Город, придуманный мной

1. (Сон) Он пришел ко мне ранним утром, в час, когда я еще лежал у себя в постели, в комнате с плотно занавешенными окнами, не в силах подняться, судорожно перебирая в уме все то, чему вынужденно стал свидетелем во сне. Тяжесть сна все еще давила мне на грудь, боль в голове становилась невыносимой, и я не мог думать ни о чем другом, но он тут как тут, мой мискатоникский редактор. Он вежливо ждал, когда я обращу на него внимание. — Мне снова снились кошмары, — сказал я ему. — Будто бы сны мои сбывались. Будто бы все то, о чем я написал — правда. Я пересказал ему сон — сумбурно, совсем не так, как видел. Мне часто снились структурно логичные сны, от этого становилось еще страшнее на душе. Как может абсурд быть таким логичным? Мне приснилось, что я блуждаю по городу, кошмарному городу, полному сломанных человекоподобных кукол и жутких тварей. Твари кланялись мне и благодарили, но я не понимал, за что. Они пожирали что-то, лежавшее в корзине, и когда я заглянул, то увидел, что корзина наполнена человеческими сердцами. Я оглянулся вокруг, еле сдерживая рвотные позывы, и споткнулся об одну из сломанных кукол. Когда я разглядел, что у меня под ногами, внутренности мои обледенели. Вовсе не куклами были завалены улицы жуткого города, а трупами с вскрытыми грудными клетками. Я откуда-то знал, что город окружен пустыней, и там не водятся эти твари, уничтожившие человечество, но и выжить там нельзя. Я хотел сбежать в пустыню, но они окружили меня. Они кланялись мне, как бы в насмешку. Потом появился он — в черном хитоне, как у древних служителей культа. Вместо лица у него был огонь. При виде его твари разбежались, а он ласково заговорил со мной, спросил, почему же я хочу покинуть город, единственный город, где сохранилась жизнь. Я ответил, что я здесь совсем один, все люди мертвы. Он улыбнулся и ответил: но вы же хотели, чтобы в этом городе не было людей. Я воскликнул: я никогда не хотел жить среди подобных тварей! Он ответил: но ведь это вы заселили ими город. Я пригляделся и понял, что меня окружают существа, которых я ранее описывал в своих рассказах. А он сказал: вы хотели, чтобы в этом городе была тишина, — как же еще создать ее, если не истребить людей? Вы хотели, чтобы вам никто не докучал, — как же иначе этого добиться? И тогда я спросил его: вы один из Древних Богов? Этот город создан вами? А он посмотрел на меня с жалостью и промолвил: этот город придумали вы. В ужасе я проснулся. — Мой дорогой Говард, разве же это кошмары? — снисходительно проговорил мой мискатоникский редактор. — Настоящий кошмар в том, что вы должны были сдать рукопись еще вчера. Я дал вам время до утра, а вы так ничего и не написали. У нас с вами есть отсрочка, но лишь до обеда. Будьте так любезны, предоставьте рассказ к этому сроку. — Я не могу встать с постели, — жалобно пробормотал я. — И вы полагаете это проблемой? — доброжелательным тоном осведомился он. — Рассказ должен быть определенного размера, а я… мне нужно время. Настоящий художник не может работать быстро, я же вам уже говорил! — Когда вы пишете письма, милый Говард, ваше воображение ничто не останавливает. Вы пишете втрое больше и быстрее. — Но письма я пишу не к определенному сроку, я не связан темой и персонажами. Мне не нужно работать над стилем. К тому же, я адресую их конкретному лицу… — Вот так и напишите рассказ. Адресуйте конкретному лицу. Что до вашего стиля и тем — как по мне, у вас это выходит легко. Я же почти ничего не правлю, как мы с вами и договаривались. Ну же, приступайте к работе. Он помог мне сесть, поднес — нет, не кофе и булочки, а бумагу, перо и чернила. И невесть откуда взявшийся мольберт, на котором, по его мнению, мне будет удобнее писать. — Вы же настоящий художник слова, вы сумеете, — ласково сказал он. — Вперед. Я уже говорил ему, и не раз, что печатная машинка для меня привычнее, что письма я пишу именно так, а не от руки, но тщетно. Печатную машинку в постель не подать. Я взял перо и обмакнул в чернила. Они, синие-синие, плыли по чистому листу, и в кляксах можно было разглядеть причудливые образы. Образы теснились в моей голове. Я пытался прислушаться к ним. Они жужжали и перебивали друг друга, как же поймать волну? Мой мискатоникский редактор терпеливо ждал, когда я начну писать. Его глаза — провалы бездны. Два глаза — две бездны, и обе эти бездны ждали от меня невозможного: прилива вдохновения в утренние часы после кошмаров. — Но о чем мне писать? — вопросил я бездну. — Ваши сны. Запишите ваш последний сон. Вот тот, который вы только что изволили мне поведать. Прекрасный сюжет, не избитый. Автор попадает в созданный им мир. Я бы даже сказал — поучительный сон. Автор считает себя творцом, который может писать что угодно. Он не думает, что все, что он напишет, может сбыться, воплотиться в реальности. Он не ожидает, что придуманное им может выйти ему боком, или же, если брать шире — боком всему человечеству. Он будет сидеть и ждать, пока я не напишу рассказ. Он внесет в него незначительные правки по мере появления исписанных листов бумаги, а потом унесет в журнал. Таков он, мой мискатоникский редактор. Он многое знает обо мне. Он знает, что я веду обширную переписку. Но он пока не знает о письме. 2. (Письмо)

Большой БАЛ в сумеречных залах! Танцы, колокольчики, снова танцы. Воскрешение за половину жизни вашего тела и за 2/3 жизни вашей души. Утраченные надежды в подарок. Стучать по чертополоху. Вход только красивым англичанкам.

