Гораздо меньше невинности

Северус сидел в своем кабинете и ждал стука в дверь. Он тщательно обустроил свое помещение, чтобы создать атмосферу напряженного безразличия: повсюду были небрежно разбросаны тяжелые тома теории трансфигурации, а студенческие сочинения были аккуратно сложены в две стопки. Он позаботился о том, чтобы одна казалась выше другой, чтобы создать деловую атмосферу, а в остальном суетился и следил за тем, чтобы его апартаменты были опрятными, но производили впечатление, которое, по его мнению, могло быть благоприятным для гостьи. Напиток, который он сейчас держал в руке, был заслужен. Когда наконец раздался стук, он устраивался в кресле, читал, часто меняя позу, чтобы выглядеть то высокомерным, то непринужденным, то учтивым. Он сказал себе, что должен выглядеть занятым, но не слишком занятым, чтобы не создавать впечатления, будто он ее ждал. Его игра не убедила ни его самого, ни портрет Финеаса, который ухмылялся ему, многозначительно читая перевернутый вверх тормашками написанный маслом том в кожаном переплете. Северус проигнорировал его и сухо сглотнул, услышав стук. «Входите» — высокомерно сказал он, не забывая поднять глаза. Неудивительно, что Минерва вошла, закрыла за собой дверь и остановилась перед ним. «Добрый вечер, Северус». «Минерва». Наступила пауза. Он перевернул страницу. «Ты предложишь мне чаю?» — спросила ведьма, без приглашения усевшись во второе кресло. И снова он не пошевелился сразу, стараясь выглядеть занятым. Он хотел было выглядеть так, словно собирался лечь спать, но теперь отказался от своих планов: лучше выглядеть работающим, чем усталым. «Конечно.» Он лениво взмахнул палочкой, и на кофейном столике появилась дымящаяся кружка чая с ароматом лаванды. Минерва всмотрелась в её, но, похоже, не возражала. «Спасибо», — сказала ведьма. Наступила пауза. «Как долго вы будете читать?» «Я пока не уверен» — ответил он нарочито неопределенно, пристально глядя на то же самое «the» на той же странице, на которую смотрел последнюю минуту. «Это увлекательная книга». Насмешливое фырканье портрета было едва слышно сквозь внезапный шорох ткани поперек. Он нахмурился и уставился на страницу, но не смог удержаться. Когда он поднял глаза, Минерва методично занималась своей мантией, ее занятые пальцы точно проталкивали пуговицы в отверстия, расстегнутая ткань открывала все больше и больше, а затем продолжала расстегивать следующую пуговицу, обнажая бледные дюймы кожи. Ее шляпа уже лежала на кофейном столике, из-под нее печально выглядывали туфли. Когда она поймала его темные глаза, когда он глазел на нее, она слегка пожала плечами, невозмутимо продолжая. Эти визиты начались вскоре после Рождества. Они никогда особо об этом не говорили — поцелуи во время ночных патрулей стали регулярной привычкой, а вскоре последовали случайные тихие забавы у стены заброшенного класса. Северус был бы рад, если бы все осталось так, без лишних дискуссий, но Минерва с ее чертовой откровенностью, конечно же, настояла на том, чтобы однажды днем ​​поднять эту тему. Она отметила, что не молодеет и что, несмотря на жар их страсти, холодные стены, прижимающиеся к ее ягодицам, с портретами, ехидно подбадривающими их, больше ничего ее не заводят. Они переехали в ее апартаменты, но непосредственная близость к гриффиндорской башне оказалась довольно плохой для его настроения — он лежал сверху на своей теплой, отзывчивой, гибкой и самой гибкой коллеге, прижимая ее обе руки к своей одной, нежно мучая её, это потеряло свою привлекательность, когда тесное и напряженное молчание было внезапно прервано аплодисментами соседских болельщиков по квиддичу, которые даже глубокой ночью праздновали свою последнюю победу. Безумное хихиканье на особенно плохом изображении льва полностью испортило Минерве настроение, но планы Северуса начислить баллы за плохое изображение льва не встретили одобрения Минервы. Поэтому сегодня они перенесли свои еженедельные встречи в его апартаменты. Северусу это не понравилось. Он редко принимал гостей, и представляя, что его чопорная коллега здесь, внизу, только выделил смятый пергамент, одинокие носки и бутерброд с сыром, оставшийся со вчерашнего дня. Правильная подготовка сцены отняла у него больше времени, чем он изначально был готов вложить, но теперь, конечно, все было закончено. «Я буду ждать тебя, но я засну, если ты оставишь меня слишком надолго», — сказала она, стягивая еще один длинный, практичный чулок, обнажая стройную бледную икру, которая на мгновение поблескивала золотом в свете свечей, прежде чем она снова положить его на землю. Внезапно в его голове мелькнул образ его рук на икрах, и он быстро отодвинул его в сторону. Его воротник внезапно показался ему тугим, но он продолжал, не желая, чтобы она увидела его зарождающееся желание. Он снова посмотрел на свою книгу. «Поторопись, ладно»? — сказала