Когда тает лёд

Работаем дальше. Что оставалось еще сказать девочкам, которые завершили соревновательный сезон и ждали разбор полетов, не отходя от берега?! Завтра вернутся в Москву, на родной каток, тогда поминутно покажет каждой ее прокат и объяснит, почему заработали именно столько баллов. А могла каждая получить и больше. Этери знала, что и Аделя, и Камила, и Соня могли бы добиться золота. Но сегодня повезло только одной. Вторая была счастлива, что смогла перебороть себя и доказать остальным, что все ее победы не просто так. Больше всех вечером могла страдать Акатьева — ее все же выпихнули с пьедестала. Что накатала — то и получила. — Этери Георгиевна… Этери Георгиевна… С оторопью встретила компанию, которая поджидала ее в холле гостиницы. Собиралась спуститься вниз и отправиться в ресторан, перекусить перед отлетом, но, видимо, совершила ошибку. Надо было все же со всеми поехать сразу после прокатов, а не заезжать к себе. — Спасибо. Да, — казалось, что можно было и не давать разрешения — ликующие девушки фотографировались на ее фоне, достаточно просто засветиться рядом. Погруженная в себя сработала на автопилоте — улыбалась и подписывала открытки, листочки. Слышала вполуха то, что ей высказывают слова любви, и тихо благодарила. Столько лет продолжается это внимание, а Этери так и не привыкла к тому, что чужим людям она может быть интересна и вызывать такие яркие чувства. — Все? Подняла голову, чтобы убедиться — ворох бумаг закончился. Зато ее руки заполнились букетами, из-за чего придется думать, куда все это деть перед поездкой в аэропорт. В который раз пожалела, что Эд не смог поехать с ней на финал Гран-при. Многие проблемы решились бы без лишних усилий. — Дамы… Дамы… Дайте пройти, — появление Слюсаренко восприняла, как божью благодать. Едва не выдохнула шумно, когда высокий, рослый мужчина кораблем прошел через толпу и проложил путь, держа ее в зрительном контакте. Глазами выдал, что прекрасно понимает, в каком смятении она находилась. — Бежим? — подсказал шепотом, потянувшись к ней. — Давайте… — быстро забрал цветы и приобнял за талию, подводя к отступлению. — Бежим, Этери Георгиевна… — А я что делаю? — проворчала и подумала о детском поведении. Хотя на самом деле это мало ее волновало — хотелось поскорее убраться из центра внимания, являться кумиром для людей было чужеродным для нее, и вызывало отторжение. — Мы вообще куда? — ощутила, как стянуло лицо от питерской дерьмовой погоды и чуть не спрятала голову в меховом воротнике пальто. Такая одежда-то и на катке не особо согревала, а северной столице и подавно. — Куда-нибудь. Организуешь? — активничал Павел, договариваясь со швейцаром. Держа озябшие руки в рукавах, Этери с тоской размышляла о том, что надо было остаться в номере, там сейчас тепло и комфортно. — Прошу… — мужчина распахнул дверцу подъехавшего такси и придержал ее за руку, согнувшись, все-таки разница в росте была ощутимой. — Что за погода… — содрогнулась в жарком салоне и скривилась наконец-то от количества букетов, которые нарисовали границу между Павлом, он сел с другой стороны. — Вот куда их… — цветы с мороза мгновенно раскрыли запах, и захотелось открыть окно. — Солить? — заиграли искрами прозрачные глаза Слюсаренко. — Не пересолить, — ослабила пояс на пальто, пряча слишком открытую улыбку. Этот человек, с которым сотрудничала два года, умудрялся одним появлением поднимать настроение. Коннект складывался без особых усилий, а Этери такое любила. Значит, сработались надолго, можно было доверять. Пока размышляла над тем, как держалась на публике, всем ли уделила внимание, и как могла получиться на фото, Слюсаренко поболтал с водителем, и они поехали. Длинноногому Павлу было неудобно в седане, он попробовал устроиться удобнее, поправляя одежду, его попытки были так знакомы — тоже не любила дискомфорт. — Может отодвинуть… Простите… — потянулась к водителю. — Не-не, все нормально, — перехватил ее Паша за руку и удержал в своей крепкой теплой ладони. — Этери, правда. Доеду, — широко улыбался. — Без паники, — явно был в хорошем настроении, хотя на катке после проката пары так ей не показалось. Паша волновался, был сосредоточен и молчалив. А после завершения финала словно выдохнул и перестроился на новые рельсы. Работаем дальше, думала, пока ее рука оставалась в его осторожном захвате. — Что-то… — кажется, водитель и не понял, что за возня происходит позади него. — Едем-едем, — на заметив внимательного взгляда, Слюсаренко отпустил ее руку и похлопал мужчину по плечу. — Пять часов еще, правильно? — оказалось, что пока она занималась пальто, он смотрел на часы на запястье. Прокрутила в голове вопрос. — Да, вылет через пять часов… Кажется, — иногда в бешеном графике чувствовала