лети же, журавлик

журавлик-журавлик, лети же по ветру вдаль. пусть мир не посмеет порвать голубые крылья. лети же — туда, где спокойствие. благодать. где ты не погибнешь от жара, войны и пыли. нам всем говорили — нет силы сильнее пуль, у вас ничего, будет просто сражаться с вами. и пусть у вас пламя, что греет собою грудь — ваш мир всё ж не крепче бумажного оригами. лети же, журавлик — и в самом огне войны когда-нибудь сможешь найти для себя покоя. мы тоже когда-то вернёмся сюда: вольны. свободны от тьмы, от извечной тоскливой боли. и только внутри навсегда остаётся скорбь — ты прав, мой журавль, и нет на всём свете силы, которая может заставить внезапно вновь погибших героев живыми вставать с могилы. лети, мой журавль — танцуй, улыбайся, пой! грохочет война. тебе нечего делать с нами. я тоже изранена. пулями и войной. тенями ракет, пролетавших над головами. и я понимаю, как чувствуешь ты себя — потерян, изорван, бумажный смешной журавлик. а слышал легенду — однажды пришла война (к таким же, как мы — просто детям, что ждали «завтра»), и кто-то тогда одной девочке прошептал: любое желание небо исполнить в силах, создай из бумаги обычного журавля, скажи ему то, о чём долго богов просила — пусти его в небо, пусть, вольный, летит на свет. а где его свет? я не знаю, никто не знает. когда десять сотен искусственных журавлей коснутся крыльми до горящего небокрая — тогда всё закончится: гибели, бомбы, дым. и небо от копоти больше не будет чёрным. и вы, дети-воины, будете вновь детьми — как будто со смертью была не у вас погоня. и девочка верила. будто была сильна — и будто ладони дрожали не от болезни. бумага послушной вдруг стала в еë руках — изгиб, поворот. вот журавль из неë чудесный. второй и девятый. тринадцатый. сто шестой. сто сорок восьмой, триста третий, пятьсот двадцатый. бумажная жизнь возрождается под рукой. она и сама будто стала живей — внезапно. и делала, делала тоненьких журавлей. хрупки так на вид, но ведь в каждом из них — надежда. и вера — сильнее, чем даже любой гранит (ты слышал когда-то, как сталь побеждает нежность?). и будто на миг отступила тогда болезнь — так люди сильны и так дух побеждает тело. слепила она целых тысячу журавлей. почти десять сотен. последнего не успела. сейчас вспоминаю ту старую сказку я — во время отчаянья в сказки поверить легче. и думаю — что, если б девочка всё ж смогла? и если б свернула последнего журавля — осталось бы в мире всё столь же ужасно-прежним? иль чудом исполнилась вложенная мечта? быть может, журавлик, ты грёзу донёс до неба? лети же, журавлик. в моём личном счёте — раз. ничто не случится ведь, если сама проверю?