она, вставая, оставляя свою одежду позади. Ее равнодушное отношение к собственной обнаженной фигуре всегда озадачивало и поражало Северуса. Он предпочитал быть одетым и даже больше боялся, когда она настояла на встрече в спальне, поскольку это подразумевало полное разоблачение. Даже когда он был один в своих покоях, он обычно удалялся в темный угол комнаты, поворачивался спиной к двери и поспешно раздевался, прежде чем нырнуть под одеяло, если вообще снимал одежду, а не просто использовал магию, чтобы переодеться из одного костюма в другой. Пренебрежение Минервой к нормам приличия и его наблюдательные глаза одновременно пугали и возбуждали. Даже сейчас он мог видеть, как белые полумесяцы ее ягодиц удалялись в темноте, призывно покачиваясь при каждом шаге. Он выругался себе под нос, встал, неуверенно отложил книгу, проигнорировал ухмылку на портрете Финеаса, погасил свет и последовал за ней. Когда он добрался до своей спальни, ее нигде не было видно, но слабый шорох из-под одеяла подсказал ему, что она уже здесь. Он сделал шаг вперед. «Стоп», — сказала она. Удивленный, он так и сделал. «Оставайся на месте, Северус. Где я смогу тебя увидеть». Он колебался на полпути. «Я думал, ты устала и хочешь, чтобы было быстро?» «Я бы хотела, чтобы ты сначала разделся», — сказала она. «Где я смогу тебя увидеть». Он покраснел и не двигался, слишком хорошо осознавая свет двух факелов рядом с ним, выделявший его на фоне темноты входа в гостиную. Минерва же была полностью покрыта одеялами и темнотой. «Продолжай.» Ее голос, нерешительный из темноты, имел немного более резкий тон, и по предыдущему опыту он узнал, что он был приказом, что вызвало резкий укол желания по его спине. Странно трясущимися пальцами он потянулся за палочкой. «Нет, для этого тебе не понадобится никакая магия», — предупредила она. «Положи.» Глядя в тень, он стоял, замерев, но не опустил руки. В конце концов он снова положил её в карман. Он действительно доверял Минерве больше, чем кому-либо, правда, но все равно не хотел оставлять свою палочку. Доверие и так было огромным, особенно если ты столкнулся с кем-то, кого не мог видеть, и чувствовал ​​нервозность. *** Минерва устроилась достаточно удобно, сидя на кровати Северуса, наслаждаясь ощущением своей обнаженной спины на мягком одеяле. Она обнаружила, что ей почти нравится наблюдать за борьбой своего молодого коллеги. Она видела его отвращение раздеваться, знала по опыту её собственных покоев, что он скорее будет ждать долгие минуты, пока она уйдет в ванную, под одеялом, чем встать и одеться при ней. Минерва не могла этого понять — она видела его одетым, у нее был творческий ум, и она видела его тело своими руками и ртом столько раз, что чувствовала себя способной нарисовать и вылепить его. И все же она никогда не видела его полностью обнаженным. Теперь он стоял, всматриваясь в точку примерно в футе справа от ее головы, медленно и осторожно кладя палочку в карман. Это того стоило. Он доверял ей, она это знала, но он не отдал бы свою палочку в любой ситуации, и она подозревала, что его отвращение к наготе было отчасти связано с этим. «Раздевайся, Северус» — напомнила она ему, наслаждаясь шипением и дрожью, которая охватила его. Его глаза были нечитаемы, он неловким движением плеч сбросил мантию, затем повернулся и аккуратно повесил ее на спинку стула, стоящего рядом с дверью, видимо для этой цели. Обнаруженная форма была гораздо менее внушительной, как она обнаружила, и не разочаровалась, хотя и была более угловатой и мужественной, чем его обычный вид, прикрытый учительской мантией, которая никому не льстила и скрывала каждый контур, каждый мускул. Снова повернувшись к ней, он выпрямился с ничего не выражающим лицом и, деловито возясь, поднес бледные руки к верхней пуговице жилета. Жилет был из простой черной шерсти, как и все, что он носил, и впитывал столько света, что казалось, будто он был сделан из темноты, несмотря на факелы, освещавшие его там, где он стоял. Только пуговицы сверкали, когда на них падал свет. Ей всегда нравилось наблюдать за движением его бледных, длинных пальцев, и видя, как они сейчас сгибаются, как существа, живущие собственной жизнью, тепло разлилось по ее животу. Его пальцы скользили по груди, следуя по маршруту, по которому так часто скользили ее руки, и это воспоминание прогнало дрожь по ее спине. Жилет быстро распахнулся, пуговицы были расстегнуты, и белизна его рубашки вытекла наружу, рубашка была слишком широка для его груди. Резким движением он перекинул жилет через правое плечо, затем через левое и небрежно положил на стул. Таким образом, одетый в рубашку и брюки, он снова глянул в темноту, его рубашка странно ярко светилась на фоне темноты дверного проема, его лицо было менее бледным на белом фоне. «Это действительно необходимо, Минерва? » — спросил он, и она услышала