Загадка тауматургии

      Сэмюэль любил воскресенье — день, когда он мог забить уши ватой и отоспаться за всю неделю разом. Но не сегодня. Ночью парень прятался от чудовища во сне Дерека, а утром ворочался от мыслей о кончине Рентина.       Когда Сэмюэль понял, что сегодня выспаться уже не выйдет; накинул плащ, обмотал шею платком и вышел на улицу. Фея направила Рентина в храм за ответами. Парень не питал надежд насчет своей внимательности и сообразительности, но попробовать найти то, что проглядел Рентин, стоило.       Религия в Острокийской империи была сморщенным отростком. Бесполезным наследием прошлого. Насколько знал парень, боги не отвечали на молитвы с начала эпохи Царствий. По мнению Сэмюэля, Пятерня нужна была только для благословения высшего дворянства на свободное использование тауматургии. Но прихожане считали иначе.       Сквозь главный вход в просторное помещение рекой стекались люди. Поток огибал поддерживающие высокий потолок молочные колонны и впадал в озеро вокруг алтаря. У стен под мозаиками героев прошлого стояли мужчины и женщины в темных одеяниях — служители храма. Они следили за порядком и сохранностью главных экспонатов. Пяти картин за алтарем.       «Я словно в галерее», — подумал Сэмюэль, озираясь.       Пока толпа несла его к ликам богов, взгляд прыгал по мозаикам. С гниющих в черном огне гигантов из времен войны Горящих башен на стоящего за трибуной мужчину — Еврентия Мудрова — из летописи «О гражданской войне в Благословенном царстве Острок и основании Острокийской империи».       Стоило дохромать до конца и зайти за алтарь, взгляд приковали пять огромных картин.       В центре первого изображения возвышалось огромное семя. Из трещин на шелухе спадали волоски желто-зеленой гнили и пульсирующими венами ползли по угольно-черной земле. На левой части картины из них вылезали младенцы, а на правой — сидели старики и старухи. Парень поднял взгляд к скрытому за кронами деревьев небу. Слева из-за горизонта восходил диск солнца, но справа светило медленно тонуло в сине-алом океане. Восход и закат. Рождение и смерть. Картина изображала Семя Гнили — бога, который приводил все живое и неживое в этот мир и который встречал каждого после кончины.       — Наслаждаетесь Их ликами с утра пораньше? — окликнули Сэмюэля сбоку.       Он повернулся на голос. Справа стоял мужчина в темно-сером плаще. Короткие седые волосы, средний рост и длинный черный зонт в правой руке. Парень не сразу узнал охотника за мистикой. Видеть офицера не в сером кителе было сродни чуду.       — А вы… — замялся Сэмюэль. Из головы вылетело имя стража.       — Герман Вилбов, — протянул офицер правую руку, но быстро заменил на левую. — Мы виделись на заводе.       — Точно, — пожал руку и перевел взгляд на зонт. — Думаете, пойдет дождь?       — Знаю. С утра кости не дают покоя, — улыбнулся Герман. — Не ожидал увидеть вас здесь, мистер Берислави. Сказать по правде, вы не показались мне верующим человеком.       — Я не особо верю.       — Вот как. Значит, ищете исцеления?       — И вы об этом, — устало вздохнул Сэмюэль. — Не болен я.       — Знаю, — широко ухмыльнулся охотник за мистикой. — Люди ищут Их милосердия, но не многие готовы идти до конца в своей вере. Большинство сдается под тяжестью обстоятельств.       — Звучит, как мудрость прошедшего через великие трудности…       — Это она и есть. Откровения достойны лишь самые терпеливые. Что думаете о Первом?       — Семени Гнили? Что он олицетворяет?       Герман сдержанно кивнул.       — Рождение и смерть, — ответил Сэмюэль первое, что пришло в голову.       — И да, и нет, — помотал головой офицер. — Вы правы лишь частично. Рождение и смерть подчиняются Его власти. Смотрите шире.       — Начало и конец?       — Близко, но недостаточно. Шире, мистер Берислави. Возьмите шире! Подумайте о природе начала и конца. Что они такое?       — Эм, — протянул парень и ляпнул наугад. — События?       — Воистину, — сказал Герман. — Семя Гнили олицетворяет все точки во времени. События, которые уже произошли и которым суждено произойти. Что думаете про Второго?       