Письмо лежало среди прочей моей корреспонденции, и я не сразу его заметил. Но когда заметил, не мог отвести глаз, ибо то был конверт из туманного Альбиона. В Альбионе у меня было не так много респондентов, и сначала я подумал, что это мой знакомый профессор астрономии выбрал такой красивый конверт. Но когда я увидел обратный адрес и дрожащими руками вытащил тщательно сложенный единственный лист гербовой бумаги… О Боги! Я не могу передать словами, что я тогда ощутил! Восторг пополам с трепетом! К несчастью, письмо было написано на неизвестном мне языке, и поначалу я не мог прочесть его. Мне пришлось обратиться за помощью к тому самому профессору астрономии, М, которого я уже упоминал, и попросить его выполнить для меня перевод. Почему я обратился именно к нему? Во-первых, он был приближен к автору письма, а во-вторых, являлся одним из немногих специалистов по югготскому языку, поскольку выучил его, чтобы свободно изучать древние звездные атласы. Кроме того, я испытывал к нему некоторое доверие после насыщенной двухлетней переписки. Ничто так не сближает, как многостраничные рассуждения о движении небесных тел. Я твердо знал, что у М уйдет на перевод не так много времени, как у почты, чтобы доставить мне его ответ, и прожил томительные недели в ожидании, не в состоянии ни спать, ни есть. Периодически я открывал оригинал письма (М я отправил фотокопию лучшего качества) и гадал, чем же я заслужил такую честь, что же здесь написано, но сумел разобрать только приветствие и подпись — они были на латыни. Имя, стоявшее внизу страницы, было знакомо любому, кто так же, как и я, всем сердцем любил Альбион. Наконец письмо от М с переводом и его комментариями по поводу последней открытой звезды пришло, и мне пришлось перечитать его трижды, прежде чем до меня вполне дошел смысл. Королева приглашала меня в Альбион. Меня, ничем не примечательного писателя-любителя, прозябающего в Новом Свете без каких-либо перспектив. Да, я публиковался в нескольких журналах, но часто был отвергаем и ни разу не послал отвергнутый рассказ в другой журнал, ни разу не исправил в рукописи ни единого слова. Да, я вел колонку по астрономии в некоторых газетах, занимался любительской журналистикой здесь, в Провиденсе. Все это были столь ничтожные капли в океане, столь незначительные свершения, что я никак не мог взять в толк. Как же Королева узнала обо мне, и что сподвигло ее сделать мне предложение, о котором я и помыслить не мог? В изысканных выражениях Королева уведомила меня о том, что слышала обо мне и прочла несколько моих рассказов, опубликованных в Новом Свете. Она сочла их достойными внимания и пожелала, чтобы я написал исторический роман. Признаться, я и сам грезил этой идеей. Я пробовал изучать древние хроники для правдоподобности отображения действительности, что была прежде, но в Новом Свете не так-то просто пробиться через бюрократию. Я пытался получить разрешение на изучение некоторых рукописей далеких времен, мне было отказано. Королева же особо упомянула, что в Альбионе я не встречу никаких препятствий, мне будет открыт доступ в Архивы, обращаться со мной будут почтительно и я буду окружен подобающими моему таланту условиями. Я не понимал, отчего именно я избран, отчего Королева не выбрала писателей более известных, наделенных большим талантом, чем я? И почему ей понадобилось искать автора в Новом Свете, ведь в Альбионе их было море. Впрочем, все эти вопросы отступили на второй план, ведь вот оно, письмо, оно реальное, оно — ключ к новой жизни. Я был опьянен открывшимися передо мной перспективами, воображение рисовало мне неимоверно прекрасные картины будущего. Королева страны, о которой я грезил, звала меня в эту страну, она хотела раскрыть мой талант, она предлагала мне то, чего я был лишен здесь, где моему редактору были нужны только низкопробные идиотские рассказы по мотивам кошмаров, сочиненные за утро. Я рассказал моему мискатоникскому редактору о письме и спросил его мнение. Он подробно изучил и письмо и перевод, прежде чем вынести вердикт. — Я бы на вашем месте не обольщался, Говард, — сказал он своим обычным дружелюбным тоном. — Королевы утаивают многое, такова их суть. Возможно, в Альбионе от вас потребуют писать то же, что вы писали здесь, если не хуже. Ведь никаких других ваших рассказов, кроме напечатанных в нашем журнале, Королева видеть не могла, а то, что вы считаете достойным себя творчеством, вы пишете в стол. Королева могла видеть ваши сны, но не ваши наброски. Стало быть, вы устраиваете ее как автор тех рассказов, которые сами вы считаете низкопробными. И вы знаете, что я прав. Дело в том, мой милый Говард, что ерунда востребована читателями. Они покупают журнал и хотят увидеть там ваши новые рассказы, к которым уже привыкли. Если они увидят там вместо привычной необременительной для мозга ерунды пусть и хорошо написанную историческую хронику, они не будут покупать журнал, и вам придется искать иной источник дохода. Мой редактор умел воодушевлять. Я заявил, что уже все решил, что хочу попытать счастья в любимой стране. Вернуться в Провиденс я всегда успею, за домом присмотрят мои тетушки. Я спросил, не хочет ли он поехать со мной в Альбион. Не то, чтобы с ним было удобно работать, но я привык к нему, он верно заметил, что привычка определяет бытие. — Вы можете написать мне, если вам понадобится моя помощь, — промолвил он после того, как поразмыслил над моим предложением. — И я немедленно приплыву. В Альбионе своя Гильдия редакторов, уверен, Королева уже подобрала вам подходящий вариант. Имейте в виду, там никто не будет за вами бегать, у них там очередь из таких авторов как вы. Так что сдавайте рукописи в срок, если собираетесь там преуспеть. — А если не сдам, что бы со мной случилось? Он многозначительно промолчал. Он всегда знал больше, чем говорил. 3. (Друг по переписке)

Потомственный продавец китового меха с гордостью представляет новый уникальный товар: удивительные ПРЯНОСТИ прямиком из ПУСТЫНИ. Попробовал раз — ешь и сейчас. Харкон Туура, Гайдэ-Прим, планета номер 66

Я сошел с корабля в Саутгемптонском порту, затем сел на поезд до Лондона. Лондон встретил меня непогодой, а я слишком утомился в пути, чтобы обрадоваться дождю и туману. О моем приезде в Лондон знал только один человек, он и встретил меня на вокзале Виктории. Я не собирался тревожить его, хотел первое время отлежаться в гостинице «Мидланд», но он настоял, чтобы я немедленно поехал с ним; он жил в четырёх минутах ходьбы от вокзала, и у него уже были готовы ванна и обед для меня. Как вы уже поняли, этим человеком был тот самый профессор астрономии, который переводил для меня письмо от Королевы. Он оказался совсем не таким, как я представлял себе по переписке. Он был молод и отличался подозрительной красотой облика, при этом в глаза сильно бросалась его холодность и отчужденность, хотя внешне он был учтив и обращался со мной с некоторой сердечной теплотой. Чем-то неуловимым он напоминал мне моего мискатоникского редактора, оставшегося в Новом Свете. После того, как я принял ванну и отдохнул с дороги, мы беседовали в гостиной, и я узнал о моем знакомом профессоре много нового. Оказалось, что помимо всего прочего, он преуспел как детектив-любитель, и именно этим и объяснялось, почему он может позволить себе покупать достаточно дорогие вещи при доходе от кафедры в семьсот фунтов в год. — А я писатель-любитель, — представился я. — Насколько мне известно, среди англичан любительский уровень придает словам вес. Он улыбнулся и осведомился, нашел ли я себе жилье. Гостиница — ерунда, необходимо найти постоянное место. Я не знал, что ему ответить. Вопросы быта никогда не входили в сферу моих интересов, а писать я мог в любом углу, где была бы печатная машинка или вечный набор писателя (бумага, перо, чернила). К тому же, вопреки здравому смыслу я не стал добиваться аудиенции у Королевы и никоим образом не известил Ее Величество о принятии ее драгоценного предложения. Впрочем, со слов профессора, едва я вступил на английский берег, как об этом уже сообщили Королеве. — Разумеется, Королева знает о вашем прибытии. Дворец готов подыскать для вас подходящее жилье и возместить вам расходы на дорогу. Вы можете пока остановиться у меня. Мой сосед женился и съехал, так что его спальня свободна. Я был наслышан