напряжение в его голосе, пытаясь сохранить его нейтральным. « Да, Северус» — тепло ответила она, заметив, что одна из ее рук начала блуждать по ее телу. Он снова встал прямо, заметно смущенный, золотой свет пламени очертил его плечи. «Продолжай», — подсказала она, и, по команде, он поднял руки и расстегнул верхнюю пуговицу брюк, из-под которой показалась белая рубашка. «Нет. Сначала сними рубашку» — скомандовала она. Северус нахмурился, уши покраснели, заколебался, но затем вытащил подол рубашки из брюк и стянул ее через голову, его черные волосы небрежно упали на обнаженные плечи, закрывая половину лица, которые он стыдясь, убрал в сторону. Секунду он стоял, держась за рубашку, затем положил ее небрежно поверх сложенного жилета. Он поднял подбородок и снова повернулся к ней, его волосы падали с лица, тени рисовали узоры на коже. Минерва всегда подозревала, что он представляет собой довольно приятное зрелище, и обнаружила, что была права. Да, он был угловат и держался увереннее, когда был одет — теперь он стоял, как долговязый школьник, теребя ремень. Она знала, что он был бледен, как тритон, с редкими воспаленными красными пятнами, царапинами от совы на руках и странными синяками, но эта фигура, эта грудь, костлявые бедра и спина, были знакомы и любимы, она столько раз обнимала это руками, что было очень приятно наконец увидеть полную картину, стоящую перед ней, наконец обнаженную. У него почти не было волос, а на правой стороне грудной клетки было несколько белых шрамов от попавших в него заклятий. Теперь ему удалось расстегнуть ремень, и он снова колебался, всматриваясь в темноту. «Молодец. Продолжай » — сказала Минерва, обеими руками теперь деловито исследуя теплую, округлость своей груди и внутренней части бедра, посылая мурашки по коже от ощущением кончиков своих пальцев. Северус вздохнул и расстегнул пять пуговиц своих черных брюк своими длинными белыми пальцами, затем заколебался, глядя на нее сквозь завесу волос, его темные глаза ничего не выражали. По легкому подергиванию уголка его рта она могла определить, насколько он, должно быть, напряжен. «Продолжай», — настаивала она, дразня себя одной рукой. Он стянул брюки, открыв белые костлявые ноги, слегка согнутые, когда он неуклюже стоял. Он вылез из брюк, наклонился, чтобы поднять их, давая ей возможность взглянуть на свою спину, блестевшую в свете факела, снова поднялся и быстрыми пальцами сложил брюки. На нем были простые белые трусы, которые почти закрывались брюками, которые он складывал довольно неловко. Он не смотрел на нее, на его щеках выступили красные пятна. «Я хочу увидеть тебя, Северус. Всего тебя» — тихо настаивала она, чувствуя тепло и удовлетворение. Минерва позволила легкому вздоху сойти с губ, наслаждаясь зрелищем перед собой. Она знала, что ее возлюбленный не был красив в общепринятом понимании. Он был грубым, угловатым и израненным, но он принадлежал ей, был любим и тщательно изучен. Тихий дыхание, выходящее из ее легких, заставило Северуса чувствовать себя еще более неуютно, и он не хотел расставаться со своими уже сложенными вдвое брюками. Спустя долгое время он убрал их и встал, заставив себя снова выпрямиться и многозначительно глядя на стену. Волосы теперь были единственной темной частью его фигуры, пряди не отражали свет факела, как и его серьезные черные глаза. Вдохи выдох его белых шеи и груди завораживали, как и движения живота и видимое напряжение в ногах. Ей хотелось поцеловать его грудь, обхватить руками его бедра, обхватить его ягодицы, схватить его, все еще покрытого когда-то белым бельем. «Продолжай», сказала она, удивленная тем, насколько запыхавшимся ее голосом. На мгновение закрыв глаза, он кивнул и подчинился, выползая из трусов, его эрегированный пенис на мгновение дернулся после освобождения, красный на фоне бледной кожи. Ей хотелось протянуть руку и погладить его. Он сделал шаг к свету, чтобы потушить его. «Стоп», — запыхавшись, сказала Минерва, не желая терять из виду своего возлюбленного, который теперь снова многозначительно смотрел куда-то в сторону. «Ты прекрасен» — выдохнула она. «Что было в этом твоем чае?» — коротко спросил он, и она проклинала себя за это, то есть до тех пор, пока не поняла, как нежно звучал его голос, и пока не уловила легкую мягкость в его чертах. «Я покажу тебе, что я имею это в виду», — сказала она, продвигаясь вперед. Одним движением он погасил свет и встретил ее на краю кровати, все конечности и нетерпение, теплая, затвердевший пенис ткнулся ей в живот, когда они целовались, ощущение желанного тепла поднимало дрожь между ее ног. Они обнимали друг друга, необычно неуклюжие в своей спешке, дикие, с слишком большим количеством зубов, слюны и носов повсюду, пока Минерве не надоело. Она потянула его вниз, чтобы накрыть своим телом, рисуя губами и руками карту того, что она видела перед собой.