Улыбка Джоконды

До закрытия Лувра оставалось всего два часа. Герман бежал со всех ног, чуть не натыкаясь на случайных прохожих. От него испуганно шарахались. К счастью, входной билет он купил заранее. Сердце стучало, как сумасшедшее, цель была близка. От волнения Герман совсем запутался в переходах и галереях дворца. Наверное, надо было всё же идти через главный вход. На лестнице он споткнулся, неловко задев носком ботинка верхнюю ступеньку. Сердце ёкнуло. Он вдруг почувствовал, что теряет равновесие и падает на мраморный пол, в глазах потемнело от резкого удара, но через минуту он уже снова рванулся вперед. Еще несколько шагов, и он понял, что на верном пути. Наконец-то! Она здесь. Герман сразу понял, что не ошибся — народ плотно обступил самую знаменитую картину всех времён. Прорвавшись сквозь толпу, он оказался на первой линии, у самого портрета, лицом к лицу с бронированным стеклом. Картина в реальности была значительно меньше, чем он себе представлял, но от этого не менее прекрасная. Он сам не заметил, как произнёс вслух: — Её улыбка просто восхитительна! Божественно! — Вообще-то не было никакой улыбки. Голос раздался над самым ухом, и это было так неожиданно, что он вздрогнул и обернулся: — В смысле? Пожилой бородатый мужчина в бархатном берете и экстравагантном костюме благородного синего оттенка приветливо ему улыбнулся. Разговор явно требовал продолжения, и Герман вопросительно смотрел на своего осведомлённого собеседника. Тот выдержал эффектную паузу. — Взгляните на портрет трезво, без всяких этих восторженных вздохов. Как будто видите его впервые. Что скажете? Как вам дама? Ничего странного не замечаете? — Нууу, не знаю. Портрет очень хорош. А дама… Не красавица, если на мой вкус, но лицо необычное, запоминается. Бровей нет… А что ещё я должен увидеть? — Никто не видит. Только и слышу, что «загадочная улыбка», «шедевр», «прекрасная Джоконда». — мужчина вздохнул, — Это же посмертный портрет, неужели не понятно? Женщину уже готовили к погребению, когда скорбящий муж решил заказать её портрет. Он хотел, чтобы она выглядела, как живая. Художнику пришлось потрудиться: добавить пейзаж на задний план, смягчить заостренные черты лица, чуть-чуть приподнять уголки губ. Кстати, глаза он вообще с себя писал, глядя в зеркало, поэтому многие отмечают некоторое сходство. Но посмотрите на траурное платье, черную вуаль, на безжизненно сложенные руки, и вы всё поймёте сами. Общее настроение полотна, по-моему, очевидно. Пораженный, Герман разглядывал портрет: — Но… Всем известно, что Мона Лиза позировала Да Винчи будучи очень даже живой. — Лиза? Джоконда? Ооо, скажу я вам, она была ослепительной красавицей и очень веселой барышней! А здесь вовсе не Мона Лиза, я вас уверяю. Кстати, Лиза терпеть не могла этот портрет. Когда она вышла замуж за вдовца, то и подумать не могла, что он настолько будет чтить память о своей первой жене. Только после смерти мужа Мона Лиза, наконец, смогла избавиться от ненавистного портрета его покойной жены, просто вернув полотно обратно художнику. Очень деликатное решение, согласитесь. Могла просто сжечь. А Леонардо Да Винчи ещё долго использовал этот портрет для демонстрации своего мастерства — женщина на нём и впрямь выглядит живой. По правде сказать, в те времена чаще заказывали портреты мертвых, чем живых. Писать покойников было делом достаточно прибыльным. — Но почему тогда картина называется «Джоконда»? — не унимался Герман. — Ничего удивительного. Знаете, художники часто давали полотнам имя их последнего владельца. Вернее, фамилию… — Всё это неправда! Я не слышал ничего подобного, хотя много читал о «Джоконде». Объяснитесь! С чего вдруг я должен вам верить? — и Герман с вызовом глянул на элегантного старика. Сейчас облик бородатого собеседника показался молодому человеку смутно знакомым. Где-то они уже явно встречались, и Герман мучительно пытался вспомнить, где именно. Колоритный костюм незнакомца явно указывал на какую-то творческую профессию. Возможно, искусствовед? Герман наморщил лоб, тщетно пытаясь сосредоточиться, его мозг по ощущениям сейчас напоминал большую пуховую подушку — такой же мягкий и девственно гладкий, как будто не осталось в нём ни одной мало-мальски рабочей извилины. Незнакомец снова улыбнулся: — Вы вполне можете доверять моим словам, дорогой друг. Мне ли не знать историю этой картины, ведь я её писал… Да-да… Люблю тут бывать, приятно слышать, как поют восторженные оды твоему творению, это так греет душу художника… Хотя висит и не моё полотно. После той истории с похищением, кажется, в тысяча девятьсот одиннадцатом году, под стеклом прячется обычная подделка… Хотите узнать, где настоящая картина? Ошеломленный Герман впился взглядом в бородатого старика, теперь уже точно узнавая знаменитые черты. — Подождите, вы меня разыгрываете? Леонардо Да Винчи нет в живых уже пять сотен лет! — Больше, молодой человек, больше, я умер в тысяча пятьсот девятнадцатом… — Да какая разница, в каком году… Главное, вас нет, вы умерли. Как вы можете со мной говорить? — Ответ прост, мой милый любитель живописи. Вы тоже мертвы… Так торопились увидеть мою картину… Мне жаль, но здесь очень опасные лестницы…