о соседе М, ведь мы вели с профессором оживленную переписку несколько лет, и я был осведомлен о том, о чем он считал нужным мне поведать. Я с радостью принял предложение занять свободную спальню и безрадостно, но того требовал этикет, выразил желание познакомиться с другом М. Ответ М привел меня в замешательство. — Нет, это невозможно, ведь я и сам не видел его уже года два, с тех пор как он съехал. Съехал он до свадьбы, а на свадьбу меня не приглашали. Такое случается, когда убежденные холостяки наконец находят спутницу жизни. И вот с тех пор я и тяну квартиру один, найти подходящего соседа не так-то и легко. Я не был уверен, что стану подходящим соседом для такого выдающегося человека, как М, но он заверил меня в обратном. Мы обсудили детали совместного быта, и оказалось, что мы вполне друг другу подойдем, ведь наши стремления таковы, что мы оба предпочитаем одиночество и, стало быть, не станем друг другу докучать. — А ваш друг… он даже не написал вам с тех пор? — спросил я. М покачал головой. — Не понимаю. Как какая-то женитьба может перечеркнуть все, что было прежде? Но М, казалось, совсем не придавал значения столь досадному обстоятельству. Либо же придавал, но не хотел обсуждать свои проблемы с посторонним. Да, у меня было такое чувство, что я давно знаю М, ведь я знал его мысли, изложенные им в письмах. Но что по этому поводу думал он сам? Считал ли он, что мы с ним, будучи друзьями по переписке, обязаны поддерживать близкие отношения и вне бумаги? Я не осмелился спросить. Тем временем М уже задавал вопросы по делу. Нужен ли мне редактор из здешней Гильдии или я предпочитаю саморедактуру, стоит ли свести меня с другими писателями, работающими в жанре исторической хроники, или я предпочитаю до всего доходить самостоятельно? Я высказал интерес ко второй теме, и оказалось, что у него есть связи и в литературных кругах. — Когда освоитесь, познакомлю вас с одним драматургом, — сказал он. — Он пишет потрясающие исторические пьесы! Владеет материалом на уровне специалиста, хотя на самом деле специалист совсем другого рода… к сожалению, я не могу вдаваться в детали. После ужина мы обсудили мои планы на писательство. Я долго распространялся о том, каким вижу свой будущий роман. Почему-то в присутствии М говорить на эту тему было легко и приятно, он не перебивал меня, не смотрел снисходительно, а напротив, испытывал живейший интерес — ко мне или моему еще не свершившемуся творению, сложно было сказать. Когда я закончил, он попросил позволения высказать несколько своих соображений. По мнению М прежде чем приступить к роману, мне следовало сделать себе имя в английских периодических изданиях. Ведь одного желания Королевы мало, чтобы мой роман нашел своего читателя. Прежде нужно подготовить почву. — Если моим единственным читателем будет английская Королева, я уже буду полностью удовлетворен, — со смехом возразил я. — Что мне другие читатели? М тонко улыбнулся в ответ. — Но английская Королева пригласила вас в Лондон не для этого. Она желает, чтобы вы полностью раскрыли свой писательский дар, а для этого вам недостаточно посвятить себя единственному шедевру и работе над ним. К тому же, вам ведь нужно на что-то жить. Публикации в журнале дали бы вам небольшой доход. Я понимал, что он прав, но мне совсем не хотелось тратить время впустую. Для раскрытия дара я должен буду погрузиться в бездны собственной души, раскопать там клад и в итоге создать опус магнум. Но как же я буду это делать, если мне параллельно придется завоевывать сердца англичан? Неужели мой мискатоникский редактор был прав и даже в Лондоне я буду вынужден браться за недостойную художника халтуру, чтобы прокормить себя? — Начните с чего-то простого, — посоветовал М. — Работа в Архивах займет по меньшей мере год, пока что вам стоит и дальше писать рассказы. Вы справитесь, я помню, вы писали мне, что у вас есть тетрадь с набросками. И еще вечный источник вдохновения — ваши сны. Об этом мне писал Ф, ваш редактор. Он сообщил, что умудрялся получать от вас свежие рассказы по утрам. — Вы переписываетесь с Ф? — удивился я. — Он никогда не упоминал об этом. Как вы познакомились? М бросил многозначительный взгляд на книжный шкаф. На средней полке помимо всего прочего книжного богатства там стояло третье издание его монографии о движении небесных тел. Я сразу же осознал, насколько мой вопрос жалок. Конечно же, М был выдающимся профессором астрономии, известным далеко за пределами Лондона. Впрочем, взглядом М не ограничился и решил поведать мне историю знакомства с моим мискатоникским редактором. — Однажды Ф обратился ко мне с просьбой написать статью для журнала. Он прочитал мою книгу и попросил разъяснить для читателей его журнала некоторые темные места. Я с радостью откликнулся на это предложение. У нас тут никто не смог написать на мою книгу критический отзыв, но никто и не просил дать пояснения: в Англии это не принято, а вот на Континенте живет любознательный народ. Ну а потом я спросил у него, знает ли он вас, ведь от Провиденса до Мискатоника ближе, чем от Мискатоника до Лондона, а вы хорошо разбираетесь в астрономии и тоже могли бы дать комментарий к моей книге. Слово за слово, завязалась переписка. Я, разумеется, мог бы дать комментарий к его книге, ведь это была моя любимая книга по астрономии и мы с М познакомились отчасти благодаря ей. Что до американских читателей, то я отнюдь не разделял его мнения об их мнимой любознательности. Напротив, я был убежден в их заурядности, необразованности, приверженности к тусклым шаблонам и стандартным сюжетам. Я надеялся, что в Англии все не так, что здесь мои работы, мои настоящие работы, плоды моих раздумий, а не пересказы снов, будут оценены по достоинству. Но со слов М выходило, что английская публика впадала в другую крайность: если она не понимала, о чем написана книга, то попросту игнорировала ее. Я поделился этими свежими мыслями с М, и он согласно покивал головой. — Это вполне возможно. Если вы начнете с непривычных историй, то распугаете здешнюю респектабельную публику. Думаю, их следует подготовить чем-то более простым. Детективные истории? Я не сумел сдержать гримасу отвращения. Я полностью презирал этот вид литературы. И вы меня поймете, если читали все эти бульварные рассказики про Пинкертона и других ему подобных молодчиков. М улыбнулся и продолжил рассуждения. — Всего один рассказ в месяц, итого двенадцать за год, сущие пустяки для такого продуктивного автора как вы. Детективные истории про что-то жизненное, повседневное. Лучше всего придумать одного повторяющегося персонажа, здесь так принято. Пусть он будет обаятельным, ваш герой, который в свободное время ведет расследования, а между тем занят каким-нибудь уважаемым делом. У меня разболелась голова от такой удручающей перспективы, и я невольно выдохнул: — Доктор. Хирург. — Почему нет? Доктор, который так и не вернулся с войны и не находит себе места под луной. — Доктор, который поехал на войну, чтобы у него был материал для исследований изобретенного им раствора для оживления мертвецов. — Очень хорошо. Тема зомби неизбитая, наши писатели совсем ее не развивают. Да еще и вместо электричества раствор? Интересно. Не помню, рассказывал я или нет: в Новом Свете зомби, оживленных по новейшему методу мистера Виктора, повсеместно использовали в качестве дешевой рабочей силы. В Англии, насколько то было мне известно, для этой цели разводили шогготов. Один шоггот нужного размера справлялся с работой быстрее дюжины зомби. Возможно, поэтому рассказы о шогготах печатались в Англии часто, а о зомби — редко. — Что до журнала... думаю, «Стрэнд» подойдет. Это популярное ежемесячное иллюстрированное издание. Не волнуйтесь, иллюстрации будут с вами согласованы. Знаете, однажды сама Королева Виктория опубликовала там свой рассказ на чистом югготском. Мало кто сумел прочитать, но тираж был раскуплен мгновенно. И я немедленно проникся самыми лучшими чувствами к «Стрэнду». Мы еще немного обсудили будущую серию, которую мне предстояло написать, после чего я отправился в спальню и проспал несколько дней. 4. (И вот я в Альбионе)

Королевский театр приглашает на НОВУЮ сто тридцать девятую постановку «Левиафана». Морские чудовища в натуральную величину! Декорации ПОРАЖАЮТ в самую пятку ГАРПУНОМ. Билеты в кассах.

