One last song

One last song

             На столе, рядом с включенным ноутбуком в толстой керамической кружке ярко-красного цвета с золотистой надписью «Moin» дымился чай, источая аромат засушенных летних трав. Поднимаясь вверх вместе с паром, он плыл по комнате, смешиваясь с запахом горящей древесины.       Полгода назад эти запахи радовали, создавали настроение и атмосферу, а сегодня были лишь частью однообразной, пустой ежедневной рутины. Выпить чаю и растопить камин, чтобы не сдохнуть от холода. Только и всего.       Подкинув в топку пару поленьев, Крис приблизился к столу, бросил короткий взгляд на монитор и, сделав вдох, взял кружку. Держа ее в одной руке, а другой поднимая ворот черного свитера, плотно облегавшего его стройное тело, мужчина вышел на террасу, притворив дверь. Вечера сейчас холодные, не стоит выпускать из дома тепло, которое он старательно поддерживал.       «Надо бы листья убрать. Вон их сколько налетело», — подумал он, глядя себе под ноги в черных шлепках.       Несколько минут он просто стоял, созерцая высокий лес в туманной вечерней дымке, окружавший его одинокий домик, вдыхал студеный осенний воздух и словно ощущал себя частью этого пространства. Он был здесь и сейчас. Он слушал редкие возгласы птиц. За эти полгода он научился различать их по голосам. Кукушку и дятла распознать просто, а вот зяблик, синица или овсянка, которые продолжали петь и в сентябре, — это куда сложнее.       Крис слушал их незамысловатые трели, плотно сжав губы. Они пели, а он — нет.       Мужчина сделал небольшой глоток теплого напитка, на секунду зажмурился, затем опустился в ротанговое кресло с мягкой обивкой, стоявшее под навесом возле круглого стола. Напротив было еще одно кресло. Точно такое же, но с одним отличием — на его подлокотнике висел аккуратно сложенный шерстяной плед в серо-голубую клетку. Аня купила его, привезла сюда, а потом оставила на этом кресле. Как давно это было?..       «If I could sing one last song before the world ends…»              ***              Аня сразу же полюбила этот домик, едва они приехали сюда впервые в одно из свиданий. Чтобы добраться до места, нужно сначала преодолеть полсотни километров по оживленной трассе, затем свернуть в сторону небольшого поселка, а после, минуя его, еще около часа пробираться по узкой грунтовой дороге через высокий густой лес.        Она долго оглядывала строгий фасад, обшитый черным обугленным деревом, с большими окнами и храктерными фахтверковыми балками, покатую крышу, вершина которой, казалось, упиралась в низкие серые облака, затем бродила по комнатам первого этажа и мансарды. После Аня заявила, что здесь «мило, но не хватает уюта», и в следующий раз она захватит все необходимое для этого.       Необходимым оказались диванные подушки, свечи в керамических подсвечниках, томик Гёте, набор компакт-дисков с операми Вагнера, фигурка Ханса Хуммеля, несколько сувенирных кружек из района Санкт-Паули и вот этот плед.       — Теперь то, что нужно! — прошептала она, прижимаясь к Крису на темно-зеленом диване среди новых подушек.       «If I could sing one last song to say goodbye…»                     ***        Может, разобрать этот стул и убрать в подвал, думал Крис, отпивая чай и невольно глядя на плед. Кусок клетчатой ткани приковывал к себе взгляд, будя воспоминания и образ Ани в кресле, укутанной в плед и с чашкой дымящегося какао в ладонях. Резко отвернувшись, он вновь устремил взгляд на лес. Аня не придет. Она ясно дала понять, что не желает с ним больше общаться. Так что одного кресла на террасе достаточно. Завтра он займется этим.       Взглянув на наручные часы, Крис достал мобильник. Пора включить его и написать маме, что все в порядке.       «Кристиан, как ты? Хочешь, мы с папой приедем тебя навестить? Мы очень соскучились. Может, тебе что-нибудь привезти?» — входящее смс от мамы.       «Спасибо, мне ничего не нужно. Дорогу размыло после дождя. Не стоит», — написал он и снова выключил телефон.       