Обнимемся в октябре

      — Насть, занята?       А на улицах тихо... Это даже удивляет: столица что, поспать удумала? Несмотря на благодатную вечернюю погоду, на мерцающие вывески и стелющиеся над парковыми дорожками гирлянды, людей почти нет. Мальчугана сопровождают только яркие шустрые огоньки да шелест листьев над головой. Пустота улиц даже навевает одиночество: где все? Почему он идёт один? Почему все разрозненны? О, птица... Пернатые, конечно, улыбают, но ощущение товарищества не дарят. Им даже ладонь в приветственном жесте не вскинуть! А Мальчуган ведь всегда обнимается, пожимает руки, перекидывается парой слов, кивает или просто спешно здоровается, проходя мимо знакомых лиц. Да что там, мимо любого случайного прохожего, ведь — без преувеличения — Мальчуган будто всех здесь знает!       «Нет, а что?»       Умиротворённые одинокие ночи даны людям на раздумья. Но Мальчугану думать не о чем. Ещё и наушники забыл. Смысл тогда гулять чуть ли не вдоль дороги, ещё и одной из самых опасных?       — Тёть Насть, спасай, — хмыкает Мальчуган. Не сказать, что он по ней соскучился, оттого и звонит; просто её контакт оказался в самых запылённых закромах контактной книжки, куда Мальчуган долистался от нечего делать. То, что на долю Анастасии выпал высокий шанс оказаться занятой разговором с мужчиной, было случайность. Точнее, милостью или наказанием Божьим — что из этого, решать ей самой.       Но прежде, чем объявить свою наглую просьбу-тире-причину звонка, Мальчуган деликатно уточняет:«Не отвлекаю»? Вроде как он задаёт этот вопрос второй раз, но быть занятой не означает быть готовой потратить на другого своё время.       — Да нет же; чего тебе, пташка ты ночная? — выдыхает Анастасия, не пряча в голосе нетерпеливой улыбки.       — Поговори со мной, мне скучно, — Мальчуган останавливается посреди улицы и по-дурацки улыбается, ожидая реакции Анастасии на просьбу. Забавно, что и тут она будет особенной, потому что у каждого человека реакция своя. Сколько Мальчуган ни приставал к господам и дамам с такой просьбой, одинаковых ответов ещё не было.       — Да Вы, domnule, я смотрю — романтик! — драматично восклицает Настя. В голосе слышится шутливый, оттого и прозрачный укор: мол, так ли надо романтические беседы начинать?       И по оба экрана телефона стоят — или сидят, кто как — два человека, уверенных в том, что ничего, кроме лёгкого приятельства их не связывает. Именно эта уверенность и даёт им возможность проверять и применять все шутки о любви и отношениях, и не важно, на пустой улице или на дружеском застолье. Как бы их ни сводили и как бы ни считали парой, Мальчуган и Анастасия всегда оставались теми людьми, меж которых бегают странные искры всех цветов. И до сих пор такими остаются.       — Стараюсь, стараюсь, — с улыбкой выдыхает Мальчуган и выдерживает паузу. Понимает, что диалог придётся вывозить ему: сам же позвонил! Но одновременно с этим намерением от той стороны провода чувствуется отдача, вдохновляющая на продолжение разговора. Разговор, к слову, пока не клеился.       Кто-нибудь из сидящих по домам задумывается о том, что будет, если свести двух разговорчивых друзей, тех самых, у которых всегда есть темы для разговора, тех, кто знает, как повернуть беседу в нужное им русло и как преподносить себя людям? И, самое главное, тех, кто одновременно со всеми, но и ни с кем? Наверно, много таких «философов» сейчас сидят по своим комнатам с вентиляторами перед лицом. При всём желании они никогда не видели и никогда не увидят разрешение тех вопросов на практике, потому что лай дворовых собак и рёв машин Телецентра заглушают подобные интимные разговоры. Могут ли они к чему-то привести? Есть ли между ними какие-то локальные высказывания или состояния? Пойдёт ли вообще беседа, или оба будут ходить вокруг да около, присматриваясь друг к другу; будут открытыми и дружелюбными, но отдалёнными?       