— Проснитесь! Ну, проснитесь же! Говард! Говард! Я бежал на этот голос из лабиринта снов, а вслед за мной неслось нечто огромное, извивающееся, бесформенное. Щупальца с острыми шипами тянулись ко мне, и каждое из них взывало ко мне, но я не разбирал в этом клокотании членораздельную речь. Вдруг я ощутил на щеке тепло человеческой руки и выскользнул из суровых объятий кошмара. Поначалу мне показалось, что надо мной склонился мой мискатоникский редактор, и я никак не мог сообразить: как же так, неужели мне приснилось, что я пересек Атлантический океан, видел по пути всплывающих со дна океана морских змеев и плезиозавров, стаи дельфинов, проносящихся над волнами словно серые птицы; приветственно машущих плавниками Глубоководных? Неужели я все еще дома, в Провиденсе, и не было никакого письма от Альбионской Королевы, и нужно немедленно приступать к новому рассказу для журнала? Но приглядевшись, я понял, что нахожусь не в своей спальне, что на прикроватном столике стоит лампа с керосиновым маслом, а не спермацетовым, и что на меня озабоченно смотрит совсем не мой мискатоникский редактор, а М, альбионский профессор астрономии. Он был в халате, и, по всей видимости, я разбудил его своими воплями. — Простите. Вы так кричали, что я позволил себе нарушить ваше уединение, — сказал М. Я поспешил заверить его, что со мной все в порядке, просто кошмары, что мучили меня в Новом Свете, никуда не делись и на новом месте, в Свете Старом. — Ну, ради того, чтобы избавиться от кошмаров, не стоило пересекать океан, — шутливо заметил он. — Если хотите, я могу рекомендовать вам одного специалиста. Она поможет вам контролировать кошмары. По-моему, она их ест на завтрак. Я ужаснулся, представив себе существо, которое питается на завтрак кошмарами. — Может быть, вы согласитесь выслушать? Возможно, Ф рассказывал вам в письмах, что мне легче на душе после того, как я делю свой сон с кем-то еще. И, не дожидаясь согласия, как истинный уроженец Нового Света, я поведал М о кошмарной твари, что преследовала меня в лондонской подземке, где я еще не имел удовольствия побывать и которую я даже не видел в глаза, но точно знал, что это она. М с интересом выслушал и промолвил: — Скорее всего, вам приснился обычный шоггот, они обслуживают станции подземной железной дороги. Конечно, они не гоняются за пассажирами, поэтому ваш сон вполне можно назвать кошмаром. Скажите, вы прежде видели их или, быть может, слыхали о них? Я, разумеется, опешил от такого логического подхода к кошмарам. Мой мискатоникский редактор обычно отмахивался от них или же предлагал облечь в форму рассказа. Конечно же, я слышал о шогготах, но видел их исключительно на иллюстрациях П, знаменитого художника, и не был уверен в том, что верно уловил суть. Так я и сказал М, а он попросил меня описать подробнее лабиринт, и удивленно заметил: — Вы довольно точно все описали, словно каждый день спускаетесь под землю. И вы впервые в Альбионе! Поразительно. Ну что же, вы спали трое суток, и теперь вам пора вставать и приниматься за дела. Конечно, вставать мне не хотелось, но я понимал, что затрудняю профессора, да и оставаясь в постели, я не сумел бы написать ни строчки, так что я встал и принялся за свой туалет. М сказал, что будет ждать меня в гостиной. После завтрака, состоящего из гренок и жареной трески, М, уже в обычном костюме альбионского покроя (он замечательно смотрелся в этой одежде), вежливо осведомился, куда бы я хотел отправиться и нужно ли мне сопровождение. Он собирался в университет, но был готов отменить занятия, дабы первые дни моего пребывания в Альбионе не омрачила никакая тень. Я уверил его в том, что люблю бродить один и все познавать самостоятельно. К тому же, у меня есть путеводители по Лондону: один, от Стэмфорда, я выписал себе еще когда был в Провиденсе, а другой, от Флинта, купил на вокзале. М тонко улыбнулся и заметил, что город постоянно перестраивается и развивается, проще говоря — находится в состоянии настолько изменчивом, что любой путеводитель может содержать устаревшие сведения. Вскоре мы договорились, что сегодня я поброжу один, и ежели мне случится заблудиться, я переборю свое нежелание и спущусь в подземку либо возьму кэб, или же обращусь к ближайшему полисмену за помощью. М дал мне некоторые пояснения касательно альбионских денег (это оказалось сложнее, чем я, привыкший к долларам и центам, мог себе вообразить) и отбыл. А я еще немного пожевал жареный хлеб, глядя в окно: сегодня стояла на удивление ясная погода, и можно было пройтись без боязни исчезнуть в тумане. Я посмотрел внимательно на альбионские деньги, которые М мне одолжил, и обнаружил, что на всех монетах: и серебряных, и черных, и зеленовато-медных — красовался Ее божественный профиль. Я немедленно испытал воодушевление и отправился на прогулку. «И вот я в Альбионе», — думал я, неспешно бредя по улицам страны, о которой прежде лишь грезил. У меня было странное чувство, что я бывал здесь прежде. Хотя бывал я, разумеется, только в собственном воображении — с помощью путеводителей или же путешествуя по страницам книг. М оказался прав насчет карт. Первая карта была так подробна, что потребовалась бы лупа, чтобы разобрать, что на ней нацарапано, а вторая так схематична, что без кружки рома не разберешься, а ром я не пил. Я посетил все книжные лавки на Бейкер-стрит и забрел в Старый магазин диковинок, но я не буду писать о тех чудесах, что увидел там. Лучше напишу, какие книги мне удалось добыть за всего лишь один день: «Шогготы Британии», «Ктулху в гравюрах XIV века», великолепное издание «Левиафана» Мелвилла, совсем новая книга о морских чудовищах с превосходными иллюстрациями и Звездный Атлас на югготском, даже у М такого не было (а я внимательно изучил его библиотеку по письмам). Конечно, мне не очень-то хотелось тратить монеты с изображением Королевы, но я смел надеяться, что деньги у меня еще появятся. К вечеру я совсем выбился из сил, а денег на кэб у меня не оставалось, и мне пришлось перебороть страх от последнего сна и спуститься в подземку. Должен отметить, что волнообразные движения вагонов напомнили мне морскую качку, и я едва не уснул. Дома М предложил мне на неделе сходить в Лондонский музей, где как раз выставлялась сказочная живопись художников-ктулухитов, в театр на Друри-лейн, где шла пьеса по роману Мелвилла «Левиафан» с впечатляющими декорациями, и в Музей восковых фигур — там появилась новая работа из высококачественного спермацета кашалота: доисторический крокодил, совсем как живой. — Как-то там выставлялась почти живая акула, и она вдруг ожила и перепугала посетителей, —сказал М так, словно ничего предосудительного в этом происшествии не видел. — Конечно, в отсутствие воды она долго не прожила и никого не убила. К сожалению, после этого случая несколько особенно впечатлительных субъектов были помещены в Бедлам. Они стали бояться любых статуй. Этот и последующие дни я провел, бесцельно шатаясь по книжным лавкам в поисках вдохновения, а вечера проводил за чтением и письмом. Я посетил лекции М о Дальнем Космосе и Югготе (он побывал там) и знаменитую Лондонскую Обсерваторию, где мне позволили наблюдать за кометами и прочими астрономическими явлениями через превосходный телескоп. Я побывал в парках и дышал там свежим воздухом. Я посетил все достопримечательности и театры, кроме Музея восковых фигур (ибо я тоже субъект весьма впечатлительный). В антракте «Левиафана» М познакомил меня с автором, Мелвиллом, выходцем из Нового Света, как и я. Как и меня, его пригласили в Альбион и он здесь процветал. Дома он был брошен и забыт, а здесь писал роман за романом в свое удовольствие. — О китах я знаю только, что это тусклое созвездие Южного неба, — со смехом сказал я. — Я обязательно прочту ваш роман о Моби Дике, я уже его приобрел. — Моби Дик существует на самом деле. И его на самом деле можно встретить одновременно под разными широтами, —ответил Мелвилл. —Вы улыбаетесь, сэр, а это правда. После этой встречи я вспомнил, для чего прибыл в Альбион, и принялся за дело. Тем более, что средства мои подходили к концу. Я набросал примерный план и показал М, он одобрил, но внес предложение разбить на главы и расширить каждую — тогда бы публикация затянулась на год. Я сделал, как он сказал, но расширил лишь первую главу, после чего отослал ее по почте в «Стрэнд». Ответ пришел спустя два дня, его принес выделенный для меня редактор Альбионский Гильдии — АА, по происхождению араб, он жил в Лондоне уже много лет и отлично зарекомендовал себя на своем поприще. АА отдал мне рукопись — она вся была испещрена его правками — и, скупо роняя слова, сообщил мне, что журнал готов начать публикацию, если я буду предоставлять один рассказ в месяц в срок и прилежно вносить правки. Если я согласен, он отдаст мне гонорар. Я согласился, ведь эта история совсем меня не интересовала, я приехал в Лондон за совсем другой историей. После долгих согласований это случилось: в «Стрэнде» появился мой первый рассказ о Герберте Уэсте — докторе, который жаждал победить смерть, и преуспел в этом. Рассказ напечатали между двадцать первым рассказом о шогготах от одного известного в Альбионе автора и новой главой нового романа Мелвилла. Тогда я еще не знал, каким кошмаром это все обернется для меня. 5. (Королева и Хромой драматург)