Сэмюэль посмотрел на следующую картину. По центру на восковом пьедестале возвышался венок из цепей, блестящих под солнцем в зените. На левой части изображения корчились голые исхудалые рабы, а справа на золотых тронах восседали владыки, одетые в пышные халаты.       — Власть и подчинение? — предположил парень.       — Присмотритесь к теням.       Он так и сделал. Под одиноким палящим солнцем люди и предметы отбрасывали тени. По спине пробежал холодок, когда Сэмюэль заметил темные силуэты невидимых цепей, ползущими змеями от всех людей к пьедесталу.       — Кем бы мы ни были. Какое бы место в мире не занимали. Мы всегда будем связаны. Родственные узы, дружба, вера и даже любовь. Это лишь цепи, что соединяют нас друг с другом.       — Законы страны и мира, — продолжил за Германом парень.       — Так и есть. Корона Цепей властвует над связями и ограничениями. Именно Она решает, от каких уз человек будет свободен, а какие навечно оплетут его душу.       «Возможно, Рентин был прав. Вестники даруют благословение, но не все… А только из мастерской Цепей?» — подумал Сэмюэль и перевел взгляд на третий лик.       От края до края простиралось алое море. Ни то вино, ни то кровь. По центру на малом островке блестел в свете лун золотой кубок. С него водопадами стекала багровизна, реками бежала по земле и впадала в водоем. А на ночном небе сияли две луны: справа полный диск и слева исхудалый полумесяц.       — Думаю, — неуверенно начал парень. — Обжорство и голод? Что-то вроде наполнения?       — Вы были близки, — удовлетворенно кивнул Герман. — Тут сложнее. Поистине трудно облечь власть Чаши Упоения в одно слово. Я считаю, что Она повелевает всем, что можно посчитать или заполнить.       — Не совсем понимаю…       — В таком случае предлагаю опыт. Скажите, что будет, если рассечь на две половины душу и вино в бокале?       — Будет две половинки души. А с вином… Будет просто два… вина?       — Воистину. Но скажите, сохранят ли половинки свою природу? Смогут ли они существовать, как две отдельные души?       — Думаю, нет.       — Вот именно! — радостно воскликнул охотник за мистикой. — Душа — сложный механизм. Стоит оторвать от него половину, и он сломается. Но вино… С вином все иначе. Вы можете переливать его из бокала в бокал, уменьшать все время ровно на половину, и в конце все равно получить вино. Да, ничтожную каплю, но это будет капля вина. Поняли мою мысль?       Сэмюэль нахмурился, переваривая услышанное.       — Знания, воспоминания, годы жизни, деньги, — перечислил он. — Все, что можно посчитать или заполнить…       — Рад слышать, что мы поняли друг друга. Следующий заставил меня сломать голову в попытке понять, что Оно такое.       Парень бросил взгляд на четвертую картину.       Большую часть полотна занимало неустанно вращающееся деревянное колесо. На ободе по часовой стрелке белели глаза. От сияющего бодростью ока младенца на шести часах утра до гниющего глазного яблока мертвеца на четырех часах вечера.       «Старение», — пришла в голову мысль.       Слева в небо уходили острые крыши построек, а справа деревенские халупы клонили к земле.       — Колесо Упадка — самый страшный бог, — полушепотом произнес Герман.       — Почему?       — Как вы думаете, что Оно олицетворяет?       — Рост и упадок? Ход событий?       — Верно.       — Но, — нахмурился Сэмюэль, — разве Семя Гнили не отвечает за то же самое?       — Поэтому я и сказал, что сломал голову в думах над природой Четвертого, — ухмыльнулся офицер. — Первый властвует над каждым событием по отдельности. А Колесо Упадка за целым ходом. Стоит Ему сделать оборот, и раздутые от богатства страны начинают беднеть, а юноши в расцвете сил познают старость. Если Семя Гнили ставит в истории точки, то Четвертый заполняет между ними пробелы. К таким выводам я пришел.       — Кажется, я вас понял. Кажется…       — Что думаете о Пятом?       Парень уже знал ответ из Странствий в ночи и дневника Рентина, но все равно посмотрел на картину.       