Тайна.       — Как доехала?       — Нормально, только водитель козлом оказался, — негодование и возмущение в голосе Анастасии возрастает в геометрической прогрессии, — взял и бутылку воды спи!.. — накал эмоций, напряжение в голосе. — Украл, — смиренный выдох, а за тем, — простите за мой моветон, — с кокетливым смешком.       — Как будто Вы знаете, что такое стыд! — возмущённый такой наглостью, восклицает Мальчуган громким спектакулярным тоном. Но он быстро меняется и в лице, и в русле мыслей. Спрашивает:«Ты сейчас вообще где?» — ведь в случае с Анастасией вопрос актуален всегда.       — М-м... Как бы Вам сказать, — Анастасия до сих пор не выходит из образа кокетки и соблазнительницы. Её грудной альт, тихий и мелодичный, звучит ясно, будто совсем рядом. Вот, прямо под боком... — Представляете, думала уехать в Болгарию, но у судьбы оказались другие планы...       Мальчуган не прерывает этот театр, в котором играет один актёр для одного зрителя. Он всё ждёт, когда Анастасия закончит речь логическим ответом: названием города, хотя бы страны! — но с каждой секундой интуиция шепчет чётче и чётче, что Мальчуган напрётся на жалостливое котёночье:       — Что, не интригую?       — Интригуешь, но я тоже не лыком шит. Дай угадаю: ты в какой-нибудь Киргизии?       Анастасия молчит.       «О какая связь сейчас! И через сотни километров передаёт шок!» — проносится в мыслях Мальчугана. Он бы озвучил их, если бы поставил себе другую цель. По крайней мере, не ту, что намечена.       — Ты что, уже все данные запросил? Чёртов мусорок!       — Эй-эй, — Мальчуган аж останавливается посреди тротуара, расправляя плечи. Анастасия, конечно, ещё не перешла границы допустимого, но уже начала забываться. — «Жизнь ворам» и ты иноагент и ответственный за все грехи страны, если что. Вдруг нас прослушивают?       — Я в Киргизии, — наивная, она то ли думает, что роуминг не прослушивается, то ли что Киргизия слишком далека от Молдовы. — А ты... Да кому ты сдался, — резкая Анастасия бросает это в шутку и никак не ожидает того, что её слова войдут в резонанс с настроением Мальчугана. Молниеносная вспышка осознания, которую ему не удаётся поймать, сбивает его прямо в омут меланхоличных, спокойных мыслей.       Жизнь течёт иначе. Она спокойная. Здесь, в глухом подводье, не тревожит ничего. Здесь у него достаточно времени, чтобы разобраться и подумать.       Но он пока не глубоко. У Мальчугана ещё есть контроль над собой, лёгкий рывок — и он выберется обратно, снова ощутит сухость воздуха на лице, снова прищурится из-за света фонарей, снова услышит рёв машин сбоку и снова почувствует прижатый к уху телефон. Однако это всё там: то ли впереди, то ли наверху. Мальчуган смотрит на то, что его ждёт в мире, изнутри себя. Рассудок взывает к нему с отчаянной просьбой вернуться, потому что самокопание, в отличие от здравого анализа, ещё никогда и никому не приносило пользу.       Но любопытство Мальчугана — та самая черта, без которой его невозможно представить и которую он в себе лелеял, — зовёт ещё глубже. Оно заманчиво кивает головой на тёмную бездну мыслей, заглядывает в чистые янтарные глаза и будто шантажирует:«Ты мне друг или нет?». Более того, идёт ва-банк и убеждает:«Ты давно не думал об этом вопросе. Тебе самому не обидно? Во что ты себя ставишь, раз не разбираешься в этом бардаке раздумий? Это же ты сам».       Мальчуган решается.       