Не/Единое целое

      Фотоссесия для журнала «CeCi», на фоне живописного леса и того самого буддистского монастыря на заднем плане, проходила под эгидой «Уютная жара».              Жара и правда присутствовала — тяжёлая, душная, липкая и безветренная. Хонбин мучился от жажды — пить было нельзя, чтобы потеть как можно меньше, и с завистью зыркал на своих партнёрш. Профессиональная модель с никнэймом Кристалл, нанятая фотографом, жажду переносила с лёгкостью. Эглите, до которой ход дошёл в последнюю очередь, так вообще жарой наслаждалась. Хонбину это казалось обидным: чего это северянка мучается меньше него? Но девушка на его недовольные упрёки только фыркнула.              Фотограф собирались делать сессию с ней исключительно в качестве пробной, и отчасти из одолжения Хонбину. Тот работал с ним не в первый раз и отношения у них сложились отлично. Но едва девушка подошла к айдолу, который давал ей указания, как встать и куда смотреть, как стафф компании воодушевился. Кадры получались очень даже неплохими, северянка могла стать отличной изюминкой фотосессии. Эглите, то ли благодаря подсказкам партнёра, то ли урокам, преподанным в компании, а может и вообще благодаря той самой передаче знаний при смене тел, справлялась более менее прилично.              — Так, — фотограф показал Хонбину отснятый материал на мониторе, — у вас с ней определённо есть весьма интересная химия. Сессия будет неплохой, но уж очень она зажата.              — Это её первые съёмки в качестве модели, — попытался оправдать её парень.              — Понял. Давай-ка ты попробуешь её хоть немного раскрыть, а то у неё эмоций как у полена. Можешь даже её спровоцировать, если знаешь как, только бы выглядела немного поживее, — фотограф объяснил, какие именно позы ему нужны, и какое положение должны занять в пространстве обе модели. Айдол кивнул и подозвал Эглите.              Хонбин прислонился к огромному стволу дерева, соответственно плану сессии. Кора грубой текстурой приникла к коже сквозь стильную дизайнерскую рубашку. Девушка застыла в двух шагах от него, не понимая, что делать.              Она очевидно и явно смущалась. До этого их позы были вполне себе невинными: просто стоять рядом друг с другом, лишь иногда, и то случайно соприкасаясь локтями и пальцами. С Кристалл было намного всё откровеннее — тут тебе и за талию приобнять, и ногу на бедро айдола закинуть, или осторожно приобнять ладонями плечи… Эглите, наблюдая за работой профи, сама не понимала, почему у неё мурашки то и дело ерошат шею. И айдол и модель превращались из вполне обычных парня и девушки в горячих звёзд словно по волшебству, и тут же меняли облик обратно, едва заканчивала щёлкать камера и от помощника фотографа звучала команда «Стоп».              У Эглите от созерцания этой парочки в работе в душе взметнулась целая гамма чувств, как песок на дне морском, поднятый волной. Кристалл рядом с Хонбином вызывала одновременно восхищение и ярость; Хонбин то злил, до желания закатить на него глаза и презрительно фыркнуть; то вдруг кидал на неё такой горящий взгляд, что губы прикусывались сами по себе, а юбка сминалась под кулаками, вроде бы смирно до этого лежащими на коленях. Желание встать со стула, наплевав на стилистов, которые вились вокруг неё, поправляя детали одежды, и сбежать подальше, к шуму моря, с каждой минутой нарастало как приливная волна. Правда, пришлось признаться самой себе — ей бы хотелось оказаться на месте Кристалл. Чёрт, да она это ждала!              — Давай, солнышко, тут без тактильного контакта не обойтись, — поддразнил Хонбин, протягивая руки. Эглите метнула взгляд в сторону, будто надеясь на неожиданное спасение, сглотнула, и сделала шаг вперёд, прижимаясь к его торсу всем телом. Осторожно коснулась пальцами плеч, будто разряжала бомбу, и дождалась, пока Хонбин так же осторожно положит руки на её талию. Хотелось бы ей думать, что это он потому, что хочет быть с ней заботливо-ласковым, но она уже достаточно насмотрелась на них с Кристалл, чтобы понять — они берегут дизайнерские вещи.              Вокруг них засуетился стафф, поправляя и укладывая складки на одежде в нужном порядке.       — Так, приготовились!        Щелчок затвора.              — Голову поверни, — щелчок затвора, — наклонись чуть левее, — щелчок затвора, — замри, я двигаюсь. — Айдол еле слышно диктовал, как именно менять позы, с неожиданной щекоткой внутри понимая, что ему нравится, как послушно девушка выполняет его команды. Ни с одной моделью на фотосессиях у него такого не было, обычно ими командовали постановщики или сам фотограф. А сейчас было в этом что-то настолько глубоко интимное, что хотелось довольно фыркнуть и задрать нос. Тем более, что у Эглите на шее так отчаянно бился пульс от волнения, что Хонбин чуть про всё своё актёрское мастерство не забывал, едва сдерживая улыбку.              — Стоп! — скомандовал фотограф. — Вы можете изобразить поцелуй? Касаться друг друга не надо, но мы снимем вас в таком ракурсе, что будет казаться, будто вы целуетесь. Хонбин-ши, компания не будет против?       — Норм, — ответил согласным кивком парень.              — Эглите-ши?              Девушка растерялась. Она мигом попыталась отстраниться от парня, но у того руки словно закаменели, не выпуская партнёршу из объятий.              — На поцелуй для фотосессии требуется разрешение компании? — прошипела она на английском, безуспешно упираясь Хонбину в плечи ладонями. У неё румянец разливался по шее и скулам, не скрытый даже слоем макияжа, нанесённого стилистами.              — Размечталась уже? — поддел он её. — Успокойся, не будем мы целоваться.              Хонбин улыбнулся на её недоумение и ответил:       — У неё пока нет ограничений на рейтинг…              — Оооо, — тут же восторженно протянул чуть ли не весь стафф, и Эглите едва не дёрнулась оглянуться. Но Хонбин её удержал, шепнув только:        — Потом объясню.               Расстояние между губами и носами у них измерили чуть ли не до сантиметра. Дав приказ не закрывать глаза и НЕ смотреть на партнёра (чтобы зрачки не казались сведёнными в одну точку), фотограф, наконец, взялся за камеру.              — Начали!       Щелчок. Снимок.              — Хонбин, взгляд вперёд!       Щелчок. Щелчок. Щелчок. Фотограф обошёл их по оси, делая снимки с разных ракурсов и наконец, отошёл за спину Эглите для съёмки во весь рост.              — Так, парень, а теперь покажи мне зверя, — скомандовал фотограф, рассматривая снимки на экране.              Айдол преобразился, как по мановению волшебной палочки. Чуть изменил выражение лица; взгляд стал дерзким и опасным; тело напряглось, становясь немного более жёстким и рельефным — и вот уже не парень с девушкой целуются возле дерева, а демон захватил в плен ангела. Эглите не смогла сдержать удивления от того, как мгновенно менялся профессионал за работой. Хонбин казался ей всегда немного расслабленным и немного отстранённым, с игривой лёгкостью выполняя то, что требовалось от него по сценарию, когда им выпадал шанс репетировать вместе. Но только стоя так близко, она вдруг будто воочию увидела, как меняются маски, преображая парня. Сама-то она, стоя спиной к фотографу, вообще не двигалась, лишь иногда поворачивая лицо в профиль и чуть улыбаясь.              Щелчок, щелчок, щелчок.       — Хонбин, взгляд на камеру! — Щелчок. — А теперь добавь немного похоти!              Что?              Айдол усмехнулся и расслабился. Эглите, стоя слишком близко, не смогла оценить его выражение лица, но поняла, как что-то изменилось в окружавшей их двоих атмосфере. Она мгновенно стала интимной, несмотря на обилие стаффа в шаговой доступности. А Хонбин посмотрел прямо в камеру. Объективу не были видны сейчас их губы, находящиеся в одном сантиметре друг от друга. Парень переместил руки с её талии — одну вниз, обхватывая ягодицу в облегающей юбке, а другую вверх, чуть отодвинул волосы, и собственническим жестом перехватив шею. А затем нагло высунул язык и облизал рот девушки, ни на йоту не нарушая пространства в один сантиметр между губами.              Эглите неосознанно дёрнулась всем телом назад.       Щелчок.              Он удержал её и отодвинул своё лицо, с призывом глядя на неё.       Щелчок.              Выражение удивления на лице Эглите сменилось гневом.       Щелчок.              Он наклонил голову и чуть улыбнулся, вроде как извиняясь, но ничуть не раскаиваясь в поступке.       Щелчок.              — Снято! — скомандовал фотограф с донельзя довольным видом.              — Какого… — прошипела Эглите сквозь зубы, но айдол ей договорить не дал, мягко отодвигая от себя. Брендовую одежду с него можно было выжимать, пот по шее и спине парня тёк просто ручьями, а он сам казался Эглите раскалённой печкой.              — Я переодеваться, — озорным тоном бросил он ей на бегу и затерялся под тентом среди стаффа, который мигом накинулся на него с вентиляторами и льдом.              — Ты можешь пока посмотреть, что отсняли. И не злись, это я его попросил тебя немного раскрепостить, — примиряющим тоном попросил фотограф. Он понятия не имел, что сделал айдол, но камера успела поймать, как застывшая и не очень умеющая позировать девушка вдруг растерялась, демонстрируя чуть ли не спиной целый спектр эмоций. — Погляди-ка.              Эглите уставилась на монитор.              Они оба выглядели чертовски горячо — она, застуканная врасплох внезапной страстью парня, и он, в своей неприкрытой похоти и желании. Если бы её спросили заранее, то Эглите была бы точно против таких непрофессиональных методов съёмки, но своего фотограф добился — кадры получились отменные. Даже далёкой от рекламы девушке было понятно, что в это место на снимке захотят съездить, а эту одежду на страстной паре — купить.              — Пришлю тебе как можно скорее портфолио. И обязательно проставь себе рейтинг, и обговори условия съёмок, вроде изображения поцелуя, а то быстро окажешься на фото с какой-нибудь порнографией, — улыбнулась ей фотограф.              Эглите немного заторможено кивнула. У неё сердце билось в бешеном темпе, и она наконец-то на своей шкуре прочувствовала название всей сессии — жарко было адски. Общаться с парнем ей сейчас хотелось в последнюю очередь, видеться тоже — она понятия не имела, как сможет смотреть ему в глаза. У неё в голове от странного недопоцелуя мысли метались стайкой голосящих птичек, никак не желая успокаиваться. Она злилась на его самоуправство. Обижалась в очередной раз, что он её не предупредил. Понимала где-то, что он снова хотел как лучше. Но над всем этим самой внушительной пташкой реяло смущение, превратив её лицо в раскалённый на солнце блин.              Единственная здравая мысль о том, что ей через несколько часов с Хонбином в одной машине ехать обратно в Сеул, пробилась сквозь гвалт в голове. Точно не мешало бы как-то привести себя в порядок до этого. Эглите перекинула распущенные и завитые для фотосессии волосы через плечо, и растерянно заплетая на автопилоте косу, исподлобья окинула взглядом съёмочную площадку. Оборудование понемногу собирали, приводя выбранный для съёмок уголок природы в порядок. Хонбин крутился под тентом, переодеваясь и перешучиваясь с работниками компании. Вышедшая из огороженного угла раздевалки Кристалл кивнула девушке — мол, твоя очередь. Эглите быстро и нервно переоделась. Но едва уловила на фоне ширмы знакомый силуэт, который точно поджидал именно её, как мигом приподняла противоположный край тента, подхватила сумку и была такова.              Деваться тут особо было некуда. Ключи от номера гостиницы они уже сдали. Можно было бы рвануть на автостанцию и сесть на ближайший автобус до Сеула, но Эглите даже представить боялась, что с ней за это сделает айдол. Хонбина ждало продолжение рекламной съёмки почти до самого вечера: время, которое ей надо как-то убить. Душ стал как никогда актуален после утреннего лазания по горам и тонны косметики от стилистов-рекламщиков. Девушка покосилась на вывеску сауны, но представив вокруг себя толпу шумных и всегда немного бесцеремонных аджумм, которые как пить дать начнут приставать к иностранке, отказалась от мысли зайти туда. Но тут над головой раздались крики чаек, невольно вызвав улыбку от воспоминаний о доме, и Эглите решительно подхватила сумку и двинулась к морю.              Хонбин к концу съёмок извёлся. На десятки его сообщений Эглите так и не ответила, предпочитая не показываться ему на глаза. Единственное сообщение, которое он получил — вопрос о времени отъезда. Звонки она тоже сбрасывала.              — Игнорирует? — спросил фотограф, видя, как айдол нервничает, беспрерывно что-то строча в телефон. Хонбин поднял голову. — Я вообще-то думал, что вы парочка, но судя по тому, как она разозлилась на твою выходку, ты у неё даже не во френдзоне, — пояснил тот, складывая оборудование. Мужчина, с которым иногда работала JellyFish, видел немало начинающихся романов на съёмочных площадках, Хонбина немного знал, и не хотел, чтобы айдол сейчас расстраивался. — Перестань дёргаться и писать, раз спросила о времени отъезда — значит, никуда не денется, — он подмигнул и ушёл в сторону машин.              — Спасибо, сонбэнним, — поблагодарил вслед айдол, но строчить грозные смски с требованием вернуться не перестал. Правда, единственное, чего добился после стикера с жалобной мордашкой «я за тебя волнуюсь» — Эглите тоже прислала стикер с простым «i’m ok».              