На самом деле с дорогой было все в порядке. Раз в неделю к нему приезжал курьер с провизией из супермаркета и оставлял пакеты под дверью. Просто нельзя сейчас нарушать его уединение. И тишину.       «If I could sing one last song to my parents…»       Он вернулся в дом, поставил пустую кружку в раковину на кухне и, бросив еще несколько дров в камин, сел за стол перед компьютером. На экране мигал открытый вордовский файл с несколькими короткими строчками.       Пальцы, покрытые татуировками, легли на клавиатуру и набрали еще десяток слов. Перечитав написанное, Крис вздохнул.              ***       Ему нравилось удивлять и эпатировать публику. Он создал себе сценический образ, для которого использовал самые смелые наряды и максимум грима. Это была неотъемлемая часть жизни. Той жизни, прежней, где он писал музыку и стихи, играл на гитаре и виолончели и пел. Он любил петь. Не считая себя особо выдающимся вокалистом, он все же признавал, что голос у него неплохой и людям нравится. А любовь поклонников мотивировала на творчество не меньше, чем поддержка родителей и Ани.       Да, мама и папа относились к тому, что он делал, с уважением. Они видели в этом определенный вид искусства. А популярность, которую он обрел за довольно короткий срок, подтверждала, что его творчество действительно круто! Ну и что, что глаза густо подведены черным, а то и красным или зеленым, а тело покрыто множеством татуировок, практически не скрываемыми одеждой! Обтягивающие штаны вызывающих расцветок, мини-шорты, сетчатые или блестящие майки и ботинки на каблуках — он и его приятели по группе считали, что это весело.       «If I could sing one last song with all my friends…»       Но все это только на сцене, конечно. Дома он снова облачался в любимые толстовки и штаны, а на деловые встречи являлся исключительно в строгом костюме с галстуком и аккуратной прической. Там эпатаж был никому не нужен. И ему самому в первую очередь.              ***              Сейчас черный свитер заменил ему весь прежний карнавал. И он с трудом представлял, что мог бы снова нацепить на себя нечто яркое и сверкающее стразами.       Все в прошлом. И наряды, и концерты, и алкогольные афте-пати в компании поклонниц.       Воспоминания о той жизни заставляли лишь хмуриться и тихо вздыхать.       Отказавшись практически от всего, что его окружало тогда, он все же не смог не сочинять стихи. Строчки сами рождались одна за другой и требовали выхода в цельное произведение, вместе с тем даруя ему — хоть и не надолго, — внутренний покой. Кто знает, возможно, это его последняя песня. Для всех. Для нее.       «Интересно, что сказала бы на это Аня?» — думал он, споро нажимая на клавиши.       Фото Ани стояло перед ним на столе в рамке из темного дерева. Они были вместе — он, она и та, что сейчас покоилась в саду за домом, под кустом сирени, в черном, обитом бархатом ящике. Он, тогда еще с короткими светлыми волосами, на диване в гостиной родительского дома держит ее на коленях и так ласково смотрит на нее, а Аня сидит рядом и улыбается, положив руку ему на плечо. Как они были счастливы тогда втроем…       До тех пор, пока Аня однажды не сказала: «Крис, ты слишком поглощен своим творчеством! Мне тебя не хватает…»       Она права, но с этим ничего невозможно было поделать. Сначала Аня стояла для него на первом месте, потом он стал разрываться между ней и музыкой, а затем начал жить в студии, создавая один за другим бессмертные хиты.       «Крис, пожалуйста, давай поедем в эти выходные в наш домик в лесу… Мне надоело проводить уикэнд за уикэндом одной в Гамбурге. Нет, я не хочу с тобой на вечеринку в клуб! Я устала от шума! Крис, пожалуйста…» — эти слова Ани по-прежнему звучали в ушах.       Почему он проигнорировал ее просьбы? Почему не стал отменять встречи?.. Почему не понимал, что для него имеет наивысшую важность и ценность?       