А кому он сдался? Ну, сначала были родители. Но они умерли. Мальчуган понимает, что их смерть была вопросом времени, и это самое время смягчилось: оно забрало их не слишком рано, тогда, когда их единственный сын уже встал на ноги. Правда, смерти пришлось отдать довесок: сестры Мальчуган так и не дождался. Впрочем, тоска по неродившейся меркла на фоне горя от потери тех, кому Мальчуган будет благодарен по гроб жизни. Правда, «спасибо вам» — вот то, что он не успел сказать.       Были друзья. Они дарили самые яркие моменты, от каждого Мальчуган что-то перенял. Так, он будто памятник всем разом. Плохо только, что в итоге часть Мальчуганского характера представляет собой сборную солянку. Сборную из мёртвых, ведь от каждого по учению. И так жизнь иногда поворачивается, что дорожки людей не просто расходятся. Они обрываются. Иногда на глазах другого. Иногда в тишине. Бывает, что обрывает пути к нему другой, а бывает, что он сам. В обоих случаях внутри всё рвётся и тонет в мерзкой тяжёлой сырости, и в обоих случаях проблемы ищутся только в себе: где прокололся? Я виноват, но в чём? В том, а может, в этом? От отчаяния трясутся руки, мокнут глаза, а в это время приходят следующие люди. Они спасают. Вытаскивают тебя из одиночества и бессмыслия, дают тебе новый смысл жить, отдают тебе свои силы и время... — и тоже исчезают, забирая с собой всё то, что тебе давали. И снова единственным источником вопросов и ответов становишься ты сам.       Подай Мальчуган руку здравому смыслу, он бы абстрагировался от чувств и проанализировал всё с точки зрения психологии.       Но любопытство оказывается ревнивым, и потому держит Мальчугана за обе ладони. Тот и не против: раз осмелился — стой до конца. «Ни шагу назад».       Также покидают мир животные, которым отдаёшь ты сам. Которых любишь, о которых заботишься и в которых души не чаешь. Как и люди, они навсегда остаются в памяти, их призраки преследуют тебя всю оставшуюся жизнь. Они бегут к тебе из прошлых дней, месяцев, лет и декад, а не бросают один на один с собой. Точно ли они уходят? Из своей жизни — да. Из твоей — никогда.       Даже меняется мир! Вместо архитектурных зданий теперь хрущёвки и брежневки, сталинки и новомодные стекляшки; на месте того памятника, на пьедестале которого было классно грызть семечки с районными парнями, теперь какой-то киоск. Где гуляют призраки твоего прошлого? Они были живыми ещё несколько лет назад, но теперь теряются в современности. И всё меньше возможности вспомнить о них, всё меньше повод стряхнуть пыль с былого: этих людей никто не знает. И тебя... тоже?       А где сам Мальчуган? Он развивался и деградировал, как бы смешно это ни звучало. Может, и хорошо, что на земле не осталось никого, кто знал его прошлого? Хотя бы одного. И его нынешнего тоже потом не будет, потому что умрут все, кто знает его таким.       Что в итоге? Мальчуган всё равно не закрывается от других, а позволяет себе смеяться, любить, привязываться и открываться. Изо всех сил Мальчуган пытается не закаменеть сердцем и душой. Он до сих пор позволяет себе зависеть от других, впадает в отношения с людьми с головой и сливается с обществом, становится его частью. Когда он поддерживает кого-то — а опыт позволяет делать это первоклассно, — Мальчуган искренне сочувствует, нередко даже жалеет; когда даёт кому-то совет, от всей души желает белой полосы жизни.       Что в итоге? Мальчуган со всеми. А кто с ним?       Многие. Те, с кем Мальчуган; те, кто эмоционально вместе с ним. Мальчуган чувствует отдачу и готов улыбаться каждый раз. Он любит их, они — его. И нет разницы в том, кто и что прожил. Все они живут на одной планете, все они связаны работой, учёбой, разговорами на перекуре или «добрыми утрами» в кофейне. Каждый что-то даёт и берёт. И Мальчуган знает, что если ему вдруг понадобиться помощь, он её получит.       