*****

      Девушка в бейсболке, вместе с длинными распущенными волосами скрывающей её лицо, поправила на плече шлейку от профессионального фотоаппарата. Недовольно морщась из-за увязающих в песке ног, она целеустремлённо двигалась к скамейке на общественном пляже. Народу было не так, чтобы много; а сидящая на скамейке другая девушка, с коротким фиолетовым каре, заранее заняла ей место.              — Получилось? — спросила каре у бейсболки без приветствия. Бейсболка на это только поморщилась — каре была младше, и её грубость выводила иногда из себя. Впрочем, понять каре было можно — так долго торчать почти на солнце, даже с учётом того, что скамейки были под зонтиками, не хотелось бы ни одной кореянке.              — Очень мало, — бросила бейсболка, на экране фотоаппарата рассматривая снимки. — Не подобраться было — местность почти открытая, и охрана компании близко не подпускала, даже несмотря на бэйджик фан-клуба, -пожаловалась она.              — Он у тебя заблокированный так-то, онни, — презрительно фыркнула каре, следя за кем-то в море. — Думаешь, компания не выслал им список разрешённых фан-клубов?              Бейсболка промолчала, насупившись и продолжая рассматривать фото. Парочка кадров были чёткими, но неинтересными: голова и плечи айдола даже без майки такой себе хайп, полуголого Хонбина и так по сети гуляло достаточно.              — Он с ней снимался на сессии, — наконец вздохнула бейсбола, и в её голосе послышалась настоящая, неподдельная обида. — И вроде даже компания довольна. Почему именно она, а?              — Подкопи деньжат и сделай из себя «белую лошадь», авось и на тебя клюнет, — снова оборвала старшую каре, и та в этот раз не стерпела, стукнув её в плечо кулаком.              — Онни, да харэ злиться! Сама проебалась, когда он уже почти у тебя в руках был! Как можно было… — разозлённо зашипела на бейсболку каре, потирая плечо.              — Хватит! Где она? — резко оборвала бейсболка.       — Вон!              Обе девушки посмотрели на море. Совсем недалеко от них Эглите, присоединившаяся к толпе детей и подростков, скакала в волнах, играя в волейбол на воде.              — Она ненормальная. Соль, солнце — да у неё от кожи скоро не останется ничего, — презрительно отозвалась каре. Впрочем, саму Эглите ни морская вода, ни излишек ультрафиолета, да и состояние кожи явно не волновали — блондинка с веснушчатым курносым носом радостно проводила время, плескаясь и беззаботно болтая о чём-то на смеси корейского и английского с детьми в воде. — Онни, да посмотри ты на неё, она же никакая! Он её и так скоро бросит…              — Ненавижу… — сквозь зубы прошипела бейсболка, не сводя с Эглите глаз. Каре на эту фразу только закатила глаза, но возражать не стала.              — Так что узнать-то удалось вообще?              — Они уехали из Сеула вчера вечером. Но где они останавливались — никто не знал. А вдруг они ночевали вместе? А на площадке — только когда у них были совместные кадры, но он… аайшшшчч! — бейсболка отложила фотоаппарат и уткнула в лицо в ладони, зарычав тихо, чтобы отдыхающие на неё не оборачивались. Но каре услышала и сочувственно похлопала ту по плечу, и утешая и предлагая продолжить. — Ты не представляешь, как он с ней обнимался! А как смотрел….              — Ну, ему же наверное по съёмкам надо…              — Всё равно! Ненавижу!              — Спокойно. Рано ли поздно они проколются. Ты же знаешь этих чужачек, они не умеют себя держать в руках. Поймаем на горячем, выложим в сеть и тогда их разлучим, — железным тоном заявила младшая из девушек, обнимая старшую, и прищуренными глазами уставилась на ничего не подозревающую Эглите.              