Отобедаю вашими кошмарами. ИДИ ко мне, отдай свои сны! Темная Госпожа Всебесцветного моря

— Вам опять что-то снилось? — спросил М. Он сидел рядом с моей постелью и держал меня за руку, а я вцепился в него так сильно, словно у меня были не руки, а клешни. Мне приснилось продолжение одного кошмара. Мертвецы со вскрытыми грудными клетками поднялись и обступили меня, и каждый из них был оживлен бледно-зеленой субстанцией. Я повел их в песчаный город, и пока мы шли по городу и я чувствовал исходящий от мертвецов смрад, то узнавал знакомые книжные лавки, полустертый Биг Бэн, здание театра с болтающимися песочными декорациями моря. Это был Лондон. Я вскрикнул, и все смыло волной морской: и город, и мертвецов, лишь я один остался стоять один средь зловеще шумящих волн. Ты хотел, чтобы так было, шептали волны. Ты хотел быть один в этом городе. Я не мог унять дрожь, и М принес мне немного кларета, после чего выслушал и сказал: — Вы воспринимаете все близко к сердцу. Тут я должен заметить, что так и не съехал от профессора астрономии на другую квартиру, потому что меня вполне устраивала эта — и он как друг и собеседник. Конечно, он часто использовал гостиную для личных встреч и стрелял по каминной доске (он выбивал там загадочные инициалы «К.В»), но в остальном оказался воистину подходящим для меня соседом. — Я представлял вас иначе. Думал, вы старше, — как-то сказал я ему после ужина. Мне как раз пришли редакторские правки от АА на второй рассказ, и я не мог себя заставить этим заняться. — И я представлял вас иначе, — невозмутимо ответствовал М. — Я ожидал, что ваши лобные кости лучше развиты. Кстати, Королева надеется, что вы уже насладились видами Лондона и готовы приступить к работе. И он протянул мне приглашение во Дворец. — О Боги! — сказал я и замер. — Значит ли это, что я увижу ее? — Вы приглашены на чай, так что это более чем вероятно. — Но и вы приглашены сегодня на чай. Как же я пойду один? Я совсем не знаю югготского языка! М был приглашен к загадочному «К.В.». Я ни раз спрашивал его, кто или что это, живое существо или клуб, в котором он состоял. Он неизменно уклонялся от ответа и однажды предложил мне угадать. Что только я не перепробовал. Королева Виктория. Колыбель или Ключи Вселенной. Клуб Вампиров или Вервольфов. Крысы Вестминстера. Коты Возрождения. Китобойный Вельбот. Крест Виктории. Круг высокомерия. И даже Канализация веков. Тщетно. Я не мог угадать. — О, вам не понадобится переводчик, — утешил меня М. — Ее Величество написала вам на югготском случайно. Вы поймете все, что она вам скажет. Так и случилось. Как все прошло? Я не в силах передать это словами. Но мы пили чай, и я млел при виде той, что властвовала не только над огромной империей, но и над моим бедным сердцем. Она была добра ко мне, она спросила, понравился ли мне Лондон и как я нахожу его. Я, разумеется, находил Лондон самым лучшим городом из тех, где мне пришлось побывать. Королева была довольна похвалами. Она сказала, что с нетерпением ждет новых рассказов об Уэсте, он пришелся ей по вкусу. Мы немного обсудили «Стрэнд» и качество иллюстраций (они были недурны по большей части), и я осмелился спросить у Королевы о ее собственном рассказе для «Стрэнда». Она рассмеялась (по крайней мере я принял это прелестное жужжание за смех) и сказала, что все лишь описала внутренние моря Юггота. Королева обещала открыть для меня Архивы, дабы я приступил к работе над хрониками. Мы немного поговорили о том, как она видит мой будущий роман, и оказалось, что ее видение мало отличалось от моего. На прощание она ласково коснулась щупальцем моего лба. После этой встречи мне открыли доступ в Королевские архивы, и я приступил к главному труду своей жизни. Теперь у меня не было времени на развлечения. У всех писателей бывают приливы и отливы творческой энергии, так называемые всплески творческой деятельности. У меня был столь мощный всплеск, что я боялся потонуть в океане вдохновения, ибо оно лилось через край. Но иногда мне нужно было есть, и мой друг профессор за этим следил. Как-то раз мы обедали в Холборне, и тогда мне посчастливилось познакомиться с тем самым драматургом, о котором я услышал в мой самый первый вечер в Альбионе. Он оказался вполне приятным человеком. Оказалось, что он охромел на одной из войн, но не потерял себя, а нашел — в писательстве. Мы много говорили о творчестве и способах создавать миры. Я не буду пересказывать, о чем конкретно мы говорили. Вы легко можете представить себе суть этой беседы, если сами пишете, а непосвященные все равно ничего не поймут. — Рассказы ваши сильно изменили облик города, — с улыбкой сказал драматург. — Все эти насосные башни, кто бы мог подумать, что это возможно? Или наша древняя система, не к столу будет сказано, канализации. Да уж, ловко это все проделано! Я не понимал, о чем он говорит и какое отношение к этому имеют посредственные рассказы о приключениях доктора с полным отсутствием морали, и невольно бросил взгляд на М. Тот выглядел взволнованным, что очень ему шло. Это настораживало, ведь я привык видеть его невозмутимым. — Не стоит об этом говорить, — мягко сказал М драматургу, но в его голосе мне послышалась сталь. Когда М вышел покурить на крыльцо, драматург наклонился над столом и прошептал: — Не слишком доверяйте профессору М, он приятный малый, но очень уж себе на уме. — Я живу в его квартире и давно его знаю по переписке, — с достоинством ответил я. — А вы состоите с ним в клубе «В»? Теперь драматург посмотрел на меня с искренним восторгом и почему-то с состраданием. — Знаете, Говард. Мне искренне жаль. Я знаю, чем все это закончится для такого как вы. Вы ведь из настоящих художников… — Настоящий художник это М, — перебил я, потому что мне не понравился его скорбный тон. — Он не только разбирается в живописи, но и сам пишет картины. Видели его морской пейзаж? Я назвал бы его «Этюд в изумрудных тонах», такая там красивая работа с цветом морской волны. — Этюд в изумрудных тонах? — переспросил драматург странным натянутым голосом. Но тут вернулся М и наша беседа завершилась. Дома М спросил меня, о чем мы говорили с драматургом; мне нечего было скрывать. Он задумался, глядя на «К.В.» и будто хотел что-то мне рассказать, но в конце концов просто ушел к себе наверх. А я принялся разбирать правки АА к новому рассказу. Мне казалось, он придирается к каждому слову и требует невозможного, но такова была плата за мое проживание в Лондоне. За халтуру очень хорошо платили: мне хватало и на жизнь, и на книги. 6. (Герберт Уэст, воскреситель мертвых)

Исписались? Нет вдохновения? Хотите делать ремонт вместо того, чтобы писать новую книгу? Устали без обратной связи? Пансион «Ирезим» ЗАЖДАЛСЯ вас! Высококвалифицированная медсестра вернет вам любовь к творчеству. Обращаться к мисс Энн, горная дорога на Л-А