При одном условии: он о ней попросит. Мальчуган за собой уже заметил, что учёба дала свои плоды, и ему с лёгкостью даётся психология. Тем более тогда, когда он не думает. Или впадает в минус, в то состояние, когда уставшая психика начинает от всего спасаться, чтобы в итоге не напороться на новую порцию боли. И плевать ей, что Мальчуган уже привык к потерям. Точнее, понял их природу, и, как следствие, начал переносить их легче.       И что в итоге с «да кому ты сдался?»       Так в итоге — вот ответ:«Сдался тем, кто окружает меня сейчас. В большей или меньшей степени». Когда витиеватые тропы выводят Мальчугана к этому заключению, его любопытство успокаивается и отпускает пленного на волю. С глотком свежего воздуха возвращается понимание реальности. Мальчуган быстро соображает, что прошло всего несколько мгновений, что в то состояние его втолкнул безобидный вопрос Анастасии.       Она, кстати, всё ещё на проводе!       На языке пустота. Нить разговора утеряна, но для Мальчугана это не оправдание. Он продолжает мысли в слух, пару раз об них спотыкаясь.       — Это... Было странно. Честно... — потому что смысл отвечать на Настасьин вопрос-подкол, который ответа вообще не требует?       — Что странно?       Пауза.       — Что я угадал, где ты, — как бы, хочешь жить — умей вертеться. — Разве нет?       — Признаю, высший пилотаж. А знаешь, почему признаю? — Анастасия снова примеряет на себя образ кокетки. Давно она поставила себе цель выбесить Мальчугана таким поведением, но он до сих пор остаётся непрошибаемым! И это только раззадоривало, заставляя иногда забываться и перебарщивать, а после разговора... А там уже зависит от того, сопровождалась ли беседа бокалом вина или нет. Если нет — всё хорошо, но если вдруг бокал красного был загублен, угрызений совести было не избежать: что обо мне подумают? А если ему неприятно, просто не подаёт виду? Она ведь не хочет делать плохо.       — Ну, мне кажется, предполагаю.       Ха-ха, Мальчуган ещё и умный! Ещё и улыбка, призванная не иначе как обворожить, слышится ушами! Впрочем, сейчас Анастасия если и поддаётся её влиянию, то не думает об этом, потому что небольшой балкон гостиницы, выходящий на зелёные склоны гор, теряющиеся в дали мрака, навевает совсем другую атмосферу.       Тут всё кокетство срывается жгучим нетерпением. Анастасия взрывается, будто бомба, на которой сработал таймер.       — А знаешь, кто шутки недоговаривает?!       — Кто? — невозмутимо спрашивает непрошибаемый Мальчуган. — Литий что ль?       — Да какой литий?! Ты вообще в своём уме?!       — Доамна путешественница...       — Что не Даша сразу?!       Ледяное спокойствие Мальчугана как рукой сшибает. Он заливается простым смехом, который может разноситься и по полю во время летней прогулки, а может и где-нибудь на паре после зачёта, который все сдали.       Анастасия замолкает и каменеет в лице. Её гнев испаряется, как деньги от Евросоюза. Такой ли реакции она ждала? Отнюдь нет. Но теперь ей ещё и ждать, когда этот дурак успокоится! Убрать трубку от уха он не сообразил, поэтому Анастасии хорошо слышен его заливистый смех. Безусловно, он приятный. Приятный своей естественностью и непритворством. Сейчас такой можно услышать часто, с каждой лавочки, но именно смех Мальчугана никогда не покинет её память. Было в нём что-то особенное, что Анастасия замечала ещё в детстве. И то, что сейчас она тридцатилетняя барышня, которая реже всех общается с Мальчуганом, ей не мешает сходу определять, какому шутнику этот хохот принадлежит. Конечно тому, который свои же анекдоты сначала разыграет, а потом уже согнётся пополам от смеха вместе со всеми.       