*****

      Эглите ждала Хонбина у машины точно в назначенное время. Её попытку снова занять заднее сиденье айдол пресёк, схватив за кисть, и силой усадив на переднее. Ещё и ремень сам тут же пристегнул, не обращая внимания на то, как недовольно надулась девушка, вжимаясь в спинку. Её радиомолчание за остаток дня тоже вывело его из себя, и Хонбин не церемонился. Он, в конце концов, банально беспокоился за иностранку в незнакомом городе, устал от съёмок, и сейчас тоже был раздражён, шипя иногда «айшшч», пока они выбирались из городских вечерних заторов.              — Я не буду извиняться, — наконец произнёс он, едва они выехали за пределы городка.       — Я не жду, — коротко ответила она.              Хонбин замолчал. Ему подумалось, что зря он радовался, когда считал, что её спокойный характер — преимущество. Ну да, никаких истерик, доставаний, выноса мозга или катания по его ушам — всего того, что так любят девушки и чего не любят парни. Но вот нате вам, сейчас он об этом жалеет, потому что натыкаться вечно на стенку из молчания и односложных фраз оказалось гораздо хуже. Фотограф сказал, что он у неё во френдзоне, а она у него? Он покосился на девушку.              Раздражение уходило, уступая место какой-то потерянности. Не один километр лёг под шины колёс, когда Хонбин осознал, что эта потерянность — не его, он снова вроде как подключился к чувствам девушки, которая не ощущала себя ни счастливой, ни хотя бы спокойной. Понимание того, что с ней творится, будто лунным лучом высветило контрасты.              Она неведомо где, неведомо с кем, а самое тревожное — даже сама карма не ведает её пути. И только его приставаний ей и не хватало. Эглите так старательно отстранялась от любого контакта с ним, кроме самого необходимого. Вот только Хонбин на контрасте внезапно понял, что не согласен с этим категорически — стать к ней ближе казалось почему-то очень нужным, будто толкало его что-то намного более сильное, чем простая заинтересованность.              — Кто мы друг другу? — почти прошептал он, не очень-то надеясь на ответ. Эглите молчала, отвернувшись и следя за дорогой в боковое окно. Но внезапно повернулась и спросила с еле слышной ноткой горечи в голосе:       — А кто вы друг другу в группе?              И тут до Хонбина дошло.              Шесть, полные надежд, амбиций, ослеплённые мечтами о славе и богатстве. Да, они знали, что работать придётся много и готовы к этому были. Но! Шесть неуживчивых сильных характеров. Шесть, которых постоянно заставляли соревноваться. Шесть, которые добровольно сунули голову в эту петлю, и которая их практически придушила. Сначала они лишь терпели. Долго, слишком долго, и лишь потом, адски медленно стали притираться.              Может, в самом начале и правда все истории об их дружбе были ложью. Но против них были всемогущие СМИ, и поэтому они не спешили сбрасывать затянувшую их петлю, зная, что не будут бороться в одиночку — всегда рядом есть ещё пятеро.              У них с Эглите сейчас то же самое. Он, может, ей даже не нравится, но ей ПРИХОДИТСЯ с ним уживаться — просто чтобы не оказаться в психушке. А он давит, причём именно на основании своего опыта в группе — чем раньше раскроешься, тем будет проще.              Он же сам внушал ей с самого приезда в Сеул, что в любой непонятной ситуации обращаться нужно только к мемберам, но так ни разу и не объяснил — почему. Это было уже где-то на уровне инстинктов, выжжено на подкорке — ничего о себе вне камер посторонним. Вот только проблема-то была в том, что Эглите как раз — не посторонняя, и уж лучше пускай она узнает всё от него, чем в его теле наткнётся, например, на того же Хакёна.              Но вот что ему никогда не приходилось скрывать и прятать — свою прямолинейность. С одобрения компании, конечно.              Он резко свернул на обочину, заглушил мотор и начал говорить.              Он высказывал всё то, что только что пришло ему в голову. Он рассказывал о группе — не красивые истории из интервью, или сценарии, отснятые для фанаток на камеру. Рассказывал то, что происходило, когда гасли прожекторы и расходился стафф, и к чему это привело. О том, как они друг друга ненавидели. Как боролись — сначала друг с другом, а потом со своей нетерпимостью и неприязнью. Как учились уживаться, разговаривать, делиться, никогда не прятать ничего, что могло бы в будущем выплыть и ударить по ним же.              