Я видел чудесный город с белыми башнями и белыми холмами, Лондон моей мечты, и я парил над ним, меня несли крылатые всадники. Я летел прямо к окну Дворца, дабы хотя бы издали увидеть ту, что владела моими мыслями, и увидел… Она была не одна, но подле нее был не муж, тот увалень с усами, я видел его во время визита. Подле нее был профессор астрономии и они… Что же они делали? Почему она обвивала его своими щупальцами, почему трогала его так нежно, жужжала так ласково? Почему он испытывал блаженство от проникновения ее щупалец, почему он сливался в одно целое с моим Божеством? Он ведь не любил ее, я знал это. Потом он признается мне, что не мог ей отказать, а она делала все, чтобы он оставался доволен этими встречами. Он был очень красив в объятиях Великой Богини, этот профессор астрономии. И в тот момент я ненавидел его и хотел оказаться на его месте. А потом я оглох, онемел и хотел бы никогда ничего не видеть. И проснулся. Светило дневное светило, был полдень. Я надеялся, что не кричал во сне и он не придет меня утешить. Хотя как бы он мог прийти ко мне, если был сейчас там? Я не мог уснуть, наскоро оделся и отправился на прогулку. Я давно не бродил по улицам Лондона, из Архивов я сразу шел домой и там работал, читал или писал письма. Но теперь мне следовало пройтись и успокоиться. Купить новую книгу или выпить кофе. — Самая лучшая книга —это «Герберт Уэст — воскреситель мертвых», — услышал я женский голос, проходя мимо лавки. Я невольно остановился, сделал вид, что выбираю книгу и прислушался. — С нетерпением жду, что будет дальше. Сможет ли Герберт воскресить капрала? — Конечно, сможет, он такой умница. — Автор жесток! Это так неспортивно, не по-английски, так заканчивать каждый рассказ. Да я целый месяц как амеба хожу, — сказал умудренный летами джентльмен. Я вздрогнул. Жестоким меня еще никогда не называли по столь незначительной причине. Тем более такой выход глав определял не я, а журнал. — Кстати, автор же не англичанин? — подхватил клерк в котелке. — Он так хорошо описывает зомби. — Да, зомби теперь на каждом шагу. Прежде-то шогготы чистили канализацию, а теперь… Ноги сами несли меня дальше и дальше от книжной лавки. Дальше было хуже. Меня стали узнавать на улицах. Мне кричали приветствия, подходили, жали руку и за что-то благодарили. Мне рассказывали, какой у меня чудесный герой, и надеялись, что я не брошу серию. Почему они говорили об Уэсте так? Он нравился им? Но ведь он омерзителен! Я старался выбросить это из головы. Ну и что, что эта чушь имела успех? Роман нес меня по течению, но чем дальше, тем чаще мне стали попадаться рифы. Чем больше времени я проводил в Королевском Архиве, тем лучше понимал, что мне придется отказаться от первоначального замысла отображения реальности, что была прежде. То, что открылось предо мной, просто нельзя было описать словами. Да и если бы было можно, о таком просто нельзя было поведать общественности. Тогда мне пришла в голову другая мысль. Что, если я воспользуюсь фигурой умолчания и вместо планов отобразить правдивое жизнеописание Древних Владык в древний период их существования попробую представить себе иную реальность: ту, в которой они еще не пробудились или же пробудились, но люди страшились их и всячески пытались препятствовать наступлению счастливых дней. Я собирался показать ничтожность человека перед лицом Космоса. Этот замысел так увлек меня, что я забыл обо всем, включая ежемесячный рассказ о приключениях Уэста. Я оставил ненавистного героя в подвешенном состоянии и совсем забыл доработать продолжение. И вот тут-то случилось то, о чем меня предупреждал мой мискатоникский редактор. Профессор астрономии в те дни отсутствовал: улетел на другую планету по делам. Межзвездные перелеты в то время были возможны, но очень опасны. Их совершали только при исключительной необходимости. Таковая возникла и у М. Улетал он неохотно, не хотел оставлять меня одного, и интуиция его не подвела. Так что свидетелем безобразной сцены стала только наша квартирная хозяйка. Она видела, как АА обрушил на мою голову хляби небесные. Признаться, то было не впервые. Он и до этого вел себя со мной не слишком любезно, словно его кто-то заставлял принимать на себя редактуру моих текстов. Помню, как первое время он постоянно бормотал что-то вроде: — Какой ужас, какой кошмар эти писатели с Континента! Совсем не думают о качестве текстов, только о том, как бы набить кошелек. Я бы возмутился, если бы и сам не считал рассказы про Уэста полной ерундой. — Вы могли бы воспеть Великих Правителей, Королеву или Ктулху, — сказал он мне как-то, будучи в более благостном расположении духа. — Зачем вы терзаете этого Уэста? — Так хочет Королева, — отвечал ему я. — Она хочет читать про Уэста. А воспевание Королевы в процессе, я же для этого и приехал. Я изучаю Архивы. Тогда он посмотрел на меня с уважением в первый и последний раз. Или он говорил: — Не нужно излагать, что было в прошлом номере, если читатель купил его, то он знает. И кстати, добавьте комического персонажа, соедините трагедию с комедией. И больше приключений! Пусть Уэст ведет практику или пишет статьи. Он у вас одними мертвецами живет. Так вот, я начал рассказывать о том, что произошло, когда я не сдал рукопись вовремя. АА заявился ко мне домой поздним вечером и устроил мне выволочку, словно я был мальчишкой, а не взрослым уважаемым писателем. — Вы в своем уме? — бушевал АА. — Читатели ждут, что же там с Уэстом, а мы будем публиковать целый кусок приключений каких-то зомби в психиатрической больнице? — И что? — холодно заметил я. — Это важный сюжетный кусок. И Уэста там нет и быть не может. — Переписывайте. Сейчас. Просьба была высказана в столь неучтивой форме, что я отказался. Как отвратителен был АА, как он визжал, кричал на меня. Мой мискатоникский редактор никогда не позволял себе подобного. АА грозился сообщить Королеве о том, что я умышленно лишил ее продолжения истории про Уэста, клялся, что мне закроют Архивы и вышвырнут вон из Альбиона. — Сами пишите про вашего Уэста, — не выдержал я. — Что вы себе позволяете? Вы всего лишь редактор, а я писатель. Тут я должен пояснить еще одно обстоятельство. В Альбионе обожали постановки по еще недописанным произведениям и ко мне обращались в том числе драматурги с вопросами по Уэсту. Можно ли поставить пьесу по рассказам, можно ли женить Уэста и т.д. я на все отвечал согласием, поскольку мне не было до него никакого дела. Так вот, общими усилиями мы с хозяйкой выставили брызжущего слюной АА за порог. Но я, конечно, не мог уснуть и всю ночь писал продолжение, дабы АА не привел свою отвратительную угрозу в действие. Рассказ с незначительными правками вышел в срок как раз к тому времени, как М вернулся с Гайдэ-Прим. Он был бледен и задумчив: межзвездные перелеты всегда утомляли его. — Ну, как поживаете вы, как поживает ваш опус магнум? — приветствовал меня он после того, как выспался. Я рассказал о том, как со мной низко обошлись и чем мне угрожали. Сказал, что у меня снова начались головные боли. — Да как он смеет так со мной разговаривать, этот лондонский редактор! Я же говорил, что пишу только ради своего удовольствия. Я ничуть не возражаю, если про Уэста будет писать кто угодно другой, пусть делают с ним что хотят. Я не хочу больше писать эту чушь, я увлечен отличной историей, которая доставляет удовольствие мне самому! Но М почему-то не поддержал меня. Он смотрел на меня так же странно, как после встречи с хромым драматургом. — Но она, эта отличная история, не оживет, — сказал М. Я не понял, о чем он говорит. — Уэст уже ожил, — пояснил М. — А то, что вы придумали, то, что вам нравится писать — нет, это останется только на бумаге. И я снова не понял, о чем речь. — Не понимаю, что не так с Уэстом. Насколько мне известно, подписка на журнал выросла втрое с тех пор, как эта серия выходит в свет. А значит, растут и ваши доходы. Чем же вы недовольны? Никто ведь не мешает вам наслаждаться писательством, главное не забывайте, что читатели «Стрэнда» тоже хотят наслаждаться и пишите новые рассказы про Уэста. — Меня знают только как автора Герберта Уэста. И я от этого устал. Вернее не так, я сыт этим по горло! М посмотрел на меня долгим взглядом. — Ну, этого следовало ожидать. Позвольте, я вас познакомлю с одним человеком, и вам сразу станет все понятно. И он познакомил меня с плодом моего воображения. Герберт Уэст, выходец из Нового Света, выпускник медицинского факультета Мискатоникского университета, доктор, придумавший раствор, возвращающий мертвеца к жалкому подобию жизни. Таков был персонаж, которого придумал я. Таким он был представлен в серии рассказов моего сочинения, напечатанных в «Стрэнде». Герберт Уэст, американский делец, уважаемый человек и поставщик зомби для нужд Британской Империи. Таким он стал в нашей реальности. И этот живой Герберт Уэст, блондин с тонким лицом, радостно поведал мне, что нашел способ избавиться сразу от двух альбионских проблем. Прежде лондонских бедняков хоронили по средам в одной яме и трупы гнили и отравляли воздух, а он придумал оживлять их и отправлять трудиться на благо Альбиона. Теперь зомби вычищают канализацию, то есть место, где люди с тонким обонянием совершенно бесполезны. А еще зомби неплохо чистят Темзу и строят насосные башни, потому что шогготы не справляются с объемом работы. Все это он говорил воодушевленно, а я только стоял и смотрел на него в ужасе и растерянности. 7. (Воплотитель живых)

Проблемы с душевным равновесием? Подвержены СИЛЬНОЙ нервной возбудимости? Порошок Джекилла не помогает? Не беда! Вас обязательно ВЫСЛУШАЮТ в психиатрической лечебнице близ Ашершира. Обращайтесь к леди Мэди Лейн.