себя, как шлюпка в Тихом океане. Или совсем не Тихом. — Ты со мной, да, летишь? — силилась вспомнить, кому и как покупали билеты. — Я на поезде… Попозже… Ничего, что я навязался? Заезжал, вещи собирал… Думал перекусить. Смотрю, Этери Георгиевну папуасы в Новую Гвинею крадут… — Боже… У меня такое лицо и было, да? — прикрыла смеющийся рот ладонью. — Еще чуть-чуть и началась бы паника. — Мне показалось, что уже началась. Ну, так что? — ему было удобно теперь, закинул руку на букеты и примял их. Посматривал свысока на нее, и выжидал какого-то ответа, хотя Этери от дурманящего запаха снова потерялась. Не поняла, что и сказать. — Еда… Аэропорт… Успеем? — подсказал, прежде, чем потянулся и выключил свет. Естественно, она согласилась — ради ужина и выбиралась из своего укрытия. **** — Лучше бы работал. А не этим занимался. Он заслушался. Насколько помнил, Этери умела жестко разносить конкурентов, но предпочитала этого не делать, тратила силы на совершенствование своих бойцов. Мышиная возня других штабов отвлекала, и, ему казалось, что забавляла. За ужином, делясь мнением о последних событиях, выяснилось, что женщина негодует из-за того, что ее имя умудряются впихнуть в любой скандал. Задевало это, но она стойко держала лицо, и расслабилась лишь наедине с ним. — Правда же, — как зачарованный следил за тем, как женщина поправляет волосы, рассуждая о скандале на первенстве страны, и обдумывал то, как достойно она справляется с нападками. Сморгнул гипнотический сон, в котором пробыл, и натолкнулся на ее умный взгляд. — Я много говорю… — улыбнулась, расплескав на него обаяние, и пришлось встрепенуться — и вправду так невежливо сидеть, откинувшись в кресле. — Наоборот. Очень мало, — потянулся и поставил локти на стол, в таком же положении сидела и Тутберидзе, для защиты еще и сцепила пальцы в замок. — Я болтаю, — сокрушенно покачала головой и опустила взгляд. — Ну и что? Мне интересно. И я тоже считаю… Разнылся… Нажаловался… Детский сад, — сдвинул брови, вспоминая, как удивился тому, что развезли журналисты из-за заявлений Евгения Плющенко после юниорских соревнований. — Отличный пиар, — ухмыльнулась про себя. — Думаешь? — Конечно, — жесткостью зацементировала одно слово. Женщина впилась в него потемневшими серьезными глазами. — Терпеть этого не могу. — У него грамотный пиарщик, — поразмыслив, согласился, всматриваясь в уставшее лицо, Этери же отвлеклась на вид в окно. — Грамотнее не бывает… Одна сапога пара… Столько сидим их, обсуждаем… Столько чести для Плющенко, — поморщила очаровательно носик, вызвав у него смех. Непонимающе снова посмотрела, может и правда, не догадывалась, что в некоторых манерах ее женственность зашкаливает. Но чутье подсказывало — знает прекрасно. — Мы всё обсуждаем. Оба замолчали, остановившись в секунду. Видимо вдвоем открутили час беседы, за который затронули жесткий хейт Грассля из-за Чемпионата Европы и тренеров, грузинских парников, готовящихся у Павла, подготовку к Чемпионату мира, кадровые изменения в Федерации. Уделила Этери внимание и теме с поездкой сына и жены Слюсаренко в Америку, расспросила про арендованную квартиру… Сами не заметили, как пролетело отведенное время. — Я могу задать вопрос? — подумал, что молчание, за которое изучали друг друга, опираясь на стол, затянулась. Но раз отодвигаться Этери не хотела, значит, не стесняла такая поза. Про себя мог сказать — это был увлекательный ужин. Второй, где они были наедине. Пару лет назад довелось им поужинать в Москве впервые только вдвоем: от Тутберидзе поступило приглашение работать с ее штабом, и, конечно, он сразу согласился. И времени не просил на раздумывание, интуиция своевременно пнула и сказала: «Давай, это лучшее решение в твоей жизни, Палыч!». Нынешний вечер сложно было сравнивать с тем, многое изменилось. Они сдружились, поняли друг друга, начали доверять. Пусть и в работе, но для таких трудоголиков, помешанных на фигурном катание, это было важнее, чем что-то другое. — Конечно, — медленно моргнула, давая согласие, и не шелохнулась. Паша подумал, что лыбится, как идиот, но вызов был принят — тоже не двигался, стол был достаточно большим, дискомфорта не возникало. — Почему ты не праздновала свой день рождения? — обнаружил, что не дышит, когда она обводит кончиком языка губы, и, занервничав, подался назад. Зачесал бородку, которую отращивал после развода — казалось, что в новой жизни нужно и выглядеть по-другому. — Если я сунул нос… — помнил, что Этери не любила внимание, но использовала свой праздник как повод собраться. В этом году было все иначе. Устала, видимо. — Нет, — покачала головой. — Не люблю это… Совсем не праздничное настроение. Может, в Москве соберу всех, но не перед финалом. Понимаешь же… — его