Сэмюэль увидел горы. Величественные каменные склоны в снежных шапках. Гора в центре сильно выделялась. Она больше напоминала доску объявлений, нежели гору. Но на ней не было листков. Сверху спускались высеченные пытливым мастером строки на неизвестном языке.       «Сказ Бури, — прикусил губу. — Вестники его мастерской убили Рентина. Извратили сначала тело, а затем и разум».       Силуэты гор слева выглядели, словно человеческие постройки. Пирамиды и колонны. Слишком ровные и искусственные, чтобы быть сотворенными природой. А справа творился хаос. Сэмюэль не нашел слов для описания этого ужаса. Летающие камни, растущие с неба горы и закрученные в трубочку куски земли.       — Разум и безумие, — начал Герман. — Порядок и хаос.       — Упорядоченность, — заключил парень.       — Возможно. Я до сих пор не нашел ответа насчет власти Пятого. Он слишком загадочен и неуловим для моего ума…       — Боюсь, у меня тоже нет мыслей, — пожал плечами Сэмюэль.       — Почему-то мне хочется назвать Его главным из Пятерни, но все язык не поворачивается.       — Они все равны. Без одного не было бы и остальных, — ответил Сэмюэль. — Без Семени Гнили не существовало бы ни начала, ни конца. Без Короны Цепей у мира не было бы границ, а люди не могли создавать союзы. Без Чаши Упоения мы не могли бы накапливать воспоминания и знания. Без Колеса Упадка мы бы застыли в одном миге. А без Сказа Бури…       «Рентин не погиб бы такой ужасной смертью».       — … В мире не было бы порядка. Мир без сложных мыслей, механизмов и всего живого, — закончил за Сэмюэля Герман. — Поистине. Я многое вынес из этого разговора. А потому, примите мою благодарность, мистер Берислави.       Охотник за мистикой развернулся к толпе уходящих.       — Пусть боги помогут вам найти покой, мистер Берислави.       — Да… вам тоже, — кивнул на прощание парень.       — Спасибо, но свой покой я уже нашел, — сказал Герман и зашагал, постукивая кончиком зонта, к выходу.       Сэмюэль повернулся к ликам. Он чувствовал себя ребенком, собирающим сложный пазл. Каждый кусочек был тщательно спрятан. И ему предстояло отыскать их всех, чтобы сложить полную картину.       «Кажется, Дерек говорил, что взял свой ритуал из книги…»       

▪ ▪ ▪

             Шагая вдоль Никелова и озираясь, жители наслаждались видами богатых домов. Чем дальше они забредали, тем напыщеннее выглядели пузатые постройки; а в самом конце улицы зевак ждало поместье графа Кострова. Высокий сияющий белизной дом. Столь красивый снаружи, сколь пустой внутри.       Но была у улицы «богатеев» и другая сторона. В паре часов хождения по дороге, прочь от поместья графа, покоились трущобы, которые в народе называли Свалкой неудач. Обветшалые домишки из листов металла и досок вместо прямоугольных ульев, проселочная дорога вместо каменных плит. Здесь прибежище находили никому не нужные одиночки: уволенные работники и доживающие последние дни больные.       С темного неба по шапкам зонтов барабанили капли дождя. При каждом шаге земля под ногами чавкала и хлюпала, а сапоги опасно проседали вглубь. Сэмюэль хромал осторожно, простукивал каждую лужу тростью, чтобы не оступиться. Дерек уверенно шагал впереди.       Смотря по сторонам парень замечал дрожащих от пробирающего холода бедолаг под металлическими крышами укрытий. У кого-то под глазами и ртом виднелись черные подтеки, у кого-то во тьме светились оранжевым белки глаз, а у кого-то при движении осыпались серой трухой пальцы.       «Одним из них мог быть отец», — передернуло Сэмюэля от осознания.       Порой вместо больных на глаза попадались останки эпидемий: плавающие в лужах желтые блестящие, будто кукольные, глаза; окаменелые конечности; размытые дождем сгустки черной слизи и скрученные костяные статуи со свисающими ошметками кожи.       «Словно Рентин, — подумал парень, когда заметил одну из статуй. — «Он уродовал себя точно так же… Может, эти болезни — отдача от тауматургии? Окаменение и буйный рост костей уж больно похожи на заголовки газет.       — Почти пришли, — окликнул Дерек. — Выбрал же ты день, Сэмми…       — Кто знал, — неловко хохотнул он.       