Держусь [Holding On]

Вылететь со страшильной программы уже было достаточно плохо. Страшильные Игры были последней каплей. После крайней колоссальной ссоры — крайней рычащей, дребезжащей окнами, рушащей мебель ссоры — Салли съехал, насовсем, и они с Майком оказались в квартире чуть более убогой, чем они могли бы себе представить. Майк задал ровно столько вопросов, чтобы понять, что произошло, но не стал заходить слишком далеко; даже когда у Салли всю ночь горел свет и когда он задержался у телефона, но не осмелился набрать номер. Они получили должности в почтовом отделении, и по юности Салли мог относиться к работе с пренебрежением, но внезапно это оказалось… не весело, но, безусловно, по-своему увлекательно. Майк сразу поставил перед ними цели, и Салли обнаружил, что они ему нравятся, из-за чувства выполненного долга по их завершении. Потом была работа в столовой, после дворниками. В тот день, когда они начали ссориться, он позвонил своей матери, настолько взволнованный, что они едва успели поздороваться, как слова полились из него. Мать хихикала и подбадривала его, но после первой волны возбуждения он понял, что мать была несколько отстранённой. — Мам? Что-то не так? Он услышал её глубокий вдох. — Твой отец в больнице. Они пока не уверены, что это такое, но ещё неделю назад он был в порядке. — О боже, мам, мне так жаль. Есть ли что-то… — голос подвёл его. Он мог поклясться, что сердце в груди пропустило удар. — Он хочет увидеться с тобой. — Я буду… я буду там завтра вечером. — Спасибо, Джимми. Теперь она была единственной, кто звал его так. Салли едва не задохнулся, отчаянно стараясь не расплакаться, и сказал себе, что всё не так плохо, как заставляет думать обступающий его ужасный тёмный страх. Он надеялся напрасно. Билл Салливан умер в ту ночь, и визит Салли в больницу превратился в визит к его матери. Он даже не мог плакать, потому что теперь плакала она, а он лишь чувствовал себя каким-то потерянным и чужим в доме, в котором вырос. Он заверил свою мать, что постарается уснуть, и это не было ложью, но всё равно заставляло его чувствовать себя виноватым, ведь он был уверен, что этого не произойдёт. Его комната была наполовину собрана, коробки и редкая мебель — всё оставалось таким же, каким он оставил после себя. Пара разорванных плакатов и выцветших газетных статей всё ещё висели на стенах, кое-где отклеились уголки. Одной из них была статья о столетнем юбилее Корпорации Монстров, где его отец гордо стоял рядом с мистером Водоногом (II) и, что случалось крайне редко, улыбался. «Я рад, что ушёл на пенсию. Не придётся позориться из-за сына, работающего в почтовом отделении». Салли отошёл от плаката и сел спиной к нему на кровать. Она не скрипнула; после кровати в собственной квартире ему вдруг не хватило этого. — Мне жаль, папа, — сказал он вслух. Его комната поглотила слова, и ответа не последовало. Теперь его не будет никогда. — Я даже не знаю, хотел ли бы он, чтобы я там был. Мать вложила галстук ему в руку. Она дрожала. — Ты нужен там мне, Джимми. Салли сидел в первом ряду церкви, чувствуя затылком устремлённые на него взгляды, и просто испытывал облегчение оттого, что его не попросили выступить. Вместо этого его тётя, Кристин Салливан-Блик, произнесла панегирик и позаботилась о том, чтобы тщательно восхвалить то, каким страшным он был, насколько посвятил себя профессии. Там был по крайней мере абзац о его преданности жене и сыну. Это было всё равно, что слушать о… незнакомце. Хотя Салли предполагал, что в панегириках всегда говорят самое лучшее, что только могут. Это значило, что услышанное и не должно было быть похоже на что-то о реальном человеке. После он встал между матерью и тётей, чтобы пожимать руки и бормотать слова благодарности каждому монстру за то, что он сегодня пришёл. Большинство из них было бывшими коллегами по Корпорации, но некоторые были знакомыми пенсионерами, старыми соседями и даже школьными друзьями. Все говорили, что в случае необходимости их помощи стоит только попросить. С каждым гостем его