Не/Единое целое

      Перевозбуждённая Эглите влетела за кулисы. Может потому, что концерт был последний, а может — из-за гораздо большего количества зрителей, но сегодня будоражащая атмосфера слегка отдавала истерикой. И — чего греха таить? — девушке хотелось той же разрядки, что была и вчера, если не большего. Но Хонбина она искала тщетно: ни среди сворачивающегося персонала, ни среди влетающих со сцены артистов его не было. Она нерешительно повертела в руках телефон, но потом плюнула — хотеть-то хотелось, но прям чтоб уж за ним бегать? Да ни за что! Нет и нет. Переживём.              Одно из помещений отеля Рави снял специально для вечеринки. Их самолёт был только завтра вечером, так что все успеют и погулять и отоспаться. Эглите собиралась найти свой номер, принять душ и переодеться, как внезапно обнаружила, что её комната, судя по выданному на ресепшене ключу, совершенно на другом этаже. Озадаченная девушка миновала коридор, наполненный галдящей командой, и двинулась на два этажа выше. Перед ней предстал коридор с люксами. Неужели стандартные номера закончились?               Она замерла перед дверью, сверяя цифру на ключ-карте с номером на дверях, как та внезапно открылась, оттуда высунулась мужская рука и втащила её в номер. Эглите вскрикнула от неожиданности, и оказалось впечатанной в эту самую дверь, только уже внутри. А над ней с ухмылкой навис Хонбин — упираясь одной рукой в стену рядом с её головой, а во второй держа слегка помятую ромашку.              Эглите понадобилось не меньше минуты, чтобы всё-таки отойти от испуга и сообразить, что он делает.       — Э-э-э… — пришла в себя девушка, — кабэдон?              — Ага, — довольно закивал парень, пытаясь придумать, куда пристроить цветок, потому как обе руки девушки были заняты вещами и ключами. — Нравится?              — Нет, — хихикнула Эглите, — ты всё ещё очень уязвимый в этой позе.              — У тебя руки заняты, — оскорбился «пикапер» и засунул цветок ей за ухо. Эглите от этого жеста почему-то совсем растерялась. Она после завершающего концерта была готова на всё, хоть где: хоть в подсобке, хоть в любом тёмном закутке за кулисами. Но пока ехали в гостиницу, пока бегала в поисках номера, пыл угас. А нависающий над ней Хонбин, тёмный, по-дурацки властный, с блестящими глазами, так сильно напоминал что-то киношно-книжное, что в девушке шкрябали иглами невесомости такие же тёмные и непристойные желания напополам со смешинками. Кажется, он тоже волновался — у него грудь вздымалась слишком уж часто, и дышал он слишком глубоко. Отголоски выдохов легли ей на подбородок, скулы — Эглите невольно разжала руки, роняя вещи и поняла, что еле сдержала порыв обнять его за талию, притянуть к себе.               — Но вообще, у меня есть другой ключ-кх, — конец фразы закончился хрипом, и Хонбин кашлянул в сторону. Почему-то сознавать, что он тоже так сильно волнуется от близости с ней и льстило, и радовало, и вызывало ещё целую волну чувств. — От твоей общей комнаты с Паппи. Технически, я эту сцену должен с той стороны коридора был продемонстрировать, типа, если ты сюда войдёшь, обратного пути не будет и далее по тексту, но у тебя есть выбор, вот второй ключ, бла-бла-бла…              — Но там нас могут сфоткать, — тоже внезапно охрипшим голосом закончила фразу Эглите. Оторвать свой взгляд от тёмных глаз Хонбина казалось нереальным, невозможным. Она тонула в тёмно-ореховом обещании ночного волшебства, а угасший пыл разгорался заново, мелкими искрами колол губы. Невыносимо захотелось приподняться на цыпочки и прижаться к его губам. — Мне нужно в душ, — Эглите кое-как собрала остатки самообладания.              Хонбин, наконец, отодвинулся, покачал в воздухе брелок с ключами от номера Паппи.       — Если рискнёшь принимать душ здесь — обратно я тебя уже точно не отпущу, даже если будешь визжать и сопротивляться…              — А можно, я буду визжать и сопротивляться чистой? — смешок невольно сорвался с губ девушки, и она направились в сторону ванной.              