Насколько тогда его жизнь была наполнена музыкой, с самого его детства, настолько сейчас она была погружена в абсолютную тишину. Он слышал лишь пение птиц, треск поленьев, шум закипающего чайника, тиканье часов, но не звук собственного голоса.       Полгода Крис молчал.       «I scream in the silence, massive and violent… Hear my voice for I am lost…»                     ***              Аня делала очень вкусную картофельную запеканку. Она вообще вкусно готовила. И рисовала красиво. Особенно на теле. Когда Аня занималась любым творчеством, она пела. Голос у нее был приятный, и Крис любил ее слушать.       — А спой «Nach uns die Sinn Flut»? — часто просил он, наблюдая за тем, как она в коротких шортах, обнажающих ее стройные, покрытые цветными татуировками ноги, хлопочет на кухне.       Аня поворачивалась к нему с загадочной улыбкой на лице, а затем кивала в угол дивана, где всегда покоилась его гитара.       — Может, лучше, ты? — предлагала она в ответ.       — Себя я слышу и так слишком часто, — говорил он, однако брал гитару, ударял по струнам, и Аня начинала петь.       А потом, пока готовилась в духовке запеканка, Аня садилась к нему на колени, брала в ладони его лицо и начинала целовать…       «If I could sing one last song to show my love was endless...»                     ***              Мысли, мысли… Целый круговорот мыслей и воспоминаний. Как остановить их? Как успокоить себя изнутри?       «One last song…»              ***              — Эй, парень! Ты чего, оглох?! — кто-то яростно барабанил в стекло его машины.       Словно очнувшись или выйдя из транса, Крис тряхнул головой и попытался сфокусировать зрение на стучавшем.       «Очки! Где, черт возьми, мои очки?!» — Крис принялся шарить руками вокруг себя, на соседнем сиденье, затем на полу.       Они оказались под ногами. Каким чудом он не раздавил их? Когда они успели слететь? Он ничего не помнил.       Дернув ручку двери, Крис быстро вышел из машины и уже хотел высказать все, что думал, настойчивому мужику. Но язык словно прилип к гортани.       Впереди стоял черный «мерседес» с распахнутой дверью и разбитой фарой. Какой-то человек невысокого роста, вероятно, хозяин, нервно ходил туда-сюда и кому-то звонил. Вокруг собралась толпа незнакомых людей. Все они о чем-то шептались, вздыхали, устремив взгляды куда-то себе под ноги. И он тоже посмотрел туда.       Лепестки розы. Розовые, со светлыми краями. И зеленый стебель, уходивший куда-то под ворот куртки. И голубая бабочка, казалось, вот-вот взмахнет крыльями и взлетит с хрупкого запястья…       «Где мой телефон?! — мелькнула мысль. — Нужно позвонить Ане. Наверное, это кто-то из клиенток ее тату-салона. У нее такие же татуировки, как у Ани…»       Сознание отказывалось принимать очевидное. Он смотрел на лежащее в позе эмбриона тело женщины на асфальте, на ее длинные темные волосы, полностью скрывавшие лицо, на короткую кожаную куртку, на ноги в тонких темных чулках…       «Крис, все! Я не могу и не хочу так жить. Я сменю номер и адрес электронной почты. Так будет лучше для нас обоих,» — это было последнее голосовое сообщение от Ани.       «Аня, я обещаю освободиться к вечеру, и мы обязательно поедем в домик!» — ответил он, но сообщение так и осталось недоставленным.       Ладно, она успокоится, подумал он, надевая костюм. Он позвонит ей снова после встречи.       Под приближающийся вой сирен полиции и скорой помощи он упал на колени рядом с ней и закрыл лицо руками.       «If I could one last song before we die…»       ***              Дрова в камине почти сгорели, но он не спешил подкладывать еще. Задумавшись, он снова и снова перечитывал написанное.       Если бы он смог спеть свою последнюю песню всем своим близким — друзьям, родителям, Ане. Всем, кому причинил боль. Что бы он сказал им? Он кричал бы и просил прощения.       Наверное, нужно все-таки отправить Ане. Она должна прочитать это. В каждой строчке он думал о ней. Он вложил в каждое слово всю свою любовь и всю ту боль, которая его не покидала с того мартовского дня.       