Я молчал всю ночь, обдумывая увиденное. Но за завтраком меня прорвало. — Мне кажется, я вижу дурной сон. И мне весьма хочется пробудиться. Я никогда не думал, никогда не хотел… Что же мне теперь делать? О, я был так беспечен, мне следовало остаться в безвестности, в Провиденсе, тогда бы не сбылось ничего дурного. Должно быть, Королева во время аудиенции наделила меня силой воплощать в реальность фантазии. А я так уважал Ее Величество, я не знал, что она просто играла со мной, ведь я для Нее что? Просто пылинка у ног Ее. Кто же знал, что все так обернется! М молча выслушал мой поток сознания и промолвил: — Как же вам объяснить? Мискатоник... Ваш прежний редактор писал мне, что закончил именно Мискатоникский университет? — Да. — Такого университета не существовало, пока вы о нем не написали. Я точно это знаю, потому что переписываюсь с профессорами астрономии Нового Света. Когда мне впервые написал один из профессоров Мискатоника, я удивился. Откуда взялся университет, который ценится наряду с Гарвардом? Я слушал его и в висках стучало. Так значит это не дар Королевы? А напротив, Королева знала о моем даре и поэтому пригласила меня в Альбион? — Эта сила была у вас еще в Провиденсе. И да, Королева знала, что вы Воплотитель. — Хотите сказать, что сбудется все, о чем я пишу? — Не все. Только то, что откликнется в сердцах других людей. Нужно литературное участие читателей, скажем так. Мискатоник, описанный вами, был использован другим автором, и вот уже читатели думают, что он существует. Чтобы воплотить место, требуется не так много. Вот воплощение человека — это более сложный процесс. Я знаю это, потому что… Но прежде чем он договорил, я уже понял. Неужели я так хотел переписываться с кем-то из Альбиона, что придумал себе профессора астрономии? О Боги! — Я и вас придумал?— в ужасе прошептал я. — Нет, меня придумали не вы, — успокоил меня он. — Вы же не пишете детективы. К счастью, есть и другие подобные вам. На самом деле это достаточно редкий дар, видите ли, поэтому такие писатели все наперечет. Я и сам случайно узнал о Воплотителях во время одного из моих дел… Я смотрел на него во все глаза. Это был человек из плоти и крови. Он жил на этом свете, он переписывался со мной, писал книги, распутывал дела. К нему приходили другие живые люди. У него была примечательная биография, он был красив и молод… Молод ли? Он просто был человеком без возраста, как и мой мискатоникский редактор. Я вдруг понял, что именно их объединяло. Он уловил терзавшие меня сомнения и сказал: — Я человек, как и вы, просто вы были рождены как человек, а я нет. А в общем и целом моя жизнь зависит только от того, кто меня воплотил. Если он не напишет обо мне правдоподобный рассказ, в котором я умираю, я буду жить всегда. Но он не напишет. Он сказал это как само собой разумеющееся. — То есть если я убью Уэста в следующем рассказе, он исчезнет и из нашего мира? — спросил я. — Я бы не советовал вам это делать, но — да. — Не советовали? Но любые серии рассказов когда-то подходят к концу. М тяжко вздохнул. — Вы знаете, что случилось с Чарльзом Диккенсом? Это самый известный автор Альбиона. Он тоже умел оживлять персонажей так, что они выходили за пределы бумаги. — И что же с ним случилось? Насколько мне известно, он умер в глубокой старости, всеми любимый и почитаемый. И в его честь назван кратер на Меркурии. — Однажды, в самом начале творческого пути, Диккенс убил персонажа, которого любила Королева. Она потребовала изменить финал книги, он отказался. Он заявил, что не изменит в своем романе ни единой запятой. Как видите, он был совсем как вы. Он сказал, что не может пойти против художественного замысла, он писатель, он не может идти на поводу ни у какого читателя, даже если это Альбионская Королева. И тогда… М сделал паузу, чтобы отпить воды. — Королева пригласила его на чай во Дворец. Конечно, он не мог отказаться. Он думал, она снова заведет речь об оживлении персонажа его законченной книги, но нет. Королева была весела и ему всего лишь пришлось развлекать ее беседой о литературе. Он устроил для нее чтения по ролям ее любимых мест из его историй и все было вполне пристойно. На прощание она коснулась его лба щупальцем. Я издал невольное восклицание. Что-то больно гладко шел рассказ. Я читал в Хрониках, что Королева могла исцелять прикосновением, и несколько случаев были описаны. Однако нетрудно было догадаться и об обратном эффекте. Королевы могут и миловать, и наказывать. М продолжил свой рассказ. — Диккенс был счастлив: Королева поняла его чувства, она больше не сердится. Она и правда больше не сердилась. На этом месте вода понадобилась уже мне. — Вскоре после того, как он вернулся домой из Дворца, с ним стали происходить странные вещи. Он мог впасть в транс и перестать реагировать на происходящее вокруг. Когда он выходил из транса, то рассказывал близким друзьям, что в это время его посещали немыслимо жуткие видения, как будто их транслировали ему в мозг на расстоянии. Видения эти возникали перед его внутренним взором в самые неподходящие моменты. Порой его посещало чувство дежавю в местах, где он никогда не был, он находил у себя письма, которые никогда прежде не читал, или вещи, которые ему не принадлежали. Так же он говорил, что по вечерам его преследует призраки его героев и ему приходилось гулять по многолюдным улицам, лишь тогда он мог избавиться от наваждения. Он говорил, что если бы не мог так много ходить, то ему бы пришлось «взорваться». Конечно, все это воспринималось как психические трудности гения от литературы, ну бывает с творческими натурами. Но Диккенс не был идиотом, он все понял. Он понял, что Королева простила его, потому что наказала за строптивость и нежелание сделать то, чего она хотела. Ему пришлось со смирением принять наказание. Не мог же он заявиться во Дворец и потребовать объяснений. Что вы об этом думаете? Я постарался собраться с мыслями. Не может быть, чтобы милосердная и справедливая Королева была способна на подобную жестокость по отношению к лучшему творцу эпохи. Но умом я понимал, что могла. Если писатели бывают жестоки к читателям, то и читатели тоже. — Я слышал лишь о том, что, как и любой творческий человек, Диккенс оживлял своих персонажей настолько, что слышал их голоса и видел их подле себя. Всего лишь особенность творческого процесса, не думаю, что это отклонение психики. М покачал головой, вид у него был удрученный: — Конечно нет, это тоже началось после того визита к Королеве. До этого у Диккенса не было подобных творческих сложностей. А после он стал слышать все диалоги прежде чем записать их, видеть персонажей, мешающих ему жить. Однажды он все же написал Королеве письмо. Я знаю, что она ответила ему, я видел то письмо. Она поведала о собственных переживаниях после прочтения его книги. Она не могла ни спать, ни есть, так ее огорчила смерть того персонажа. Единственное, что могло вернуть ей радость — если бы автор изменил финал. Но если автор не счел нужным облегчить ее боль, почему этот автор считает, что она обязана облегчить его страдания? Так она завершила письмо. Некоторое время я потрясенно молчал. — А кого убил Диккенс? О каком герое речь? Маленькую Нелл? — Нет. Смерть Нелл не огорчила Королеву. Девочка отбросила земную оболочку и перешла в мир теней. Она же и человеком-то не была. Помните, она умирает на ложе из красных ягод и зеленых листьев? Смайк, конечно. Умер от чахотки вдали от любимой, печальная жизнь, печальная смерть. Я с трудом вспомнил о каком романе речь. Я не читал, а для Королевы это стало потрясением. — Вы все еще