догадка была верной, вымоталась. — Да, еще бы. Я… подарок привез… — Подарок? — перехватил ее испуг. — Не надо… паниковать… — обернулся, чтобы добраться до кармана в пиджаке. — А я паникую. Ты хоть и мой должник, — а запомнила же! — Но мне хватило смски… Достаточно было… — осеклась, видя, что он отодвигает тарелки и расправляет бумажный лист на столе. Вдвоем склонились над рисунком, который из Америки привез соскучившийся сын Слюсаренко. — Егор просил передать… доброй тете… Что это он… Вот передает ей привет. И мороженое… На фоне… Гризли что ли? Или… — Панды? — невозмутимо подсказала Тутберидзе, насмешив. — Я так понимаю… мороженое из Америки мне не досталось? — забрала рисунок и в его рассказ о том, что передал мальчик, успела вставить: — Это очень мило. Я сохраню. — А цветы? — кивнул в сторону барной стойки Слюсаренко — букеты остались там. — Да-а… Цветы… — вспомнила со страдальческим лицом о неудобствах, которые вызвали ее подарки. — Оставим в гостинице? То, что в руках не поместится? Думаю, горничные порадуются… Можешь еще записку… От Этери Георгиевны Тутберидзе. — Я думаю, что питерские уборщицы понятия не имеют, кто такая Тутберидзе… И слава Богу… — убирала рисунок в сумку, которая лежала в соседнем кресле. — А я думаю… мы плохо думаем о питерских уборщицах. Может как раз они и дарили тебе цветы. Фанатки… Все-таки Питер — культурная столица… а может и спортивная? Туктамышева отсюда ж… Ему все больше хотелось ее смешить. Импонировала открытость к шуткам, колкие ответочки, понятные им двоим. И естественно по душе оказалась такая встреча — хоть и короткая, но познавательная. Узнал то, что раскрыло Этери Георгиевну с другой стороны. Она уставала, сердилась, радовалась, пугалась… и обаятельно улыбалась. Ради этого и остроумничал, пикировал. Старался вызвать ее на эмоции, зачем-то, просто так нравилось общаться. **** Совестливый червячок погрыз до момента, пока она не вошла в лифт. Все-таки кто-то потратился на цветы, вез их через весь город, а может и из других населенных пунктов… А она ни одного букетика с собой не взяла. Все оставила в номере, отдав их на откуп горничным. — Нехорошая… — в пустой кабине на стенке висело зеркало, проверила, как выглядит. — Вы — нехорошая… Этери Георгиевна, — задумчиво проверяла контур губ, облизывала и покусывала, чтобы показался цвет. — Да. Плохая. Кивнула своему отражению и, подхватив ручку чемодана, вышла в вестибюль. Лететь предстояло партиями, с ней и организаторами из Федерации поедут несколько спортсменов, которые растеклись по холлу и галдели. Из штаба была только пара, остальные остаются в Питере с родителями. И это радовало больше всего — наконец-то никакой ответственности за детей. Хотя бы на день. — Спасибо, — передала ключ от номера и кивнула без улыбки персоналу на стойке. Задолбалась еще у катка, вывернулась наизнанку, провожая каждого спортсмена на лед, как на поле битвы. Держалась, как струна, под щелчками фотокамер фанаток, а потом, к счастью, отвлеклась на ужине. Паша умудрился рассказами отсрочить ее возвращение к проблемам, отбил желание проверять телефон, настолько увлек разговором. — Хм… — хмыкнула, осознавая, что попала под обаяние мужчины. С такими-то глазами делать это нетрудно, любая, наверное бы, заслушалась, хоть что ей болтай. Но по-честному темы и вправду были интересными. Слюсаренко на все имел свое мнение, умел отключать балагурство и комментировал жестко некоторые вопросы. Без прикрас проходился по ошибкам своих фигуристов и соглашался с ее замечаниями, кое-кого из ребят она видела. Знала, что он прислушается к ней и может взять что-то на вооружение. Не пустой. Не сделала открытие, прекрасно понимала это, когда подбирала нового члена в команду. За фасадом — веселого типа, своего парня в доску и с обольстительно-теплыми глазами — скрывался твердый характер, Паша, как профессионал вел к целям своих ребят быстро и уверенно. И переживал, когда что-то ломалось, и спортсмены уходили. Как и она. — Этери Георгиевна, — вынырнула, чтобы услышать от администратора с кукольной внешностью, известие. — Вам просили передать. — Мне? — вот так удивили. Девушка с вышколенной улыбкой передала ей праздничный пакет с коробкой внутри. Ломать голову не стала, отошла от стойки, чтобы никому не мешать и достала подарок. — Перч… — зависла в моменте, когда сняла крышку и обнаружила кашемировые перчатки. Наощупь ткань была облачно-мягкой, наверное, они еще и божественно грели. Вскинула взгляд и осмотрелась, будто надеясь, что найдет отправителя. Обнаружила лишь бутик, где, видимо, аксессуар и был куплен этим вечером. На дне пакета оказалась мини-открытка. Этери улыбнулась — писал Слюсаренко коряво. «Я все еще твой должник. С прошедшим днем рождения».