Конечно, в прошлый раз она ничего ему не ответила. Он спрашивал ее, любит ли она его с расколотым разумом, примет ли таким, какой он есть… Но Аня молчала.       Открыв электронную почту, он создал новое письмо, ввел адрес, который стоял в адресной книге первым, и скопировал туда текст из вордовского файла.       Готово.       Несколько секунд Крис смотрел на экран макбука, затем отправился на кухню заварить себе чай.       За окнами шуршал дождь, ветер отчаянно пытался пригнуть к земле упрямые деревья в вечерних сумерках. Огонь в камине потух, комната погрузилась в полумрак, но Крису не хотелось включать свет. Взяв с каминной полки спички, он зажег несколько свечей и сел на диван. Кружка грела руки. Он ждал.       В ночной тишине лесного домика звук нового входящего сообщения прозвучал оглушительно громко.       Крис медленно поднялся и подошел к столу. На экране мигал конвертик. Опустившись в кресло, он поставил кружку возле макбука и открыл письмо.       «Я хочу это услышать. Возьми ее».       Он посмотрел на фото в рамке, затем снова перечитал короткое письмо и решительно встал.       Когда он последний раз был в подвале? Кажется, он даже не помнил, где здесь включается свет. С трудом отыскав выключатель, Крис устремился вглубь помещения, заваленного и заставленного всяким нужным и ненужным хламом. Садовый инвентарь тоже хранился где-то здесь. Нервничая и отшвыривая в стороны грабли и метлы, он, наконец, извлек из-под завалов лопату, а затем и налобный фонарик, оказавшийся в рабочем состоянии.       Дождь люто хлестал по лицу и плечам, пока Крис торопливо шел от дома к кусту сирени, пока ворочал размякший грунт. Аня хочет, чтобы он взял ее. Полгода она покоилась здесь с миром, и он каждый день приходил к ее могиле и мысленно разговаривал с ней, а сейчас он должен потревожить ее покой. Значит, пришло время. Он думал, что этого уже никогда не случится.       Глухой удар. Еще один. Отшвырнув лопату в сторону, Крис упал на колени и принялся руками разгребать комки земли и глины. Озябшие пальцы не слушались. Он снова схватился за лопату и подцепил краешек черного ящика. Цел! Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, он поднял ящик и понес к дому.       С каждым шагом он чувствовал, как просыпается в нем так долго и беспробудно спящее желание петь, и он уже готов был закричать на весь лес. Но нет. Сначала то, что попросила сделать Аня.       Расстелив перед камином прихваченный с террасы Анин плед, он поставил на него свою ношу и осторожно открыл. Губы тронула слабая улыбка.       Так, сначала нужно вымыть руки и снять этот промокший свитер! В ящике комода он отыскал другой, серый, заношенный до вылезших кое-где ниток, но такой уютный. Аня любила, когда он был в нем.       Крис вернулся в гостиную и снова сел перед ящиком, провел ладонью по холодному корпусу. Затем осторожно извлек содержимое и положил на колени.       — If… — после долго молчания вышло неважно, и он закашлялся.       Нужно попробовать еще! Аня ждет.       Тронув ожившие под его пальцами, но такие расстроенные за полгода молчания струны гитары, он сперва прошептал, а затем пропел:       — If I could sing one last song before the world ends…              Теперь нужно настроить гитару и найти штатив. Где же он? Крис лихорадочно открывал один шкаф за другим, пока не нашел. Вернувшись в гостиную, он привел струны в нужное состояние, установил перед собой телефон и включил видеозапись.       — If I could sing one last song to show my love was endless… If I could sing one last song to help you cry…       Его голос снова звучал, как раньше. Он пел. Он слышал себя. И хотел, чтобы она услышала. Он должен жить дальше.       А на макбуке по-прежнему мигало непрочитанное сообщение от администрации почтового сервера: «Данный электронный адрес заблокирован шесть месяцев назад».              «If I could sing one last song to you…»