«Что первей, ты мне ответишь?»

То было раннею зимой: Момент, которого страшился Купец когда-то удалой. Он с другом в вечер тот простился. «Первее книга или Бог?» — Парниша с чаркой умостился. «Чего такое ты изрёк?» — Махно на Гриню покосился. «Все книги пишутся людьми, Библия — не исключение. Ты, друг, сейчас меня пойми, Эта речь — не отречение. Кто-то там умный начертал, Придумал жизни объяснение, А после глупому продал, Тот начал новое учение. Вот кто первее всё же был: Великий наш творец-создатель, Из глины облик что слепил, Иль человек-простой-писатель?» «Ну тут ты, братец, учудил. Неужто хмель столь сильно вдарил?» — Купец бочонок опустил. — «Тебе пора, раз забазарил». «Нет, погоди. Ты мне ответь. Ты уж вопрос-то мой услышал. Или брехнёй решаешь счесть?» — Философ, покачнувшись, вышел. Махно за ним под дождь шагнул. — «Твой говор смыслу не имеет, Ведь коль мы здесь, то Бога дум Коснулся замысел доселе». «Ты говоришь, первее Бог? Я вот считаю, всё иначе: Какой-то зверь развиться смог, Стал самым первым в сей удаче. И вот в роду его один Нашёл той байке поясненье» — Гриня споткнулся средь осин. «Это тебе за оскорбленье» — Хохóча произнёс купец. — «Не веришь? Зря. Твоё уменье Да в нужну степь бы, удалец. Глядишь, и стал бы загляденье». «Ты не про то. Не про ответ» — Философ к лесу шаг направил. «Ты эт куда? Дороги ж нет!». «Я докажу. Я не лукавил». «Да погоди!» — исчез вдруг след. Махно, дрожа, перекрестился, Отплюнулся от всяких бед И с той поры всегда молился, Чтоб не пропасть как друг-сосед.