Парень покачал головой, сбросил футболку, и как был, босиком и в одних джинсах, подхватил её за талию и втолкнул в душ. Эглите зафыркала и попыталась его вытурить. Испуг мигом перебил остальные чувства — она потная, грязная, ей страшно не хотелось, чтобы до Хонбина хоть оттенок её запаха долетел после того, как она активно скакала по сцене. Но тот с упрямым видом заявил «а то я сам себя в тебе не нюхал!» и не сдвинулся ни на йоту. Помог убирать косички в непромокаемый платок. За эти занятием Эглите и не заметила, как он стянул с неё джинсы и носки, и втолкнул в душевую кабину. На её возмущённое: «так нечестно!» пожал плечами, и, светя хитрющей улыбкой, предложил помочь ему с раздеванием «тоже». Слегка ошалел, когда она, прикусив губу и играя злость, сквозь которую на раз считывалось так долго сдерживаемое возбуждение, начала расстёгивать джинсы на нём. Едва её пальчики прошлись по его ширинке, Хонбину стало не до игр. В душевой он не планировал ничего с ней делать, кроме пары разогревающих поцелуев. Но девушка, кажется, отбросила всякое стеснение, лишь немного смущаясь своей неопытности и неловкости, легко откликаясь на просьбу интимным низким голосом раздеть для начала его. Пришлось изо всех сил сосредоточиться на задаче намыливания и споласкивания Эглите под горячей водой, которая, как ни странно, помогала сдерживаться ничуть не хуже ледяной.              Впрочем, совместный душ пришлось превращать в контрастный, — иначе он, ей-же-Будда, не сдержался бы и взял её прямо там. Он намеренно проходился руками и мочалкой по всему её гибкому телу, кроме интимных зон — но вид, как Эглите скользила своими ладонями по собственной коже, распалял ничуть не меньше, чем если бы он делал это сам. Так что Хонбин просто протянул руку и отключил горячую воду. Хохот и визг, с которыми они вылетели из душевой и нырнули мокрые прямо под одеяло, кажется, перебудил весь этаж.              И там он сдерживаться перестал. Чертовски умело распалял её, гася очаги неловкости и смущения шутками и юмором. И всё-таки связал, зараза. После того, как она неудачно зацепила коготками его плечо и честно призналась, что не очень в курсе, куда девать руки, вытащил заранее приготовленный шарф и чисто номинально привязал запястьями к спинке кровати. И вот тогда взялся за неё всерьёз.              Хонбину понадобилось совсем немного времени, чтобы добиться от неё первых, почти неслышных, стонов. Он с наслаждением смотрел, как расцветаем алым под его поцелуями загорелая кожа, чувствовал, как всё больше и больше расслабляется под его ласками тело. Его и самого вело не слабо — то, как девушка отзывалась на его даже самые робкие ласки, заводило парня всё больше.              Её нервировало, если он молчал, и она охотнее отзывалась, если он озвучивал то, что собирается с ней сделать — то ли разговорчики в горизонтали были свежеобнаруженным кинком, то ли это просто успокаивало девушку. И Хонбин говорил — то урчал, как довольный кот, то шептал на ухо на всех языках не пошлые, но такие интимные слова, что Эглите под его руками вспыхивала и искрила, как бенгальские огни.              Будь она хоть на каплю опытней — он бы уже давно вдалбливал её в кровать, но после вчерашнего её оргазма в подсобке Хонбину адски хотелось увидеть её такую ещё раз, и он пообещал себе, что сначала она кончит от его пальцев. И он медленно двигал ими в горячей глубине, крепко сжимая талию и зацеловывая грудь. И жадно смотрел, как она выгибается в пояснице, как рвано дышит и как пытается расфокусированным взглядом поймать что-то в поле зрения. И только тогда вошёл– медленно и сразу глубоко, ловя губами стоны и охи, выдохи, кряхтение и умоляющее «Хонби-и-ин» жалобным тоном. Её хотелось сожрать, жадно и быстро — такой узкой и такой горячей она была, и ему еле хватило терпения дать ей привыкнуть к себе.              