«Служение без радости не помогает ни тому, кто служит, ни тому, кому служат». «Не существует пути к миру. Мир и есть путь». © Ганди
Кристиан де Клер. Имя у него, конечно, величественное. Истинно британское. Но представился он сокращённой, почти мальчишеской формой: Тиан. Почему? Нелюбовь к формальностям? Скрытое презрение к собственному происхождению? Или, что вероятнее, нежелание разоблачать себя? Кристиан ведь не дурак — догадался, что она из высшей знати: может быть, даже Басу, а, следовательно, имеет доступ к государственным перепискам. Если бы он назвался Кристианом, клинок, который она приставила к его горлу, уже был бы в крови. Он не мог так рисковать. В конце концов, либеральные взгляды лишали его серьезного недостатка — недооценивать врагов.///
Дюжина из осторожности не выходила с Деви на контакт целый месяц. Девушка уже сгорала от нетерпения — ещё немного и сбежала бы из губернаторского дома к близняшкам Басу или под крыло четы Рай. Видия сообщала, что Деви необходимо-таки овладеть искусством женского обаяния, чтобы мягко повлиять на решение мужа касательно принятия на государственную службу индийского купца, не входящего в дюжину, но достаточно обеспеченного, чтобы называться уважаемым. Деви по прошествии месяца смирилась со своим положением и не возражала. В первый раз, когда она пообещала перерезать себе глотку, если ее выдадут замуж за иностранца, госпожа Басу влепила ей освежающую пощечину. Кожа горела, глаза лихорадочно блестели. Никто и никогда не бил Деви. Но в тот момент в руке Видии Басу была удача Деви — удача, повернувшаяся к ней спиной. Слишком долго она была беззаботной. Пора взрослеть и принимать правила игры под названием Жизнь. Не все и не всегда идёт в согласии с личными желаниями и мелочными прихотями. Деви в тот же вечер, до крови закусив губу, без спроса вошла в кабинет Кристиана. Впервые она посетила его по собственной инициативе. Он работал, не отвлекаясь, и даже не заметил ее. Когда она подошла сзади, он вздрогнул и обернулся, взглянув на нее с такой растерянностью, будто видел ее впервые в жизни и никак не мог сообразить, как она сюда попала. Деви жёстко усмехнулась и положила руки на его плечи, чуть массируя. Постепенно он расслаблялся под убаюкивающие звуки ее голоса. Она рассказывала о шактизме, историях из детства и брате. Потом стала целовать — сначала ненавязчиво, за ухом, потом ниже, со злостью, почти кусая за шею; она воображала себя тигрицей, которая взгрызается в горло врага, посягнувшего на ее дитеныша. Деви возненавидела Кристиана в день свадьбы, потому что он был англичанином и потому, что мог знать о нападении на дюжину. Они никогда не заговаривали об этом, но, всматриваясь в глубину его голубых глаз, она видела намек на… зло. Зло не мистического, кровавого характера, а зло чисто английское — благородное, величественное, расчётливое. Капиталистическое. Возможно, Деви выдумывала, а, может и нет. Наверняка, если бы она рассказала об этом Кристиану, он бы ответил ей спокойной, снисходительной улыбкой. С неудовольствием после свадьбы Дивия заметила за Кристианом пристрастие к табаку и роскоши. Она бы никогда не подумала, что этот человек — сноб, но первые впечатления зачастую бывают обманчивы. Он любил уединение и, если не замыкался в кабинете, то выходил на вечернюю или ночную конную прогулку, чтобы прояснить ум. Он нередко звал молодую жену с собой, но она, ссылаясь на нездоровье, отказывалась. Но начать приказание Видии следовало незамедлительно, поэтому Деви стала дарить Кристиану не только поцелуи, но и время. Они чаще, чем разговоривали — молчали, а если у них и завязывалась беседа, то настолько пустая, что забывалась на следующий же день. Но они приятно проводили время, потому что чем чаще друг друга видели, тем больше привыкали, а привычка, как известно, рождает взаимную симпатию. Деви научилась шить, потому что узнала, что английские барышни дарят возлюбленным платки. И пусть Кристиан не был ее любимым, знать ему об этом вовсе необязательно. Деви ждала ребенка, но не спешила рассказывать об этом Кристиану. Она собиралась избавиться от нежеланного плода. Даже при условии, что она больше не сможет иметь детей. Она готова была рискнуть всем, только бы не стать матерью завоевателя. Это и было условие, на которое согласилась Видия. Вопрос деликатный, и они обсуждали его наедине. Доверие Кристиана к жене росло, и она шила в его кабинете, когда он диктовал письма-отчеты на родину. Под предлогом скуки она сопровождала его даже на мероприятия, на которых не требовалось ее присутствия. Она давала рассмотреть себя со всех сторон любопытным чужакам. Какая-то особо внимательная дама — будь она трижды проклята! — невзначай заметила, что у Деви округлился живот. Кристиан был рядом и слышал, но сделал вид, что увлечён декором гостиной. Уже дома он шепнул ей на ухо: «Не пытайся от меня что-то скрыть. Единственный человек, которого ты обманываешь, — это себя». Деви обдало жаром стыда, смущения и унижения. Какая-то неистовая, болезненная влюблённость ударила ей в голову. Конечно, ее муж не был глуп. Это они, они, дюжина и она, Дивия, больше всех была наивна, думая, что им удастся провернуть что-то за спинами англичан. Преимущество, которое у них было — сила Темной Матери, но без нее они все равно что слепые котята. Сладкое, томительное, тоскливое чувство завладело сердцем Деви, стерло рассудок в пух и прах. Она полюбила Кристиана так же сильно, как ненавидела. Он не только отдал приказ уничтожить дюжину, он присутствовал при исполнении. Он знал даже больше, чем в него влезало. Образованный, жадный до книг — он много читал и много думал. О! Он знал бенгальский. Знал индийских богов. Ритуалы. Политику дюжины. Планы дюжины. Знал Деви. И все же защищал ее, точно так же, как и ее брат. Он был лицемером. Он считал, что цель оправдывает средства. И он был, в конце концов, чопорным, образованным человеком, идеалистом, склонным к диктатуре. И Деви, поглоти ее Кали, сходила по нему с ума. Стоило понять, кто был с ней все это время, ее бросало в дрожь, которая после сменялась приятным, будоражащим возбуждением. Может, защитная реакция психики, а, может, и влечение, рождённое из ужаса и восхищения. Деви отказалась от умертвления ребенка; живот уже был заметен. Однажды, в канун рождества, из магнитофона полились приятные звуки. Дивия спросила: — Что это? — Кто, — мягко улыбнулся Кристиан, — Шопен. Под него вальсируют. Станцуешь со мной? — он подал ей руку, но она упрямо сжала губы. — Я не умею. — Ничего страшного, — не уступал и Кристиан. — Я научу. — Что, если я не хочу учиться? — Деви не бросала вызов, она проверяла на прочность. С наигранной грустью, в которую, однако же, хотелось верить, Кристиан убрал руку. — Меня бы это опечалило. — Ладно, — с кряхтением Деви встала; на третьем месяце ей было тяжело двигаться. Кристиан ласково направлял ее, но она успела наступить ему на ноги больше десяти раз. Когда музыка перестала, и Кристиан, закончив танец, низко поклонился ей, она поняла, что приняла верное решение, выбрав его сторону — сторону победителя.