Налицо то, что Мальчуган оказывается понятым, ведь манёвр смеха заставил Анастасию успокоиться и самой чуть не захохотать! Но ей ли, бойкой Анастасии, признавать победу над ней?! Конечно нет!       — Так и будешь живот себе рвать? — с напущенной раздражённостью спрашивает она.       Мальчуган легкомысленно отвечает:       — А кто мне помешает? — вскидывая руку. Но тут же он продолжает, не давая собеседнице возможность взъестся снова:«Извини, но твой дар поднять настроение не умаляет даже твоя вспыльчивость».       Анастасия цокает языком и едва не цедит сквозь зубы:       — С комплимента зашёл, евреюшка ты мой, — и непонятно, что ожидать от её приторно-ласкового голоса. Мальчуган понимает, что он ходит по тонкой грани: малейший шажок не туда — пиши пропало, опять оглохнет.       — Конечно. Я что, зря про концлагерь рассказывал?       — Избавь! — просит Анастасия, морщась. При упоминания концлагерей настроение круто меняется. Эти жуткие истории, во время прослушивания которых сердце кровью обливается, невыносимы! Если одно-два упоминания впечатлительная Анастасия снесёт, если её самообладание и деланное спокойствие позволит ей не зарыдать от жалости и тем самым не прервать рассказчика, то отходить она будет долго. И даже неописуемой красоты гор Киргизии не хватит: в душе будет очередное горящее озеро слёз, которым так и не суждено увидеть свет.       — Не вопрос, — как можно позитивнее отзывается Мальчуган. Очевидно, знает, что для Анастасии это больная тема. И испытывает угрызения совести за то, что не уследил за языком. Больная тема для Анастасии, однако, не столько сам концлагерь, пытки — что-то, вызывающее жалость, — а её отношение к этому и проявление этого самого отношения. Здесь ведь из первого вытекает второе. Мальчуган давно просёк эту черту, которой страдают многие: не плакать. Некоторым ещё тяжелее: они не плачут не потому, что запрещают себе, а потому, что запрещали им; и теперь такие люди — в том числе и сама Анастасия, — оставаясь наедине с тишиной, винят себя в бессердечности. В их головах просто не укладывается, что можно веселиться и смеяться; им не ясно, что можно сочувствовать и не решать за человека все его проблемы; они не понимают, что можно горевать и плакать — и из-за ролей палача и жертвы жизнь пролетает мимо них. В полной ли мере яркие краски жизни, приятные и мерзкие, проходят сквозь подобных людей, замкнутых в себе? Все события же просто мимо мчатся, пока одно такое чудо природы сидит в эпицентре событий с руками-домиком над головой и копается в себе:«Бли-ин, со мной что-то не так, это неправильно, так нельзя, это же ужас!»       Мальчугану ясно, что он прав; Анастасия соглашается с тем, что Мальчуган её понимает. Пусть это бьёт по самооценке и неприступному образу, неприступному, как горы вокруг, Анастасия уже свыклась с тем, что в жизни бывают моменты, когда нужно признаваться себе же... Но только себе!       Ну, может, и ему... Уж слишком много доверия внушает Мальчуган.       — Вот всё тебе поражаюсь, — быстро и задумчиво бормочет Анастасия, — как ты так понимаешь людей? — с восклицанием спрашивает она, резко подаваясь назад от темнеющего холодного столика: в горах ночи не как на родной равнине, тут мурашки по коже забегают от одного касания.       — Ну-у... — тут даже Мальчуган впадает в замешательство, однако в один момент отмахивается:«Тут опыт нужен, да. Просто опыт», — и кивает так важно, будто министром назначают.       — Давно ты начал под пенсионный фонд косить? — подкалывает Анастасия.       — Ух, лет... Сто назад? Или сто пятьдесят? — Мальчуган, слово силясь вспомнить, запрокидывает голову к чернеющему небу. В городе оно тоскливое, потому что звёзды можно увидеть редко. Эх, не то, что в лесах! Там толком не уснёшь, настолько небо яркое и завораживающее.       