намерены убить Уэста? — спросил М некоторое время спустя. — Вы не понимаете меня, как Королева не понимала Диккенса. То, что он сделал, не было капризом. Он не мог поступить иначе, не мог поступиться писательской правдой. И я не могу. — Диккенс хотя бы писал романы, — задумчиво произнес М. — С завязкой, кульминаций и развязкой. А у вас рассказы с повторяющимися сюжетными ходами. Что вам мешает продолжать их до бесконечности, не прибегая к такому сильному средству как гибель героя? Ну или просто бросить писать, тогда все будет идти своим чередом. — Или он, или я, — воскликнул я. И немедленно приступил к рассказу, где надоевший мне герой наконец получит по заслугам. — Ну что же, — печально промолвил М. — Я сделал все, что мог. Последствия не преминут себя ждать. Он оказался прав. И даже более того. 8. (Как прежде) Смерть Уэста переживалась в Альбионе как национальная трагедия. Все лондонские газеты писали о последствиях моего писательского решения, и они воистину ужасали. Приостановленные работы по улучшению инфраструктуры, разрушенные насосные башни, Темза, вышедшая из берегов. Во всех этих работах были задействованы зомби, созданные воскресителем-любителем Гербертом Уэстом, а с его исчезновением из реального мира исчезли и зомби, и все его проекты. Шогготы не справлялись с последствиями разрушений. А я сидел у себя в спальне, пораженный тем, как же все изменилось, и не мог поверить в происходящее. Мой кошмар сбывался. Придуманный мной город рушился на моих глазах. — Это же просто рассказ, — повторял я снова и снова. Но М мне все рассказал, он предупредил меня. Зачем я так уцепился за возможность избавиться от Уэста? Я ведь не придавал ему никакого значения. Я не мог спать, не мог есть, мог только сидеть в полной темноте и думать. Нужно все исправить, пришла мне в голову нелепая мысль. Я напишу, что Уэст воскрес и все станет как прежде. Я сделал это, но рассказ мне вернули с пометкой, что обязательно примут, если я изображу возвращение героя правдоподобно. Архивы закрылись передо мной, Королева не желала меня видеть. Мне приходили гневные письма с требованием вернуть все, как было. Что мне было делать в Лондоне? Оставалось только вернуться в Провиденс, но когда я попробовал приобрести билеты на корабль, отбывающий в Новый Свет, то оказалось, что я не могу уехать из страны. Я телеграфировал Ф, моему мискатоникскому редактору, и тот прибыл так скоро, словно корабли между Старым и Новым Светом ходили быстрее, чем почтовые отправления. Они с М очень друг другу понравились при встрече. Ф сказал, что оставил за океаном кота, и они долго говорили про обычных кошек, про космических и заключили, что Вселенная есть кот. Им было весело, а мне нет. — Ну, а теперь вы что намерены делать? — спросил меня М в субботу утром. Он носил траурную повязку из-за исчезновения Герберта Уэста, воплощенного мной в реальность, а до придуманного ему не было никакого дела. Я удрученно пожал плечами. Я сделал все, чтобы исправить свою ошибку. Я пытался вернуть Уэста несколько раз, но сделал это столь небрежно, что никто не поверил, даже самые непритязательные читатели. — Есть ли выход? — спросил я у Ф. Тот уже прочел все мои одиннадцать рассказов о похождениях Уэста и запивал это великолепие крепким альбионским чаем. — Разумеется, мой дорогой Говард. Вам необходимо воскресить вашего воскресителя мертвых, но сделать это разумно. Ведь именно этого ждет от вас дражайшая Альбионская Королева. Так что давайте поразмыслим, как вы это сделаете. — Я уже пробовал, но… Он велел мне перечислить варианты, и ни один из них не пришелся ему по душе. — А ведь рассказчик выжил, — заметил М. — Почему с ним ничего не случилось? — И кладка была на месте, — добавил мой мискатоникский редактор. — Вы ведь понимаете, что это значит? Они уставились на меня. Оба красивые, молодые, черноволосые, бессмертные. Я невольно представил их в одной постели и покраснел. Может быть, у них что-то и было, пока я витал в облаках и не знал, куда деваться с этого света. — Похоже, вы двое понимаете, а я вот нет, — буркнул я. — Хотите сказать, ненадежный рассказчик все придумал? А на самом деле Уэст ушел в закат и больше не грешил? — Можно решить это реалистично, — задумчиво проговорил М. — Например… — Нет, — перебил Ф. — Пусть он сделает это сам. И я задумался над этой странной загадкой. Вдохновение из-под палки всегда было чуждо мне, но я твердо решил вернуть Уэста к жизни, дабы вернуть Лондону то, чего лишил простым росчерком пера. Я пытался снова и снова, и вот один из вариантов был одобрен и М, и Ф., написан и отослан в редакцию «Стрэнда». Он произвел фурор. Почтовый ящик завалили благодарственными письмами, как совсем недавно завалили возмущенными. Работы по благоустройству города были возобновлены. Королева прислала мне письмо со словами благодарности. Но все это казалось мне шумом дождя. Я испытал такое нервное потрясение, что более не мог оставаться в этом городе. Я хотел пересечь океан в обратную сторону и забыть все, что случилось. Я никогда не был так счастлив, как в Лондоне. Я никогда не был так несчастен, не осознавал себя игрушкой стихий. Я вполне убедился, что ценности человечества безразличны холодному космосу, а ценности писателя безразличны читателю. Читатель не хочет от автора новых, нестандартных историй. Он хочет получать от автора раз за разом копию той первой истории, что нашла отклик в его тусклой душе. Он думает, что то первое восхитительное чувство повторится, но ему предстоит довольствоваться тусклым светом вместо яркого. И я почувствовал себя одиноким среди моря людей и живых существ. Как будто бы я был один среди пришельцев с далеких планет. — Здесь вам оставаться нельзя, — сказал М, разбирая очередную пачку писем от читателей. — Вы едва не разрушили Лондон, но дело не в этом. Вы просто не сможете здесь работать. Вас тяготит ваш дар. Вам придется уехать. Теперь, когда Королева выписала мне разрешение на выезд, я и собирался так поступить. — Скажите, М, вы ведь так и не сказали мне. «К.В» это Клуб Воплотителей, как я? Он рассмеялся. — Почти угадали. Клуб Воплощенных, как я. Мистер Виктор, кстати, из нашего племени. — О, — только и сказал я. — Кстати говоря. Вы не подпишите мне вашу фотографию на память? Он подписал. И когда настал срок, проводил нас с Ф до причала. — Увидимся на страницах писем, — тепло сказал мне М. — Я извинюсь за вас перед Уэстом. Я знаю, что вы не со зла. Я очень хотел точно знать, считал ли он меня другом, но не знал, как это спросить. — Я должен кое-что сказать вам… — Все, что бы вы хотели сказать, я уже знаю, — улыбнулся он. И раскрыл мне свои объятия. Но я и без того понял. Если он и не был мне другом поначалу, то стал им теперь, когда увидел, что даже мое писательское сердце может дрогнуть перед суровой реальностью. Мы долго плыли обратно, Ф лежал в каюте, а я стоял и смотрел на безбрежное море. Я думал о том, что несмотря на мой дар, сам по себе как писатель я не представлял ценности. То, чем я жаждал поделиться с читателями, не было им нужно, а за скучную халтуру они готовы были превозносить мой талант. Но моя поездка на остров не была ошибкой. Я искал чуда и вдохновения и нашел их на какой-то срок. Я узнал то, чего не должен был знать смертный. Я вез домой ящик книг и набросков. Пусть я познал чувства ужаса и угнетения, ну так что же. Я знал их и в Новом Свете. Лондон, придуманный мной, был прекраснее настоящего, но он существовал только в моих грезах. Настоящий же Лондон никуда не денется и будет дальше развиваться. Жаль только, что ничего больше не будет так, как прежде.