Как учились совместно сосуществовать, без споров и скандалов делить на шестерых всё: вещи, еду, пространство, славу, внимание…              И главное — как учились дружить.              Хонбин говорил, и где-то глубоко внутри удивлялся сам, насколько же отличаются его слова сейчас от того, что он обычно готов выдать журналистам перед камерами. И как долог был путь: от мальчишки, мечтающего стоять на сцене, впитывая восторженные крики толпы лишь для себя одного, до парня, точно знающего, что ему принадлежит лишь одна шестая часть этой сцены и этих восторгов. И главное — радующегося этому искренне и от души.       И он проводил параллели с их нынешним положением.              Вот что Эглите умела — слушать и вникать в сказанное, будто отложив свои эмоции, и изо всех сил стараясь понять чужие. И сейчас она просто слушала.              — Я поняла тебя, — наконец сказал она, когда айдол закончил говорить. — Спасибо, что поделился…              — Если ты сейчас попытаешься от меня отделаться вот этими вот фразочками из дешёвых киношек и опять заткнёшься… — мгновенно взвился Хонбин от немного усталого, и, как ему показалось, всё ещё отстранённого тона. Он ей тут душу изливает, а она!..              — Ты мне даже договорить не дал, — прервала его девушка со слабой улыбкой. Хонбин выдохнул и замолчал. — Это не смущение или стыд, как ты думаешь. Мы и так слишком … глубоко друг в друге, и даже не по своей воле. Я одиночка, я замкнута, я тяжело схожусь с людьми. Рассказывать что-то о себе — будто терять часть себя, даже если она наполнена неприятными воспоминаниями. Потому и не хочу. А ещё тяжелее признать, что ты прав, и рассказывать придётся, — она замолчала, потёрла шею, перекинула косу вперёд, начала теребить. — Что ты хочешь знать?              — Да я уже спрашивал! Насилие? БДСМ? Групповой секс? Инцест? Чё ты дёргаешься каждый раз, когда я перехожу границы хоть чуть-чуть? — воскликнул Хонбин. — О Моха, я-то думал — европейские девушки раскрепощённые, не боятся обниматься, а ты хуже кореянок, тебя даже за руку стрёмно взять!              — Ты дорам пересмотрел? — устало спросила девушка, но видя, что Хонбин почти обиделся на дурацкий вопрос, всё-таки начал говорить. — Да не было у меня никакого травмирующего опыта, был… был просто неприятный. И связан он больше с чувствами, — она снова замолчала, но Хонбин уже видел, что она просто собирается с мыслями, и молчать больше не будет. — Помнишь Мартина? Моего соседа? Высокий такой па…              Хонбин тут же презрительно фыркнул. Этого почти фотомодельного потомка викингов забыть было трудно, но Эглите так и не могла понять мужской зависти корейцев к чужой красоте, как Хонбин не пытался ей объяснить. Впрочем, его недовольная гримаса показала девушке, что помнит он её соседа прекрасно.              — Я в этого Мартина четыре года была влюблена, лет с четырнадцати, ходила за ним хвостиком. Мелкая я была тогда и… глупая. У меня в городе друзей из-за этого было мало, потому что чуть что — сразу уезжала к бабушке с дедушкой в надежде, что там Мартин появится. Летом вообще у них жила. А ещё взрослые прикалывались, типа, жених с невестой растут, да и он сам… никогда не обращался со мной плохо. Если бы он сделал хоть раз что-то ужасное … типа обозвал, отругал, я бы, может, и успокоилась. Но он всего на пару лет старше был, и только сейчас понимаю, что ему льстило это всё, конечно. Но внимания по-настоящему он на меня не обращал.              — А когда обратил? — заинтересованно спросил Хонбин.              — На моё восемнадцатилетие. Решил дурочке сделать красивый подарок. Подружки ему доложили, что одна преданная девственница его очень ждёт, вот он и воспользовался. Я была пьяна, плохо помню, только помню, что было больно и неприятно. А он ещё и похвастался на следующее утро друзьям, что, мол, ничего особенного — секс и секс, только с теми, у кого есть опыт, проще. И всё. Обычная история. У семидесяти процентов девушек такая, — Эглите сидела, низко опустив голову. Кончик косы почти превратился в мочалку — так сильно девушка его теребила.              