глаза опускались всё ниже, пока он не начал бормотать, обращаясь к груди и животам, а не лицам. Его застало врасплох, когда пара чешуйчатых рук обхватила его ладони, а соболезнования сменились на: — Мистер Салливан. Мне очень жаль, что наша новая встреча произошла по такому случаю. Он резко поднял голову и, едва не заикаясь, произнёс: — Декан Терзалес. — Не сегодня, — её голос был менее резким, в отличие от того, который он слышал много раз, и вместе со сложенными сзади крыльями и всеми ногами, стоящими на земле, её вид не был столь агрессивным. — Ты знаешь, мы с твоим отцом когда-то были друзьями. Или не знаешь, судя по удивлению на лице. — Я, эм, нечасто встречался с коллегами отца, — сказал Салли. Он почувствовал непреодолимое желание отодвинуться и сгорбиться, чтобы стать меньше, будто он снова состоял из конечностей и неуклюжести, как то было, когда он ещё рос. — Нет, — в тоне Терзалес слышалось сочувствие. — Никто из нас тоже не встречался с тобой, — она огляделась по сторонам, на сады, раскинувшиеся вниз от крематория. Через несколько дней они развеют здесь прах отца. В Монстрополисе не было больших площадей, чтобы отдавать их под кладбища, и монстры чувствовали себя в большей безопасности, ничего после себя не оставляя. — Тебя всё ещё зовут Джимми? — Сейчас в основном Салли, — признался он. — Или Джеймс. — Что ж, Джеймс. Зови меня Терзалес или Абигейл, если захочешь, — от одной только мысли об этом у него перехватило дыхание, но она направилась к одной из дорожек, лёгким жестом пригласив следовать за собой. — Или обойдёмся без имён, так тебе будет комфортнее. — Спасибо, — прозвучало невнятное бормотание, когда он двинулся вслед за ней. Бросив взгляд через плечо, он убедился, что мать с тётей были среди остальных и разговаривали приглушёнными голосами. Сейчас он не был нужен там. — Мы расстались на позитивной ноте, — сказала Терзалес. Её слова были небрежными, но осторожными, каждое произносилось очень чётко. Она на мгновение замедлила шаг, чтобы дотронуться до одной из цветущих роз, свисавших над дорожкой с арок, а затем легко нырнула под неё. — Мне жаль, что наша новая встреча такова… в меньшей степени. Однако я слышала, как вы развиваетесь в Корпорации Монстров. — Страшильное радио, а? Мой папа всегда говорит… говорил, — смена времени приносила боль. Даже после их ссоры и многолетней разлуки эти слова заставляли боль разгораться в груди и животе. — Эта новость распространилась среди старых страшил. — Это так. Даже в университете мы всё ещё слышим многое из того, что происходит на фабриках. Но позволь мне заверить тебя, Джеймс, всё, что я слышала, было положительным. Он не был уверен, что ответить. — Спасибо, — сказал он снова. Терзалес остановилась так внезапно, что он чуть не споткнулся о её хвост. У него стало немного лучше получаться сдерживать свою неуклюжесть, но это было скорее практикой, чем реальным прогрессом. — Однажды я уже говорила, что ты меня удивил. Возможно, было бы лучше сказать, что ты сам — сюрприз. Твой отец мало говорил… о чём-либо, если уж на то пошло, но те из нас, кто слышал его разговоры о тебе, знали, что он гордился. Салли хмыкнул, не впечатлившись, осознал, насколько это было похоже на его отца, и почувствовал, как по телу прошлась очередная волна горя. — Не особо на то похоже. Он всегда сильно на меня давил. Никогда не было достаточно хорошо. — Твой отец… был отличным страшилой, Джеймс. Одарённый, но в то же время полный решимости. Он жил ради страшения. И не отводи так взгляд, — добавила она, и в её голосе снова зазвучали лекторские нотки, пока Салли смущённо не оглянулся. — Но он никогда не был особенно хорош в самовыражении. — Он выразился достаточно ясно. — Я разговаривала с ним лишь единожды после… конца вашего учебного года. Разговор состоялся не для расспроса меня о подробностях произошедшего, что, пожалуй, хорошо, ведь я не совсем уверена, как смогла бы это объяснить. Он прошёл для того, чтобы спросить меня, как быть. Взгляд Салли снова, чуть не по собственной воле, ушёл в сторону, пока