную улицу почти совсем пустой. Это было к лучшему. Меньше всего ему хотелось ловить на себе любопытные взгляды и выслушивать расспросы. Он даже взял с собой кружку «Рубина Северных земель» для вида, но маскировка не пригодилась.       Вернуться в Меркурию после стольких лет, проведенных сначала в походах, потом — в песках Азадира, было приятно и удивительно. За годы его отсутствия изменилось так много и так мало одновременно. Часть технических инноваций азади вновь сменилась привычными местным жителям волшебными предметами. В то же время какие-то изобретения прижились, и теперь Меркурия являла собой еще более причудливое сочетание техники и магии.       Но, хоть сейчас город был охвачен праздничным весельем, Киану совершенно не хотелось к нему присоединяться. Слишком много боли было у него связано с этим местом, слишком многие отдали жизнь, чтобы сейчас это веселье было возможно… Только пройдя через городские ворота Киан даже усомнился, не стоило ли ему выбрать другой город для «отпуска». Но ни одно другое место не вызывало столько воспоминаний, ни одно не дарило столько эмоций, и хороших, и плохих. Здесь он все еще иногда чувствовал себя наивным Апостолом, прибывшим в Северные земли с простой и понятной миссией…       Хлопнула входная дверь «Петуха и Котенка». Киан ожидал увидеть едва держащегося на ногах фермера, но изящная фигура была хорошо ему знакома. И хотя лицо женщины скрывал широкий капюшон, хотя их разделяла одна из самых широких улиц Меркурии и дворик жилого дома, Киан узнал ее. На’ане.       Какими странными путями ведет Богиня своих детей! Из всех участников Сопротивления На’ане он ожидал встретить меньше всех. Общая тайна сблизила их в годы борьбы, но после победы На’ане уехала в родной Ирхад. Киан не видел ее не меньше двух лет и был уверен, что их дороги никогда больше не пересекутся. И вот они, два предателя, ставшие героями чуть ли не всей Аркадии, прячут лица под капюшонами и подозрительно оглядывают пустынные улицы Меркурии в паре десятков метров друг от друга… Киан усмехнулся иронии положения. Будь на месте На’ане кто-нибудь другой, Киан несколько раз подумал бы, прежде чем выныривать из укрытия в осеннюю сырость. Но сейчас любопытство оказалось сильнее.       Шурша сапогами по влажным листьям, он двинулся наперерез фигуре в платье-плаще. На’ане шла не торопясь и, услышав его шаги, резко развернулась. В обтянутой перчаткой руке сверкало готовое сорваться с пальцев заклинание.       — Счастливого Жатволуния. — Его голос не выражал никаких эмоций. Киан отодвинул капюшон, показывая лицо.       На’ане заметно расслабилась. Недоформированное заклинание рассеялось, уголок губ приподнялся в подобии улыбки. Киан с удивлением отметил про себя, что соскучился.       — Азади так и не научились ни манерам, ни выражению эмоций, — хмыкнула На’ане. Развернувшись, она продолжила путь. — Зато, похоже, вино Северных земель больше не кажется тебе ослиной мочой.       «Когда она успела заметить?»       Киан неопределенно пожал плечами, пристраиваясь справа от нее. Несколько капель «Рубина» упало на камни.       — А зидмари так и не научились не совать свой нос в чужие кружки, — все тем же ровным тоном ответил он. Они дошли до площади, у которой брала начало Аиред авеню. — Не ожидал увидеть тебя столь далеко от Ирхада.       На’ане скосила на него глаза, словно раздумывая, говорить или нет. Киан не отвел взгляд. Какое-то время они шли в молчании. Размокшие бумажные ленты чавкали под ногами, пропитанные дождем флаги цветными тряпками хлопали на ветру. Только когда мощеная улица сменилась раскисшей глиной Городского сквера, На’ане заговорила. — Мне тяжело в Ирхаде. — Она замедлила шаг. Дорогие замшевые пулены смачно впечатывались в грязь. — Да, угроза захвата азади миновала. Да, все считают меня героем, храброй знатной женщиной, не побоявшейся примкнуть к повстанцам в другой стране. Но… — Тут она снова замолчала. Громыхнуло, дождь усилился. Капли громче заплюхали в кружку. Киан выплеснул вино в траву на обочине. Сейчас оно больше напоминало чуть подкрашенную воду. — Но я не могу смотреть в глаза даже кровной сестре. Я даже дочери не могу рассказать, что именно делала эти несколько лет! Они думают, что дело в особой секретности наших занятий и даже не представляют, что мне просто-напросто стыдно.       В ее голосе было столько горечи, что в душе Киана шевельнулось сочувствие.       — Понимаю…       — Нет, не понимаешь. — На миг она стала той На’ане, которую он встретил восемь лет назад во время рейда на «Приют странника». — Ты предал азади, и это привело к торжеству справедливости в обоих мирах. Я предала Сопротивление, и это привело к массовой резне. — Круглые золотые глаза поблескивали из-под капюшона, и в них было столько боли, что Киану захотелось успокаивающе взять На’ане за руку. Но он не решился. Расстроенная На’ане могла быть не менее грозной, чем Лихо. — Твое предательство благородно, что-то вроде лжи во спасение. Мое же — жалкое и трусливое. И когда дома на меня смотрят как на спасителя, когда меня называют «правой рукой Бескровного Короля»… Тогда мне хочется навсегда исчезнуть из их памяти. Они думают, что я уехала в Меркурию, чтобы проведать старых друзей, но на самом деле… На самом деле я понятия не имею, сколько еще пробуду здесь.       Дождь окрасил соломенное чучело Костяной Ведьмы в бурый цвет, отчего оно из праздничного украшения стало действительно похоже на застывшую посреди тесной площади колдунью. С неба полил настоящий ливень, и Киан с На’ане, не сговариваясь, свернули к оставленной палатке торговца. Не самое надежное укрытие, но дощатая крыша хотя бы защищала от льющей за шиворот воды.       Киану хотелось сказать что-нибудь поддерживающее, как-то посочувствовать. «Хотел бы я, чтобы на моем месте была Эну!» Вот уж кто точно нашел бы нужные слова. Сейчас он чувствовал себя тем самым дуболомом, которым его считали повстанцы семь лет назад.       — Возможно, не все делится на черное и белое. Мы никогда не можем в полной мере оценить последствия наших действий. Помнишь, ты сказала это мне когда-то? — Плечи На’ане немного расслабились. Ее губы изогнулись в механической улыбке, но взгляд остался мрачным. — Я тоже не рад быть Бескровным Королем, — добавил он после паузы. На’ане развернулась к нему всем телом. Темные брови изумленно приподнялись. Капюшон сполз, и она окончательно откинула его. В тусклом свете уличных фонарей лазурные разводы на ее лице казались почти черными, похожие на татуировки или зловещие метки. — Я надеялся, что после победы смогу вернуться к обычной жизни. — Он усмехнулся. — Наивно, правда? Да и какая она была бы, эта «обычная» жизнь? Снова быть апостолом при новых Шестерых, после того, как предыдущие чуть не разрушили оба мира? Я успел отвыкнуть от этой роли, да и Шестеро постоянно напоминали бы мне о матери… об Утане. — Теперь настала его очередь замолчать, уставившись на дно кружки из «Петуха и Котенка». На’ане слушала внимательно, неотрывно глядя ему в лицо. Обычно Киану стало бы неуютно от такого пристального изучения, но сейчас он почему-то не чувствовал напряжения. — Вернуться к Сопротивлению? После победы оно распалось, да и чему «сопротивляться»? Против чего бороться? Самоубийственно бросаться на любую опасность, как Эйприл Райан?       Он вздрогнул, когда теплая ладонь в перчатке коснулась его руки.       — Прости. Я не думала, что тебя это так тревожит. — Ее глубокий голос звучал глухо, но Киан все равно отчетливо слышал каждое слово.       — Все в порядке. — Он бережно сжал ее руку. — Твоя ноша куда тяжелее моей.       Во взгляде На’ане читалось видимое облегчение. Она прислонилась бедром к грубо сколоченному прилавку. Лицо озарила полушутливая улыбка. — Так что же Бескровный Король делает так далеко от своих владений?       Киан сумрачно улыбнулся в ответ.       — Приехал проведать старых друзей, — сказал он в тон ее реплике. — Инкогнито, разумеется.       Улыбка На’ане стала шире.       — И, естественно, так и не связался ни с кем из них?       — Естественно, — хмыкнул он. Совпали даже предлоги, которые они использовали, чтобы сбежать от всеобщего внимания. Только от чувства вины ни ей, ни ему сбежать не удалось. — Видел Ульвика в «Петухе и Котенке», но ушел раньше, чем он успел узнать меня сквозь магию зелья.       — Зачем же ты тогда нагнал меня? — Она шутливо прищурилась.       Киан не знал, что ответить. Вопрос На’ане поставил его в тупик. К тому же он чувствовал, что с ним откровенно флиртуют. В таком случае неплохо бы дать понять, как он к этому относится. А как он относится, Киан и сам не знал. До недавнего времени женщины совершенно не привлекали его. Но оленьи глаза На’ане, вместо кротости таившие опасность и тайные знания, ее низкий, словно вибрирующий голос… В ней не было ничего от резкости и бесцеремонности Анны, лезущей к Киану по поводу и без. В ней не было ребячливости Эну, милой, конечно, но совершенно не вызывающей интереса. В ней не было той покровительственной снисходительности, которую часто можно было прочитать в глазах женщин Азадира. То ли из-за происхождения, то ли в силу менталитета На’ане не походила ни на одну из виденных им когда-либо женщин.       Она все еще смотрела на него, ждала ответа. Лицо ее отчего-то было так близко, что даже в ночной тьме Киан мог разглядеть покрывавший его пушок.       И Киан решился на то, на что не решался никогда прежде. Подавшись вперед, он осторожно, почти боязливо коснулся ее губ своими. Стук крови в ушах заглушил даже шум дождя вокруг. А когда руки На’ане обвили его шею, Киан и вовсе забыл, где находится.