Теперь Анастасия позволяет себе немного похохотать. Когда она успокаивается, решает спросить, что без неё творится в городе:       — Как в целом там обстановка? А то разведчик мой влюбился, и не спросишь ничего, — уже по привычке вырывается театральный вздох.       — Нормально, пока не Румыния. Вон, ученика себе взял, так тот тоже пропавший пацан, — до Анастасии долетает усмешка.       — Ты? Да ученика-а?! — поражается Анастасия. Она ловит себя на напряжённых плечах и откидывается на плетёную спинку стула, расслабляясь. Вот уж точно, всякое в жизни бывает...       — Да не подался я в репетиторы! — отрицает Мальчуган возмущённо. Не готовит он к БАК по обществознанию, и точка!       — А, — выдыхает Анастасия, — а то я уже напугалась. В какой сфере-то ученик?       — Творческой, — уклончиво отвечает Мальчуган и меняет тему:«Твой разведчик-то как? Жив-здоров, надеюсь?»       — Конечно, что с ней будет-то, — отмахивается Анастасия. — Я вот недавно новости читала, до сих пор в раздумьях: может, уже Вэ-эН-Жэ киргизское получать?       Мальчуган хмыкает:       — Ну, получай... О, кошка, — он провожает взглядом пробежавшую под ногами чёрную тень.       — Отойди, не исключено, что она от собаки бежит... Кстати! — как обухом по голове бьют, Анастасия вспоминает, что обещала Магдалине разузнать о школе искусств, мимо которой и проезжает автобус номер десять.       — Слушаю.       — Ты же помнишь, где ходит десятый автобус?       — Ну да, меня на нём за перевоз гуся оштрафовали, — Мальчуган кивает. Воспринимать реальность и вникать в суть диалога, который кажется важным, уже тяжело: устал. Тут надо выбирать, либо диалог, либо здоровый нос. Мальчуган делает выбор в пользу диалога и чуть не врезается в столб, но, слава Богу, вовремя дёргается в сторону. Заносит, конечно, как пьяного... Но если уже потерял контроль, соизволь хотя бы разыграть КВН.       Тем временем Анастасия, не видящая и не слышащая корячения Мальчугана, продолжает:       — Ты не можешь мне рассказать, подробнее, что там за школа искусств? Там точно не ЦУП какой-нибудь?       — Точно не ЦУП. Школа как школа. Учреждение дополнительного образования, если так угодно, — Мальчуган проходит между остановкой и домом, потому что приближаться к оживившейся дороге желания нет. Во время прохода он прерывается, выигрывая время: во-первых, всю информацию нужно выдавать осторожно, потому что неизвестно, для каких целей она собирается; во-вторых, медленно нарастающее нехорошее предчувствие, отвлекающее от мыслей, встаёт комом в горле.       — Ты знаешь там кого-то?       — Знаю. Пару руководителей, — Мальчуган запинается, и по этой запинке Анастасия понимает, что выпытать больше сведений окажется нелёгким заданием.       — Да? Какой сферы? Не твоей случаем? — допытывается она.       — Насть, ты же знаешь. У меня много сфер и ни одной одновременно!       Анастасия начинает терять терпение. Только она открывает рот, чтобы что-то спросить, как в трубке слышится глухой скрежет, сыгранный будто неумелыми высокими нотами трубы, звоном битых стёкол и — самое оглушительное, отчего телефон выпадает из рук — разражается динамик ударом об асфальт, который только спустя несколько секунд после какофонии жутких звуков дороги.       И тишина.       Анастасию бросает в дрожь. Начинается накручивание: мешанина тревоги и мгновения наводит на мысль об автопроисшествии. Анастасия, глядя на телефон как Ленин на буржуазию, с опаской поднимает его. Отряхивает экран. Явно борясь с собой, прикладывает к уху.       — Тиш? — голос чуть не дрогнул. — Тебя там не переехало? — спрашивает она и боится не услышать ответ. Боится.