он не начал наблюдать за львиным зевом, пытающимся ловить мух у реки. Это было легче, чем слушать слова Терзалес, произнесённые в той безжалостной манере, которая каким-то образом делала их бесспорно правдивыми. Однако он задохнулся от её заявления. Его отец никогда не просил… ну, о чём угодно. По опыту Салли, отец мог приказывать или требовать, но он ни разу не просил. Тем более ни о чём-то, что было слишком близко к помощи. — Не в таких выражениях, конечно. Билл Салливан был гордым монстром. Но он спросил, намерен ли университет предпринимать дальнейшие действия, рассматривались ли другие варианты, и, зная, как он говорит, я достаточно хорошо умею читать между строк. Он не знал, как заговорить с тобой, Джеймс, и думаю, он действительно сожалел об этом. Вспышка гнева прорвалась сквозь все прочие эмоции. — Он говорил со мной достаточно хорошо. Вы знаете те игрушки, что делают для детей, в которых видишь, как громко ты рычишь, и это говорит, насколько ты страшнен? У нас была одна из таких. На ней появлялись отметки чуть выше всякий раз, когда я достигал нового рекорда начиная с того времени, как я ходил в начальную школу. — Он хотел, чтобы ты преуспел. Возможно, он поступил не так, как твой друг Майкл, но у него были добрые намерения, — Терзалес вздохнула. — Я сообщила ему, что только ты сможешь объяснить, что произошло, и что он не должен списывать тебя со счетов. И я говорила серьёзно. Он не был уверен с ответом. — Спасибо? — Меня поражает, сколь многому ты научился за время учёбы в университете, Джеймс. Возможно, не предметам, — он снова поморщился от её слов, — но жизни в целом. Я бы посоветовала тебе не прекращать учиться. Это делает тебя гораздо более… всесторонне развитой личностью. Возможно… лишь возможно, подумал Салли, он понял, что она имела в виду. Конечно, он страшил, а после какое-то время жил страшением, поскольку Майк так усердно их тренировал. Даже когда это было не единственной частью его жизни, это было вершиной, самым важным делом. Даже важнее, чем монстры. Возможно, пришло время немного расслабиться. — Я не отказываюсь от страшения, вы это знаете, — сказал он. Прозвучало как защита. — В Корпорации Монстров есть пробы, в отличие от некоторых более крупных компаний. — Обычно они для монстров, что не могли позволить себе поступление в университет, — она сделала паузу всего на мгновение дольше положенного, но, наконец, продолжила. — Или тех, для кого этот путь оказался неверным. Я жду того дня, когда ты произведёшь на меня впечатление, Джеймс. — Салли знал, что с её стороны это не было оскорблением. Это было скорее обещанием, ожиданием. Причём исходящим от мощного источника. — А теперь иди и даже не думай о том, чтобы снова начать меня благодарить. Это тебе не подходит. Он просто кивнул и отступил на пару шагов, прежде чем повернуться и пойти обратно ко всем. Он понадобится матери; он знал, как боль приходит и уходит волнами. На мгновение он оглянулся через плечо, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Терзалес осторожно срывает розу, чтобы подержать её в когтях. Сегодня на похоронах было много коллег его отца; какие-то из них всё ещё работали в Корпорации. Он не был уверен, означало ли это, что отец был первым умершим этого поколения. Корпорация Монстров всё равно менялась, внедряя какую-то новую систему для подбора монстров детям, вместо того чтобы определять вариант страшения лишь на основе информации об их страхах. Майк говорил об этом уже несколько недель. Несмотря на тёплый день, Салли знобило, и, опустив глаза в землю, он направился обратно к группе монстров, собравшихся у дальней части церкви. Мать выскользнула из толпы и подошла, положив одну руку ему на плечо. — Ты в порядке, Джимми? — Да, мам, — конечно, это была ложь; он не мог быть в порядке в такой день, как этот. Но он был в порядке настолько, насколько это было возможно, и по тому, как она сжала его руку, он мог сказать, что она всё поняла. — Я держусь. — Хорошо, — в её словах была глубокая надежда. — Да… продолжай в том же духе.