Хонбин молчал. Затем накрыл её руки своими, вытягивая косу из немного дрожащих пальцев, и с недовольным: «Волосы испортишь!» вручил ей из бардачка массажный мячик. Она с удивлением уставилась на игрушку.              — Я тоже вечно в руках что-то тереблю, но у меня косы-то нет, — пояснил Хонбин, а затем произнёс задумчиво. — И в силу замкнутого и очень разумного характера ты с ним порвала, и решила больше отношений не заводить. Ни с кем.              Эглите вздохнула, катая меж ладоней мяч.              — Там много чего потом случилось, но с Мартином это уже не связано… ну, то есть не совсем с ним… То лето было вообще… бурным. Я переехала к дедушке с бабушкой, чтобы быть к нему поближе, и поступила в тот же художественный колледж, что и Мартин. Только у него четырёхлетнее обучение, полный курс, а у меня сокращённый, всего два года. Рисовать мне нравилось, я и подумала, почему бы и нет? Родители как раз окончательно переехали в Норвегию. А потом было… это моё день рождение… как раз перед началом учебного года. И… я всё равно ещё какое-то время надеялась на что-то, на какое-то «вдруг»… — она запиналась и останавливалась, будто силой выдавливая из себя слова.       — Дорам пересмотрела? — не удержался от подколки Хонбин. Эглите покосилась на него и вдруг тоже съехидничала.              — Да я даже не знала, что такое дорамы! Это ничего, что до тебя я даже не очень различала, где у вас тут Северная Корея, а где Южная, и чем они отличаются? — Хонбин только зло руки на руле сжал — никак не мог смириться с мыслью, что некоторые о Халлю и кей-попе даже не слышали.              — Так что «вдруг»? — он решил не заострять внимание на этой теме.              — «Вдруг» я увидела какой он в колледже — неверный, легкомысленный бабник. И как-то всё прошло… Просто закончилось. Но тут сработал очень даже закон романтических фильмов — обнаружив, что мне на него стало наплевать, он начал со мной флиртовать.              — И?              — Да ничего. До сих пор флиртует, сам видел. Но у меня тогда дедушка заболел, потом… потом умер, за ним бабушка… Я… мне вообще было не только не до Мартина, а ни до чего. Похороны… Мама только какое-то время пожила со мной, им в Норвегии тоже нужно было обустраиваться, а потом всё завертелось — первая сессия в колледже, заботы с арендами… И как-то это всё ушло, — Эглите выдохнула, глядя прямо перед собой. Ночь почти опустилась на них, лишь тёмно-розовыми полосками у горизонта выдавая закатное солнце. Этот розовый бликами ложился на её скулы, чётче обозначая печаль и задумчивость. Но она внезапно выдохнула, и улыбнулась, поворачиваясь к Хонбину.              — Не все истории захватывающие и заканчиваются чем-то эпичным. Моя, наверное, самая обычная. Она просто… растаяла в общем потоке.              Хонбин молчал, не сводя с неё глаз.              Действительно, ничего не обычного. Для любого постороннего.              Но не для него.              — Сочувствую по поводу бабушки и дедушки, — негромко произнёс он, отворачиваясь и заводя машину снова.              — Спасибо, — он краем глаза заметил, как она склонила голову, принимая его искренние сожаления.              Некоторое время оба ехали в тишине, позволяя серой ленте дороги съесть лишнее беспокойство.              — Почему ты в Норвегию к родителям после всего не уехала?              — Слишком много мелочей в одно сложилось, — задумчиво ответила девушка, припоминая прошедший год. — Родителям там пока тоже нелегко, и с языком, и с обустройством, и я для них сейчас не помощь, а обуза, даже если смогу освоить язык раньше. Недвижимость тут осталась, в смысле, дом и квартира. Да и колледж у меня всё равно двухгодичный. Какая-никакая, а корочка об образовании, тем более, что я поступила на стипендию, не хотелось бросать… В Норвегии такой халявы не будет, обучение в колледже такого же уровня дорого, особенно если переводиться. Проще было задержаться на год.              — Но о переезде ты думала?              — Хонбин, у меня закончились экзамены, лекции, вообще закончился этот безумный год! Я еле успела выдохнуть, как ты свалился снегом на голову буквально через два дня. Я ещё ни о чём не думала!              — Да-а, наша история зато у тебя началась просто эпично! — расхохотался парень, а потом задумался и не удержался от подколки: — Да и Мартин ещё целый год под боком…              — Йа! — рыкнула на него Эглите, мгновенно забыв про субординацию и швыряя мячиком. Тот отскочил от головы айдола прямиком к ней в руки. А Хонбин разозлился и расхохотался одновременно:       — С ума сошла! В аварию так попадём! И не йакай мне тут!                     — Айшч… — негромко прошипела Эглите, отворачиваясь и утыкаясь лбом в стекло.              — И рисование тебе это вообще не в тему, ты на него только из-за этого дондона и пошла, — уже увереннее заявил Хонбин. — Так что я тебе не просто эпично на голову свалился, но ещё и удачно. Поездишь по миру, посмотришь, чем можно заняться, денег заработаешь — это же хорошо!              — И всё это — какой-то дурацкий выверт непонятно чего, а не моё решение, — обиженным на мироздание тоном ответила девушка.              — А ты умеешь их принимать, а, солнце? К бабушке с дедушкой из-за парня каталась, в колледж из-за него же поступила — и что, с тех пор сама себе внушаешь, что очень любишь рисовать? Ладно, танцевать тебе нравится и получается, но заниматься этим ты не хочешь — так могла бы оставить себе шанс хотя бы этим подрабатывать. Но я уверен, что ты и его бы похерила, если бы он у тебя был.              — Ты!.. — Эглите чуть не задохнулась от гнева, снова к нему разворачиваясь и сверкая гневным взглядом. Но ответил айдол мирно и терпеливо, будто ребёнку объясняя очевидные вещи.              — Я был как ты — тоже не знал, что делать, всё время стоял на каких-то перепутьях и не умел решать, чего мне в этой жизни надо. Идти в трейни или не идти? Учиться петь или стать моделью? Актёры или айдолы? Плюнуть на родственников и пойти на госслужащего? И часто, когда решение приходилось принимать быстро, я почти всегда был в пролёте. Так что этому тоже пришлось быстро учиться — не оставлять себе в будущем шансов на неопределённость.              Эглите молчала, сдуваясь, как воздушный шарик. Мячик в её руках деформированно замер под крепко сжавшими его пальцами.              — Я умею, — наконец негромко ответила она, разрезая угрюмым тоном повисшее в машине молчание. Музыку Хонбин не включал специально, позволяя тишине и гулу двигателя давить и подталкивать к диалогу. — Просто принимаю их не всегда… быстро. И не всегда правильно. Родители учили меня… быть самостоятельной. Ну, кроме Мартина…              — Не всегда получается пока, ведь так? Я помню, это тяжело. Ты не знаешь, что делать, а все думают вокруг, что ты уже дофига взрослый — ты высокий, у тебя есть паспорт, ты можешь пить алкоголь и ходить в клубы… только не очень-то помогает, когда не знаешь даже толком, где взять денег на эти клубы и алкоголь. Тут главное — не бояться последствий своего решения и готовность нести за него ответственность — он мягко улыбнулся.              Девушка так и сидела, склонив голову, лишь изредка кося в его сторону глазами. Игрушка в руках сминалась теперь медленно, тут же возвращая себе форму.              — Айшч, ну тебя! Я тебя тут соблазнить собирался в машине до общаги. А теперь что? — рыкнул на неё недовольно айдол, очухиваясь от серьёзной темы, и вырулил на скоростную полосу. — Всё настроение убила! Ползи назад уже теперь и спи, я там покрывало бросил.              Эглите несколько мгновений смотрела на него, то открывая, то закрывая рот, но так и ничего и не сказала, перелезла на заднее сиденье и тут же улеглась, по самый нос закутавшись в пушистый плед.              — Зачем меня соблазнять? — раздалось совсем тихо, почти на грани слышимости, из-под пледа прямо у Хонбина за спиной. Тот бросил взгляд в зеркало заднего вида, но Эглите там, разумеется, не отобразилась.              — Нравишься ты мне! Спи давай, северянка, иначе опять завтра с утра будешь, как разваренный рамён, — буркнул он ей, и включил, наконец, музыку.              До Сеула оставалось всего-ничего, но даже за этот короткий отрывок дороги Хонбин успел принять решение о том, что никакой френдзоны между ними не будет.