Но едва он понял, что она тоже двигается, пытается насадиться сама, как отпустил все тормоза.              И он двигался, то яростно и жёстко, а то замедлял темп, испытывая её выдержку и заставляя кусать в нетерпении губы, накидываясь на него. Ёрзал, расслабляя смешками и шуточками, отчего она раскрывалась и доверчиво отдавалась всё больше. Поцелуями успокаивал и доводил до грани, когда её выгнуло так, что она приподняла на себе парня, а в уголках серых как море глаз выступили слёзы.              Но из звуков в этот миг наградой Хонбину был лишь еле слышный всхлип, и дрожь, когда она сжимала его в объятиях, цепляясь, как утопающий за спасательный круг, и это было так пронизывающе доверчиво, открыто и сильно, что он выдержал, сам глухо застонав ей в шею и кончая на пике эмоций.              — Ещё хочу, — проворчал он ей на ухо после того, как избавился от презерватива, забрался обратно к ней и обвил девушку руками и ногами, как спрут, прижимая ей к себе спиной. Эглите лежала очень тихо, свернувшись клубочком и собрав в горсть простыню на груди двумя руками — почти кататония в попытке просмаковать полные блаженства минуты.              — Эээ… — сонно растерялась та. — Мне нужно сказать тебе «окей, продолжим» или «отвали, я устала»?              Хонбин рассмеялся. Чёрт, сложись всё по-другому, она была бы идеальной любовницей — хоть и неопытной, но достаточно раскрепощённой, чтобы экспериментировать. И непосредственность, с которой она признавалась в своей неопытности, тоже его подкупала.              — А ты бы чего хотела? — он легонько касался губами волос, не трогая уши — слишком уж те были чувствительными.              — Спать, — честно ответила Эглите, — но если ты хочешь… я, наверное, смогу?..              — Хочу, но не буду. Тебе будет больно и неприятно дальше, а я не хочу испортить тебе ночь…              — Хонбин, — перебила она его, разворачиваясь. Они переплелись ногами и руками, и она смотрела на него снизу вверх, и чёрт, то, как мерцали её глаза, и как оттенок смущения и неловкости еле заметным отпечатком всё равно прятался в милых чертах лица, грело ему душу. — Я хотела… ммм…              Он молча ладонью за затылок притянул её себе на плечо, позволяя спрятать лицо и тихо шепнул:       — Оттуда говори.              Он чуял — то ли потому, что они были так близки в эту минуту, а то ли — клятая связь транслировала в точности всё, что чувствует девушка. Но он не хотел смущать её ещё больше, и позволил спрятаться, скрыться, чтобы слова не казались такими обнажённо-отточенными даже в скрадывающей всё ночной тьме.              — Спасибо, — глухо сказал она. — За… всё, — кожа на ключице горела под её губами, и счастье расползалось от слов по телу, синхронизируясь с тем, что он сам (а может — она?) чувствовал. — Ты был так терпелив и … чёрт, просто спасибо. Это было дьявольски хорошо.              Он тихо рассмеялся, сжимая крепче её в объятиях. Ему жутко захотелось снять её платок, чтобы можно было потереться щекой о шелковистые волосы, но он помнил, как больно просыпаться, если случайно во сне путался в этой массе косичек.              — Мне нужно отдохнуть, и я бы с огромным удовольствием взял тебя потом ещё раз. Долгий, тягучий, до жути медленный и сладкий второй раз. Но дай организму привыкнуть. И раз уж мне привалило такое счастье, — он перевернул девушку на спину, налёг на неё и уставился в распахнувшиеся в удивлении глаза, — я теперь буду тебя сексуально эксплуатировать по максимуму всеми возможными способами!              Эглите поджала губы. Обвила его за шею, утыкаясь в свои же руки, и пробормотала оттуда так глухо, что Хонбин еле различил слова:       — Угу. Или я тебя.              Они так и заснули, сплетясь друг с другом, как её косички, и сонно перебрасываясь только им двоим понятными шутками на трёх языках.