Переворот

Пасифика всегда знала, что в истории Ламаника она — второстепенный герой. Девушка появлялась из-за кулис лишь тогда, когда нужен был живой фон для развития основного действия, когда требовалось сообщить герою какую-то важную информацию или привнести в его мрачную событийность щепотку юмора и позитива. Пасифика справлялась со своей ролью. На каждом шоу в Шатре телепатии блондинка неизменно создавала зрительский фон и, как добросовестный второстепенный персонаж, пыталась быстро уйти после его окончания. Вот только Ламаник упорно вытаскивал её на авансцену. Заурядная горожанка должна была стать тенью, на которой ярче проступит главный герой — загадочный телепат. — Как тебе наше шоу? — любезно поинтересовался он, поймав девушку после очередного представления. — Безукоризненно, — улыбнулась она, пока второстепенное сердце незаметно для зрителей пропустило удар. — Как и всегда. — Придёшь на следующее? — Конечно. Пока сыпались нехитрые реплики, глаза героя смотрели мимо Пасифики: он сканировал толпу в поисках кого-то другого. — Ты не видела Венди? — задал он вопрос, двигающий сюжет дальше. — Нет, не видела, — покачала головой Пасифика. — Кажется, Робби говорил, что она приболела. Ночные прогулки по кладбищам бывают довольно… леденящими. Такова уж роль фонового персонажа — сообщать герою важную для него информацию в незатейливом тоне. Даже если не хочется шутить. Пасифика не верила, что Ламаник в финале будет с Кордрой. В истории Венди он такой же второстепенный персонаж, как она сама — в его пьесе. Но Ламаник выполнял свою роль не менее добросовестно: выходил на авансцену, когда было нужно, создавал фон на вечеринках, передавал Венди информацию и шутил. А готка, тем временем, не интересовалась им совершенно открыто. Семнадцатилетний Глифул был слишком мал для её двадцати, а его фокусы — слишком яркими для её мрачности. Пасифика снова должна была появиться: поддержать и помочь преодолеть злость на судьбу, неподвластную даже могущественному телепату. Она вышла на сцену в городском парке, где парень угрюмо сбрасывал камни в пруд. — Как насчёт яблока? — она неловко улыбнулась и протянула ему реквизит. Для неё кислый фрукт был символом несчастной любви, но для Ламаника яблоко должно было ознаменовать надежду: зелёный — её классический цвет. Зрителю бы задаться вопросом: это символ надежды на освобождение от ненавистных чувств к готке или на взаимность? Пасифика была лишь персонажем и не знала ответ. — Хм, — парень принял фрукт и задумчиво подбросил его в руке. — Булькнет славно. — Или же я могу стукнуть его тебе об голову, — предложила Пасифика. — Откроешь закон всемирного тяготения. — Например, почему готка Кордрой тянется к растрёпе Робби? — мрачно усмехнулся Ламаник. — Или как приложить силу, чтобы её притянуло к тебе. — Включу номер с яблоком в сегодняшнее шоу. Ты придёшь? — Конечно. Как и всегда. Пасифике пора было уходить за кулисы, чтобы через несколько актов появиться в составе массовки. Быть может, сегодня Кордрой всё же примет приглашение и придёт на шоу — тогда сюжет круто повернётся в другую сторону. А, может, не придёт. И тогда бесконечная пьеса должна будет продолжиться.