Мужчина свернул в один из недостроенных ульев. Здание напоминало каменную клетку. Часть стен отсутствовала. На серых балках пульсировала и зеленела от влаги плесень, тени в углах обрисовывали силуэты застывших в муках людей. Присмотревшись, Сэмюэль понял, что это и были люди, окаменевшие и вросшие в скелет улья.       — Нам на второй этаж.       При каждом шаге лестницу опасно водило из стороны в сторону. Возникало ощущение, что еще чуть-чуть и размякшее за долгие годы сооружение провалится под весом недалеких посетителей.       На втором этаже под каменной крышей нашла пристанище семья темно-фиолетовых рогокошек. Они ютились в одном из углов вокруг пустой миски. Мать и семеро детенышей.       «Впервые вижу животных в Пэйлтауне…» — подумал парень.       Когда глава семейства заметила Сэмюэля, резко подскочила вперед, вжала передние лапы в пол, изогнула спину и яростно зашипела, широко раскрывая полный острых зубов рот.       — Тише, тише, — протянул Дерек, выступая вперед. — Это мой друг.       — … Подкармливаете их?       — Ага, — подошел к миске мужчина и достал бумажный пакет. Один из детенышей поддел блюдце рогами, а мама-рогокошка побрела обратно задом, не сводя с Сэмюэля две пары черных глаз. — А они взамен сторожат это место от непрошенных гостей.       — Рогокошки же и мухи не обидят.       — Только одомашненные, — вытащил из пакета бутылку молока и пару хлебцев Дерек. — Но не одичалые. Один раз я встретил Дими всю в крови. А на ее рогах висели куски кожи и лоскуты.       — Вы дали ей имя? — удивился Сэмюэль.       — Конечно. Животные умнее, чем кажутся. Глянь туда, — указал пальцем в противоположный угол.       Парень проследовал взглядом. Из теней выглядывали когтистые лапы другой рогокошки. Присмотревшись, Сэмюэль увидел еще одну. И еще.       — Кладбище, — высказал он первую мысль.       — Дими оттащила тела сестер и отца детенышей в отдельный угол. Подальше от детей.       — Но откуда их столько? В Пэйлтауне не принято заводить питомцев.       — Приезжие, — сквозь зубы процедил Дерек. — Детишки из соседних бароний берут с собой «любимцев», чтобы не было скучно. И, когда понимают, что их ждет…       — Выкидывают?! Вот так просто?       — Кто-то оставляет. А кто-то… Кто-то не желает жить с разносчиком болезни и отпускает животину. Думает, что она умрет где-нибудь.       — Но они выживают.       — Не все. Семье Дими повезло больше остальных. Они нашли дом, а я нашел их.       — Удивительно…       — Благодаря Дими, я храню здесь то, что не могу оставить у себя, — вылил в миску молоко и оставил хлебцы рядом Дерек. Он зашагал к ближайшей квартире.       Шаткая дверь со скрипом распахнулась, являя укутанное в покрывала мрака пространство. Ни ламп, ни свечей не было. Единственным источником света были раскаты молний за пустующими деревянными рамами.       Мужчина повел Сэмюэля в ванную; в комнату, которая в обычной квартире была бы ванной. Вместо раковины и зеркала, парня встретила дыра в стене. На месте самой ванной виднелось гнилое корыто.       — Раньше здесь кто-то жил?       — Конечно, — кивнул Дерек. — До Дими это место обживала троица бродяг. Думаю, ты понимаешь, что случилось после?       — Их растерзали?       — Нет. В один день они вышли и больше не зашли. От них я и узнал о Дими.       Дерек вытащил из-за корыта мешок и развязал узел.       — Гляди, — сказал он, протягивая Сэмюэлю книгу.       От кожаной обложки пахло мятой. Том выглядел намного лучше, чем дневник Рентина. Будто книга лежала здесь не несколько поколений, а пару месяцев.       Парень сразу открыл ее.       «Ритуал призыва гостя…» — гласила первая попавшаяся на глаза надпись. А ниже черные закругленные буквы выводили само действо.       Сэмюэль перелистнул дальше, но записи оборвались после ритуала.       — Мистер Нейви?       — Да?       — Ваш предок… кем он был? — спросил парень. Его сильно смущало, что книги с описанием разных ритуалов находились у обычного жителя Кенского королевства.       — Насколько я знаю, — промычал под нос мужчина, — он был кем-то из церкви. Но кем не знаю. А что?       — Ничего, — захлопнул книгу Сэмюэль и вернул Дереку. — Это все, что было переведено?       — Ну да.       «Это не поможет, — устало сжал переносицу он и закрыл глаза. — Мне нужно изгнать фею, а не призвать».       — Мистер Нейви, я хочу оставить здесь одну… книгу, — сказал парень, доставая из портфеля дневник Рентина.       «Лучше он будет здесь, чем дома. Так его не найдут охотники за мистикой».       — Да, конечно, — взял том Дерек и открыл.       — Стойте! — вскрикнул парень. — … Не читайте. Я не хочу, чтобы вы читали это.       — Ладно, — пожал плечами мужчина и кинул дневник к остальным книгам. Он встал. Повернулся к Сэмюэлю.       — Раз уж зашла речь… о тауматургии. Я хочу кое-что попробовать. Во сне…       

▪ ▪ ▪

             — … Призвать в кокон безликого?       Они сидели друг напротив друга на кухне в «квартире Дерека». Сквозь окно пробивались лучи ослепительной белизны. Мужчина держал в ладонях стакан с оранжевой жидкостью и не отрывал от колышущейся поверхности напитка взгляд.       — Удивительно, — произнес он, поднося ко рту стакан. Сделал глоток. — … Сколько ни пью, все не пьянею.       — Мистер Нейви, не уходите от разговора!       — Хорошо, — сделал еще один глоток Дерек. — Считаю это отличной задумкой. Глядишь, безликий поможет тебе с феей.       — Как? — расставил левую руку в сторону Сэмюэль. — Они — пустышки. В книге написано, что безликие годятся только для двойников. Воины из них никакие!       — Не попробуешь — не узнаешь, — поднялся мужчина и направился к выходу из квартиры.       «Конечно, — с сарказмом мысленно произнес парень. — Осколки людей, которые только и делают, что ищут новые роли — отличные бойцы!»       Он развернулся на стуле к Дереку. Мужчина сжал ладонь на ручке двери и глубоко вздохнул.       — Адам Нейви! — у Сэмюэля округлились глаза, стоило услышать имя. — Адам Нейви! Адам Нейви!       Дерек со всей силы потянул хлипкую дверь на себя и встал столбом. Парень поднялся. Лениво захромал в коридор, чтобы посмотреть из-за плеча мужчины. Ему предстала пустая лестничная клетка.       — … Никого, — потерянно протянул Дерек. — Попробую еще.       Он хлопнул дверью и трижды прокричал имя сына. На этот раз еще яростнее.       — Давай же! — почти сорвал с петель дверь. И снова пустая лестничная клетка. — Чулять! Козука блохастая!.. Ой… Прости, Сэмми. Я-я… просто сам видишь, он не отвечает!       — Ничего, — устало сжал переносицу Сэмюэль. — Мистер Нейви… Мне кажется, это плохая задумка.       — Думаешь, дверь не подойдет? Согласен. Она какая-то хлипкая и…       — Нет. Я о другом. Звать в кокон безликого в образе вашего сына. Ну… Это неправильно…       — Сэмми, — с холодом в голосе произнес Дерек. Парень отшатнулся от неожиданности. — Как же ты не понимаешь? Неужели Дэнни не приходит к тебе во сне?       — Мои сны… — начал он, но сразу замолчал.       «Мои сны — кошмары, в которых меня преследует чудовище», — хотел сказать Сэмюэль.       С той злополучной ночи каждый сон проходил по одному и тому же сценарию. Парень осознавал себя, в кокон проникала фея, и Дерек вызволял Сэмюэля. Он испытывал осознанный сон лишь раз за ночь. Почему-то после пробуждения, парень не видел снов. Будто канат, что вытягивал его из грез, наматывался вокруг тела и души. Крепко стягивал их вместе.       — Ни разу, — ответил парень. Сэмюэль ни разу не видел отца во снах. Почему-то безликие остерегались играть его роль. Или Дэниэля никогда не было в «сценарии» сна.       Дерек отступил на шаг и закрыл лицо руками.       — Каждый раз, Сэмми. Я вижу его в каждом сне. Адам играет, смеется, разукрашивает стены. Но, когда я понимаю, что сплю, он убегает. Убегает от меня, словно от какого-то чудовища… Я… Это невыносимо. Это разбивает мне сердце…       Парень прикусил губу.       «Что сказать? — подумал он. — Как помочь? Как?»       Сэмюэль открыл рот, желая сказать хоть что-то. Но слова оступились на полпути, свалились друг на друга в горле, и вместо вразумительного ответа изо рта вырвался приглушенный стон безнадежности. Парень прикусил губу еще сильнее.       — … Фея сказала, — с трудом начал он. — … Сначала вы создаете… якорь. На второй… раз — связь… А на третий меняете кокон.       — Чего-то не хватает?       — Наверное, — неуверенно кивнул Сэмюэль.       Безликие были осколками душ, которые искали «новых себя». Якорь, что создавал Дерек, не нес в себе никакой роли. Никакого образа для безликого. Так думал парень.       Имя не было важно. Он смог создать выход в Закулисье, заменив слово во время третьего зова на «мороженое». Имели значение намерение и действие.       «Тогда как мистер Нейви связал свой кокон с моим?» — обнаружил явное противоречие.       При связи двух людей имя играло большую роль, но не при создании выхода из кокона. В обоих случаях они делали одно и то же. Звали «кого-то» или «что-то» три раза.       «Повеление, якорение, преображение и связывание, — повторил парень слова, которые прочитал в Странствиях в ночи. Он чувствовал себя двоечником, прогулявшим половину года и пришедшим посреди урока. Возможно, кто-то умнее давно бы нашел ответы. Но не Сэмюэль. Парень нуждался в основе, от которой можно оттолкнуться. Ему нужен был учитель. — Вроде, Фрэнк писал, что чудеса делятся на эти четыре вида… Да и фея повторила три из них, когда объясняла, что я делаю… Значит, каждое действие в грезах можно отнести к одному из них».       Противоречие это не решало, но Сэмюэль почувствовал хоть какую-то почву под ногами. Он лениво потер левый висок и тяжело вздохнул. Размышление, словно долгий марафон, истощили его.       «Погодите! — пришло озарение. — Точно! Мы делали разные вещи, но выглядели они одинаково!»       В первом случае парень создавал проход из кокона, а во втором — Дерек «приглашал» Сэмюэля в сон.       «Какой же я идиот! — закрыл он лицо рукой за очевидный вывод. — Имя и название места не были важны нигде… Важно было только намерение!»       — Мистер Нейви, — обратился парень к стоящему напротив мужчине.       — Да?       — Что вы желаете, когда зовете… Адама?       — Конечно же, пригласить его сюда. А что?       — Попробуйте не «пригласить его», а… — задумался Сэмюэль, — … «приманить на образ сына»? Ну, как охотник. И позвать четыре раза.       «При первом он создаст якорь, при втором — свяжет его с ролью Адама, на третий — установит связь, и на четвертый — преобразит кокон, создаст проход».       — Давай попробуем, — улыбнулся Дерек и повернулся к двери. Глубоко вздохнул. — Адам Нейви. Адам Нейви. Адам Нейви. Адам Нейви!       Он медленно потянул дверь на себя, но когда она отворилась наполовину, со всей силы толкнул. Сэмюэль приподнял бровь.       На лестничной клетке стоял мальчик лет восьми в серой майке и льняных шортах. Руки с ладоней до плеч были измазаны цветными кляксами, а вместо лица на Дерека смотрел пустой холст бледной плоти.       — Привет, пап! — врезался в Дерека мальчик. И крепко обнял.       — … П-привет, — замер от неожиданности мужчина, но через пару секунд ответил на объятия. — Адам…       Сэмюэль впервые осознанно видел безликого вблизи. Сердце пропустило удар, стоило заметить неприятные подробности. Вдоль локтей к плечам тянулись швы телесного цвета. Они были на запястьях, между шеей и головой, вокруг щиколоток. Возникало ощущение, что нечто надело личину Адама, как костюм.       «Если подумать, то это когда-то было грезящим, — пришла в голову мысль. — Останки взрослого мужчины или женщины ведут себя как восьмилетний мальчик…»       Безликий мягко оттолкнул Дерека в сторону и побежал по коридору.       — Армия ждет генерала! — прокричал мальчик, хлопая дверью своей комнаты. По коридору загуляла мелодия.       Мужчина минуту с замиранием сердца смотрел в сторону комнаты. Он не двигался, будто боясь, что безликий услышит скрип половиц и снова сбежит.       — Что это за песня? — спросил Сэмюэль.       — … Наша любимая пластинка, — после короткой заминки ответил Дерек. — Моя и Крисси. Адаму она тоже нравилась. Он слушал ее днями без остановки.       О, мир. Ничего… Ничего не желаю я… — услышал парень знакомый голос.       И кокон расплылся разноцветными кляксами.